Оттепель. Льдинкою растаю на губах

Глава 17

Один божий день отличается от другого не только погодными условиями. Совсем не тем он отличается, что восьмого, например, июня горело багровое солнце, а в ночь на девятое так полило, что утром в квартирах включили рефлекторы и холод настал на земле, будто осень. Бывают, если вы присмотритесь, целые куски времени — как будто бы смазанные, никакие. Поели вот утром яичницу. Ладно. Потом на работу поехали. Ладно. С работы домой — пора, стало быть, ужинать. Болела слегка голова, но прошла. Жена сидит в новом уродливом платье. Пусть носит, меня это все не касается. Луна поплыла сквозь тягучее облако. Ну, значит, и спать. Сновидений вам сладких. Но бывают такие полчаса, иногда даже меньше, когда все сгущается и нарастает. И люди затягиваются в воронку. А эта воронка и есть сама жизнь, ее непредвиденные обстоятельства.

Хрусталев никак не ожидал, что после того, как закончились пробы, к нему подойдет его «бывшая» и тут же попросит ее подвезти. Он не успел даже чертыхнуться, хотя сердце и подсказывало ему, что нужно избегать всякой близости с этой женщиной и даже в машине с ней вместе сидеть опасно и вредно. «Бывшая» при этом своим сиплым голосом успела, разумеется, напомнить, что он через час обещал своей дочери поехать в Серебряный Бор за корягами. Об этом он начисто, кстати, забыл, поскольку Марьяна ждала, чтобы вместе пойти на какую-то модную выставку. Хрусталев начал думать, что же теперь делать, но в эту минуту на улицу из проходной, очень возбужденные, вывалились Егор Мячин и этот его «Сен-Лоран» и сразу вдвоем устремились к машине.

— Какая удача! Ты нас подвезешь?

А сами уже на сиденье.

— А как же? Теперь вас не вытряхнешь.

— Нам только к метро, а уж дальше мы сами.

— А я размечтался, что дальше позволите!

Они промолчали, но не шевельнулись. Вот тут-то и начались те маленькие, но вполне законные неожиданности, которые так умело используются в искусстве, начиная от старинных водевилей и кончая современными художественными фильмами. Хрусталев, не проронив ни слова и только злобно покосившись два раза на скульптурные колени своей «бывшей», которые торчали из-под короткой юбки, остановил машину у входа метро «Кропоткинская». Нахальная троица поблагодарила его сквозь зубы и вылезла. Красный «Москвич» обогнул бульвар и затормозил у выхода, где пахнущая ландышами Марьяна ждала Хрусталева, надеясь пойти с ним на модную выставку.

Хрусталев, однако, казался мрачным и даже не улыбнулся. На нежный ее поцелуй не ответил.

— Я дочке своей обещал в лес пойти. Коряги нужны.

— Какие коряги?

— Ну, просто коряги. Она собирает коряги, ей нужно.

— А как же… Ведь мы же хотели на выставку…

Внезапно он почувствовал глухое раздражение. В конце концов, знает прекрасно, что он не один, что у него есть дочь и что ей, в конце концов, нужен отец! Еще как! При такой мамаше, которая только и знает, что делать аборт за абортом!

Марьяна посмотрела на его злое лицо и тут же смутилась:

— Конечно, иди! Раз ты обещал, так о чем разговор?

Он вздохнул с облегчением.

— Я завтра тебе позвоню, не грусти.

В горле закипали слезы, и, когда Марьяна спустилась по эскалатору, слезы уже тихонько катились по щекам — но робкие, слабые слезы, какие легко можно даже сдержать, когда видишь брата, и рядом Егора, и с ними высокую, статную женщину… Она побледнела. Рядом с братом и Егором стояла Инга, его жена. Та самая Инга, с которой ей так хотелось встретиться. Она ведь шептала тогда, в темноте: «Хочу ее только один раз увидеть! Хочу на нее посмотреть!» И вот она, Инга. Смотри на здоровье.

Слезы она сдержала и подошла к ним, веселая и даже, может быть, слишком веселая.

— Сестренка! Откуда?

— Я собиралась на выставку. Рядом совсем. Но дождик пошел, я решила: поеду на метро. И время себе заодно сэкономлю.

— Знакомьтесь, — сказал тогда Санча. — Марьяна.

— Актриса? Художница? — Инга прищурила глаза.

«Какая красивая! — подумала Марьяна. — Но мне ты не нравишься».

— Нет, я не актриса. Учусь на химическом. — Она улыбнулась высокой красавице.

— Я вас поздравляю, — сказала ей Инга.

— А с чем?

— С тем, что вы не актриса.

И все засмеялись.

— А знаете что? — вдруг сказала Марьяна и прямо в глаза посмотрела его жене. — Вы не хотите пойти со мной на выставку абстрактного искусства? Она только что открылась в мастерской моей подруги, вернее, в мастерской жениха…

— Хотела бы, но не могу. Ребенок пошел в лес коряги искать. С папашей пошел, что бывает нечасто. Вернутся голодные, нужно кормить.

— Да бросьте вы, Инга! — Егор покраснел. — Конечно, пойдемте! Ведь так интересно!

«Пойдешь, — Марьяна пристально смотрела в глаза его жене. — Пойдешь ты на выставку».

И Инга внезапно сдалась, подчинилась.

— Ну, ладно, пойдемте! Была не была!

На выставке было многолюдно, не протолкнуться. Жених подруги, а может быть, и не жених — слишком уж независимыми были его глаза, — дымя сигаретой, объяснял простакам, что такое абстрактное искусство. Лысый толстяк, попавший сюда, по всей вероятности, случайно, слушал его, гневно шевеля густыми, цвета кукурузного початка, бровями. В конце концов он не выдержал:

— Вот здесь вот написано: «Птица». А я напишу вам: «Горшок». И что? На горшок, кстати, больше похоже!

— А вы не пишите, — сказал ему Санча.

— А вы кто такой, чтобы мне запретить?

— Я не запрещаю, я просто советую. Раз все видят птицу, а вы вот горшок, так это, наверное, ваши проблемы?

— А вы, сопляки, пидирасы вы все! — вдруг взвизгнул толстяк. — Ишь ты, нарисовали! В лицо просто плюнули людям, и все! Ух, вы доиграетесь!

— Вы доиграетесь, — сказал тихо Санча и вдруг побелел. — Как вы нас назвали? А ну, повторите!

— Могу повторить. Пидирасы вы все!

Марьяна никогда не видела своего брата таким. Еще немного, и он ударил бы лысого прямо в лицо, он бы набросился на него, как барс набрасывается на свою жертву, в клочки бы его разодрал и пустил по ветру остатки бровей. Но брат не успел. Спутница лысого, с немного лоснящимся, хмурым лицом подхватила своего толстяка под руку и поволокла его к выходу.

— А ну их, Петяня, пойдем от греха! В милицию бы позвонить, пусть разгонят!

— Звоните, звоните! — сказал вслед жених. — У нас разрешение! Официальное!

Этот маленький, но красочный скандал развеселил всех четверых просто на удивление. Они шатались по выставке, дергая друг друга за рукава, чтобы никто ничего не пропустил, ахали и хохотали до колик. Им честно хотелось восхищаться, и как только лохматый жених с сигаретой обращал на них свой испытующий взор, они сразу же становились серьезными и замирали перед размазанными на полотнах «птицами», «любовью на лавочке» и «абрикосом». Именно перед «Абрикосом» Марьяна и улучила секунду, чтобы сказать его жене:

— Инга, мне бы очень хотелось вас увидеть еще раз. Вы завтра свободны?

— Я — завтра? Да вроде свободна. К себе пригласить не могу, там соседи. И дочка все время внимания требует.

— И я не могу вас к себе пригласить. Там бабушка, Санча… Давайте в кафе?

И договорились, в каком. На Арбате. Недавно открылось, и там подают какао в больших белых чашках, но только зовется оно «горячим шоколадом».

Марьяна так волновалась, что вылетела из дому в последнюю минуту, ужасаясь тому, как сильно она опаздывает. Почему она так опаздывает, было непонятно: начала собираться чуть ли не с самого утра, но все валилось из рук, все само куда-то пряталось от нее: и лифчик, и туфли, и шпильки, и бусы, а бабушка просила помочь ей на кухне, что-то подержать, слить, попробовать, достаточно ли соли, достаточно ли сахару, и она пробовала, дуя на ложку, и чмокала бабушку в ее сухую и нежную щеку, слегка пахнущую валерьянкой, потому что бабушка вечно волновалась за них с Санчей, вечно боялась, как бы с ними чего-то не стряслось, и поэтому с самого утра пила валерьянку… Она опоздала совсем ненамного. Инга, исключительной красоты женщина, его жена, сидела за столиком у окна, и немолодой официант с желтоватыми прилизанными волосами принимал у нее заказ. Увидев запыхавшуюся Марьяну, Инга весело помахала ей рукой, приподнялась и поцеловала ее так небрежно и артистически-непринужденно, словно они были сто лет знакомы.

— Садись, отдышись. Я сама только что пришла. Итак, что у нас там? — спросила она у официанта с прилизанными волосами.

— У нас там «корзиночки две» и мороженое, — сказал он завистливо, словно ему хотелось бы тоже «корзиночки две» и мороженого.

— Мороженого пока не нужно, а, кроме корзиночек, дайте эклеров, и к этому дайте шампанского. Только холодного. Потом будет кофе с мороженым. Все!

Марьяна затравленно смотрела на нее.

— Сегодня я вас угощаю! Тебя? — И Инга, смеясь, положила ей на руку свои очень длинные, теплые пальцы. — Давай лучше без церемоний! Идет?

— Конечно, — сказала Марьяна, почувствовав, что никогда не сможет сказать ей «ты».

— Выкладывай! Что там стряслось?

«Сказать ей? А что ей сказать?» — Марьяна почувствовала, что краснеет, и не просто краснеет, а так, как краснела она только в детстве, когда хотелось от стыда провалиться под землю.

— Я очень люблю одного человека, — сказала она. — Просто очень люблю. Мне кажется, я не могу без него.

— Он первый? — понимающе кивнула его жена, откусывая половину хрупкой «корзиночки».

— И он же последний, — Марьяна с трудом улыбнулась. — Вы только не смейтесь. Таких не бывает.

— Бывают любые, — вдруг жестко сказала ей Инга. — Запомни: бывают любые, и все повторяется с каждым из них.

— Вот этого я никогда не пойму! Как с «каждым»? Он ни на кого не похож!

— Тогда объясни мне. Чем именно? Чем?

— Во-первых, он умный. Ведь глупые люди… Они же видны за версту!

— Не сказала бы… — Его жена достала из сумочки пачку сигарет, вытащила одну и закурила с каким-то даже облегчением, словно хотела спрятаться от Марьяны с помощью этого душистого дыма.

— Нет, глупых людей сразу видно, я знаю. А он — страшно умный. Он немногословный.

— Хорошая, кстати, черта. Что еще?

— Еще он талантливый, страшно талантливый!

— Он химик?

— Да нет, он нисколько не химик. И это неважно, кто он. Он талантливый. Красивый. Немножко как будто уставший, как будто ему все слегка надоело. Но что надоело, я не понимаю.

— А как он с тобой обращается? Любит?

— Не знаю! — почти простонала Марьяна. — То кажется — любит, а то — как чужой. Он старше меня.

— Вот в этом-то вся и загвоздка! Вся сила! Когда ты глядишь на него снизу вверх, а он тобой вертит, как куклой на ниточках.

— Но я не хочу так! — вскричала Марьяна. — Я каждый день мучаюсь! Я извелась!

— Ты знаешь, мой «бывший» был тоже таким… — Инга задумчиво подцепила с блюдечка остатки розового крема и погасила окурок в пепельнице. — Я тоже его долго не понимала… Потом поняла, успокоилась. Правда!

— Но он ведь любил вас? — У Марьяны задрожали губы.

— Конечно, любил. Может быть, даже очень. Но для таких, как он, главное — не любовь, а независимость. Понимаешь?

— Независимость от любви?

— От всего! И от любви в том числе, — и Инга опять закурила. — Опасные люди. И жить с ними трудно.

— Я не откажусь от него. — Марьяна смотрела на красивое лицо его жены, которое уже и не казалось ей таким красивым, словно черты его тускнели прямо на глазах, и возраст, который придет все равно, уже проступил осторожно сквозь кожу. — Мне это неважно, какой он. Неважно! Мне, кроме него, никто больше не нужен.

— Увидим. Сама разберешься. Одно могу предсказать тебе: будет нескучно.

Обе они вдруг почувствовали, что больше не о чем говорить, потому что и та и другая исчерпали запас своей откровенности, обе словно вывернулись наизнанку и обе устали. Широкоплечий и не очень даже молодой человек с волевыми складками, идущими от крыльев широкого носа ко рту, подошел к Инге и пригласил ее танцевать. Она усмехнулась и встала. Марьяна слегка растерялась, но тут и к ней подскочил какой-то кудрявенький, с возбужденными глазами цвета незабудок, и предложить «сбацать твист». Вскоре обе пары оказались не только в центре площадки, но и в центре внимания всех посетителей этого замечательного, уже приобретшего популярность кафе исключительно благодаря женщинам, Инге и Марьяне. Кавалеры подергались было, стараясь не ударить в грязь лицом, и сдались. Инга и Марьяна танцевали теперь друг с другом. Они танцевали свободно и страстно, они хохотали, закинувши головы. Их ноги скользили, их руки летали, и все собравшиеся в конце концов начали хлопать им и весело, восхищенно переглядываться, словно попали на бесплатный концерт.