Отклонение от нормы, или приключения томбоя, обыкновенные и невероятные (книга первая)

Меня вгоняют в краску

В школе у меня появились первые успехи, только с физкультурой так и не вышло. Я сходил в поликлинику ещё раз со своей шишкой, и мне предложили пока отказаться от бега и футбола, хотя бы на недельку. Теперь я болел, а Толик носился по полю.

Когда в школе меня пытались задеть моей гендерной неопределённостью, я со смехом обращал нападки в такую шутку, что шутник сам оказывался в дураках.

А почему бы мне не пошутить? Я был любим и сам любил, учителя были строги, но справедливы, я постепенно привыкал к своему статусу школьника, полностью отдавшись беззаботному детству.

Так прошло два дня.

За эти дни я пытался найти спортивную школу, где можно заниматься самбо, или другими видами борьбы.

Но везде нужна была справка медицинская, свидетельство о рождении, где написано, кем я родился. Всё это навевало на грустные размышления.

Вспомнил свою прежнюю жизнь в советский период, когда я пришёл в спортзал школы, где занимались самбо, тренер занёс меня в списки, и я начал отрабатывать сначала падения, затем меня начали швырять на маты. Напарник был другой весовой категории. Чуть мощнее и килограмм на тридцать тяжелее. Я тоже швырял его, когда он изображал манекен.

А разминались мы чудесно. Нам тренер бросал баскетбольный мяч, и начиналось дикое регби. Было только одно правило: трогать лишь владельца мяча, но, чтобы овладеть мячом, собиралась куча из всех игроков, меня заволакивали по матам до потолка и стаскивали на жёсткий пол, елозили по нему голыми локтями и коленями, не чувствуя боли, визжа от радости и восторга.

Затем швыряли друг — друга на маты, мяли в партере и выворачивали руки и ноги в силовых захватах. А потом я окончил школу, уехал поступать…

И жизнь моя покатилась по колдобинам и ровному шоссе.

Жалуюсь ли я на прошедшую жизнь? Зачем? Конечно, за что-то краснеешь, что-то хотелось бы вычеркнуть, но, в общем, жизнь удалась.

Я встретил женщину, которую полюбил. Эту любовь я пронёс через всю жизнь, с нежностью вспоминаю и сейчас, находясь в детском теле.

Я много думал, нахожусь ли я в том же мире, где умер, можно ведь позвонить своей жене и детским голосом сказать: «Привет, мамуся, это я»

Даже боюсь представить.

Может, просто подышать в трубку и послушать сердитые «алё», а потом, послушав сопение в трубке, скажет: «Это ты Саша? Не молчи, скажи, что ни будь».

Надо же, разыгралась фантазия. Я же о спорте.

В пятницу у нас на классном часе пришла очень молоденькая медсестра и начала рассказывать, что у нас в школе, (подошла, оказывается очередь), оборудовали гинекологический кабинет и уже, начиная со старших классов, прошли проверку все девочки, остался наш класс и два пятых.

Антонина Павловна увлеклась пейзажем за окном, я сидел, ни жив, ни мёртв, Толик покрылся пятнами.

Я не оглядывался, но мой костюм дымился от взглядов, всех интересовало, как я выйду из щекотливого положения.

— А это обязательно? — спросила Валька Зайцева, с которой мы приятельствовали. Валя была скромной, безобидной девочкой, её все любили и старались не задевать. Вообще наш класс был дружный, даже я без особого труда удалось вписаться в коллектив, по некоторым намёкам я понял, что прежний Сашка накосячил немного, я это старался сгладить, но в общем, кроме Вовчика и его друзей никто на меня особого зла не держал.

Вовчика не будет ещё неделю, а его приятели стали моими приятелями.

— Желательно, есть такие заболевания половой сферы, которые лечатся при выявлении на ранних стадиях, но принуждать, конечно, никого не будем.

— Слышишь, Саша, — обратилась ко мне Валя, — посещение не обязательно.

Ну, Валька!

По классу пролетел шелест, кто-то давился от смеха, а Света Хомякова прошипела: — Валька, ты что, дура?

— Я же помочь хочу! — захлопала длинными ресницами Валя.

Света только вздохнула.

Тогда я решил разрубить этот узел и спросил: — А мальчиков осматривать будут? — Я оглох от хохота.

— Тише, тише, ребята, мальчик правильно спрашивает, у ребят тоже бывают проблемы в половой сфере, и немалые, вплоть до простатита, который возникает от инфекции, которая, в свою очередь проникает в простату, когда не соблюдают элементарных правил гигиены. А ты, мальчик, — обратилась она ко мне, — наверно, не зря спросил, у тебя, может быть, фимоз?

Класс развеселился, но не сильно, тогда Женька Кислицын спросил у Борьки Гуревича: — А что такое фимоз? — на что Борька, поправив на носу очки, ответил глупому Женьке: — Фимоз — это невозможность обнажить головку полового члена.

Секунду стояла мёртвая тишина, потом класс забился в истерике.

Антонина Павловна кусала губы, Толик закрыл лицо руками.

Я вскочил с места, схватил медсестру за руку и вытащил её из класса.

Захлопнув дверь, я услышал более мощный взрыв хохота.

— Где ваш кабинет? — зашипел я.

— На первом этаже, — а что случилось, почему они смеются?

— Пойдём, в кабинете всё объясню.

В кабинете за столом сидела, даже по моим меркам, пожилая женщина, заполняя какие-то формуляры.

Посмотрела на нас и вернулась к своим делам.

Мы стояли и ждали, медсестра ждала объяснений, я ждал вопросов.

— Люба, что случилось? — спросила доктор.

— У мальчика какие-то вопросы к вам.

— Я, вообще-то детский гинеколог, а не андролог, но могу и что-то рассказать. Но, Люба, у нас мало времени, где девочки?

— Они пока не готовы, — встрял я.

Доктор вопросительно посмотрела на медсестру, та кивнула. Тогда она посмотрела на меня.

— Они в истерике.

— По какой причине?

— Я первым вызвался посетить гинеколога.

— Ты, может, ошибся, мальчик, здесь не стоматолог, а гинеколог.

— Вот и я говорю, товарищ доктор, это ли не повод для истерики? Где ваше рабочее место, ведите.

— Мне уже стало интересно, пошли. — Она открыла дверь в соседнее помещение и пригласила меня войти. Увидев гинекологическое кресло, мне стало дурно, честно говоря, меня ещё никогда не исследовали на этот предмет.

— Ну что бледнеешь? Неприятно? Правильно сделал, что пришёл, вас надо всех провести через это, чтобы уважали женщин. Раздевайся, садись.

— Как раздеваться, совсем?

— Достаточно по пояс снизу.

Я подумал, что мне повезло, женщина помоложе просто вышвырнула бы меня из кабинета, чтобы не мешал работать.

— Сестра будет ассистировать?

— Стесняешься её?

— Менее всего.

— Ну, тогда раздевайся, не тяни.

— Грудь не будете смотреть?

— Я не маммолог, тем более что смотреть, я думаю, ещё нечего.

— Я надеюсь, что и не будет.

— Не зарекайся.

Я снял пиджак, рубашку, штаны, глянул на доктора, доктор разбирала инструмент, сестра протирала их спиртом.

Я снял трусики, подошёл к креслу и спросил:

Как сюда залезть?

— Люба, помоги мальчику.

Люба подошла и стала объяснять, куда встать, куда сесть, куда ноги положить.

— Ой, — ойкнула Люба, — это не мальчик, Мария Борисовна.

— Понятно, что не мальчик, но и не девочка.

— Как это?

— Любочка, читать надо медицинские журналы. Ладно, потом объясню, у нас непростой случай. Таких смелых мальчиков я ещё не встречала.

— Особой смелости здесь нет, все знают, кто я.

— Ну и как тебе с этим живётся?

— Пока жив.

— Только что. Мир жесток, сынок, и все, кто на нас не похож, враг.

— Не всё так мрачно, товарищ доктор, у меня есть друзья, я любим и люблю.

— Мальчик, или девочка?

— Мальчик, который готов ради меня прикинуться девочкой, есть братик, мама, папа, они даже признали меня мальчиком.

— Тебе здорово повезло, малыш.

— Абсолютно с вами согласен.

— Давай приступим к делу. Так, с гигиеной у тебя всё в порядке. Часто подмываешься?

— Каждый раз после туалета, утром и вечером.

— Молодец, не каждая девочка себя так ведёт, приходится здесь же и мыть.

Ну ладно. Давай посмотрим, что у тебя внутри.

— А вы ничего мне не сломаете?

— Ты смотри на него, — возмутилась врач, — «сломаете»! Как у тебя язык-то повернулся! Да ты только — что намекал, что тебе ничего этого не надо!

— Ну, может быть, со временем…

Медсестра смазала мне губки чем-то холодным, и врач осторожно начала вводить зонд.

— О-о-о! — выдохнул я.

— Световод всего пять миллиметров толщиной, а ты «о-о-о»

— Это от неожиданности.

— Как насиловать девочек, так ничего, как тебя, так «о-о-о»

— Я никого не насиловал, мы любили друг — друга!

— Верю, ты хороший мальчик.

— Так, влагалище длиной сантиметров шесть, не извилистое, гладкое, — она повернула ко мне монитор: — смотри, больше ты этого никогда не увидишь.

Что тут смотреть? кишка и кишка, только розовая.

— Попробуй пошевелить мышцами.

Я представил, что сжимаю мочеиспускательный канал, кишка сжалась.

— Хорошо, — несколько удивлённо сказала врач, — так, дальше.

— Ай! ай! ай! — аж выгнулся я.

— Не дёргайся! Можно пораниться. Так, вот мы и в матке… «это сон: влагалище, матка… у меня?!» До этого мне была видна только небольшая складка на теле, вход я боялся исследовать, вдруг что-то повредится. А тут я видел себя изнутри во всей красе.

— Ага, смотри, вот трубы, нормально всё развивается, всё есть, что надо, никаких отклонений, снаружи тоже нет ничего лишнего. При желании сможешь родить ребёнка.

— Такого же?

— Такие появляются очень редко, бояться нечего, тебе особенно, этот ген проявится ещё не скоро.

— А почему так получилось?

— Ты же, наверно, интересовался в интернете?

— Интересовался.

— Ну и как?

— Я считаю, получился сбой в период формирования мужских половых органов, тогда как всё остальное тело начало развиваться по плану.

— Ты знаешь, что все зародыши женского пола?

— Да, это даже в детских передачах показывают.

— Ну, ты, в принципе, верно понял. Есть ещё другие отклонения у людей.

— Да, и немало.

— Твоё не самое неприятное.

— Да, если объяснишь, начинают уважать.

— Мальчишки всегда уважают силу…

— Да-а-а, — сдавленно прошипел я.

— Всегда знала, что мужчины плохо переносят боль.

— Думаете, приятно, когда внутри тебя ковыряются железом?

— Откуда мне знать? — удивилась пожилая женщина. — Всё, вынимаем железо из твоего нежного тела.

Изъятие железа тоже не принесло особой радости. Да, не впечатлило.

— Всё, можешь одеваться, Люба, помоги мальчику.

Когда я вышел в приёмную, врач сидела за столом и заполняла карточку.

Фамилия, Имя, Отчество.

— Денисов Александр Иванович.

— Полных лет?

— Шестьд… — Начал было я, но вовремя опомнился, — двенадцать.

— Странная оговорка.

— Просто оговорка.

— И ничего более?

— Ничего.

— Давно в наших краях?

— Неделю.

— Понятно.

Докторша заполнила формуляр, положила в отдельную папку и сказала:

— Приглашай по два человека, сегодня только девочек.

— Слушаюсь.

— Да, чуть не забыла, возьми адрес, зайди ко мне через полгода, я хочу последить, как ты развиваешься.

— Думаете, буду развиваться по мужскому типу?

— Не могу предсказать, надо наблюдать.

— А как я э-э-э…

— Надо будет, не постесняешься, мало ли, зачем ко мне приходят.

— Спасибо, до свидания.

— До свидания, жаль, дальше будет не так интересно.

— Давайте, приведу к вам мальчиков, будет очень весело.

— Не сомневаюсь, но, увы, время не резиновое.

Я подошёл к двери своего класса, прислушался, ничего не было слышно, тогда я открыл дверь и вошёл. Все с любопытством уставились на меня.

— Вот и Саша вернулся. — Сказала Антонина Павловна, — ну иди сюда, рассказывай.

Я вытаращился на неё: — Всем?

— А тебе есть, что скрывать? Как ощущения?

Меня передёрнуло, получилось, как у отряхивающейся собаки — от ног до шеи. — Брр, — сказал я.

— Ну вот, — Антонина Павловна повернула меня лицом к классу, — из тебя получилась бы неплохая девочка.

— Ну уж нет, — сказал я, — лучше быть симпатичным мальчиком, чем страшненькой девочкой. Это я о себе, — поправился я, увидев, как вытянулись лица у девчонок. — Да, девочки, по двое на осмотр, быстрее, вас ждут, а мальчиков сегодня больше не принимают: — послышался облегчённый вздох.

— Мама, постриги меня, — попросил я вечером.

— А в парикмахерскую зайти лень? — спросила меня мама.

— Ну, я хочу, чтобы ты.

— Какой ты капризный стал, как девочка, — я вспомнил сегодняшний день и засопел, сердито посмотрев на Толика.

— Толик невозмутимо прихлёбывал чай, будто ничего не слышал.

— Хорошо, Сашенька, я постригу тебя, а ты приготовишь что-нибудь вкусненькое.

— Ура! — закричали все, включая папу.

— Совсем замучили маленького, — притворно вздохнул я.

— Кто маленький? — завопил Юрик, — это я маленький!

— Ладно, — согласился я, — что у нас есть? Мясо, лук, рис, морковь, куркума, чеснок, жидкое масло?

— Ну, ты, Сашок, гигант! — поразился папа.

— Сейчас поищем, — сказала мама и залезла в шкафы. — Как ни странно, всё есть.

— Куда бы оно делось, — пробормотал я, — сам сегодня купил.

— Ну, ты и жук! — сказал папа, — а деньги где взял?

— Сэкономил на школьных завтраках.

— Придётся выдать премиальные, — согласился папа.

— Только не забудь, мне в воскресенье нужна будет тысяча, мы с Толиком задумали одну авантюру…

— Только не со смертельным исходом.

— Как знать. — Толик с испугом посмотрел на меня.

— Ты, Сашка! Я уже не понимаю, кода ты серьёзен, когда шутишь, — сказала мама.

— Жизнь до того интересная штука, что не поймёшь, когда шутка оказывается долей шутки.

— Сашка у нас такая непредсказуемая, что я уже мозги вывихнул, пытаясь её понять, — сказал папа.

— Саша, так что же ты будешь готовить? — потерял терпение Юрка.

— Плов, — сказал я, — только мне надо порезать мясо.

— А как? — спросил папа.

— Ох уж мне эти муж… — я посмотрел на маму и осёкся. — Ладно, наточи ножи, и все уходите, Толик, тащи учебники, будешь читать вслух.

— Я тоже могу читать вслух, — пропищал Юрка.

— Хорошо, будешь сменять Тольку.

— Я тоже могу читать, — сказал папа, — газету, про себя, — добавил он, увидев наши отвисшие челюсти.

— Я могу резать лук, чистить морковь и чеснок, — сказала мама.

— Дурдом, — вздохнул я.

— Не груби отцу, — услышал я в ответ.

Мясо мы разморозили, и я, показав папе, на какие кусочки его резать, поставил сковородку на плиту, налил масло и разогрел её, затем, забрав мясо у папы, поставил его тушиться. Промыл рис и сел рядом с Толиком слушать увлекательные истории времён столетних войн, иногда помешивая мясо и наблюдая за процессом очистки овощей.

Юрик пытался учить меня физике, но постоянно скатывался в эзотерику, доказывая, что половина законов не может работать в реальном мире, потому что законы эти применимы для двумерного пространства. Папа крякал, пытался оспорить постулаты Юрика, но разбивался о железную логику. Он спросил, где мы видели абсолютно упругий удар и абсолютный вакуум, на которых строятся все расчёты, и споры прекратились.

Я молча отобрал у Юрика физику и сунул ему в руки учебник географии.

Забрал нож у мамы и начал шинковать овощи.

География Юрику тоже не понравилась, он критиковал издателей, утверждая, что они ни разу не выходили из своих кабинетов и набрали сведений из интернета.

— Я согласен с Юриком, — вклинился в спор я, — что земля плоская и стоит на трёх слонах, которые стоят на трёх китах, которые, в свою очередь стоят на черепахе… Хотя, я думаю, последнее неверно.

— Конечно, неверно, — не дал себя огорошить Юрка, — слоны стоят на черепахе, а черепаха стоит на трёх китах.

На этот убойный аргумент ни у кого не нашлось ответа.

Между тем я забросил овощи в сковородку с мясом и продолжал тушить на медленном огне.

— Юрик, — сказал я, может, в твоём мире Конго и впадает в Индийский океан, у нас это не так, нам надо отвечать, как написано в учебнике. А вот если мы получим двойки по физике, рассказывая, что все величины мнимые и скорость не бывает равномерной и последовательной, то мы с Толиком в лучшем случае окажемся в углу, и ты снова будешь носить нам горшок.

— Ну и оставайтесь неучами, — сказал Юрка и подал мне учебник с картой Африки, — скажи, в твоём мире так?

Я рассмотрел карту, и глаза полезли на лоб: Мадагаскар, оказывается, полуостров, Суэцкого канала нет, а есть пролив между Красным и Средиземным морями.

Я обескуражено посмотрел на папу, теряя всякую надежду.

— Надо внимательно рассмотреть атлас мира. Завтра же куплю и изучим спорную географию — растерялся папа.

— Ну а физика, хоть и неправильная, написана простым языком, чтобы мы усвоили хотя бы, начала, не мешай нам элементарно усвоить законы Ньютона. — Я достал большую кастрюлю, переложил туда тушёное мясо с овощами и поставил кастрюлю на огонь. Вспомнив вовремя про кизил, смешал с рисом, добавил куркуму, всё это вывалил в кастрюлю поверх мяса и залил водой, добавил немного соли, добавил огня.

Всё это делала в основном моя жена, плов всегда готовила она, я, в основном, наблюдал.

Сейчас я постарался скопировать блюдо моей жены.

Теперь оставалось ждать, когда выкипит вода.

— Может, не будем терять времени и пострижём меня? — предложил я, а три мужчины последят за пловом. Только не забывайте, что крышки горячие и тяжёлые, — вспомнил я Бузыкину.

Под возмущённые вопли мужчин я ретировался за мамой в их комнату.

Посадив меня на табурет, она накрыла меня полотенцем, затем включила машинку и стала коротко стричь мою шевелюру.

Мамины прикосновения причиняли мне радость, я млел, когда мамины пальцы оттопыривали мне ухо, чтобы не мешало, руки гладили по голове, проверяя, ровно ли пострижено, не торчат ли отдельные волоски.

Подравнивая чёлку, мама смахнула волосы с лица, и у меня замерло сердечко. Подравняв бритвой края причёски, мама взяла меня за щёки и заглянула в моё счастливое лицо: — Какой ты!

— Страшненький?

— Любимый! Ну, давай, беги в ванную.

— Принеси мне, пожалуйста, другую одежду, а то эта вся в шерсти.

— Хорошо.

Пока я мылся, прибежал Юрик и спросил:

— В кастрюле вода почти выкипела, что делать?

— Нечищеный чеснок дольками повтыкайте равномерно в рис и дальше тушите.

Когда я появился на кухне, меня встретили счастливые глаза Толика, а Юрик показал большой палец.

Я заглянул в кастрюлю, вода уже впиталась в рис.

Выключив плиту, сказал: — Полчаса должен настояться. Толик, давай ещё поучим уроки.

— Надо почаще Саше готовить по вечерам, — сказала мама, — у него получается не только очень вкусно, но он ещё и терпелив к незваным помощникам.

— Я всегда терпелив к своей семье! — с пафосом сказал я.

— Балаболка, — сказал папа.

Мы с Толиком и Юриком ушли к себе позаниматься и просто поговорить.

Когда поспел плов, все, ещё совсем не голодные, воздали почести моему блюду, ополовинив кастрюлю.

У двери Толик обнаглел и ткнулся губами мне в щёчку: — это тебе за чудесный плов! — я хотел возмутиться, но не посмел испортить его лучистый настрой.

Потом с братиком проводили Толика до его дома и вернулись домой.

Юрик забрал свою подушку и забрался к себе наверх.

— Изменяешь? — огорчился я.

— Временно разъезжаемся, у тебя пробудилась инь.

— Инь? Которая в животе?

— Да. И что с тобой будет, я не знаю.

В животе неприятно засосало, честно говоря, я надеялся, что моё детство продлится ещё года два.

Мама пришла к нам перед сном, уселась на кровать, обняла меня, чмокнула в щёчку. — Что, покинул тебя кавалер?

Сверху свесилась голова: — Я временно.

— Ну и ладно, узнаете, что значит вместе тесно, врозь скучно.

Я крепче прижался к маме, уткнулся носом в шею мамы, вдохнул её запах и… поплыл.

Я не открывал глаза, дышал запахом своей жены, говорил про себя: «любимая» и звал её. Наконец она отозвалась, я услышал её радостный голос: «я жду тебя!» и меня начало накрывать невыразимое счастье. Я крикнул: «я иду к тебе, милая!»

Сквозь толстую ватную стену я услышал: «буди его, скорее буди, тряси, бей по щекам!» Меня начали трясти за плечи так, что моталась голова, счастье стало отступать, появилась боль.

«Саша, открой глаза, открой глаза, Саша!»

Я с трудом разлепил глаза, увидел чьё-то лицо в дымке.

«Юра, у него глаза светятся!»

«Это Сады Вечного Блаженства! Вытягивай его оттуда скорее!»

Кто-то слетел сверху, юркнул ко мне под бок и стал отогревать меня своим телом. Жуткая боль пронзила меня, я зарычал. Тут появился ещё кто-то, ударил меня по щеке, но по сравнению с болью внутри это было ласковое похлопывание.

«Не бейте его, он уже проснулся, зовите, зовите! Братик, милый, кто бы тебя ни звал, он не живой, мы живые, мы тебе нужны, а мы нужны тебе, мы любим тебя! Мама, не бойся его рычания, ему очень больно, пожалей его!»

Меня, корчащегося от боли, прижали к подушке, начали гладить по голове, целовать во все места, что-то мокрое капало мне на лицо. Я пригляделся:

моя мама плакала, за плечи меня держал отец, братик обнимал меня и старался согреть своим телом. От тела уже исходило вместо страшной боли приятное тепло. Я смотрел на маму и помимо неведомой боли стал испытывать боль от слёз мамы.

— Мама, — прохрипел я, почему ты плачешь? Не надо, ты делаешь мне больно. Мама, почему так больно?

— Что с ним, — дрожащим голосом спросил папа. — Приступ после контузии?

— Успокойся, папа, — опроверг его подозрения Юрик, его позвали в Сады Вечного Блаженства. Туда может позвать только близкий и очень любимый человек. Саша, что случилось, кто тебя позвал? Не отвечай ему, оставь его в покое, мёртвым-мёртвое, живым-живое.

Я понял, отвернулся и заплакал. Боль потихоньку отступала, как будто смываемая слезами.

— Мама, надо напоить Сашу горячим чаем, дать валерьянки. Сады ему теперь не страшны, ему надо пережить горе.

— Какое горе, Юра?

— Не спрашивай, не ответит, просто поверь.

Мне принесли чай с лимоном, заставили выпить. Я отвернулся к стене и горько разревелся. Мама сидела рядом, я взял в плен её руку, целовал и плакал.

— Ваня, принеси чего-нибудь успокоительного, валидол, например.

Мама начала меня раздевать.

— Юра, помоги.

Я не сопротивлялся, уставившись перед собой в одну точку.

Меня уложили в постель, потом мама принесла какое-то питьё и оставила нас. Я немного успокоился и вновь смог соображать.

Почему меня позвала жена? Потому, что она меня похоронила, она уверена, что я мёртв. Надо, действительно, оставить её в покое, зачем опять причинять боль любимому человеку, правильно я Толику тогда сказал.

Я начал засыпать, поплыл по волнам морфея, но заснуть не успел, подошла жена, кутаясь в халат. «Я только — что из душа, замёрзла, пусти погреться», и залезла ко мне под одеяло. Она обняла меня, начала целовать, зажгла меня, и я взял её. Мы любили друг друга долго, кровать скрипела, но никто не проснулся, наверно, все выпили валерьянки. Наконец настал финал. Я взвыл. Жена тихонько рассмеялась, притянула меня за голову, посмотрела мне в глаза. Я обратил внимание, что жена моя снова молодая и красивая. Она поцеловала меня и сказала:

— Спасибо, Саша, как я счастлива, что ты жив, что у тебя вся жизнь впереди, порадуйся за нас двоих. Пойду я, милый.

Я пытался удержать её, но она растаяла у меня в руках, теперь в руках у меня была подушка.

Я огляделся. Наступал рассвет, в комнате уже было светло. Прислушавшись к себе, понял, что чувство потери оставило меня, осталась лёгкая печаль и детская радость жизни.

Подо мной почему-то было сыро. Ко мне вернулось прежнее озорное настроение, и я подумал было, что это я наплакал, но потом вспомнил сон. «Поллюции начались. Кажется, рано…» Я откинул одеяло и сел. Подо мной была лужа крови. «Мама!» крикнул я, вскакивая. Крикнул, наверно, вслух, потому что сверху свесилась заспанная всклокоченная голова, уставилась на мою постель, а в комнату влетела мама.

— Мама, у меня поллюции начались.

Мама хрюкнула, спрятала лицо в ладонях и расхохоталась.

— Да что здесь происходит?! — ввалился в комнату папа.

— У твоего сына начались поллюции.

Папа увидел кровь, и сказал:

— А у дочки — месячные.

За завтраком стояла гробовая тишина.

Я порывался спросить маму о происшедшем, но мама протестующе выставляла ладонь. Все сидели с каменными лицами и, молча, завтракали.

Меня это слегка обижало, тем более что в трусиках ощущалась прокладочка, что меня смущало.

С подозрением я осмотрел лица, и открыл рот, чтобы спросить.

— Молчи! — сказала мама, — видишь, не все прожевали.

— Мама, я вчера был у гинеколога…

Я, наверно, поторопился, потому, что часть папиного чая оказалась на мне, а за столом раздался гомерический хохот.

— Ты не находишь, что слова «был у гинеколога» звучит несколько.

— Но я действительно у него был, — новый взрыв хохота отбил у меня желание говорить. Я встал из-за стола, чтобы пойти умыться и заменить майку, обрызганную папиным чаем.

— Сашенька, ты что, обиделся? — заволновалась мама.

— Я просто хотел спросить у тебя, как это должно происходить.

— Но не при мужчинах!

— Что нам от них скрывать?

— Хорошо, поговорим об этом вечером. Может, тебе остаться дома?

Я представил, как мама отпрашивает меня: «Моему сыну сегодня нездоровится, можно ему остаться дома?» «А что с вашим сыном?»

«У него менструация»

Мне стало дурно.

— Ну уж нет! — воскликнул я. — Лучше я ещё раз напрошусь на приём! — и скрылся в ванной.

В школе я первым делом попартизанил возле медкабинета и узнал, что гинеколог ещё принимает, глубоко вздохнул и с лёгким сердцем отправился на уроки.

Мне казалось, вся школа видит моё подавленное состояние. Что все пожалеют и не будут спрашивать болящего. Впрочем, почему болящего?

Состояние моё было превосходным, энергия била ключом, хотелось с кем-нибудь шутливо побороться, что я и сделал с моим бывшим врагом Тимкой, который схватил меня из-за угла. Я уронил его на пол, кто-то напал на меня, Толик напал на напавшего, была бы славная свалка, если бы не физрук. Он за шкирку поднял нас всех и сказал: — Ага, Денисова-Денисов готов для физкультуры.

— У меня нет формы, — задушено прошипел я. — И вообще, я даже в футбол не играю, врачи запретили.

— А борьбу забыли запретить.

— Про борьбу ни слова… О! Павел Евгеньевич! У вас же связи!

— Что за связи тебя интересуют?

— Хочу заниматься самбо.

— Кто тебе запрещает? Справку о состоянии здоровья, свидетельство о рождении, согласие родителей.

— Справку я могу добыть, но свидетельство мне не подделать.

— Зачем тебе подделывать свидетельство о рождении?

— Вы же знаете, что там написано?

— Ну и иди с девчонками занимайся.

— Не, я хочу с ребятами.

— Да там такие девчата, что вас всех, вместе взятых разбросают, с некоторыми даже я не связываюсь.

— Дело не в этом, видите ребят? Они тоже со мной хотят позаниматься, что, мне их к девчонкам вести?

— А что, они против? — засмеялся физрук, — хорошо, я поговорю о тебе с Василием. А на физкультуру приходи. Сильно мучить не буду, но физически развиваться тебе надо.

— Хорошо, Павел Евгеньевич, только предупредите пацанов, а то они меня стесняются.

— Странно, это ты долж… Кхм. Стеснятся. Разбирайтесь сами, — и ушёл.

А я вдруг почувствовал, что прокладочка у меня от нашей возни немало сдвинулась. Я представил, что может быть, и густо покраснел, затравленно глядя на друзей.

— Что, Саша, в туалет хочешь? — прошептал Димка, — пошли, проводим.

Хорошо, что в туалете старшеклассников не было: было ещё тепло, и они курили за школой.

Я быстренько поменял прокладку и застыл, держа в руках слегка окровавленную. Куда её девать? В мужском туалете? Да любой догадается!

Чёрт побери! Я свернул её и запихал в пакетик с чистыми. Вытерев пот, выскочил из туалета.

Ребята стояли у двери и никого не пускали. Малыши возмущались: «Скоро звонок!»

— Побежали на уроки! — сказал я, и прозвенел звонок.

На уроке физики меня вызвали к доске.

Тему я знал неплохо, ответил, потом задал вопрос, которым нас огорошил Юрка, о законах, которые работают лишь в идеальных условиях.

— Ну почему же, обязательно в идеальных? — задумчиво ответил физик, просто некоторыми условиями можно пренебречь, если нужный грубый расчёт. И кто это тебе сказал?

— У меня есть брат шести лет.

— Замечательно, и что он ещё тебе сказал?

— Сказал, что все числа и значения мнимые и надо иметь это в виду.

— У твоего брата, какая учёная степень? — Задумчиво спросил он, — то, что он говорит, верно, но сейчас это сложновато для вас.

Класс обиженно затих.

— У тебя брат что, вундеркинд?

— Нет, он сказал, что у него открыты глаза.

— Замечательное качество. А тебе он не обещал открыть глаза?

— Он что-то темнит.

На уроке географии меня опять вызвали. Вот тебе и недомогание.

Я увлечённо рассказывал о Серенгети, когда мой взгляд упал на Мадагаскар. Он соединялся с материком. Мне стало жарко.

— Ну что замолк, Денисов, вдохновение кончилось?

— Семён Львович, — показал я указкой на перешеек. — Давно это у вас?

В классе раздались смешки.

Учитель подошёл ко мне.

— О чём ты спрашиваешь, Саша?

— Давно Мадагаскар стал полуостровом?

Ребята засмеялись.

— Помолчите, горе-географы, — обернулся Семён Львович. Где ты видел, что Мадагаскар — остров?

— На всех картах. «И Юрик вчера возмущался».

— Принеси такую карту, любопытно посмотреть.

— А это, — показал я на Суэц, — это пролив, или канал так размыло?

— Да у Сашки после контузии память отшибло! — крикнул кто-то из мальчишек. — Его по голове уд… головой ударился, несколько дней отлёживался.

Я повернулся к классу. Несколько человек опустили головы, кто-то прятал глаза. Красивые у нас мальчики и девочки, подумал я, и добрые.

Но мне было не до их раскаяния.

Я понял, что это другой мир.

Если я встречу здесь знакомого, это будет не знакомый, это будет его двойник.

Перед медицинским кабинетом толкались пятиклассницы.

Я хотел зайти в кабинет, позвать Любу, но меня не пустили:

— Куда без очереди! Эти мальчишки такие наглые!

— Да я повторно, мне результат забрать!

— Повторные тоже время отнимают!

— Тогда позовите кто — ни будь медсестру.

В это время из кабинета вышла плачущая девочка и мне без разговоров уступили дорогу.

Доктор за столом заполняла очередную карточку.

Не поднимая головы, спросила: — Что-то случилось, Саша?

— Что-то случилось, не пойму, что.

— Ну, вот видишь, как нужно стало, так и стеснение пропало. Рассказывай, — она достала мою папку.

— У меня текла ночью кровь, много крови, целое ведро.

— Из тебя всего не выжмешь столько, одни кости. Так почему тебя это удивляет?

— Я всегда думал, что это сопровождается болезненным состоянием.

— А у тебя?

— Оргазмом.

— Откуда ты такие слова знаешь?

— Живу долго.

— Кхм… Посмотрим?

— Вы там найдёте ответ?

— Возможно, в прошлый раз мы поцарапались, ты так скакал в кресле, что это не удивительно, а эта сфера очень чувствительна к повреждениям и чистит полости кровью. Может это случиться и от стресса. Был у тебя перед сном неприятный случай?

— Был.

— Всё вместе может привести к ложной менструации. А что тебе снилось?

— Секс с девушкой.

Доктор задумчиво смотрела на меня и молчала.

— Не было ещё у меня такого случая.

— Меня волнует одно: я уже созрел, или детство продолжается?

— Мне надо посмотреть тебя. Как сейчас твоё самочувствие?

— Не знаю, прокладку менял, не текло.

— Ладно, сейчас не стоит смотреть, в этот период ткани очень нежные, можно сделать только хуже. Давай подождём месяц, если тебя будет что-то тревожить, ты знаешь, куда идти. Но я тебе завидую, если и дальше месячные будут сопровождаться оргазмом. А как сейчас ты себя чувствуешь?

— Замечательно, радостно, много энергии, не сидится на месте.

— Да, молодость, чудесная молодость, жаль, не вернуть.

— Зачем возвращаться? — вырвалось у меня, — надо двигаться вперёд, тогда появится шанс прожить ещё жизнь, полжизни, да хотя бы год! Но с радостью.

— Наверно, ты прав. Давай, зови следующего.

Я вышел радостный. Девчонки, мимо которых я проходил, шептались: — Может, всё не так и страшно, видишь, какой счастливый. А какой красивый…

— Не вздумай влюбиться.

— Что, занят?

— Это томбой.

— Что значиттомбой?

— Девочка, которая хочет выглядеть, как мальчик.

— Зачем?

— Если девочка уродина, то мальчиком она выглядит красавицей.

Какая умная девочка! Но какой сомнительный комплимент!