Глава V. Редукционизм и нередуцируемость сознания

Тот взгляд на отношение между сознанием и телом, который я выдвигаю, иногда называют “редукционистским”, иногда же — “нередукционистским”. Часто его также называют “эмерджентизмом”, а в целом рассматривают как форму “производности” (supervenience). Я не уверен, ясно ли вообще какое-либо из этих названий, однако немало вопросов окружают эти загадочные термины, так что в данной главе я исследую некоторые из них.

1. Эмерджентные свойства

Предположим, что мы имеем систему S, состоящую из элементов а, в, с... Например, S могла бы быть камнем, а элементы — молекулами. В общем имеются такие свойства 5, которые не являются, или не являются с необходимостью, свойствами а, в, с... К примеру, S могла бы весить десять фунтов, а вот сами молекулы в отдельности не весят десять фунтов. Давайте назовем подобные свойства “системными свойствами”. Форма и вес камня являются системными свойствами. Некоторые системные свойства могут быть дедуцированы, постигнуты или вычислены из свойств а, в, с..., прямо на основе того, как они сочетаются и как расположены (а иногда на основе их отношений к остальному окружению). Примером таковых могли бы быть форма, вес и скорость. Однако некоторые другие системные свойства не могут быть постигнуты лишь на основе сочетания элементов и отношений с окружением; их следует объяснять в терминах каузальных взаимодействий среди самих элементов. Давайте назовем таковые “каузально эмерджентными системными свойствами”. Твердость, жидкий характер и прозрачность суть примеры каузально эмерджентных системных свойств.

В соответствии с этими определениями сознание есть каузально эмерджентное свойство систем. Оно является эмерджентным свойством систем нейронов подобно тому, как твердость и жидкий характер являются эмерджентными свойствами молекул. Существование сознания может быть объяснено каузальными взаимодействиями между элементами мозга на микроуровне, но само сознание не может быть выведено или вычислено на основе одной лищь физической структуры нейронов без некоторой дополнительной оценки каузальных отношений между ними.

Данную концепцию каузальной эмерджентности — назовем ее “эмерджентность[50]” следует отличать от значительно более рискованной концепции, которую назовем “эмерджентность2”. Некоторое свойство F эмерджентно2, если и только если F эмерджентно1 и F обладает каузальными способностями, которые не могут быть объяснены каузальными взаимодействиями а,в,с... Если бы сознание было эмерджентно2, то оно могло бы каузально обусловливать вещи, которые нельзя было бы объяснить каузальным поведением нейронов. Наивная идея здесь заключается в том, что сознание как бы выплескивается в результате деятельности нейронов мозга, но, как только оно оказывается выплеснутым, оно уже живет своей собственной жизнью.

Из предыдущей главы должно было стать очевидным, что, на мой взгляд, сознание эмерджентно1, но не эмерджентно2. Фактически я даже не могу помыслить о чем-либо, являющемся эмерджентным2, и кажется маловероятным, чтобы мы были способны обнаружить какие-либо эмерджентные2 свойства, поскольку представляется, что существование любых таких свойств могло бы нарушить даже самый слабый принцип транзитивности каузальности.

2. Редукционизм

Большинство дискуссий по поводу редукционизма крайне запутаны. Редукционизм в качестве идеала был, на мой взгляд, чертой позитивистской философии науки, той философии, которая сейчас во многих отношениях дискредитирована. Тем не менее дискуссии о редукционизме по-прежнему имеют место, и основной интуицией, лежащей в основании понятия редукционизма, мне представляется та идея, что в отношении определенных вещей можно было бы показать, что они ничто иное, как другие виды вещей. Редукционизм, таким образом, приводит к специфической форме отношения тождества, которую мы могли бы также назвать отношением “ничто иное”: в целом Ап могут быть сведены к Вп , если и только если Ап суть ничто иное, как Вп .

Однако даже в рамках отношения “ничто иное” люди подразумевают под понятием “редукции” так много разных вещей, что нам потребуется вначале сделать несколько различений. На самом начальном этапе важно достичь ясности по поводу соотносящихся сторон данного отношения. Что, предположительно, должна охватывать область его применения: объекты, свойства, теории или что другое? Я нахожу, по крайней мере, пять различных смыслов “редукции” — или, вероятно, я должен был бы сказать: пять различных видов редукции — в теоретической литературе, и хотел бы упомянуть каждый из них , чтобы мы могли увидеть, которые из них имеют отношение к нашему обсуждению проблемы сознания и тела.

1. Онтологическая редукция

Наиболее важной формой редукции является онтологическая редукция. Это та форма, в которой можно показать, что объекты определенных типов заключаются в ничем ином, как объектах других типов. Например, показывается, что стулья суть ничто иное, как собрания молекул. Понятно, что эта форма оказалась важной в истории науки. Например, можно было бы показать, что материальные объекты в целом суть ничто иное, как собрания молекул, что гены состоят из ничего иного, как молекул ДНК. Мне представляется, что именно к этой форме редукции стремятся все другие ее формы.

2. Онтологическая редукция свойств

Это форма онтологической редукции, однако, она касается свойств. Например, теплота (газа) есть ничто иное, как средняя кинетическая энергия молекулярных движений. Редукции подобного рода для свойств, соответствующих теоретическим терминам вроде “теплоты”, “света” и т.д., часто являются результатом теоретических редукций.

3. Теоретическая редукция

Теоретические редукции являются наиболее популярными среди теоретиков в литературе, но мне они представляются достаточно редкими в реальной практике науки, и, вероятно, неудивительно, что одни и те же полдюжины примеров снова и снова приводятся в стандартных учебниках. С точки зрения научного объяснения, теоретические редукции наиболее интересны тогда, когда они способствуют нам осуществлять онтологические редукции. В любом случае, теоретическая редукция есть прежде всего отношение между теориями, где законы редуцируемой теории могут (более или менее) быть дедуцированы из законов редуцирующей теории. Классический пример, который обычно приводится в учебниках, это редукция законов для газа к законам статистической термодинамики.

4. Логическая редукция, или редукция по определению

Данная форма редукции была наиболее популярна среди философов, но в последние десятилетия она вышла из моды. Это отношение между словами и предложениями, где слова и предложения, указывающие на один тип сущности, могут быть без остатка переведены в другой тип сущности. Например, предложения относительно среднестатистического водопроводчика в Беркли сводимы к предложениям о конкретных индивидуальных водопроводчиках в Беркли. Согласно одной из теорий, предложения относительно чисел могут быть переведены в, а следовательно, и редуцируемыми к предложениям относительно множеств. И поскольку слова и предложения логически, или по определению, редуцируемы, то соответствующие сущности, на которые указывают слова и предложения, редуцируемы онтологически. К примеру, числа суть ничто иное, как множества множеств.

5. Каузальная редукция

Это отношение между любыми двумя типами вещей, которым могут быть присущи каузальные способности, когда существование и, следовательно, каузальные способности редуцируемой сущности оказываются полностью объяснимыми в терминах каузальных способностей редуцирующего феномена. Так, например, некоторым объектам присуща твердость и это имеет каузальные последствия: твердые объекты непроницаемы для других объектов, они сопротивляются давлению и т.д. И эти каузальные способности могут получить каузальное объяснение с помощью каузальных способностей вибрационных движений молекул в решетчатых структурах.

Итак, когда взгляды, которые я выдвинул, обвиняются в редукционизме, — или иногда в недостаточном редукционизме, — то какой же из этих различных смыслов имеют в виду обвинители? Я полагаю, что они не подразумевают теоретическую и логическую редукцию. По-видимому, вопрос заключается в том, ведет ли соответствующая моему взгляду редукция — или не может вести — к онтологической редукции. Я придерживаюсь того взгляда на отношение сознание/мозг, что это форма каузальной редукции, как я определил данное понятие: ментальные свойства каузально обоснованы нейробиологическими процессами. Предполагает ли это онтологическую редукцию?

В целом в истории науки успешные каузальные редукции имели тенденцию вести к онтологическим редукциям. И это потому, что когда у нас имеется успешная каузальная редукция, мы просто таким образом переопределяем выражение, обозначающее редуцируемый феномен, что рассматриваемые феномены могут после этого быть идентифицированы с их причинами. Так, например, цветовые термины были однажды (молчаливо) определены в терминах субъективного опыта воспринимающих цвета. Например, “красный” был остенсивно определен путем указания на примеры, а затем он был определен как все то, что представляется “красным” “нормальным” наблюдателям при “нормальных” условиях. Но как только мы будем иметь каузальную редукцию цветовых феноменов к световым отражениям, тогда, согласно мнению многих философов, станет возможным переопределять цветовые выражения в терминах световых отражений. Мы, таким образом, изымаем и элиминируем субъективный опыт цвета из “реального” цвета. С реальным цветом была осуществлена онтологическая редукция свойств к световым отражениям. Сходные замечания могли бы быть сделаны относительно редукции теплоты к молекулярному движению, редукции твердости к молекулярным движениям решетчатых структур, а также редукции звука к воздушным волнам. В каждом из этих случаев каузальная редукция естественно ведет к онтологической редукции путем переопределения выражения, которое именует редуцируемый феномен. Так, если вернуться к примеру с “красным”, когда мы узнаем, что цветовые восприятия причинно обусловлены фотонной эмиссией определенного рода, мы затем переопределим данное слово в терминах специфических свойств фотонной эмиссии. “Красный”, согласно некоторым теоретикам, сейчас указывает на фотонную эмиссию 600 нанометров. Из чего тривиально следует, что красный цвет есть ничто иное, как фотонная эмиссия 600 нанометров.

Общий принцип, лежащий в основе всех этих случаев, представляется следующим: если мы видим, что свойство является эмерджентным1, то мы автоматически получаем каузальную редукцию, а это приводит к онтологической редукции — путем переопределения, если необходимо. Главная тенденция в онтологических редукциях, имеющих научное основание, направлена в сторону большей общности, объективности и переопределения в терминах лежащей в основе каузальности.

Пока все хорошо. Однако сейчас мы обращаемся к, вероятно, шокирующей асимметрии. Обращаясь к сознанию, мы не способны осуществлять онтологическую редукцию. Сознание ведь является каузально эмерджентным свойством поведения нейронов, и, таким образом, оно каузально редуцируемо к процессам мозга. Но — и это как раз то, что представляется столь шокирующим, — совершенная наука о мозге по-прежнему не будет приводить к онтологической редукции сознания, подобно тому, как наша современная наука может редуцировать теплоту, твердость, цвет или звук. Многим людям, чьё мнение я уважаю, представляется, что нередуцируемость сознания есть главная причина того, почему проблема сознания и тела продолжает казаться столь недоступной. Дуалисты трактуют нередуцируемость сознания как неоспоримое доказательство истинности дуализма. Материалисты же настаивают на том, что сознание должно быть редуцируемо к материальной реальности, и что ценой за отрицание редуцируемости сознания был бы отказ от нашего всеобщего научного взгляда на мир.

Я вкратце обсужу два вопроса: во-первых, я хочу показать, почему сознание нередуцируемо, и, вовторых, я хочу показать, почему на наш научный взгляд на мир никак не влияет то, что оно должно было бы быть нередуцируемым. Это отнюдь не принуждает нас принять дуализм свойств или что-нибудь подобного рода. Это всего лишь тривиальное последствие определенных более общих явлений.

3. Почему сознание является нередуцируемым свойством физической реальности

Имеется стандартный аргумент, призванный показать, что сознание не редуцируется так же, как это происходит с теплотой и т.д. Данный аргумент в различном виде фигурирует в работах Томаса Нейгела (1974), Сола Крипке (1971) и Френка Джексона (1982). Я считаю его решающим, хотя зачастую его неправильно понимают, а именно, рассматривают только как эпистемологический, а не онтологический, аргумент. В качестве эпистемологического его иногда трактуют вплоть до утверждения, скажем, что даже нечто вроде знания от третьего лица, то есть объективного знания, которое мы могли бы, вероятно, иметь о нейрофизиологии летучей мыши, по-прежнему не включало бы в себя субъективный опыт от первого лица, а именно, каково чувствовать себя летучей мышью. Но в наших настоящих целях центральный пункт аргументации является онтологическим, а не эпистемологическим. Это пункт о том, какие реальные свойства существуют в мире, но не о том, как мы узнаем, разве что лишь производно, об этих свойствах.

Вот как развертывается аргументация: рассмотрите, какие факты в мире обосновывают то, что сейчас вы находитесь в определенном сознательном состоянии вроде боли. Какой факт в мире соответствует вашему истинному утверждению: “Мне сейчас больно”? Изначально представляется, что имеется, по крайней мере, два вида фактов. Во-первых, и это наиболее важно, имеет место факт, что у вас сейчас есть определенные неприятные осознанные ощущения, и вы ощущаете эти ощущения с вашей субъективной точки зрения от первого лица. Именно эти ощущения и составляют вашу боль. Но боль также причинно обусловливается определенными, лежащими в основании нейрофизиологическими процессами, в значительной части состоящими из схем (patterns) нейронной стимуляции в вашем таламусе и других областях мозга. А сейчас предположим, что мы попытались свести субъективное, сознательное ощущение боли от первого лица к объективным схемам от третьего лица нейронных стимуляций. Также предположим, будто мы попытались сказать, что боль в реальности есть “ничто иное”, как схемы нейронных стимуляций. В случае, если бы мы действительно попытались осуществить подобную онтологическую редукцию, наиболее существенные свойства боли оказались бы исключенными. Никакое описание с позиции третьего лица объективных, физиологических фактов не передало бы субъективный, от первого лица характер боли просто потому, что свойства от первого лица отличны от свойств от третьего лица. Нейгел утверждает это положение, противопоставляя объективность свойств от третьего лица свойствам “на что это похоже” субъективных состояний сознания. Джексон утверждает то же самое положение, привлекая внимание к факту, что некто, обладающий полным знанием нейрофизиологии ментальных феноменов вроде боли, по-прежнему не знал бы, чем же является боль, если бы не знал, как она ощущается. Крипке выдвигает то же самое положение, когда говорит, что боли не могли бы быть тождественными нейрофизиологическим состояниям вроде стимуляций нейронов в таламусе и в других местах, поскольку любая подобная идентификация должна была бы быть необходимой, ибо обе стороны утверждения тождества являются жесткими десигнаторами, а мы ведь все-таки знаем, что данное тождество не могло бы быть необходимым.11 У этого факта очевидные эпистемологические следствия: мое знание того, что мне больно, имеет иного сорта основание, нежели мое знание о том, что вам больно. Но антиредукционистский пункт данной аргументации оказывается онтологическим, а не эпистемологическим. Достаточно об антиредукционистском аргументе. Он до нелепости прост, но является вполне убедительным. При попытках ответить на него было пролито огромное количество чернил, но все эти ответы во многом суть лишь растраченное чернило. Однако многим людям представляется, что подобный аргумент загоняет нас самих в угол. Им кажется, что если мы примем данный аргумент, то откажемся от нашего научного взгляда на мир и примем дуализм свойств. В самом деле, спросили бы они, что же такое дуализм свойств, как не взгляд, согласно которому существуют нередуцируемые ментальные сущности? Фактически, разве Нейгел не принимает позицию дуализма свойств, а Джексон отвергает физикализм исключительно из-за этого аргумента? И в чем же суть научного редукционизма, если он останавливается у самого входа в сознание? Итак, сейчас я обращусь к главному пункту этой дискуссии.

4. Почему нередуцируемость сознания не влечет глубоких последствий

Для того, чтобы в полной мере понять, почему сознание нередуцируемо, нам следует рассмотреть несколько более подробно тот образец редукции, который мы нашли для воспринимаемых свойств вроде теплоты, звука, цвета, твердости, жидкого характера и т.д., и мы должны будем показать, как подобная попытка редуцировать сознание отличается от других случаев. В каждом случае онтологическая редукция основывалась на предшествующей каузальной редукции. Мы обнаружили, что некоторое поверхностное свойство феномена причинно обусловлено поведением элементов лежащей в основе микроструктуры. Это истинно в равной мере как для случаев, в которых редуцируемый феномен относится к субъективным явлениям вроде “вторичных качеств” теплоты или цвета, так и для случаев с “первичными качествами” вроде твердости, в которых присутствуют и элемент субъективного явления (твердые вещи ощущаются твердыми), и также множество свойств, независимых от субъективных явлений (например, твердые вещи сопротивляются давлению и непроницаемы для других твердых объектов). Но в каждом случае и для первичных, и для вторичных качеств центральный момент редукции заключался в том, чтобы отделить поверхностные свойства и переопределить исходное понятие в терминах тех причин, которые и порождают эти поверхностные свойства.

Итак, там где поверхностное свойство оказывается субъективным явлением, мы таким образом переопределяем исходное понятие, чтобы исключить из его определения подобное явление. К примеру, в дотеоретический период наше понятие теплоты связывалось с воспринимаемыми температурами: в случае равенства других условий теплота есть то, что ощущается нами как теплое, а холод — то, что ощущается холодным. Так же и с цветом: красное есть то, что выглядит красным для нормальных наблюдателей при нормальных условиях. Но когда мы имеем теорию того, что причинно обусловливает эти и другие феномены, мы обнаруживаем, что это молекулярные движения причинно обусловливают ощущения тепла и холода (как и другие феномены вроде возрастания давления), а отражения света обусловливают визуальные восприятия определенных видов (как и другие феномены вроде движений электросчетчиков). Затем мы переопределяем теплоту и цвет в терминах лежащих в основании причин субъективных восприятий и других поверхностных явлений. В переопределении мы исключаем всякое указание на субъективные явления и другие поверхностные действия лежащих в оснований причин. “Реальная” теплота сейчас определяется в терминах кинетической энергии молекулярных движений, а субъективное ощущение тепла, которое мы получаем при прикосновении к теплому объекту, сейчас трактуется как всего лищь субъективное явление, причинно обусловленное теплотой, то есть как действие теплоты. Оно уже больше не является частью реальной теплоты. Такое же различение делается и между реальным цветом и субъективным восприятием цвета. Сходный образец действует и по отношению к первичным качествам: твердость определяется в терминах вибрационных движений молекул в решетчатой структуре, а объективные, независимые от наблюдателя свойства вроде непроницаемости другими объектами, рассматриваются сейчас как поверхностные действия лежащей в основании реальности. Подобные переопределения достигаются путем отделения всех поверхностных свойств феномена, как субъективных, так и объективных, и трактовки их в качестве действий реальной вещи.

Но сейчас обратите внимание: действительный образец тех фактов в мире, которые соответствуют утверждениям относительно конкретных форм теплоты вроде специфических температур, весьма похож на образец тех фактов в мире, что соответствуют утверждениям относительно конкретных форм сознания, вроде боли. И если я сейчас говорю: “В этой комнате жарко”, то каковы факты? Ну, во-первых, имеется множество “физических” фактов, предполагающих движение молекул, и, во-вторых, множество ментальных фактов, предполагающих мое субъективное восприятие теплоты как причинно обусловленное воздействием молекул движущегося воздуха на мою нервную систему. И то же самое с болью. Если я сейчас говорю: “Мне больно”, то каковы факты? Ну, во-первых, есть множество “физических” фактов, затрагивающих мой та-ламус и другие области мозга, и, во-вторых, множество “ментальных” фактов, предполагающих мое субъективное восприятие боли. Так почему же мы рассматриваем теплоту как редуцируемую, а боль как нередуцируемую? Ответ заключается в том, что в отношении теплоты нас интересует не субъективное явление, а лежащие в основании физические причины. Как только мы осуществили каузальную редукцию, мы просто переопределяем данное понятие, чтобы это помогло нам осуществить онтологическую редукцию. Как только вы узнали все факты относительно теплоты — факты о молекулярных движениях, воздействии на сенсорные нервные окончания, субъективных ощущениях и т.д. — редукция теплоты к молекулярным движениям уже не предполагает какого бы то ни было нового факта. Это всего лишь тривиальное следствие переопределения. Дело отнюдь не обстоит так, будто мы вначале открываем все факты, а затем еще открываем новый факт, тот факт, что теплота редуцируема. Скорее мы просто переопределяем теплоту, так что редукция следует из данного определения. Но это переопределение не исключает, да и не предназначалось для исключения из мира субъективных восприятий теплоты (или цвета и т.д.). Они существуют в том же виде, как и всегда.

Мы могли бы и не осуществлять переопределение. Епископ Беркли, например, отказывался принимать подобные переопределения. Однако несложно понять, почему рационально делать подобные переопределения и принимать их следствия: дабы достичь большего понимания и контроля за реальностью мы желаем знать, как она работает в каузальном отношении, и мы хотели бы, чтобы наши понятия соответствовали природе в ее каузальных узлах. Мы ведь просто переопределяем феномены с поверхностными свойствами в терминах лежащих в их основании причин. И тогда как новое открытие выглядит то, что теплота есть “ничто иное”, как средняя кинетическая энергия молекулярного движения, и что если бы все субъективные восприятия исчезли из мира, то реальная теплота по-прежнему бы осталась. Но это ведь не новое открытие, а лишь тривиальное следствие нового определения. Подобные редукции отнюдь не показывают, что теплота, твердость и т.д. реально не существуют, так же, как, к примеру, новое знание показало, что русалки и единороги не существуют.

А разве мы не можем сказать то же самое о сознании? В случае с сознанием мы имеем различие между “физическими” процессами и субъективными “ментальными” процессами, так почему бы нам не переопределить сознание в терминах нейрофизиологических процессов подобно тому, как мы переопределили теплоту в терминах лежащих в ее основе физических процессов? Ну, разумеется, мы могли бы это сделать, если бы настаивали именно на переопределении. Мы, к примеру, могли бы просто определить “боль” как схемы нейронной активности, которые причинно обусловливают субъективные ощущения боли. И если бы имело место подобное переопределение, мы бы достигли того же типа редукции для боли, что и редукция для теплоты. Однако, разумеется, редукция боли к ее физической реальности по-прежнему оставляет субъективное переживание боли нередуцированным подобно тому, как редукция теплоты оставила нередуцированным субъективное восприятие тепла. Отчасти задачей редукций было отделить субъективные восприятия и исключить их из определения реальных феноменов, которые сейчас определяются в терминах наиболее интересующих нас свойств. Но там, где наиболее интересующие нас феномены сами являются субъективными восприятиями, нет никакой возможности отрезать что-либо. Отчасти задача редукции в случае с теплотой заключалась в различении, с одной стороны, субъективного явления, а с другой, лежащей в основании физической реальности. И в самом деле, общая черта подобных редукций заключается в том, что этот феномен определяется в терминах “реальности”, а не в терминах “явления” (“appearance”). Однако мы не можем осуществить такого рода различение между явлением и реальностью для сознания, поскольку сознание состоит из самих явлений. Там, где рассматривается явление, мы не можем провести различие между явлением и.реальностью, поскольку само явление и есть реальность.

Для наших настоящих целей мы можем суммировать это положение, сказав, что сознание не редуцируется так, как редуцируются другие феномены, и не потому, что схема фактов в реальном мире предполагает нечто особое, а потому, что редукция других феноменов частично зависела от различения “объективной физической реальности”, с одной стороны, и простого “субъективного явления”, с другой, а также от устранения явлений из редуцируемых феноменов. Но в случае с сознанием его реальность и есть само явление; отсюда цель редукции была бы утеряна, если бы мы попытались отделить явление и просто определить сознание в терминах лежащей в основании физической реальности. В целом образец наших редукций покоится на отрицании субъективного эпистемологического основания для наличия некоторого свойства как части изначальной составляющей этого свойства. Мы узнаем о тепле и свете путем ощущения и видения, но затем мы определяем конкретный феномен независимым от эпистемологии путем. Сознание по весьма тривиальной причине представляет собой исключение из этого образца. А причина кроется в том, что редукции, не учитывающие эпистемологические основания, явления, не могут применяться к самим эпистемологическим основаниям. В таких случаях явление и есть реальность.

Но это показывает, что нередуцируемость сознания является тривиальным следствием прагматики нашей практики определений. Тривиальный результат, подобный этому, может иметь только тривиальные последствия. Он не имеет глубоких метафизических последствий для единства нашего общего научного взгляда на мир. Он отнюдь не показывает, что сознание не является частью изначального содержания реальности, или же не может быть объектом научного исследования и не может быть включен в нашу общую физическую концепцию вселенной. Просто он показывает, что в том плане, в котором мы решили осуществлять редукции, сознание, по определению, исключается из определенной схемы редукции. Сознание не удается редуцировать не из-за его какого-то таинственного свойства, а просто потому, что, по определению, оно выпадает из той схемы редукции, которую мы избрали из прагматических соображений. В дотеоретичес-ком плане сознание, подобно твердости, является поверхностным свойством определенных физических систем. Однако, в отличие от твердости, сознание не может быть переопределено в терминах лежащей в основании микроструктуры, чтобы затем поверхностные свойства рассматривались лишь как действия реального сознания, без утери цели обладать, в первую очередь, самим понятием сознания.

До сих пор аргументация в данной главе развертывалась, так сказать, с точки зрения материалиста. Мы можем следующим образом суммировать то положение, которое я утверждал: рассмотренный контраст между редуцируемостью теплоты, цвета, твердости и т. д., с одной стороны, и нередуцируемостью сознательных состояний, с другой, не отражает какого-либо различия в структуре реальности, а лишь различие в нашей практике формулирования определений. Мы так могли бы сформулировать то же самое положение с точки зрения дуалиста свойств: видимый контраст между нередуцируемостью сознания и редуцируемостью цвета, теплоты, твердости и т.д., на самом деле был всего лишь видимым. Мы в действительности не элиминировали, к примеру, субъективность красного, когда редуцировали красное к световым отражениям: мы просто перестали называть субъективную составляющую “красной”. С помощью этих редукций мы отнюдь не элиминировали какие-либо субъективные феномены: мы просто перестали называть их прежними именами. Независимо от того, рассматриваем ли мы нередуцируемость с материалистической или дуалистической точки зрения, мы по-прежнему остаемся со вселенной, содержащей нередуцируемо субъективный физический компонент как компонент физической реальности.

Дабы заключить эту часть обсуждения, я хотел бы прояснить, что же именно я говорю и чего не говорю. Я не говорю, что сознание не является странным и восхитительным феноменом. Наоборот, я полагаю, что мы должны были быть изумлены тем фактом, что эволюционные процессы создали нервные системы, способные причинно обусловливать и поддерживать субъективные состояния сознания. Как я отмечал в главе IV, сознание столь же эмпирически загадочно для нас сейчас, как и электромагнетизм ранее, когда люди считали, что вселенная должна функционировать исключительно на основании ньютоновских принципов. Но я говорю, что если гарантируется существование (субъективного, качественного) сознания (а ни один здравый человек не сможет отрицать его существование, хотя многие и претендуют на то, что так делают), то тогда нет ничего странного, восхитительного или загадочного в его нередуцируемости. Если дано его существование, то его нередуцируемость оказывается тривиальным следствием нашей практики по формулированию определений. Его нередуцируемость не имела каких-либо нежелательных научных последствий. Далее, когда я говорю о нередуцируемости сознания, я говорю о его нередуцируемости согласно стандартным образцам редукции.Никто не способен априори исключить саму возможность главной интеллектуальной революции, которая даст нам новую — и в настоящее время невообразимую — концепцию редукции, согласно которой сознание было бы редуцируемым.

5. Производность

В последние годы возникало немало трудностей в связи с взаимоотношением между свойствами, названным “производность” (“supervenience”) (напр., Kim 1979, 1982; Haugeland 1982). В ходе дискуссий по философии сознания часто говорится, что ментальное производно от физического. Интуитивно под этим утверждением подразумевается полная зависимость ментальных состояний от соответствующих нейрофизиологических состояний в том смысле, что различие в ментальных состояниях с необходимостью предполагало бы соответствующее различие в нейрофизиологических состояниях. Если, к примеру, я перехожу из состояния жажды в состояние, когда уже не испытываю жажду, то должно иметь место изменение в состояниях моего мозга, соответствующее изменению в моих ментальных состояниях.

В связи с выдвигаемой мной позицией, ментальные состояния производны от нейрофизиологических состояний в следующем отношении: тип-идентичные нейрофизиологические причины имели бы тип-идентичные менталистские следствия. Так, возьмем знаменитый пример “мозга в бочке”: если бы имелись два мозга, тип-идентичных вплоть до последней молекулы, то каузальное основание ментального гарантировало бы, чтобы у них были одни и те же ментальные феномены. В соответствии с этой характеристикой отношения производности, производность ментального от физического отмечена тем фактом, что физические состояния каузально достаточны, хотя и не обязательно каузально необходимы, для соответствующих ментальных состояний. Это просто иной способ сказать, что в той мере, в какой это касается определения производности, сходство нейрофизиологии гарантирует сходство ментальности, однако, сходство ментальности еще не гарантирует сходство нейрофизиологии.

Следует подчеркнуть, что подобный вид производности есть каузальная производность. Изначально дискуссии относительно производности велись в связи с этикой, но тогда рассматриваемое понятие не было каузальным. В ранних работах Мура (1922) и Хеара (1952) идея заключалась в том, что моральные свойства производны от естественных свойств, что два объекта не могут различаться исключительно по отношению, скажем, к их добродетелям. Если один объект лучше другого, то должна быть некоторая другая черта, благодаря которой первый лучше последнего. Однако это понятие моральной производности не является каузальным понятием. То есть, те черты объекта, которые делают его добрым, отнюдь не причиняют его быть добрым, скорее они конституируют его добродетель. Но в случае производности “сознание-мозг”, невральные феномены причинно обусловливают ментальные феномены.

Итак, имеется, по крайней мере, два понятия производности: конститутивное понятие и каузальное понятие. Я считаю, что только каузальное понятие важно для дискуссий по проблеме сознания и тела. В этом отношении мое мнение отличается от распространенных мнений о производности ментального от физического. Так, Ким (1979, особенно р. 45 и далее) утверждает, что нам не следовало бы рассматривать отношение невральных событий к производным от них ментальным событиям как каузальное, и при этом заявляет, что производные ментальные события не имеют каузального статуса помимо своей производности от нейрофизиологических событий, которые выполняют “более непосредственную каузальную роль”. “Если это эпифеноменализм, то давайте максимально используем его”, — с восторгом говорит он (р.47).

Я не согласпен с обоими этими утверждениями. Из всего того, что нам известно о мозге, мне представляется очевидным, что все ментальные макрофеномены причинно обусловлены микрофеноменами нижнего уровня. Нет ничего загадочного в этой “снизу-вверх” каузальности: она достаточно распространена в физическом мире. Далее, тот факт, что ментальные свойства производны от невральных свойств, ни в коей мере не уменьшает их каузальную силу. Твердость поршня каузально производна от его молекулярной структуры, но это отнюдь не делает твердость эпифеноменальной; и, сходным образом, каузальная производность моей настоящей боли в спине от микрособытий в моем мозге отнюдь не делает эту боль эпифеноменальной.

Заключение мое в том, что если вы признаёте существование форм каузальности “снизу-вверх”, или от микро к макро, то понятие производности более не выполняет какую-либо работу в философии. Формальные свойства данного отношения уже присутствуют в каузальной достаточности микро-макро форм каузальности. А аналогия с этикой служит лишь источником недоразумения. Отношение макроментальных свойств мозга к его микроневральным свойствам совершенно не похоже на отношение добродетели к порождающим добродетель свойствам, и потому их смешение приводит к путанице. Как где-то сказал Витгенштейн: “Если вы обернете различные виды мебели в достаточное количество оберточной бумаги, вы сможете сделать так, что все они будут выглядеть имеющими одинаковую форму”.

Загрузка...