Открытые глаза

ГЛАВА ВТОРАЯ НЕСКОЛЬКО СЛОВ О МЕСТЕ ДЕЙСТВИЯ

Аэродром прятался в лесу. Клены и березы тесно обступили летное поле, и, когда до них долетали порывы ветра, рожденные самолетными винтами, они медленно роняли листья на землю. Ветер тут же сникал в листве, кроны деревьев заслоняли крышу ангара, и это было кстати, потому что чужим глазам вовсе не следовало видеть, что там происходит.

Но много воды утекло с тех пор, тайное перестало быть тайным, и сегодня мы с вами вполне можем заглянуть на летное поле, пройти вдоль опушки по серой, примятой траве.

Ангар с пристройками, бензосклад, мастерские, радиостанция, летная комната — все это было, как на любом аэродроме. И широкие бетонные взлетные полосы, и набитая ветром полосатая колбаса на штоке, и приторный запах бензина, и всеми нарушаемый запрет курить — словом, если вам хоть раз в жизни пришлось видеть настоящий аэродром, вы можете, окружив его мысленно стеной леса, представить себе место действия.

По полю кочевало матерчатое «Т», поворачиваясь вслед за ветром. Ветер хлопал флажками на взлетной полосе. По ней бежали самолеты. К самолетам спешили пузатые бензозаправщики.

Людей на аэродроме было много: мотористы, до бровей вымазанные маслом, деловитые механики, молчаливые прибористы, щеголеватые электрики. Это были труженики, «работяги», как они сами себя называли. До глубокой ночи копались они у своих машин, потом отмывали руки чистейшим авиационным бензином, а на заре снова слышался ровный гул — опять они «гоняли» моторы.

Летчики приезжали поздно — часам к семи утра. Это был особый народ. Казалось, все тут делается для них. Для них «гоняют» по ночам моторы, для них метеорологи запрашивают погоду, для них повар дядя Сеня готовит летные обеды в столовой, для них хлопочет дежурный по аэродрому — чтобы они могли сесть в самолет и взлететь в небо. Все тут любили летчиков, гордились своими летчиками, рады были остановиться поболтать с ними, ну, хоть переброситься словом, выкурить папироску. И это тоже свойственно любому аэродрому.

Но будь вы хоть в малой степени знакомы с авиацией, вам непременно бросилась бы в глаза одна примечательная особенность: здесь не было одинаковых машин. Рядом с тяжелым транспортным самолетом стоял на приколе легонький истребитель и еще один самолет на трехколесном шасси, и двухместный разведчик, и, совсем уж неожиданно, планер. Машины были не серийные, как на всяком аэродроме, а разные — каждая не похожа на стоящую рядом. И в этом все дело.

Аэродром в лесу не простой, а испытательный.

Машины здесь опытные, полеты — экспериментальные, летчики — испытатели.

Начальник этой своеобразной летной части любил говорить, что его пилоты не только и не столько машины испытывают, сколько новые идеи. Так сказать, «облетывают» идеи ученых и конструкторов, проверяя их и воздухе. Аэродромные механики, люди, склонные к философствованию, говорили о своих пилотах еще решительнее: «Разве ж они на машинах? На чертежах летают!» Этот афоризм обнимал многое. Идеи приходили на летное поле одетыми в сплавы, сталь, алюминий. Но самолетами они еще не были. Это летчик своими полетами должен был решить: стать ли идее боевой машиной или в виде отвергнутого чертежа попасть в «полковую авиацию» (то есть лечь на полку архива).

На этих-то чертежах, идеях, если хотите,— мечтах, фантазиях, здесь поднимались так высоко, как с рядовых аэродромов никто еще не поднимался. Развивали скорость, какая была недоступна серийным, всем известным самолетам. Работали в воздухе — пикировали, делали петли, боевые развороты, бочки — так, как рядовые летчики еще не умели работать.

Здесь испытывался завтрашний день авиации.

Это не фраза. Если учесть, что обычный путь самолета — от замысла до серийного производства и массового освоения в частях — занимает несколько лет, то станет ясно, что люди лесного аэродрома действительно, без всяких метафор, жили, или, во всяком случае, трудились в будущем.