Квартира Сашка Пистимеева.
Ты руки помыл? — я стараюсь изо всех сил, но мой вопрос всё равно дышит угрозой. Дана внутри вообще бьётся в натуральной истерике. С трудом её удерживаю. Я! Её! С трудом удерживаю!
Да не, всё объясняется элементарно. Ясно сознаю, что Дана абсолютно права, поэтому и.
Сашок глядит на меня с огромным недоумением: «Какие руки? Зачем помыл? Девочка, ты чего?». Он жрёт, именно жрёт руками, мой пирог прямо в своей комнате. Кажется, он руками и отломил половину. Вот гнида! Я ему четыре больших пирога принесла, два с капустой, два с мясом. Всё утро с мачехой ударно трудились. Себя, конечно, не забыли. Когда я уходила, мачеха ещё четыре в духовку завела. Задуманные изначально пирожки эволюционировали в пироги под давлением рациональных соображений. Их быстрее и проще делать.
И сейчас этот немытый перец меня бесит. С первых минут общения. До точки кипения я давно дошла, сейчас давлю копящиеся пузырьки, но вот-вот взорвусь. Удерживает только одна идея. И я её использую!
Внешне он ничего. Как тот Иванушка-дурачок из сказки. Накормить, причесать, помыть в трёх водах, приодеть и можно какую-нибудь провинциальную принцессу засватать. Только быстро, пока не раскусила. Вихраст, симпатичен, глаза умные. Телосложение не ахти, но до гордого звания тщедушного не дотягивает.
А бесит по простой причине. Об элементарных правилах приличия никакого представления. Хотя нет, скорее всего, просто игнорирует. Не может человек даже в его пятнадцатилетнем возрасте не знать, что даме, пришедшей в гости, надо хотя бы стул предложить. Затем чаем угостить. Хотя бы. Еду мы сами принесли, на всех хватит. Ни-че-го! Унёс сумку на кухню, нас туда не пустил. Мне заходить туда не надо, я и так знаю, что там.
Комната. Я огляделась, потом мне стоять надоело, скидываю какой-то хлам с кушетки прямо на пол и осторожно усаживаюсь. Сашок хотел что-то сказать, но передумал, когда напоролся на мой взгляд. Бардака от моего жеста больше не становится, скинутый хлам ложится вторым слоем на уже лежащий на полу.
По делу он объяснял, надо признать, достаточно толково. Да и наглядными пособиями, как-то: дисководы, какие-то платы, плоские кабельные шлейфы, завалена вся комната. Плюс к этому стоит отдельно системный блок (о, какие мудрёные слова я теперь знаю!) со снятой верхней панелью. Старую модель компьютера он на запчасти пустил. Смотри — не хочу.
Отсортировали литературу.
— На руки могу дать не всё, — категорично изрекает хозяин окружающего нас хаоса.
Разберёмся. Не даст он…
Через десять минут всё рассортировано на три кучки, две побольше, третья всего из двух книг и брошюрки.
— Вот это — хлам, — показываю на одну из больших, — Можно выбросить, можно в библиотеку сдать. Для начальной школы сойдёт.
— Вот это можно почитать. Через страницу, но можно, — указываю на вторую большую.
— Их можешь взять, — соглашается Сашок, — С отдачей.
— Вот, — показываю на самую маленькую стопу, — золотой фонд. Они мне нужны.
— Не дам! — Сашок категоричен, — Здесь читай, с собой не дам.
Затем срывается и уходит. Возвращается с половиной моего пирога на газетке. А тарелку не мог взять?
Пока он ходил туда-сюда, запрягаю Сергея переписать всю литературу. Потом пройдусь по книжным местам. И вот он пишет на табуретке, притулившись прямо на полу.
И вот тут я взрываюсь. Сразу после вопроса о мытье рук. И одновременно успокаиваюсь. Такой вот контролируемый направленный взрыв.
— Серёжа, посмотри на него, — Сергей бросил короткий взгляд и отмахнулся, мол, знаю я!
— Нет, ты посмотри внимательно на его руки, — я настойчива, и от моего тона Сашок ёжится.
Сергей послушно смотрит, переводит вопросительный взгляд на меня.
— Вот представь. Он заходит в туалет, брызгает в унитаз, потом чешет разные места и уходит. Рук не моет. Не моет ведь?
Сергей молчит, но в его взгляде красноречивая уверенность.
— По большому сходит, тоже не моет, — а вот теперь удар! — Ты заметил коричневые следы у него на руках? И под ногтями ночь безлунная. А ты с ним за руку здоровался.
— Чего?! — Сашок страшно возмущается, но руки прячет. Сергей подскакивает и срывается за дверь.
Я молча смотрю на Сашка, глаза наливаются бешенством. Тот старается на меня не смотреть. Сейчас ты мне ответишь за всё! Катрина встаёт на тропу войны и Дана вздыхает с облегчением, она оказалась жуткой чистюлей. И правильно! Это мы с нашим непробиваемым иммунитетом можем есть с земли. Людям такое противопоказано. Поэтому повышенная брезгливость Даны никогда не встречала противодействия с моей стороны. Я молча жду. Ага, дождалась!
— Доел? Поднимайся, пошли.
— Куда? — он пробует ершиться, он у себя дома. Так ему чудится.
Я открываю дверь, показываю головой.
— Зачем? — сидит упрямый паршивец.
— Быстро-о-о!!! — от моего визга звенят стёкла в окнах. И Сашок испуганной мышкой порскает в дверь. Я знаю один секрет, который является тайной для подавляющего большинства людей. Просто со стороны виднее. Женский визг — мощнейшее средство воздействия на мужчин. Противостоять может жалкий процент тренированных особей. Таких, как Сашок, можно гонять пачками.
Серёжа, кстати, тоже не появляется. Возможно, мой крик его тоже спугнул.
Наши пути сходятся на кухне. Там и выясняется, что случилось с Сергеем. Он приходит на кухню помыть руки и застывает. Воспользоваться краном он не может, мойка до самого носика крана завалена грязной посудой. Большей частью с уже присохшими следами. Соседний стол тоже завален грязной утварью, в основном чашками. На обеденном столе места тоже нет. Эта картина настолько потрясла воображение Сергея, что он залип.
Я посмотрела на него поближе, машу рукой перед глазами. Он медленно поворачивает ко мне лицо. Для верности щипаю его за руку. Вроде отмер. Я его понимаю, кухонный пейзаж это иллюстрация для слова «звиздец».
— Ну и чо?! — вдруг задиристо заявляет Сашок, — Со своим уставом в чужой монастырь не лезут, между прочим.
Забегая вперёд, скажу, что это была его последняя попытка защитить свой суверенитет и независимость. Сначала короткий шелест от движения моей руки, потом радующий моё сердце своей звонкостью и глубиной звука шлепок, короткий стон и возмущённый вопль. Держи прорвавшийся пузырёк из моей кипящей злобой души.
— Ты чего?!
Очнувшийся Сергей моментально прижимает Сашка к стене. Одной рукой. Конечно, он не такой мощный, как Егор, но тот же двухпудовик раз двенадцать выжмет.
— Объясни ему, с кем он имеет дело и что с ним будет, если он разозлит меня ещё раз.
Сергей что-то шепчет тому на ухо. Выражение лица Сашка меняется с уровня «Да иди ты!» до испуга.
— А теперь я тебе объясню, — у меня тоже есть что сказать, — Вернее, спрошу. Что ты там про устав вякнул? Ты хочешь сказать, что вот это всё тебе оставили твои родители?
Описываю рукой круговое движение.
— А ты прилагаешь героические усилия, чтобы поддержать статус-кво?
Сергей на мои слова хохотнул. Сашок поникает, его карта бита. Попытка заявить свои права провалена.
— Да твои родители нам спасибо скажут, если мы тебя за это до полусмерти изобьём. А мы это сделаем, если ты ещё хоть раз вякнешь. Уяснил?!
Дожидаюсь унылого кивка и приступаю к работе. А объём предстоит гигантский. Открываю дверцу под мойкой, увиденный натюрморт не удивляет. Ведро давно переполнено, из него всё вываливается и в последние дни Сашок, видимо, просто кидал мусор в кучу.
— Пакеты, — я умею быть лаконичной, — Сергей, помогай.
Ведро вытащено, Серёга держит полиэтиленовый пакет с ручками, их целая куча лежит в углу.
— Выгребай, — киваю Сашку на кучу мусора, тот смотрит озадаченно.
— Хочешь посмешить меня и сказать, что брезгуешь? Это мусор должен пугаться твоих рук.
Сергей издаёт смешок, Сашок со вздохом приступает. Пакет наполнен, в ход идёт второй.
— Теперь в комнату, выгребайте оттуда. Приду потом, проверю.
Пока они возятся, осматриваю всё и намечаю примерный план работ. План дерзок и амбициозен: сделать хоть что-то. Иду на невнятный зов в комнату, не задерживаясь, прохожу к кровати, отодвигаю и ухожу. Там обнажаются завалы мусора.
— Из-под шкафа тоже вычищайте.
Я на кухне. Посуду сразу отмыть не удастся. Всё присохло. Беру большую кастрюлю, складываю туда тарелки, вторую тоже доверху. Когда парни приволакивают полные пакеты, на столах стоит пять кастрюль, заполненных грязной посудой. Кстати, чистой посуды не было совсем. Вот почему Сашок ел с газетки. Придурок!
Сашка отряжаем выносить мусор. Сергей помогает мне, некоторые кастрюли чересчур велики. Плещу в кастрюлю моющего средства, заливаю горячей водой, Сергей ставит на стол полную и в мойку сухую, с которой делаю то же самое. Всё, пусть отмокает.
Теперь грязная одежда. Проверяем шкаф. Чистая одежда только зимняя, в углу завал из носков, трусов, футболок и прочего.
— Я его грязные трусы сортировать не буду. Даже касаться не хочу, — бунтует Сергей.
— Тогда допиннай эту кучу до ванной, — предлагаю я, Серёга с восторгом соглашается. Только сначала идёт и надевает свои кроссовки.
Когда Сашок закончил курсировать по маршруту квартира — мусорная площадка, ставлю его на сортировку грязной одежды.
— Белое отдельно, цветное отдельно, тёмное отдельно, — инструктирую я, — Теперь допустимый вес. Вот эту кучу раздели на две, одну закинь в машину.
Стиралка у них ещё проще нашей, так что разбираюсь без труда.
— Закрывай, задавай вот этот режим. Он средний, должно хватит. Запускай.
Работа управляющей двумя роботами мне даже понравилась. Вот только не всё они могли. Со списком требуемых продуктов отправляю Сергея на рынок и магазин. Инструктирую и отдаю свой мобильник, куда заряжаю телефон Пистимеевых.
— Деньги-то у тебя остались? — спрашиваю неумело намывающего посуду Сашка. Уходит и отдаёт Сергею три рубля! Придурок! Добавляю два червонца и отправляю Сергея в поход.
Учу Сашка мыть посуду. Учёба, в основном, состоит из окриков и угроз. У-п-п-п-с! Я кое-что забыла, звоню домой.
— Эльвир, я забыла, а как избавляться от запаха свеклы в борще? — получаю инструкции, звоню Сергею, требую дополнить список зелёным перчиком и головкой чеснока.
— А зелёный перчик это что? — его вопрос сначала ставит меня в тупик.
— Это овощ, размером примерно с морковь, зелёного цвета. Они разные бывают, красные, жёлтые. Лучше найди на рынке добрую тётеньку из покупателей и попроси показать. Мне нужен только один средний. Или два мелких.
Сашок драит посуду. Первую партию я бракую.
— Палец должен скрипеть, — я провожу по якобы вымытой тарелке, — а не скользить. И, тем более, не загребать слой жира.
Выгребаю из холодильника всё. Заплесневелый сыр, увядшие овощи, куриные яйца тоже наверняка высохли. Оставляю только консервы. Проверяю морозильник. О, ещё одна мысль! Опять звоню Сергею и требую купить небольшой кусок солёного сала.
Когда Серёга доставляет продукты, Сашок приступает только к третьей кастрюле. Но с ней легче, там чашки, которые легко отмываются содой.
— Шевели поршнями, криворукий! — а сама ставлю кастрюлю под борщ. Сергей молодец, угадал с борщевой костью, ещё и рёбрышки купил.
Чищу картошку, роботам не доверяю. Я содрала покрывала с кресел, диванов, велела скатать ковёр. Сашок его скатывает после моего вопроса:
— Это что? — показываю на пятно. Поясняет, что кетчуп разлил. Ну, не придурок ли? Где кетчуп, а где ковёр? Оказывается, он жрал что-то перед телевизором.
Отправляю их на улицу выбивать пыль и мыть ковёр. Когда они приходят, я уже вымыла полы, хожу босиком, закатав джинсы. Открыла окна, комната наполняется свежестью и светом. Невольно даже Сашок веселеет.
Параллельно каждый час забрасываем грязное бельё в стиралку. Напоследок самого Сашка в ванную. На выходе очередная лажа, ему нечего надеть. Но это для женщин проблема, мужчинам проще. Серёга достаёт с балкона ещё не высохшее и одаривает Сашка.
— Оно ж сырое, — бурчит он на выходе.
— Не барин, на себе высушишь.
— А ты чего? — вдруг вскрикивает Сашок, — Моим любимым джемпером полы мыла?!
— Да ладно, — отмахиваюсь я, — Он только чище стал.
Работы было ещё полно, так что, распределив её между роботами, я спокойно добиваю борщ. Как раз и день заканчивался.
А выдался денёк насыщенным. Сидим, пьём чай. В духовке на самом малом огне парятся сашкины книги. Таким вот макаром я придумала их обеззаразить. Иначе я их в руки не возьму.
— Ему надо постричься, — замечаю я, — но стричь я не умею.
— Я умею, — заявляет Сергей, — но только налысо.
Мы хохочем, Сашок недовольно молчит.
— Зато я в компьютерах бог, — заявляет он.
— А если я дорасту до тебя или выше, что ты скажешь? — спрашиваю я, — Я-то похожа на человека, а ты — обсос.
— Чо это я обсос? — возмущается Сашок. Чует, что я уже не так зла.
— А кто ещё мог жить в такой куче мусора? Сколько пакетов ты вынес? Это, не считая, сколько с тебя смыто, и на сколько килограммов грязи полегчала твоя одежда.
Мы уходим уже затемно. День ещё не так длинен, как летом.
— Давно я так не уставала. Утомительный у тебя приятель.
— Согласен. Проводить тебя до дома?
— Не, на такси поеду. Я честно на него сегодня заработала…
Москва, Никитский бульвар и окрестности.
— Последний приличный магазинчик, быстренько его осмотрим и на Тверскую, — распоряжается мачеха на входе рядом с яркой витриной.
— Нет, — возражаю я, — сначала отвезём покупки, а потом на Тверскую. А то спины переломим.
— Можно и так, — соглашается мачеха.
Я почему-то жду, что она дополнит фразу: «Можно и так, но сначала на Тверскую», но она останавливается на полпути. Мы шатаемся по лавкам третий час, лучшее времяпрепровождения для женщин, высшие вампиры не так двинуты на этом, но я выпускаю Дану и та светится от счастья. Счастье не омрачается даже близостью «любимой» мачехи. С некоторых пор подметила, что её ненависть к Эльвире изрядно потускнела.
— Бери-бери, — убеждает меня мачеха, — Классная блузочка.
Верчу в руках воздушно-тонкую белую блузку. Перед на груди украшен пышными рюшами, рукава оканчиваются расширениями в виде колокольчика. Симпатичненькая. Но нет.
— С моей мастью не сочетается, — пытаюсь найти отговорку.
— С белым всё сочетается, — вообще-то она права, но…
— Если только добавить что-то, например, зелёное жабо или платок вокруг шеи…
Тут же волшебным образом у стоящей рядом продавщицы возникает в руках платок нежно-салатового оттенка.
— Но к этой блузке не подвесишь, слишком пышный перед.
Делаю отстраняющий жест. Не моё. На лице мачехи разочарование.
— Если тебе нравится, возьми себе, — предлагаю я. Нет, не соглашается.
Мне кажется, это жадность особого рода срабатывает. Эльвира тоже знает, что ей не нужно. Что-то подобное у неё есть. Но очень жалко бросать красивую тряпку, может, удастся навялить её падчерице? Тогда красивая тряпка не уйдёт, душа спокойна. Но все красивые шмотки не унесёшь, захлебнёшься.
— А как ты решаешь, что покупать, что нет? — успокоившись, спрашивает Эльвира.
— Очень просто. Изнутри что-то толкает и говорит, что это моё.
Переходим к чулочно-носочным. Эльвира опять что-то подсовывает.
— Возьми, красивые колготочки, твой размер.
— Можно, — такой-то ерунды много никогда не бывает, вещь почти одноразовая, как спички, — Я предпочитаю чулки вообще-то. Они практичнее. Они рвутся-то по одному, тогда берёшь из второго набора. Получается, — быстро подсчитываю в уме, перевожу в абстрактную формулу, — когда берёшь эн пар, фактически носишь два эн минус одну пару. Почти в два раза больше, понимаешь?
Моя гуманитарная мачеха растерянно хлопает ресницами. Кстати, мы почти всё время трещим на английском. Продавщицы очень забавно теряются, они не понимают, как иностранки могут так чисто по-русски говорить. Когда до них доходит, что мы — свои, не понимают, почему мы предпочитаем английский.
Выбираю умеренно телесный цвет, кое-что подсчитываю. Мне носить их, не переносить, но я ещё расту, и мне не улыбается ходить в маломерках.
— Дайте пять… нет, пять много. Три… нет, надо чётное. Дайте четыре пары. И по две пары этих и этих. И ещё этих, — не удерживаюсь, несмотря на все усилия, обогащаюсь кроме телесных, белых и чёрных ещё и жемчужным оттенком.
— Эти тоже возьми, — Эльвира запихивает в мою корзину ворох колготок. Строптиво их перебираю, почти все отбраковываю. Улыбающаяся продавщица разносит их обратно по стеллажам. Нас облизывают, мы много копаемся, но и берём много.
— Мне нужна толщина не меньше сорока единиц, — объясняю Эльвире, — От сорока до бесконечности. Для холодной погоды. В тёплую чулки буду носить. Или гольфы. О! Шорты надо купить!
Эдьвира мгновенно возбуждается, я кусаю губы. Надо же было брякнуть! Кое-как смогла уговорить всё-таки съездить домой.
— Тогда сама всё таскай! — этот аргумент действует.
Через полчаса мы дома, мы целенаправленно выбрали время, когда дороги относительно пусты. До часа пик далеко. Быстренько обедаем и бежим обратно. Приключений было ещё много, всегосразу не упомнишь. Особо смешной был момент, когда я залипла на тёмный костюмчик, жакет и юбку, к нему подошла блузка, — не та, про которую был спор, — что мы видели раньше, но пропустили. Пришлось вернуться. Чуть позже вернулись туда, где мне показывали шейный платок к той спорной блузе. За этим самым платком. Хохочу до сих пор. Врываемся, — нас, кстати, узнают, — требуем тот платок и уносимся.
Если бы не я, мы бы попали. Успели до момента, когда народ начинает валом валить с работы. Может у меня не получилось бы взять Эльвиру под уздцы, но наличка кончилась. Без четверти пять мы дома. Счастливые обе. То есть, Эльвира и Дана, я-то так, умеренно довольна. Отдыхаем и перебираем покупки до прихода папахена. Ужин Эльвира не готовит, вчера на два дня всё зарядила.
Когда папа заканчивает с ужином, я тычу пальцем в Эльвиру.
— Пап, тебе досталась мотовка. Если бы не я, она бы все твои деньги спустила.
— Ах, ты! — мачеха намахивается на меня.
— Знаю-знаю, — ухмыляюсь я, — мерзавка рыжая.
— Я ж на тебя ещё больше истратила! — продолжает бушевать Эльвира.
— На меня понятно, — нагло отвечаю я, — Мне вообще надеть нечего. А у тебя уже шкаф лопается.
И удираю. Эльвира с криками, руганью и полотенцем гоняется за мной. Сойдёт за занятия аэробикой. Папа азартно делает на нас ставки. Я выигрываю, Эльвира раньше устаёт. Чтобы спасти реноме супруги, папа хватает её в охапку, та дежурно изображает сопротивление.
Мне приходит в голову идея, тут же её выкладываю. Уверена, будет весело.
— Эльвира, мы сильно облегчили папин кошелёк…
— Дочь, мне не жалко, — возражает папахен.
— Мы просто обязаны поделиться с ним своим счастьем. Как ты на это смотришь, мамочка?
— Хорошо смотрю. А что ты предлагаешь, доченька?
— Устроим папе показ мод, похвастаемся обновками… — не успеваю закончить фразу, как Эльвира взрывается восторгом и слетает с папиных колен.
Мы исчезаем с папиных глаз в моей комнате. Не сразу. Сначала Эльвира притащила ко мне целый ворох из своей комнаты. Не удерживается от соблазна вцепиться мне в волосы и слегка оттаскать.
— Ай!
— Мне просто нужно это сделать, — почти извиняется она.
— Ты нарушаешь примерочное перемирие! — возмущаюсь я.
Устроить показ мод не так просто. Служебного персонала у нас нет, так что неизбежны паузы. На организацию уходить полчаса. Эльвира задумчиво теребит полупрозрачный пеньюар, очень легкомысленный.
— А это откуда? Совсем про него забыла.
— Только не при мне! — негодую я, — Не хватало мне тут свального греха в моём несовершеннолетнем присутствии.
Эльвира хихикает.
— Мне иногда кажется, что ты больше меня в этом деле понимаешь.
В принципе, она права, но мой опыт всё-таки не такой. Не человеческий. На заметку взять надо, где-то я себя выдаю.
— Я девственница, вообще-то, — замечаю я, — Просто современная молодёжь по-другому к этому относится.
Говорим мы опять по-английски. Как-то незаметно для самой себя я начинаю трещать на этом языке очень бойко.
— Девочки, вы там скоро?! — доносится папин голос.
— Нау! — орём одновременно.
И началось! Первой выходит Эльвира, покачивая обтянутыми парчой бёдрами. А там есть чем покачивать! Средних размеров декольте не демонстрирует откровенно бюст, но привлекает горячее внимание. Папахен издаёт стон восхищения.
— Обратите внимание, дорогие зрители, — комментирую я, высунув мордочку в дверь, — Наряд идеален для званого вечера, полуофициального приёма и хорошо сочетается с драгоценностями.
Мачеха изящно и горделиво медленно отставляет в сторону ножку, которая заманчиво выбирается из длинного разреза. Папахен в восторге. Я продолжаю комментарий:
— Платье также можно отнести к разряду бюджетных.
До Эльвиры не доходит, поэтому она, слегка недоумевая, пропускает меня мимо без щипков и тычков. Папахен слегка притормаживает, его смех застаёт супругу уже за дверью.
— Костюм идеален для торжественных мероприятий в школе, вечерних прогулок, свиданий с интересными парнишками, — гордо прохожусь перед отцом в высоких босоножках. Ещё те жемчужные чулки нацепила. Папа об этом не догадывается, юбка надёжно прикрывает меня до колен, разрезов нет.
— Также он легко оживляется и обновляется различными аксессуарами. Достаю из кармана тот зелёный платок, повязываю вокруг шеи. Оттуда же извлекается красный, почти точно под цвет волос пояс. Мой облик и походка мгновенно меняются. Подражая мачехе, слегка качаю бёдрами. Конечно, не так призывно, как она.
Эльвира выходит в элегантном брючном костюме. Офигеть, ей всё идёт! Показываю ей большой палец, она мне — кулак. Дошло? Я хихикаю.
Дальше у меня платье, две пары туфлей, повседневный джинсовый костюм, в котором можно бегать и драться, ещё кое-что. Не всё можно показывать папе, а чем-то не имеет смысла хвастаться. Не демонстрировать же футболки и рубашки. Напоследок Эльвира выходит в облегающем гимнастическом купальнике, а я в шортах и топике.
— Наряд идеален для занятий гимнастикой, — сообщаю я папе, открывшему на жену рот, и добавляю, — и так же относится к разряду бюджетных.
Успеваю отпрыгнуть от броска мачехи. Папахен меня невольно спасает, он просто не может удержаться, чтобы не схватить Эльвиру. Показываю ей язык. Расслабленная объятиями отца, находит силы только погрозить мне кулачком.
Подбираюсь к ним сзади, со стороны спинки и, быстро приблизившись, обхватываю их руками.
— Уйди, зараза рыжая, — вяло отбивается мачеха. Я чмокаю её в щёку, отстраниться она не успевает.
— Тебе понравилось, па? — папахен расслабленно кивает, — Заметь, тебе показываем первому. Теперь ты понимаешь, что совсем не зря мы твои деньги тратим?
Конечно, он соглашается. И мачеха успокаивается.
Заканчивает посиделки отец. Встаёт, не выпуская прильнувшей Эльвиры, и уносит её на руках. Эй, а кто тряпки свои будет забирать? Вот же ж…
Утром наслаждаюсь возмущённым воплем Эльвиры и папиным хохотом. Я выложила на диване из предметов туалета мачехи полную женскую фигуру. С первого взгляда издалека может показаться, что там лежит дама, с кокетливо сбившимся наверх подолом и согнутой коленом вверх ножкой. А чо? Туфли есть, чулки есть, платье, сумочка, даже перчатки и шляпка, короче, полный набор.
Сижу, медитирую. У всех каникулы, а у меня, ненормальной, самая учёба началась. Штудирую придурковатую литературу, то есть, книжки того придурка, Сашка Пистимеева. Пока доползаю только до середины первой книжки из золотого фонда.
Всё не так просто. Сначала, — это я вчера делала, — пропарила утюгом весь том. Постранично, через лист бумаги, чтобы не сжечь ненароком. Полтора час утюжила, только после этого брезгливая Дана сменила гнев на милость. В таких вопросах я полагаюсь на неё. Теперь можно брать в руки.
Такие слова, как пиксель, байт с численными приставками, бит, оператор-команда, файл, процессор и другие базовые понятия уже не вызывают ступор. Всё знакомо и понятно. Осваиваю понятие машинной памяти и её разновидностей: постоянная, оперативная, регистровая, стековая.
В общем и целом разобралась. Теперь сижу на попе ровно, согнув и скрестив ноги под себя. Дана подсказывает, что это поза лотоса. Лотос так лотос, не видела этих цветов, да и хрен бы с ними! Сижу и еще раз укладываю в памяти полученные сведения.
Будто в новый мир попадаю. Масса незнакомых понятий, связей и закономерностей. Потрясена до крайней степени восхищения! Получается, что пусть и сложно организованная, но железяка может понимать команды. Не только команды, а длинные цепочки команд, которые можно очень причудливо закрутить! Понимать и выполнять! Офигеть, как любит выражаться моя любимая подруга. На самом деле, всё немного не так, с пониманием я перегнула, но впечатление именно такое.
— Даночка, — в дверь заглядывает Эльвира, — пойдём обедать.
— Пять минут (файв минитс), — я поднимаю руку, но глаза не открываю, — разливай по тарелкам, я сейчас.
Через обещанные пять минут я на кухне, вкушаю рассольничек. Эльвира делится секретами рецептуры, я мотаю на ус или что там у меня есть. Закончив с этим, спрашивает:
— Чего ты над книжками чахнешь? Каникулы же!
— Я заметила, что успеваемость моя и других немного падает сразу после каникул, — рассказываю о своём маленьком открытии, — Недавно поняла, почему. Человек отвыкает работать головой по утрам до обеда. Или дрыхнет, или беззаботно гуляет. Штудировать сложную литературу не обязательно, можно, например, в шахматы играть. Или любым другим интеллектуальным трудом заниматься…
На втором предложении я спотыкаюсь, слишком заумные мысли надо выразить, поэтому перехожу на русский. В глазах Эльвиры мелькает осуждение, но молчит, слушает.
— После обеда поболтаем, отдохнём, а потом я твоя, — это уже по-английски. Мачеха улыбается.
— По воскресеньям тоже надо вставать рано и чем-то грузить голову. Хоть чтением.
— А я помню, было такое, что ты спала допоздна, — уличает Эльвира.
— Я тогда ещё не совершила своё открытие. Что интересно, все это вроде знают, но никто не соблюдает. Я вижу в этом правиле огромные перспективы. Цель стать отличницей или максимально приблизиться к этому статусу ведь поставлена.
— Хочешь окончить школу с золотым знаком? — Эльвира гладит меня по голове.
Я допиваю чай с бисквитом, иду драить посуду.
— Нет, Эльвир, я заберу документы из школы и буду поступать в Третий Имперский.
Ловко подхватываю выроненную мачехой чашку.
— Вот это сюрприз! Ты ж не поступишь!
— Вот так, значит, ко мне относишься, — укоряю я, — Не веришь в мои силы, подрываешь мою боеспособность и высокие устремления?
— Отец знает?
— Нет. Ты первая, кому говорю. Цени это, мамочка, — добавляю в голос пафоса.
Эльвира отмахивается, у неё против меня иммунитет становиться всё сильнее и сильнее. Прошли те самые весёлые времена, когда она на меня постоянно глаза пучила.
Я выбрала Третий Имперский лицей в результате долгих расчётов. Третий он не потому, что есть первый и второй, их нет. Исторически так сложилось. Первый, созданный полтора века назад, как-то зачах. Через полвека создали второй, тоже долго не протянул. В результате бомбёжки во время большой войны погибла большая часть преподавателей и старших студентов. Главное здание в пыль.
Попытка собрать в кучу, что осталось, в общем, удалась. Но так как руководство стало новым, преподавателей собрали по всей стране поштучно, получилось нечто иное. Потому и нумерованное название изменили, намекая на реинкарнацию после смерти.
Третий Имперский — основной поставщик выпускников в МИУ, Московский имперский университет имени Глушкова. Чем знаменит Глушков, я не совсем в теме. В учебнике истории его описывают, как родоначальника школы физики в России, прежде всего термодинамики. Вроде есть там процесс Глушкова.
Получается, что Третий Имперский — самая широкая столбовая дорога в МИУ. А там меня интересует биофак, направление — генетика. Ходят неподтверждённые слухи, что существует квота на выпускников Третьего. Это не законно, но слухи упорные.
Надо разведку провести, разнюхать всё, что можно.
— Клади карту, Дана, не спи, — тормошит меня Эльвира. Мы с ней в картишки решили переброситься.
Я всё чаще намеренно ей поддаюсь. Иногда нет, когда хочется посмотреть, как она дуется. Она так забавно обижается на проигрыши! Не менее, впрочем, забавно радуется выигрышам. Вот и сейчас целенаправленно ошибаюсь, но не помогает. Приходиться ещё раз, и ещё… у-ф-ф-ф! Для меня сейчас проиграть ей намного сложнее, чем выиграть. А что тут такого? Она даже выбывшие карты не запоминает.
— Настроения нет, — отказываюсь от новой партии.
— Ну, чего ты? — радость её от победы слегка тускнеет, — У всех бывают проигрыши.
Не прокатывает. Следующую партию я разношу её в пух и прах. Вот теперь и у неё настроения нет, ха-ха-ха!
Находит мачеха себе новое развлечение. Ага, и опять за мой счёт!
— Чего ты ходишь, как болотная кочка? Никакой причёски у тебя нет.
— Может потому, что ты меня постоянно за волосы таскаешь, злобная мачеха? — предполагаю я.
Эльвира так возбуждается, что пропускает шпильку мимо ушей. Через десять минут я сижу прямо на полу, укрытая до горла простынёй, а она возится вокруг с ножницами и расчёской.
— А ты умеешь? — с опаской спрашиваю я. А то ведь неизвестно, какого клоуна она может из меня изобразить.
— Не волнуйся, опыт есть. Мы с подружками в университете часто друг друга стригли. Ничего экстраординарного делать не буду.
Мне неожиданно понравилось. Через четверть часа гляжу в зеркало, стало заметно лучше. Сразу так и не заметишь, но общее впечатление производит. И вроде ничего особенного не делала. Там ножницами пощёлкала, в другом месте, и волосяного мусора совсем немного. Раньше я тяготела к причёске каре, но волосы отросли, и срезать их мне не хочется.
Эльвира принимается экспериментировать. Особенно мне понравилась причёска, когда сбоку красиво свисает узенькая косичка. И с бантом сбоку хорошо. Гляжу в зеркало и млею.
— Ну, какую причёску выберешь?
— Все хороши. Но давай что-нибудь попроще…
Эльвира возмущается моим нигилизмом, долго объясняет, что надо уметь подавать себя.
— Эльвирочка, причёски замечательные, спору нет. Но они праздничные! Вот приду в школу в первый день четверти, надену причёску с бантом. С косичкой ещё куда… о, на день рождения! Понимаешь? Народ по одной моей причёске должен понимать, что сегодня — праздник. Но праздник не бывает каждый день!
У-ф-ф-ф! Всё сказала и ни разу на русский не сбилась. Я крута! А мачеха вынуждена была согласиться и что-то причесала, подкрутила, зацепила заколку и…
— Что-то опять слишком красиво, — скептически кривлю губы и тут же ржу в ответ на возмущённый вид мачехи.
— Ты меня до кондрашки доведёшь…
Убирать мусор она меня заставляет. Ну, а как же?
Папахен тоже не проявляет энтузиазма от моего решения. Огорчаться поводов не видит, просто всё его настроение умещается в одно слово: скепсис.
— Естественнонаучный факультет? А по биологии у тебя тройка…
— За год будет выше, — уверенно заявляю я.
— Допустим. Четвёрка тоже произведёт плохое впечатление. Из тебя на экзамене всю воду выжмут и в воблу превратят.
— Они так на оценки смотрят? А если по физике и химии будут пятёрки?
— По правилам профильные оценки дают десятые доли балла, но и этого хватает при таких диких конкурсах, как у них.
— Откуда ты знаешь? — я делаю стойку.
— У нас работает пара человек оттуда…
— О, папа! Разузнай у них всё, что можно! — я аж подпрыгиваю на диване.
— Хорошо. Слушай, я тебе одну книжку нашёл… — он уходит в кабинет и возвращается с новенькой нетронутой книгой.
— О-о-о-у! Из лучших… вот же ж!
— Что не так? — напрягается папахен.
Ничего особенного, что я и объясняю. Просто я с неё начала чтение.
— Если бы ты принёс другую, мне не пришлось бы её утюгом пропаривать. А теперь придётся…
— Он такой грязнуля? — улыбается отец.
— Он образцовый грязнуля. Канонический, — оба смеются. Да и я тоже.
Городская библиотека № 53.
Сойдёт работа, пусть и черновая, в библиотеке за школярские интеллектуальные усилия. Так я решила и пошла туда с утра.
— Мне все данные по Третьему Имперскому лицею. Условия приёма, количество учащихся по потокам, уровень конкурса при поступлении, варианты вступительных экзаменов, — озадачиваю симпатичную библиотекаршу средних лет. То есть, лет двадцати пяти. Это у меня Дана так шутит.
— За какой год?
— За последние лет пять. Нет, десять.
Спустя несколько минут мне вываливают стопку брошюр. Иду штудировать.
Через десять минут с разочарованием отваливаюсь на спинку стула. Вот же ж… Поступить на вожделённый факультет не просто очень трудно, а невозможно. Не практически невозможно, а вообще. Даже теоретически. Набора нет после восьмого класса. Редко, раз примерно года в три-четыре образуется одна вакансия, на которую выстраивается длиннейшая очередь.
Смотрю другие направления. С юристами та же история. А вот информационно-математический факультет даёт возможность. Довольно призрачная, но она есть. Как правило, есть три-четыре места, годами доходило до семи (за просмотренные годы). Конкурс, конечно, тоже за пределами разумного.
Через полчаса задумчиво складываю стопку и отношу на выдачу/сдачу. Прошу варианты вступительных экзаменов, получаю.
Через час, переписав пару вариантов по экзаменуемым предметам, возвращаю справочники и ухожу. Сдавать на ИМ придётся четыре экзамена. Вернее семь, у меня глаза на лоб лезут. Математика, физика, информатика — письменно и устно, плюс диктант по русскому. По информатике особый экзамен, нестандартный. Можно считать за один, а не два. Принести оригинальную программу и защитить её перед комиссией. Иду домой и чешу репу.
По дороге звоню Сергею. Тот делает вид, что не так уж сильно обрадовался. Озадачиваю его своими амбициозными требованиями. Против ожидания никакого времени на исполнение он не просит.
— Серёж, мне нужно выйти на кого-то, кто учится в Третьем Имперском.
— И что за трудности?
— Как, что за «трудности»? Я лично никого не знаю. Потряси…
— Знаешь, — перебивает парень. Вот нахал! Что?! Кого это я знаю?!
— Есть у тебя такой приятель по имени Сашок Пистимеев…
— Что-о-о-о?! Этот придурок учится в Третьем Имперском?!
Офигеть, не встать!
Возвращаюсь домой и думаю: мне судьба ворожит или палки вставляет в неудобные места? Прихожу к выводу: ворожит. Надо же подвести ко мне Сергея, хотя не обязательно его. Он говорил, что Сашок раньше учился у нас, до седьмого класса, когда новобранцев набирают в лицей. Так что его одноклассников у нас в школе много. Но всё равно, мы со старшими классами почти не знаемся, это стечение обстоятельств, что мы познакомились.
Затем папахен вдруг дарит мне этого монстра. Но я могла и своими силами с ним справиться! Папахен мне в помощь. Нет, точно, ворожит. Трудности поступления они объективны и непреклонны, как законы природы. А вот обстоятельства, которые могут сложиться, а могут и нет, всё-таки сработали в мою пользу.
— Даночка, милая, мы просто на седьмом небе от восхищения! — заливает меня водопадом восторга и обожания небольшого роста полноватый и лысенький человек. Вадим Петрович, отец Сашка Пистимеева. Рядом сидит и молча улыбается его жена, Софья Петровна, полноватая женщина с добрым лицом.
Чуть не прикусила себе язык, когда знакомилась, слегка ошарашенная выплеснутыми на меня эмоциями. Зачесался он глупо пошутить вопросом, не брат ли он своей жене? Очень похожи, отчество и фамилия одинаковы, так и просится неприличное предположение.
Мы сидим впятером за столом, куда нас затащили угоститься чаем и всякими вкусностями. Вкушаю без энтузиазма, слишком калорийно, а я уже пообедала. Зато мальчишки жуют бодро. Что? Какая странная идея!
— Я прямо не могу удержаться, Даночка. Мы же знаем своего оболтуса, возвращались домой с тяжёлым сердцем, ожидая увидеть в квартире филиал городской свалки. И что мы видим? В квартире — чистота, одежда выстирана, в холодильнике борщ и половина капустного пирога. Я съел кусочек, не удержался от дегустации. Это великолепно! Даночка, я вас умоляю, сделаю что угодно, выходите замуж за нашего недотёпу!
Мои парни застыли с открытыми ртами, у Сашка выпал кусочек, меня тоже будто бревном ударили.
— Что за странная идея, Вадим Петрович? — осторожно начинаю я, мне не хочется заворачивать с порога идею приятного во всех отношениях человека, — Не рано ли вы озаботились проблемой выбора для вашего сына?
— Вадик, ты совсем девушку напугал, — улыбается мама Сашка, — Не обращайте внимания, Даночка, он таким способом выражает вам своё восхищение.
— Рано — не поздно, — бодро провозглашает Вадим Петрович, — Мы никак не можем научить Сашу простым правилам. Не знаю, что мы сделали не так, но он абсолютно не способен ухаживать за собой. Он умный, в учёбе результаты выдающиеся, но оставь его одного в комфортабельных условиях и с неограниченными средствами, он через месяц умрёт.
— Как-то неудачно вы рекламируете своего сына, — замечаю я под общий смех.
— Поверьте, Даночка, — отсмеявшись, говорит мужчина, — я достаточно хорошо знаю женщин. Многие прямо обожают заботиться о своём мужчине, видят в этом смысл и счастье жизни.
— Не моя роль, — открещиваюсь от предлагаемых перспектив, — Я воспитана совсем по-другому. Положение доминирующей самки не для меня. Мужчина должен быть главой семьи, это не отменяемо.
— Очень жаль, — по виду Вадим Петрович совсем не огорчился, — Такую позицию не могу не одобрить. Но всё равно подумайте. Представьте, что в семье мужа свекровь и свёкр всегда будут на вашей стороне. Да мы вас на руках носить будем!
— Только скажите, Даночка, мы всё для вас сделаем, — улыбается Софья Петровна.
Я задумываюсь, о, есть одна мелочь!
— Ну, не знаю… верните двадцать рублей, что я на продукты истратила. Серёж, деньги же все ушли?
— Да. Твои два червонца, Сашкины три рубля и мелочь я добавил.
— У тебя что, и денег не осталось, оболтус?! — Шлёп! По голове Сашка прилетает подзатыльник от отца.
— Он их на сухой корм истратил, — флегматично сливает приятеля Сергей.
Мама тем временем не отвлекалась на педагогические мероприятия, и уже возвращается на кухню.
— Держи, Даночка, — в мою руку кладутся две десятки.
Я решаю, что светский протокол мы честно выполнили, парни снижают интенсивность работы челюстями, можно и к делу перейти.
— Вадим Петрович, Софья Петровна! Мы к Саше по делу. Вы позволите нам удалиться в его комнату?
— Даночка! В этом доме вы можете делать всё, что хотите! — торжественно провозглашает сияющий мужчина.
— Как-то не очень это звучит, — замечаю, вставая из-за стола, — в присутствии хозяйки дома.
Нас провожает жизнерадостный смех. При входе в его берлогу Сашок бурчит:
— Подумаешь, двадцать рублей пожалела… — Шлёп!
Игнорирую выпад, за меня уже ответил Сергей лёгким подзатыльником. Комната выглядит совсем по-другому. Никакого откровенного бардака. На тахту сегодня сесть не страшно, что я и делаю. Всё правильно, это же я накидку и стирала.
— Держи, — протягиваю книжку, — Мой папа достал такую же, так что возвращаю.
— А остальные?
— Папа обещал и другие достать. Или когда прочту, отдам. Не бойся, я быстро читаю.
— Постарайся быстрее, они мне нужны. Особенно те две. Другие хоть себе оставь, не жалко.
Здесь тоже протокол, пока не исполнишь, ничего не получишь. Но между своими проще и быстрее. Можно начинать. Сергей посчитал свою роль исполненной и взялся за чтение какого-то журнала.
— Саш, ты в Третьем Имперском учишься. Расскажи подробнее, что и как.
— Ну, у нас три потока…
— Официальные общие сведения мне известны.
— Чего тебе тогда?
— Я хочу в ваш лицей поступить. Как это сделать, и какие сложности?
— Никак не сделаешь. Никак ты не сможешь поступить. Девчонкам бесполезно, — Сашок усмехнулся очень необычно. С чувством превосходства и долей тоски.
— Забудь, что я — девчонка. Расскажи, как поступить. Теоретически. Меня естественно-научный факультет больше всего интересует.
— Не понял! — вдруг подпрыгивает Сергей, — Ты собираешься уходить?!
— Да. Не мешай. Саша, давай свой рассказ, — Сашок принимается за повествование.
— На ЕН мест в этом году нет ни одного. Если только до конца года кто-то уйдёт. Но вероятность, сама понимаешь. Так что набора нет совсем. То же самое с ЮП, юриспруденция и право. Там хоть и два класса, но тут такое дело. Учится на ЮП намного проще, народ заряженный, со связями. Родители не позволят уйти, да и престижно. А вот у нас учится настолько тяжело, что уходят многие. Изредка кто-то заболеет или погибнет при несчастном случае. Сначала вообще формируется три класса, через год остаётся два. Но это уже закалённые и прижившиеся. В этом году три вакансии, два в одном классе, одна в другом. Конкурс дикий, я даже за себя не уверен, что смог бы. В седьмой-то класс конкурс всего три-четыре человека на место. Семьдесят пять мест, шанс хороший попасть. А вот сейчас на три места придёт человек тридцать-сорок, фиг пролезешь.
Сергей тоже слушает и успокаивается. Хмыкаю про себя. Он решил, что шансов у меня нет, я останусь в школе, и он сможет со мной общаться. Его мысли, как на ладони.
— В этом году ещё сложнее. Требуют написать оригинальную программу, ввели информатику пару лет назад, появился новый предмет и новый экзамен. Так что тебе ещё и в этом облом. У вас же в школе информатики нет.
Окончательно успокоившийся Сергей утыкается в журнал.
— Какой язык вы изучаете? На каком языке надо писать программу?
— Основной у нас Форгаль, есть пара специализированных факультативных. Вступительную работу можешь писать на любом. Я советую Форгаль, если у тебя будет видеооболочка. Там развитая библиотека модулей для формирования картинок. Даже в движении.
— У тебя, кстати, есть книжка. Введение по основным языкам. То есть, у меня, но сейчас она у тебя, — уточняет Сашок.
— Да, я смотрела…
Покидаю гостеприимную семью изрядно загруженная. Пробиться почти невозможно, что решения моего не меняет. Какая разница, маленький шанс или большой. Пробовать в любом случае надо, если хочешь его использовать. Не поступлю, очень порадую Юлю и Сергея.