Отряд скорби

ГЛАВА 11

Пока Рейфорд с Хлоей разделывались с креветками, она успела рассказать о своей неловкой встрече с Брюсом.

— Значит, он так и не признался, что послал цветы? — спросил Рейфорд.

— Все было очень странно, папа, — ответила она. — Я все время пыталась говорить об одиночестве, о том, как много мы значим друг для друга, все мы, четверо, но он как-то не откликался. Он соглашался, что у каждого из нас свои заботы, и потом снова возвращался к предмету исследований и другим темам, в которые мне нужно вникнуть. Наконец, я сказала, что меня очень интересуют вопросы любви в наше непростое время. Он ответил, что будет говорить об этом вечером, добавив, что и другие задавали ему подобные вопросы. Что у него самого появились такого рода вопросы, так что он многое уже продумал.

— Может быть, сегодня вечером все и разъяснится?

— Папа, я не думаю, что разъяснится. Не станет же он говорить в присутствии тебя и Бака, что послал мне цветы. Но, может, нам удастся прочесть что-то между строк и таким образом понять, почему он сделал это.

Бак все еще находился в кабинете Брюса, когда приехали Рейфорд и Хлоя. Брюс начал вечернее собрание, предложив рассказать о том, что случилось за последнее время в жизни каждого. Все согласились.

После того, как Бак и Рейфорд рассказали о полученных ими предложениях, Брюс признался, что чувствует свое несоответствие роли пастора церкви новообращенных.

— Каждый день я ощущаю стыд. Я знаю, что я прощен И возрожден, но тридцатилетие жизни во лжи оставило во мне глубокий след. Хотя Бог говорит, что наши грехи прощаются подобно тому, как день сменяется ночью, мне трудно забыть прошлое.

Он также признал, что его не оставляет чувство одиночества и усталости, особенно, когда он чувствует побуждение тронуться с насиженного места и попытаться объединиться с небольшими группами тех, кого Библия называет святыми последних дней.

У Бака было сильное желание спросить напрямую, почему Брюс не вложил карточку со своим именем в букет для Хлои, но он понимал, что это будет неуместно. Потом пастор перешел к предложениям новой работы, которые получили Рейфорд и Бак.

— Возможно, вас удивляет, почему я до сих пор не высказывал своего мнения, однако, я пришел к выводу, что вам обоим следует всерьез подумать о том, чтобы принять эти предложения.

Сказанное всех привело в волнение. Впервые все четверо так откровенно высказались по сугубо личным вопросам. Бак заявил, что ему придется всю жизнь провести в разладе с собой, если он предаст принципы журналистской этики и будет вынужден растрачивать себя на манипулирование новостями, превратившись в марионетку Николае Карпатиу. На Бака произвело впечатление, что Рейфорд, по-видимому, не был склонен принять сделанное ему предложение, но сам он был согласен с Брюсом, что Рейфорду стоит его обдумать.

— Сэр, — сказал Бак, — то, что вы не склонны принимать его, является хорошим знаком. Если бы вы хотели принять его, зная все то, что нам сейчас известно, это могло бы нас обеспокоить. Тем не менее, подумайте о тех возможностях, которые открывает близость к коридорам власти.

— А какие преимущества это дает? — спросил Рейфорд.

— Скорее всего, для вас лично это не будет иметь существенного значения, разве что повысится заработная плата, — ответил Бак. — Но разве вы не понимаете, какое большое значение для всех нас может иметь то, что у вас появится возможность доступа к президенту?

Рейфорд ответил Баку, что у него, как и у всех остальных, ошибочное представление о том, будто пилот президентского самолета осведомлен больше, чем обычный человек, читающий ежедневные газеты.

— Возможно, это и так, — возразил Бак. — Но если в руках Карпатиу окажутся основные средства массовой информации, люди, находящиеся в близком окружении президента, будут принадлежать к числу тех немногих, которые будут знать, что происходит на самом деле.

— Тогда тем больше оснований вам пойти на работу к Карпатиу, парировал Рейфорд.

— Так, может быть, мне взяться за работу, предложенную вам, а вам — за мою, — сказал Бак, и все, наконец, рассмеялись.

— Смотрите, что получается, — вступил Брюс, — каждый из нас лучше и шире понимает перспективы другого, чем свои собственные.

Рейфорд рассмеялся:

— Таким образом, вы утверждаете, что мы оба не правы. Брюс усмехнулся.

— Допускаю, что ошибаюсь как раз я. Вполне возможно, что Бог послал эти искушения для того, чтобы испытать ваши внутренние побуждения и вашу преданность, но вместе с тем это очень важные вещи, чтобы отказываться от них сразу.

Бак подумал, не заколебался ли сейчас Рейфорд? Сам он до сих пор был твердо убежден, что ни при каких условиях не примет предложение Карпатиу. Но он не знал, что и думать, когда Хлоя высказала свое мнение:

— Я считаю, что вы оба должны принять сделанные вам предложения.

Баку показалось непонятным, почему Хлоя дожидалась, чтобы они собрались все вчетвером, чтобы заявить о своей позиции. Было заметно, что ее отец испытывает те же чувства.

— Хлоя, ты ведь говорила, что мне следует сохранять объективность, сказал Рейфорд. — Ты серьезно считаешь, что мне следует это сделать?

Хлоя утвердительно кивнула.

— Дело не в президенте, а в Карпатиу. Если он является тем, за кого мы его принимаем — а мы все считаем, что так оно и есть — вскоре он станет более могущественным, чем президент США. Один из вас, или вы оба, должны находиться около него, причем, как можно ближе.

— Однажды я уже был близко от него, — выпалил Бак. — И этого более, чем достаточно.

— Если речь идет о твоей собственной чистоте и безопасности, настаивала Хлоя, — я вполне понимаю те чувства, который пришлось тебе пережить, Бак. Но если около Карпатиу не будет ни одного здравомыслящего человека, он введет в заблуждение весь мир.

— Но как только я раскрою то, что происходит на самом деле, — ответил Бак, — он тут же расправится со мной.

— Возможно, это произойдет. Но может быть, Бог защитит тебя. Может быть, у тебя будет возможность рассказать о том, что происходит только нам, а мы распространим это среди верующих.

— Но я должен буду предать все принципы журналистской этики, которыми дорожу.

— Разве они выше, чем твоя ответственность перед братьями и сестрами во Христе?

Бак не сразу нашелся, что сказать. Это была как раз одна из тех черт в характере Хлои, которые ему нравились. Однако с самого начала журналистской карьеры в нем так укоренились честность и независимость, что вряд ли он сумел бы не проявлять эти качества в своих поступках. Бак не мог представить, как он сможет быть журналистом, тем более издателем, находясь на содержании у Карпатиу.

Брюс неожиданно выскочил из-за стола и обратился к Рейфорду. Бак обрадовался, что его пока оставили в покое, но ему нетрудно было понять, что почувствовал капитан.

— Мне кажется, что тебе легче решиться, Рейфорд, — сказал Брюс. — Ты можешь выдвинуть некоторые условия, например, чтобы тебе дали возможность жить здесь, если это важно для тебя, а там посмотреть, насколько серьезно они настроены.

Рейфорд был потрясен. Он бросил взгляд на Бака.

— Если мы будем голосовать, то получится три против одного, так?

— То же самое я могу спросить у тебя, — откликнулся Бак. По-видимому, все считают, что мы должны дать согласие на сделанные нам предложения.

— Может быть, тебе и следует, — ответил Рейфорд не то всерьез, не то в шутку. Бак рассмеялся.

— Я уже склоняюсь к тому, чтобы признать, что был слеп.

Рейфорд не знал, что и думать, и так и сказал. Брюс предложил, чтобы они все помолились, преклонив колени — они часто молились так, но в одиночку, а не всей группой сразу. Брюс передвинул свой стул к другому концу стола, все четверо повернулись и опустились на колени. Рейфорда всегда глубоко трогали произносимые вслух слова молитв. Ему хотелось, чтобы Бог отчетливо сказал ему, что нужно делать, но во время молитвы он просто попросил, чтобы Он просветил их всех.

Опускаясь на колени, Рейфорд остро почувствовал потребность всем своим существом подчиниться Господу. Отказ от всего, чем он так дорожил: тщательно оберегаемых логических построений, личных мотивов и привычек, должен стать обыденным делом. Рейфорд согнулся и опустил голову на грудь. Он почувствовал себя перед Богом таким ничтожным, таким несообразным, что, казалось, ниже и пасть нельзя. Но вместе с тем он ощущал легкость и покой; казалось, его душа взлетела куда-то вверх, оставив далеко внизу свои земные дела и заботы.

Брюс молился вслух, но внезапно он остановился, и Рейфорд услышал, как пастор тихо заплакал. У Рейфорда комок встал в горле. Конечно, он тоже потерял жену и сына, но все же какая радость, что у него есть Хлоя, что она встала на путь спасения! Стоя на коленях перед своим стулом и обхватив лицо руками, Рейфорд молился молча. Чего бы ни захотел от него Бог — это станет и его желанием, даже если с человеческой точки зрения это будет полным абсурдом! Ощущение полного своего ничтожества овладело им, и он опустился на пол и распростерся на ковре. Мимолетная мысль, как смешно он, должно быть, выглядит, кольнула Рейфорда, но он быстро прогнал ее прочь. Никто не смотрел на него, никто не обращал внимания. Но если бы кто-то подумал, что сдержанный пилот дал волю своим чувствам, он был бы прав. Его длинное тело распласталось на полу, тыльная сторона рук на пыльном ковре, лицо в ладонях. Вдруг кто-то из присутствующих громко произнес слова молитвы, и Рейфорд понял, что все они лежат на полу лицом вниз.

Рейфорд утратил представление о течении времени. Он лишь смутно сознавал, что в течение нескольких минут они не произносили ни слова. Никогда еще он так живо не ощущал присутствия Бога. Такое же чувство чувство пребывания на Святой земле — испытал, должно быть, Моисей, когда Господь сказал ему, чтобы он снял обувь. Наконец ощущение святости и бесконечного могущества Бога стали настолько невыносимы, что Рейфорду захотелось провалиться сквозь пол, чтобы укрыться от проницающего все его существо взора.

Капитан не знал, сколько времени он пролежал там, молясь и вслушиваясь. Потом он услышал, как поднялся Брюс и, напевая мелодию гимна, занял свое место. Вскоре и остальные запели вслед за ним и заняли свои места. Глаза у всех были полны слез. Наконец Брюс заговорил:

— Мы все испытали нечто совершенно необыкновенное, — начал он. — Я думаю, мы должны запечатлеть эти переживания в наших сердцах и вернуть то, что мы получили, Богу и друг другу. Если между нами существует что-то такое, в чем нужно исповедоваться и получить прощение, не уходите отсюда, не сделав этого. Хлоя, в прошлый раз вы настойчиво задавали не совсем понятные мне вопросы.

Рейфорд посмотрел на Хлою.

— Прошу меня простить, — быстро ответила она, — это было недоразумение. Теперь мне все стало понятно.

— Значит, нам не нужно специальное обсуждение вопросов сексуальной морали в период скорби? Она улыбнулась.

— Мне кажется, теперь в этом вопросе все ясно. Однако, есть еще кое-что, что я хотела бы выяснить. Прошу простить меня, что задам этот вопрос в присутствии других.

— Пожалуйста, — ответил Брюс, — задавайте любой вопрос.

— Я получила букет цветов от анонима и хотела бы знать, не был ли он послан кем-либо из находящихся здесь.

Брюс посмотрел по сторонам.

— Бак, не вы ли?

— Нет, не я, — поджал губы Бак. — Меня уже подозревали в этом.

Когда Брюс посмотрел на Рейфорда, тот только улыбнулся и покачал головой.

— Тогда остаюсь только я, — сказал Брюс.

— Вы? — спросила Хлоя.

— Разве не так? Вы же ограничили круг подозреваемых исключительно теми, кто находится в этой комнате.

Хлоя утвердительно кивнула.

— Я думаю, вам придется его расширить, — сказал Брюс, краснея. — Я к этому не причастен, хотя и польщен, что попал в число подозреваемых. Жаль, что такая мысль не пришла мне в голову раньше.

Очевидно, Рейфорд и Хлоя явно выказали свое удивление, потому что Брюс тотчас же пустился в объяснения:

— Я совсем не имею в виду то, о чем вы, наверное, подумали, — сказал он. — Мне кажется, цветы — это прекрасный подарок, и я надеюсь, они порадовали вас, кто бы их ни прислал.

Брюс явно почувствовал облегчение, получив возможность сменить тему и вернуться к своему учению. Он попросил Хлою рассказать кое-что из того, что она открыла сегодня. В десять часов, когда они собрались уходить, Бак повернулся к Рейфорду:

— Хотя мы замечательно помолились, я так и не получил прямого указания насчет того, что делать.

— Я тоже.

— Вы должны решать самостоятельно. Брюс посмотрел на Хлою, и она кивнула.

— Нам понятно, что вы должны сделать. Так же понятно каждому из вас, что должен сделать другой. Но за вас такие решения никто принимать не будет.

Бак вышел из церкви вместе с Хлоей.

— Это было изумительно, — сказала она. Он кивнул.

— Где бы я был без тебя и остальных.

— Меня и остальных? — улыбнулась она. — Не мог бы ты в этой фразе опустить последнее слово?

— Как я могу сказать такое девушке, у которой есть тайный поклонник? Она подмигнула ему.

— Может быть, ты все-таки лучше скажешь без этого последнего слова?

— Нет, серьезно, как ты думаешь, кто это?

— Я даже не знаю, с кого начать.

— Так много вариантов?

— Совсем немного, фактически, ни одного.

Рейфорд подумал, не причастна ли к цветам, которые получила Хлоя, Хетти Дерхем, но не стал говорить об этом дочери. Какая бредовая идея могла вдохновить

Хетти на такой поступок? Еще один «забавный розыгрыш»?

Рейфорд был чрезвычайно удивлен, когда в среду утром в кабинете Эрла Холлидея в аэропорту «О'Хара» встретил самого президента компании «Панкон», Леонарда Густафсона. Едва ступив на на эскалатор на нижнем этаже, Рейфорд почувствовал, что происходит что-то необычное. Помещение выглядело совершенно по-другому. Столы вымыты, галстуки завязаны, все деловито суетятся, не слышно болтовни. Люди с явным интересом следили за тем, как Рейфорд проходит к кабинету Эрла.

Густафсон, бывший военный, был ниже Рейфорда и тоньше Эрла, но небольшой кабинет Эрла казался слишком маленьким для него. В кабинет принесли дополнительный стул. Когда Рейфорд вошел, Густафсон встал. Его защитный плащ был перекинут через одну руку, другую он протянул Рейфорду.

— Стил, дружище, как поживаете? — спросил он, предлагая Рейфорду сесть, как будто это был его кабинет. — Сегодня я приехал в Чикаго совсем по другим делам. Но узнав, что вы должны побывать у Эрла, я захотел поучаствовать, чтобы поздравить вас, попрощаться и пожелать всего наилучшего.

— Попрощаться со мной?

— Конечно, мы не увольняем вас, я просто хочу вас подбодрить. Вы должны быть уверены, что вы не оставляете здесь никаких недобрых чувств. В компании «Пан-кон» вы сделали выдающуюся… нет, скорее, звездную карьеру. И хотя мы теряем вас, мы вами гордимся.

— Приказ об увольнении уже подписан? — спросил Рейфорд.

Густафсон рассмеялся, довольно громко.

— Это можно сделать прямо сейчас. Мы хотим объявить об этом. Для нас это — честь, так же, как и для вас. Вы были нашим человеком, а теперь становитесь его человеком,

— Все другие кандидаты уже отпали?

— Нет. Но у нас есть информация, что эта должность ваша, если только вы дадите согласие.

— Каким образом? У кого-то из компании есть высокие покровители?

— Нет, Рейфорд. Это у вас, должно быть, покровители наверху.

— Никого у меня там нет. У меня не было контактов с президентом, и я не знаю никого из его персонала.

— По-видимому, вас рекомендовала администрация Карпатиу. Вы знакомы с ним?

— Я никогда не встречался с этим человеком.

— Может быть, вы знакомы с кем-нибудь, кто знает его?

— Вообще-то, да, — пробормотал Рейфорд.

— Выходит, ваша карта сыграла вовремя, — сказал Густафсон и похлопал Рейфорда по плечу.

— Вы великолепно подходите для этой работы, Стил Мы уверены в вас.

— Выходит, я не могу отказаться, если я не хочу? Густафсон сел, наклонившись вперед, уперевшись локтями в колени.

— Эрл говорил мне, что у вас есть некоторые возражения. Не делайте ошибки, которая может оказаться самой большой ошибкой вашей жизни, Рейфорд. Вы ведь хотите получить эту работу? Признайтесь, что хотите Вас пригласили сюда, чтобы вы дали согласие. Соглашайтесь же! Я даю согласие, Эрл также не возражает. Любой человек из списка готов расшибиться в лепешку, чтобы получить эту должность.

— То время, когда я совершил самую большую ошибку своей жизни, уже прошло, — сказал Рейфорд.

— О чем это вы? — спросил Густафсон.

Рейфорд заметил, как Эрл прикоснулся к его руке, как бы напоминая, что тот имеет дело с религиозным фанатиком, который убежден, что упустил свой шанс оказаться на небесах.

— Ах, да, это! Я имею в виду — с тех пор, — добавил Густафсон.

— Мистер Густафсон, а каким образом Николае Карпатиу мог сказать президенту США, кто должен стать пилотом его самолета»?

— Этого я не знаю! Да и какая разница? Политика — это политика. Независимо от того, демократы ли это с республиканцами в этой стране, или лейбористы с большевиками где-нибудь еще.

Рейфорд подумал, что аналогия малость хромает. Но не стал оспаривать саму логику.

— Таким образом, кто-то с кем-то совершил сделку, и понадобился я.

— А разве не то же самое в отношении каждого из нас? — сказал Густафсон

— Карпатиу нравится всем. По-видимому, он выше всякой политики. Я думаю, что наш президент предоставляет ему новый пятьдесят седьмой именно потому, что тот ему нравится.

«Да, — подумал Рейфорд, — а я — пасхальное яичко».

— Так вы согласны занять эту должность?

— Меня еще никогда не выгоняли с работы.

— Вас не увольняют, Рейфорд. Мы любим вас. Только нам трудно будет оправдаться, если наш лучший пилот не получит лучшую в мире работу по своей специальности.

— На меня была подана жалоба. Густафсон понимающе улыбнулся.

— Я ничего не знаю, ни о какой жалобе. А ты, Эрл?

— Через меня ничего не проходило, сэр, — ответил тот. — Если бы что-то было, я бы быстро все уладил.

— Кстати, Рейфорд, — спросил Густафсон, — вы знакомы с Николасом Эдвардсом?

Рейфорд утвердительно кивнул

— Это ваш друг?

— Пару раз он летал со мной первым пилотом Думаю, что мы друзья, да

— Вы слышали, что он получил повышение? Теперь он капитан

Рейфорд отрицательно покачал головой. «Опять политика, — подумал он с грустью».

— Прекрасно? — спросил Густафсон.

— Великолепно, — ответил Рейфорд, но голова у него пошла кругом.

— Какие-нибудь еще препятствия?

Рейфорд чувствовал, что теряет свободу выбора.

— По крайней мере, я хотел бы жить здесь, в Чикаго. Хотя я еще не сказал окончательного «да».

Густафсон сделал недовольную гримасу и покачал головой.

— Эрл говорил мне об этом. Мне это не нравится. Мне казалось, что вам, наоборот, лучше уехать отсюда. Оставить здесь воспоминания о жене и дочери.

— Сыне.

— Ах, да, студенте.

Рейфорд не стал поправлять его. Но он обратил внимание, что Эрл поморщился.

— Во всяком случае, вы можете избавить свою дочь от преследователя, кем бы он ни был и…

— Простите, сэр?

— И вы сможете найти прекрасное место в окрестностях Вашингтона. Пока тут много неясного, Рейфорд, но лично я не хотел бы услышать, что моей дочери кто-то анонимно посылает цветы.

— Но как вы…

— Я хочу сказать, Рейфорд, что вы никогда не простите себе, если с ней что-то случится, тогда как у вас была возможность увезти ее от того, кто ей угрожает.

— Но мою дочь никто не преследует, ей никто не угрожает! О чем вы говорите?

— Я говорю о розах или каком-то там еще букете. Что там у вас было?

— Вот это я и хотел бы знать. Насколько мне известно, только три человека, за исключением того, кто послал эти цветы, знали, что она их получила. Вы-то как об этом узнали?

— Я не помню. Кто-то сказал, что иногда у человека бывают причины уехать из того места, где он живет.

— Но если вы меня не увольняете, у меня нет причин уезжать.

— Даже если кто-то будет преследовать вашу дочь?

— Если кто-то хочет преследовать ее, он так же легко найдет ее в Вашингтоне, как и здесь, — ответил Рейфорд.

— Однако…

— Мне не нравится, что вам это известно.

— Но неужели вы будете отказываться от работы, которая выпадает раз в жизни из-за какой-то глупой загадки?

— Для меня она отнюдь не является несущественной. Густафсон встал.

— Рейфорд, я не привык долго уговаривать людей.

— Значит, если я откажусь, мне придется распрощаться с «Панкон»?

— Нет, это не так, но я полагаю, что впоследствии у нас с вами могут возникнуть трудности.

Рейфорду не хотелось никаких осложнений, и он промолчал.

Густафсон снова сел.

— Сделайте мне одолжение, — сказал он, отправляйтесь в Вашингтон, поговорите там с людьми. Особенно с начальником штаба. Скажите им, что вы поведете самолет в Израиль для подписания договора, а потом вы решите, что делать дальше. Это вы можете для меня сделать?

Рейфорд понимал, что Густафсон никогда не скажет ему, где он слышал о цветах для Хлои. Он подумал, что больше всего шансов что-то узнать, если обратиться к Хетти.

— Да, — сказал наконец Рейфорд, я согласен.

— Отлично! — оживился Густафсон, пожимая руки одновременно и Рейфорду, и Эрлу. — Думаю, что полдела уже сделано. Эрл, сделай так, чтобы его сегодняшний рейс на Балтимор был последним перед полетом в Израиль. Поскольку ему нужно будет пообщаться с людьми, в Белом доме, пусть кто-нибудь другой вместо него приведет самолет обратно.

— Все уже сделано, сэр.

— Эрл, — сказал Густафсон, — будь ты лет на десять моложе, это было бы как раз по тебе.

Рейфорд заметил, как по лицу Эрла скользнула гримаса боли. Густафсону не было известно, как страстно Холлидей стремился когда-то получить эту работу. По пути Рейфорд заглянул в свой почтовый ящик. Там, среди пакетов с циркулярами, лежала короткая записка:

«Благодарю Вас за то, что Вы поддержали мое повышение по службе. Я очень высоко ценю это. Удачи вам. Капитан Николас Эдварде».

Несколько часов спустя, когда Рейфорд вышел из кабины семьсот сорок седьмого, его встретил представитель «Панкон» и передал ему пропуск в Белый дом. Его быстро пропустили через ворота. Охранник приветствовал капитана, четко назвав его имя, и пожелал удачи. Когда он добрался до кабинета помощника начальника штаба, то сразу же заявил, что дал согласие вести самолет в Израиль в следующий понедельник, но только на один этот рейс.

— Очень хорошо, — услышал он в ответ. — Мы еще только приступили к проверке вашего досье в ФБР. Это займет еще довольно много времени. Так что вам предоставляется возможность показать себя нам и президенту еще до того, как будут завершены все необходимые формальности.

— Вы доверяете мне вести самолет с генеральным секретарем на борту еще до того, как полностью завершена проверка, дающая право водить самолет президента?

— Да, это так. ООН уже одобрила вашу кандидатуру.

— Уже одобрила?

— Да, уже.

— Кто же персонально?

— Сам генеральный секретарь, лично.

Бак разговаривал по телефону с Мардж Поттер в редакции «Глобол уикли» в Нью-Йорке, когда услышал сенсационную новость. Все страны мира переходят к доллару как к единой валюте. Этот план был выдвинут ООН, которая учредит специальный фонд для решения организационных вопросов. В этот фонд будет отчисляться одна десятая процента с каждого доллара взносов в ООН.

— По-моему, звучит весьма разумно, не так ли? — спросила Мардж.

— Спроси об этом редактора отдела финансов, — ответил Бак — По-моему, на это понадобится не меньше «квазилиона» ежегодно.

— А сколько это будет — квазилион?

— Намного больше, чем можно сосчитать, — вздохнул Бак. — Мардж, ты сможешь найти мне кого-нибудь, кто помог бы мне организовать интервью по религиозным проблемам.

Ему было слышно, как она перебирает бумаги, листает страницы.

— Делегатов конференции по единой мировой религии ты еще можешь застать сейчас в Нью-Йорке, — ответила она. — Они разъезжаются в пятницу, но кое-кто из них поедет в Израиль. Те, кто занимается восстановлением Храма, соберутся в Иерусалиме на следующей неделе. Мы постараемся каким-то образом установить контакт с парочкой у Стены Плача, но вряд ли здесь помогут деньги.

— Я попробую испытать свои шансы.

— Заранее сообщи, куда доставить твои останки!

— Я останусь в живых!

— Пока что это никому не удавалось.

— Но я ведь не буду им угрожать. Я собираюсь помочь им в распространении их пророчеств.

— В чем бы они ни состояли?

— Ты понимаешь, почему нам необходимо рассказать о них?

— Ты ведь рискуешь своей жизнью, Бак!

— Спасибо тебе, Мардж.

— С кардиналом Мэтью тебе удобнее всего было бы встретиться здесь, по пути. Он постоянно курсирует между своими единоверцами здесь и епископатом в Цинциннати. Потом, сразу после подписания мирного договора в понедельник, он отправится в Ватикан на избрание нового папы.

— А в Иерусалиме он будет?

— Да, конечно. Ходят слухи, что, если кардинал станет новым папой, в Иерусалиме он будет добиваться установления связей с их главной святыней или чего-то в этом роде. Но ведь католики никогда не оставят Ватикан?

— Никогда нельзя ничего знать наперед, Мардж.

— Это безусловно. У меня вообще не хватает времени на то, чтобы задумываться над такими вещами. Я только девочка на побегушках для тебя и всех, кто не может заниматься беготней.

— Ты прелесть, Мардж!

— Льстец! Ты все получаешь лестью.

— Получаю что?

— Все, что угодно.

— Что тебе известно про раввина?

— Твой раввин сказал, что отказывается от каких бы то ни было контактов с прессой до тех пор, пока не опубликует свои открытия.

— Когда это должно произойти?

— Сегодня сообщили, Си-эн-эн предоставляет ему час непрерывного вещания по своему международному спутнику. По всему миру евреи смогут смотреть эту передачу в одно время, хотя для некоторых из них это будет уже полночь.

— Когда это произойдет?

— В понедельник днем, после подписания договора. Подписание назначено на десять часов утра по иерусалимскому времени. Раввин бен-Иегуда выйдет в эфир в два часа дня.

— Хорошо продумано. Это произойдет как раз в то время, когда вся элита мировой прессы будет находиться в Иерусалиме

— Все церковные деятели — очень практичные люди, Бак. Человек, который, по-видимому, станет следующим папой, будет присутствовать на подписании договора, чтобы побеседовать с израильтянами. Этот раввин мнит себя настолько невообразимо значительной персоной, что обнародование результатов его исследований должно, по его мнению, затмить подписание договора. Я проверю телевизионную программу на этот день — надо убедиться, что я не пропущу ничего важного.

— Мардж, он собирается говорить о том, по каким признакам можно будет узнать Мессию.

— Я ведь не еврейка.

— Я тоже не еврей. Но мне хотелось бы услышать, как узнать Мессию. Разве тебе это не интересно?

— Ты ждешь от меня серьезного ответа? Мы как-нибудь обсудим этот вопрос в подходящее время здесь, у меня. Мне кажется, я видела Мессию. Если всерьез думать о том, что Бог послал кого-то спасти мир, мне кажется, — это новый генеральный секретарь ООН.

Бака передернуло.

Рейфорду был забронирован билет первого класса на ближайший рейс из Балтиморы в Чикаго. Он позвонил Хлое из аэропорта, чтобы предупредить ее, что он вернется домой позже, чем ожидал.

— Тебе пыталась дозвониться Хетти Дерхем.

— Что ей было нужно?

— Она хочет, чтобы ты встретился с Карпатиу прежде, чем станешь его пилотом.

— Я должен доставить его в Тель-Авив и обратно, к чему мне еще общаться с ним?

— Скорее, он хочет познакомиться с тобой. Хетти сказала ему, что ты христианин.

— О, Боже, он не станет мне доверять.

— Наверное, просто хочет познакомиться с тобой

— Как бы там ни было, мне нужно поговорить лично с Хетти. Когда он хочет видеть меня?

— Завтра.

— Моя жизнь все больше осложняется. Что нового у тебя?

— Сегодня — еще один подарок от моего тайного поклонника, — ответила она. — На этот раз конфеты.

— Конфеты! — воскликнул Рейфорд, вспомнив внушенные ему опасения Леонарда Густафсона. — Надеюсь, ты не съела ни одной?

— Нет еще, а что?

— Не прикасайся к ним, пока не узнаешь, от кого подарок.

— Ну, папа!

— Ты ведь ничего не знаешь, дорогая. Нельзя исключать никакие варианты.

— Хорошо. Но это мои любимые! И выглядят прекрасно.

— Даже не открывай их, пока мы не узнаем что-нибудь о них.

— Хорошо, но ты, по-моему, заходишь слишком далеко. Это те самые, которые ты мне всегда привозил и, Нью-Йорка, из маленького магазинчика.

— Леденцы «Уиндмилл» от Холмана Мидоуза?

— Да, они самые.

Это было уже настоящим оскорблением. Когда Хетти была в экипаже Рейфорда, он не раз говорил ей во время их стоянок в Нью-Йорке, что должен купить эти леденцы. Несколько раз она даже ходила в магазин вместе с ним. Таким образом, сейчас Хетти даже не пыталась скрыть, что это она посылает загадочные подарки. Что бы это могло значить? Это не было похоже на месть за то, что, относясь к ней покровительственно-дружелюбно, а порой даже возбуждая в ней определенные надежды, он постоянно сохранял дистанцию. Но какое отношение кс всему этому имеет Хлоя? Знал ли Карпатиу об этой вы ходке или, может быть, даже стоял за ней?

Рейфорд решил, что он постарается это выяснить.

Бак снова ожил. После исчезновений его жизнь стала такой беспорядочной, что он сомневался, удастся ли ему вернуться к энергичному ритму, который он так любил прежде. Одно дело — его духовные взлеты, и совсем другое — должностное понижение и вынужденный переезд. Кажется, к нему вернулось благорасположение хозяина «Глобал уикли», и теперь можно, доверившись своей интуиции, заняться поисками того, что он считал самыми важными событиями в мире.

Бак сидел в своем недавно оборудованном домашнем кабинете: отправлял факсы и электронную почту, звонил, общаясь с Мардж и репортерами из «Ушош», а также завязывал массу полезных контактов для самого себя. Ему нужно было за короткое время взять интервью у множества людей, потому что все происходило практически одновременно. Хотя какая-то часть его существа приходила в ужас от этих событий, Бак все же наслаждался темпом жизни. Ему горячо хотелось убедить в своей правоте членов семьи, однако ни его отец, ни брат никогда не услышат об этом, и если бы он не был по горло занят требующей напряжения и вдохновения работой, это обстоятельство могло бы свести его с ума.

До завершения работы у Бака оставалось всего несколько дней — до и после подписания договора. Казалось, вся его жизнь была подготовкой к тому, чтобы сделать максимум возможного в течение семи предстоящих лет. Он не представлял, на что будут похожи земля и небеса по окончании этих лет, хотя Брюс и пытался объяснять это ему, Рейфорду и Хлое. Он всей душой жаждал явления Христа во славе и установления Его тысячелетнего Царства на земле. Но вместе с тем в его душе было место и для обыденных дел, которые он хотел довести до конца: аналитических репортажей и обзоров, любви, женитьбы, рождения ребенка, — и на все это оставалось совсем немного времени.

Хлоя стала лучшим даром, полученным за всю его жизнь. Но хватит ли у него времени, чтобы отдать должное той близости, которая обещала превзойти все, что ему довелось испытать до сих пор? Она отличалась от всех знакомых ему женщин, тем не менее, он не был в состоянии точно определить, в чем заключается это отличие. Вера обогатила ее, сделала новым человеком, но она привлекла его еще до того, как хотя бы один из них обратился ко Христу.

Мысль о том, что их встреча была предопределена Богом, будоражила его ум. Иногда ему хотелось, чтобы эта встреча произошла еще несколько лет назад, и тогда за эти годы они смогли бы приготовить себя к восхищению! Теперь же, если он вообще сможет выкроить для нее время до своего вылета в Израиль, они смогут увидеться только сегодня.

Бак посмотрел на часы. Ему нужно было сделать еще один телефонный звонок, после чего он позвонит Хлое.

Рейфорд дремал в первом классе, надев наушники. На экране перед ним мелькали новости, но сообщения о росте волны преступности в США мало задевали. Его насторожило упоминание имени Карпатиу. Совет Безопасности ООН заседавший ежедневно по нескольку часов, наконец утвердил предложенные генеральным секретарем планы введения единой мировой валюты и всеобщего разоружения. В соответствии с первоначальным проектом каждая страна должна была уничтожить девяносто процентов своих вооружений, а оставшиеся десять передать ООН. Теперь каждая страна должна была также выделить солдат для создания миротворческих сил ООН.

Карпатиу просил президента Соединенных Штатов возглавить комитет по контролю за разоружением. Это было крайне спорное решение. Враги США утверждали, что Фитцхью будет руководствоваться собственными интересами и, вообще, ненадежен. Он станет добиваться того, чтобы все страны уничтожали свое оружие, в то время как Соединенные Штаты будут тайно его накапливать.

Карпатиу решил эти вопросы своим обычным способом. Рейфорд содрогнулся, когда услышал об этом. Если бы он не был истинным христианином, он, пожалуй, поверил бы этому человеку и поддержал его безоговорочно.

В течение долгого времени Соединенные Штаты играли роль миротворца, сказал Карпатиу, — они и сейчас покажут пример всем остальным, уничтожив свое наступательное оружие и направив остающиеся десять процентов в Новый Вавилон. Люди всего мира смогут приехать и проверить выполнение этих обязательств Соединенными Штатами, чтобы убедиться, что все было выполнено в соответствии с договоренностью, и поступить точно так же. Я хочу еще добавить следующее, — продолжил генеральный секретарь, — проведение этой огромной работы может потребовать многих лет. Любая страна может месяц за месяцем оправдывать отсрочку выполнения этого соглашения, но этого мы не допустим. После того как Соединенные Штаты Америки продемонстрируют пример разоружения, никакая другая страна не сможет откладывать уничтожение своего оружия и передачу оставшегося Объединенным Нациям. К тому времени, когда переезд штаб-квартиры ООН в Новый Вавилон будет завершен, оружие уже будет находиться там. Мы стоим на пороге эпохи мира, и мир, наконец, приблизился к тому, чтобы стать единым сообществом.

Заявление Карпатиу было встречено всеобщими громовыми аплодисментами, к которым присоединилась даже пресса.

Позднее, в том же выпуске новостей Рейфорд увидел короткое сообщение о том, что новый флагман, семьсот пятьдесят седьмой, будет доставлен сначала в вашингтонский аэропорт им. Даллеса, а затем в Нью-Йорк. Там он будет готовиться к первому перелету под руководством «нового капитана, имя которого вскоре будет названо — этот человек выбран из списка лучших пилотов крупнейших авиалиний».

В другом сообщении цитировалось высказывание Карпатиу о том, что он и экуменический совет собрания религиозных лидеров всего мира завтра собираются сделать какое-то важное заявление.

Бак дозвонился в Цинциннати помощнику архиепископа кардинала Мэтьюза.

— Да, он здесь, но сейчас отдыхает. Он вылетает завтра в Нью-Йорк на заключительную встречу экуменического совета, а затем отправится в Израиль и Ватикан.

— Я готов приехать в любое место и в любое время, когда ему будет удобно, — сказал Бак.

— Я сообщу вам ответ через полчаса.

Бак позвонил Хлое:

— У меня сейчас только несколько минут, — сказал он, — но мы могли бы провести их вместе до нашей вечерней встречи.

— Конечно, но что случилось?

— Ничего особенного, — ответил он, — хочу побыть с тобой рядом хоть минуту, хочу, чтобы ты знала, что я есть.

— Что ты есть? Что это значит?

— Именно это и значит, мэм. А ты?

— Мне кажется, я тоже есть. Это значит, что мы имеем что-то общее.

— Какие у тебя планы на вечер?

— Никаких. Отец задержится. Сегодня с ним разговаривали в Белом доме.

— Так он берется за эту работу?

— Он собирается совершить пробный полет и потом решить.

— Я мог быть на этом рейсе.

— Я знаю.

— Захватить тебя в шесть? — спросил Бак.

— Хорошо.