Овация сенатору

XXVII ЗА СЕМЬ ДНЕЙ ДО ИЮЛЬСКИХ ИД

Токула не было дома — он ушёл куда-то по делам, и Публий Аврелий Стаций, досадуя, что пришёл напрасно, решил воспользоваться случаем и зайти в мастерскую, чтобы посмотреть, как продвигается работа над его заказом.

Толковый мастер-ювелир показал ему ценнейшую вазу, которая будет представлена на празднике благодарения богам, если сенатор найдёт убийцу… Или во время поминальной трапезы, если убийца найдёт сенатора.

Он начал было лекцию о том, что собой представляет двуглавая амфора, как вдруг прервал объяснение раздражённым возгласом:

— Мелос, забери сейчас же своего кота, он беспокоит клиента!

Аврелий почувствовал, как кто-то теребит ремешок его обуви, и, взглянув вниз, увидел комочек белой шёрстки, шмыгнувший под лавку.

Подмастерье, тощий как палка блондин, поспешил забрать животное, рассыпавшись в извинениях.

«Точно такой же котёнок, как у Эбе», — подумал сенатор и сразу же отбросил эту мысль: белых кошек в Городе тысячи…

— А где живёт Мелос? — всё же поинтересовался он.

— На чердаке. Мы все туда перебрались, как только нас взяли на работу, но до сих пор помним, как страшно было спать среди мышей, — сказал мастер.

Вскоре после этого Аврелий сел в паланкин и, задавшись неожиданным вопросом, велел носильщикам отправиться на Эсквилинский холм. Вспоминая котёнка Мелоса, он подумал, что кошки вряд ли будут оставаться на месте, когда в доме вспыхивает пожар. Ловкие и юркие, они могут спастись от огня гораздо быстрее людей. Интересно, куда делась кошка Эбе? Если она осталась жива, Глафира обрадовалась бы ей.

Он отпустил нубийцев недалеко от пожарища, где когда-то стоял дом куртизанки. Дальше Аврелий пошёл пешком, расспрашивая встречных про кошку, но получал в ответ лишь смущённые и настороженные ответы. Спускаясь с холма, он оказался возле почерневшего остова какого-то здания, где рабочие расчищали развалины.

— Тут жил кузнец. Хороший был человек, — сказала какая-то женщина. — Кто знает, куда он делся. В пожаре потерял всё, бедняга, даже последнего ребёнка своей дочери…

У патриция не хватило совести спросить про котёнка.

На перекрёстке он всё же решился задать вопрос, пообещал вознаграждение тому, кто принесёт ему котёнка, и с этой целью, без особой надежды, повесил листок папируса с объявлением на руку каменного Меркурия, украшавшего фонтан.

Спускаясь с холма, задумавшись, Аврелий не сразу заметил, что идёт не к Виминальскому холму, а вышел на кливус Субурранус, откуда два шага до викус Лаци Фуццани, так что уже не оставалось ничего другого, как пройти к месту, где произошло убийство.

Небольшая площадь оказалась очень оживлённой, весь тротуар возле термополиума был заставлен плетёными стульями, на которых расположились жители квартала, желавшие насладиться вечерней прохладой.

Аврелий опустился на скамью недалеко от входа, и тотчас все разговоры прекратились, и десятки глаз уставились на него.

Хотя и не лишённый некоторого тщеславия, патриций всё же ни на минуту не допустил, что такой интерес вызван его привлекательной внешностью. Внимательные взгляды, напротив, были направлены на элегантную тунику, украшенную тончайшей вышивкой, дорогие фибулы на плаще и, самое главное, замшевую сумку, из-за которой топорщилась его туника.

Поднялись сразу шестеро молодых, крепких парней.

Не теряя ни мгновения, женщины тотчас отодвинули подальше свои стулья, старики сложили складные скамейки, и матери громко созвали детей, словно несушки, собирающие цыплят, чтобы отвести их в надёжный курятник.

Когда даже маленькая служанка таверны на всякий случай спряталась под прилавок, Аврелий понял, что дело плохо. Тренировки в гимнастическом зале, безусловно, помогут ему, но противников было много, и все с крепкими мускулами…

Тут из термополиума вышел хозяин и, увидев Аврелия, поспешил к нему, приветствуя как старого доброго знакомого.

— Сенатор — наш друг и хочет предложить вам всем выпить, — заявил он к большому удивлению Аврелия, который не называл своё имя.

— Сенатор, да ну? Неплохое прозвище! А я вот велю звать меня Ламой, Лезвием, значит, — воскликнул заводила парней, с гордостью указав на свою щёку со шрамом. — Скажи-ка, а скольких проституток ты отправляешь работать, чтобы купить такую тунику? Я пасу четырёх, но о подобных вещах и мечтать не могу. Так или иначе, приятно познакомиться с человеком, который сумел хорошо устроиться в этой жизни, — добавил он с уважением, и уже через минуту весь термо'полиум был набит желающими бесплатно выпить за здоровье такого успешного сутенёра.

Прошло немало времени, прежде чем хозяину удалось отвести патриция в сторону от компании.

— Я узнал тебя, Стаций, и как раз искал тебя, — сказал он, осторожно осматриваясь, прежде чем завернуть в переулок рядом с таверной.

— Неужели нашёл для меня холодное пиво? — понадеялся Аврелий, которому от волнения очень хотелось пить.

— Нет, кое-что получше, — ответил тот, знаком велев следовать за ним. — Но имей в виду, что я очень рискую. Если они узнают, что ты магистрат… — внезапно он остановился, словно вдруг передумал.

— Знаю. Купание в Тибре тебе обеспечено, — закончил роковую фразу патриций, вложив ему в руку серебряный денарий[74].

— Ещё один ты должен мне за вино, — отметил хозяин.

— Эй, кого ты думаешь обмануть! Оно стоит не больше двух сестерциев! — возмутился Аврелий.

— За эти деньги я пою воров и сутенёров.

А с настоящего сенатора я беру несколько больше, — объяснил хозяин таверны, поспешно пряча в карман вторую монету и указывая на вход в какую-то лавчонку.

Патриций посмотрел на вывеску, которая приглашала прохожих погладить одежду, и спустился по ступенькам вниз.

В подвале миловидная девушка разглаживала мятую ткань с помощью пресса, сильно надавливая на него. Результат получался, хотя и хуже того, какого добивались рабыни на Виминальском холме, но всё же вполне приемлемый.

— Раздевайся вон там и передай мне одежду! — велела девушка, указав на раздевалку, не отрывая глаз от работы.

Взглянув на занавеску, которая прикрывала вход в раздевалку, Аврелий обратил внимание на то, что она из очень хорошей шерсти, коричневого или тёмно-красного цвета, который издали вполне можно принять за чёрный. Ткань тонкой выделки, слишком роскошная для такого злачного места, отметил он про себя и припомнил, что народ нередко использовал плащи простой прямоугольной формы как одеяла или занавеси…

— Откуда это у тебя? — спросил он, трогая ткань.

— Не твоё дело! — грубо ответила девушка.

— Послушай, красавица, там, в таверне, один юноша пьёт сейчас за моё здоровье, хочешь, попрошу его расспросить тебя? Его, между прочим, зовут Лама. Уверен, ты знакома с ним! — пригрозил патриций, используя своё недавнее знаком-ство.

— Ещё бы! Это же мой брат! — рассмеялась девушка, и сенатор прикусил язык, надеясь, что этот промах не помешает ему вести расследование дальше. Между тем гладильщица повнимательнее рассмотрела гостя, и её неприязнь исчезла.

— Лама! — улыбнулась она ему как сообщнику. — Думаешь, он когда-нибудь приносит в дом хоть одну монету, что получает от своих проституток? Куда там! Это мне приходится содержать нашу родительницу!

— Продай мне этот плащ, я хорошо заплачу за него, — предложил Аврелий.

— Я нашла его под портиком на улице, что ведёт к Форуму, в тот день, когда зарезали того типа, — рассказала девушка. — И поспешила подобрать, пока не прибыли стражи порядка, а потом отгладила и повесила на вход в раздевалку.

«Выходит, убийца сбросил его сразу же после того, как зарезал Антония», — сообразил Аврелий.

— А рядом было ещё что-нибудь? Кинжал или…

— Нет, я отдала бы брату…

— Согласен. Держи деньги, — сказал патриций и сорвал занавес.

— Скажи хотя бы, как тебя зовут! — остановила его девушка.

— Сенатор, — тотчас ответил Аврелий.

— Возвращайся быстрее, Сенатор, и постарайся не попасться на глаза Ламе. Если мой брат встречает меня с каким-нибудь мужчиной, то избивает того до полусмерти. Поэтому никто и не решается подойти ко мне… — сказала девушка с явным сожалением.

— Буду очень осторожен! — пообещал Аврелий и, послав ей воздушный поцелуй, вышел из подвала со свёртком под мышкой.