Овация сенатору

VI ЗА ШЕСТЬ ДНЕЙ ДО ИЮНЬСКИХ КАЛЕНД

В полдень следующего дня Публий Аврелий стоял в начале улицы Лаци Фундани, на границе с Су-бурой. Он решил точно измерить путь от дома консула до места преступления.

Дом Метрония находился на склоне Авентин-ского холма за Циркус Максимус. Оттуда Кастор отправил к Аврелию Меннона, самого проворного и быстроногого из нубийцев, который превосходил всех своих братьев по скорости и ловкости. Ему поручили как можно быстрее пробежать путь, который консул мог бы совершить в день убийства, чтобы при этом успеть вернуться к завтраку.

Наконец, запыхавшийся носильщик показался в переулке, который вёл на Форум Августа.

— Я задержался, мой господин, мне встретились Непорочные Девы! — извинился он, огорчённый, что не смог продемонстрировать всё своё умение.

Аврелий кивнул: все обязаны уступать дорогу повозке весталок, единственному гужевому транспорту, которому разрешено передвигаться по улицам Рима, превращавшегося в дневное время в огромный пешеходный остров.

Вскоре сенатор, следя за клепсидрой, снова дал Меннону сигнал к началу забега. Кастор, ждущий его у дома Метрония, определит, сколько понадобилось времени, чтобы вернуться обратно.

Между тем духота сделалась невыносимой, — это лето выдалось особенно жарким. Аврелий отёр пот со лба краем одежды, проклиная тщеславие, вынуждавшее его выходить на улицу с непокрытой головой вместо того, чтобы носить шапку от солнца с широкими полями, как делали все его сограждане.

Он спрятал клепсидру в складках скромной туники, которую надел, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания, и осмотрелся, ища какое-нибудь заведение, где можно было бы утолить жажду. На углу площади как раз обнаружилась небольшая опрятная остерия, сулившая на своей вывеске «свежесть и прохладу».

— Холодное пиво, цервезия есть? — спросил Аврелий безо всякой надежды: соломенно-жёлтый кельтский напиток не пользовался популярностью в городе, хотя тут и проживало немало уроженцев Галлии, Иберии и других провинций.

— Мы подаём только горячее вино, — ответил хозяин с гримасой, которая демонстрировала его отношение к тем, кто пьёт пиво. За кого принимает его этот бездельник? За варвара с висячими усами? Согласен, он родом из Бриксии[28], и это действительно далековато от Рима, но он всё же цизальпинец[29], а не какой-то там грубый кельтский дикарь!

— Горячее вино? Нет, дай-ка мне лучше воды из колодца.

— Половина асса, — нарочно заломил цену трактирщик.

«Все эти богачи на одно лицо, — думал он, — со свежевыбритыми щёками, надушенными волосами и чистыми ногтями, опираются на стойку, заводят разговор, присаживаются за столик в тени, а о том, чтобы поесть, и речи нет!»

И только когда Аврелий вложил ему в руку серебряную монету, бедняга смутился и растерялся: у него имелось лишь несколько сестерциев.

— У меня нет мелочи. Все приходят ко мне сегодня утром менять деньги! — извинился он. — Но если подождёшь минутку, подам тебе лёгкое винцо из подвала. Посиди пока, — предложил он и поспешил заботливо смахнуть пыль с колченогой скамьи.

Вскоре он вернулся с небольшим кувшином и в сопровождении служанки, державшей огромный, выше неё, веер из страусовых перьев.

— Помаши господину, Гратилла! — приказал он рабыне и внезапно сделался очень разговорчивым, сел напротив Публия Аврелия, поставив локти рядом с кошельком патриция, который тот оставил на виду.

— Что скажешь о типе, на которого напали здесь, как раз напротив твоего дома? Он остался жив? — спросил сенатор, решив воспользоваться расположением хозяина.

— Ну что ты! Был мертвее мёртвого, — уж поверь мне, я сам видел!

— В самом деле? А вот стражи говорят, что свидетелей рядом не оказалось, — удивился Аврелий.

— Эх! Ну, я же не совсем дурак, чтобы задаром рассказывать что-то стражам! Я люблю вино, а не речную воду, и вовсе не намерен нырять в Тибр с камнем на шее! — воскликнул он, поглядывая на кошелёк. — Я как раз стоял вот тут у окна, когда этот бедняга шёл мимо. На нём была надета роскошная тога со сверкающими пряжками и новёхонькие сапоги, так что я даже удивился, увидев его так близко от Субуры без всякой охраны. Ты пойми: здесь воров не больше, чем в богатых кварталах, но если какой-нибудь хорошо одетый господин оказывается рядом с человеком, который едва сводит концы с концами… Ну, ты понимаешь, что я имею в виду… Потом я узнал, что этот красавчик оставил носильщиков в таверне у Беллоны, за углом. Ах, Геракл, ну можно ли быть таким дураком?! — воскликнул хозяин таверны и неожиданно замолчал.

Одной монеты хватило, чтобы чудесным образом вернуть ему красноречие.

— Так вот, значит, как было дело. Я как раз переливал вино из джары[30] и, выглянув из окна, увидел, что за этим щёголем следует по пятам человек в тёмном плаще с капюшоном, полностью закрывавшем лицо. Я тогда ещё подумал, каким же надо быть придурком, чтобы так укутаться в жару… И тут он как подскочит сзади к этому бедолаге… Я сразу понял, что дело плохо…

— И закричал, предупреждая об опасности? — предположил сенатор.

— Я что, по-твоему, сумасшедший? Конечно же, я постарался, чтобы меня никто не увидел… Знаешь, всё из-за той же нелюбви к речной воде из Тибра. Короче, человек в плаще замахнулся, красавчик упал замертво, а убийца тотчас исчез в переулке.

Хозяин таверны глотнул вина и продолжал:

— Только тогда я вышел на улицу. Несчастный лежал на земле с красным пятном на тоге. Это зрелище поразило даже меня, а уж я всякого повидал. На кровь уже слетались насекомые — мухи и оводы — жуткая гадость, а лицо убитого было таким… словно он удивлялся, что же с ним случилось… Я думаю, что погибнуть должен был не он, а кто-то другой!

— Как так? — похолодел патриций.

— Ну, стражи говорили, что убит какой-то Антоний. А я-то слышал, как убийца назвал его каким-то другим именем: Авланий, Авзоний или что-то вроде того.

— Может, Аврелий? — подсказал сенатор, покрываясь холодным потом.

— Вот-вот — Аврелий!

— Милостивая Афродита, ты уверен? — прошептал потрясённый патриций.

— Ещё бы! — возразил хозяин таверны, прижав руку к груди. — А не веришь мне, спроси у цветочниц напротив!

Всё ещё ошеломлённый, Аврелий вышел из остерии и направился к небольшой цветочной лавке. Внутри неё две женщины, удивительно похожие друг на друга, собирали маленькие букетики васильков и опускали их в большие чаши с водой. Патриций полюбовался ловкостью, с какой их пальцы быстро перебирали цветочные стебельки и одним-единственным движением связывали тонкой конопляной нитью.

— Хочешь букетик, друг? Самые свежие! — сразу же заговорила с ним девушка помоложе, темноволосая, стройная, с нелепо уложенными на лбу косами.

— О, для такого благородного господина у нас есть кое-что получше! — вмешалась другая цветочница, постарше, но с такой же причудливой причёской, и с удовольствием оглядела покупателя — сразу видно, что это обеспеченный человек!

Простая туника и отсутствие драгоценностей у клиента ни на мгновение не обманули её: должно быть, это раб из большой семьи, а может быть, даже аркарий[31] или счетовод, если судить по ухоженным рукам и отлично сработанной обуви.

— У нас есть лилии, ирисы и даже кустовые розы. Кроме того, мы умеем плести венки для приглашений и цветочные гирлянды.

— Хорошо, отправьте десяток на викус Патри-циус, что на Виминальском холме, в дом семьи Аврелия.

Женщина обрадовалась и улыбнулась. Этот человек, выходит, жил в домусе сенатора Стация, необыкновенно богатого, известного своими причудами патриция, которого на днях пытались убить. Его визит может оказаться очень важным для неё с дочерью, и надо не упустить такой случай…

— Меня зовут Зенобия, а эту красавицу Астерия. Да не стой ты там, на самом пекле, заходи сюда, в прохладу! — предупредительно пригласила она его.

— Тебе что-нибудь известно о человеке, которого убили тут возле вашей лавочки? — спросил сенатор, входя внутрь.

— Я не видела, как это случилось, а хозяин трактира видел и рассказал мне, как всё было. Этот несчастный шёл себе спокойно по улице, как вдруг какой-то бандит, приняв его за сенатора Стация, набросился на него и ударил, — сообщила женщина, не добавив ничего нового к тому, что уже знал патриций.

— Ты слышала его голос? Какой он был? — с волнением спросил он. — Молодой или старческий, звонкий или глухой, дрожащий или резкий, низкий или высокий? Может быть, женский?

Растерявшись от такого множества вопросов, Зенобия смутилась.

— Не знаю, что и сказать. Просто голос. Мне показалось лишь одно: этот человек был очень зол на твоего хозяина. А ты ведь слуга сенатора, не так ли?

— Скажем так, я живу в его доме, — ловко вышел из положения Аврелий. — А теперь мне нужно идти. Вот деньги за цветы…

— Нет, ты присядь, присядь, молодой человек. Нам нужно получше познакомиться, — удержала его женщина и поспешила задвинуть занавеску на дверях лавочки. — Расскажи мне об этом Стации. Говорят, он невероятно богат и очень хорошо обращается со своими слугами. С другой стороны, стоит посмотреть на тебя, так сразу видно, что ты и в термах бываешь каждый день, и от работы не умираешь. Послушай, у меня к тебе предложение. Можешь уговорить своего хозяина купить нас? Наш хозяин — жуткий скряга и мерзавец — решил бросить продажу цветов, а нас отправить на невольничий рынок. Знаешь, что это значит? Что нас с Астерией навсегда разлучат! Я столько сил положила, чтобы вырастить её! Очень нелегко рабыне поднимать дочку. А она у меня такая красивая, это все говорят. Астерия, иди сюда!

Девушка послушно выглянула из-за занавески.

— Покажись этому доброму человеку! Он из семьи сенатора Стация. Это очень могущественный патриций, и если бы нам удалось попасть к нему, это было бы большой удачей: никаких больше ночей под протекающей крышей, никакой требухи от убитых в цирке животных и плесневелого хлеба, никаких пьянчуг у тебя в постели… Говорят, сенатор очень ценит красивых женщин и у него самые нарядные в городе служанки. Астерия, покажи-ка ноги этому господину! — приказала она дочери.

— Но, мама… — запротестовала девушка.

— Отбрось ложный стыд, дочка. Если не найдём в самое ближайшее время покровителя, тебя отправят в лупанарий. И там тебе придётся показывать не только ноги! — воскликнула Зенобия, выше пояса подняв одежду девушки, которая лишь краснела и отворачивалась.

Ноги и в самом деле хороши — гладкие и стройные, оценил Аврелий, забавляясь тем, что его приняли за раба.

— Если представится случай, поговори со своим хозяином, расскажи ему о красоте Астерии. Важно, чтобы он купил её, а я уж как-нибудь выкручусь, зная, что она хорошо устроена. А если уговоришь его купить нас обеих… Ну, тогда кое-что и тебе перепадёт… Понимаешь, о чём я? — подмигнула женщина.

— Постараюсь сделать всё возможное, — с улыбкой пообещал Аврелий.

Сенатор сидел за столом из чёрного дерева в сво ём таблинуме, напротив бюста Эпикура, в обще стве верного секретаря.

— Мне кажется, нет никакого сомнения, что хотели убить именно тебя, — говорил Кастор. — Полагая, что убийца мастер своего дела, я перевернул горы, стараясь добыть сведения о состоянии семьи Антония.

— А разве не управляющий должен был заняться этим? — вспомнил Аврелий.

— Ох, на Париса нельзя положиться, мой господин. Человек, который не пьёт вина, не ест мяса и не знает женщин, вряд ли сможет сделать что-нибудь хорошее.

— Зато он отлично ведёт хозяйство, заботливо и честно, — вступился за него патриций.

— Неважно. Так или иначе, этим занимался я. Понятно, что пришлось отстегнуть немного мелочи, — уточнил вольноотпущенник, доставая глиняную табличку с подсчётами.

— Шестьдесят сестерциев! Ты с ума сошёл?

За эти деньги можно купить пол-Рима, включая императорских вольноотпущенников!

— Ну неужели ты думаешь, что я обратился к рабам и слугам, которым хватит и кувшина вина, чтобы развязать язык! Менялам на Форуме Цезаря хорошо платят именно за то, чтобы они держали его за зубами и помалкивали о делах своих клиентов; а кто нарушит тайну, рискует карьерой, если не головой.

— Надеюсь, что новости хотя бы стоят таких денег, — проворчал Аврелий, открывая кошелёк.

Конечно, хозяин. Покойный Антоний Феликс оставил довольно жалкое наследство: серебряный рудник в Иберии, бездействующий уже много лет, и виллу на вершине Саннио, где нет даже питьевой воды. Не говоря уже о куче долгов.

— А что стало с отцовским домом после того, как братья поделили наследство?

— Антоний заложил его, когда затеял одно из своих очередных неудачных дел. Туда же последовали и обширные оливковые рощи на Крите, которые его мать унаследовала от Метелла Критского, завоевавшего этот остров.

— Не думаю, чтобы Антонию когда-нибудь пришло в голову побывать там.

— А вот и нет. Он провёл некоторое время в Гортине[32], два года тому назад, гостил у наместника Крита и Сирена — Эренния.

— Надо же, какое совпадение! — заметил Аврелий. — Ведь это покойный муж Валерии. Я теперь припоминаю, как во время ужина у Помпонии она сказала, что именно там и познакомилась с Антонием.

— Эренний служил на острове во времена Тиберия, и когда ему поручили провинцию, вернулся туда уже в качестве пропретора[33]. Он провёл там семь лет, живя в Римской претории, словно маленький восточный сатрап. Помнишь, наверное, что Гортину выбрали столицей провинции именно потому, что она была наименее враждебна Риму во время знаменитой кампании Метелла Критского. А сегодня, век спустя, это крупный и весьма процветающий город с сотнями тысяч жителей. Конечно, это не Рим, но театров и терм там хватает, обстановка в целом спокойная, и даже можно позволить себе некоторые вольности, на которые тут, напротив, смотрели бы косо…

— К чему ты клонишь, Кастор? Начинаешь издалека, как всегда, когда находишь что-то интересное… Восточный сатрап, ты сказал? Спорю, что Эренний окружал себя великолепными рабынями!

— Не совсем так, мой господин. Он собрал настоящий цветник из молодых греческих атлетов, а также был известен пристрастием к маковым слезам Меконии, которых на Крите сколько угодно и они ничего не стоят…

— Педераст, отупевший от опиума! Вот почему он не просился обратно в Рим, и поэтому его вдова ведёт себя так, словно никогда в жизни не ввдела мужчин!

— Ну, вообще-то она видела их сколько угодно…

Но всё это были любовники мужа, — развёл руками секретарь.

— Ты же не станешь утверждать, будто узнал всё это у менял на Форуме Цезаря?

— Нет, разумеется. Всё, что я рассказал, мне поведала Цирия, служанка Валерии.

— Продолжай ухаживать за этой девушкой, Кастор, от неё можно получить очень ценные сведения!

— Можешь не сомневаться, хозяин. За рассказ об этих пустяках она взяла всего десять сестерциев. Я заплатил ей, не сомневаясь, что ты вернёшь мне их…

— Она сказала тебе, Кастор, как её хозяйка относилась к развлечениям мужа?

— Похоже, она никогда не устраивала из этого драму. Эренний выполнял все её капризы, лишь бы она оставила его в покое. А что оставалось девушке, которая принесла с приданым только два жалких поместья в Луканин? Во дворце римского претора она, напротив, жила в роскоши и неге. И, что интересно, Антоний Феликс, приехавший ненадолго, оставался там целых полгода. И во время этого пребывания он втянул в одну из своих афер и Валерия. Антоний пообещал ему задёшево поставлять лошадей и провиант для Шестого легиона и, естественно, взял немалый задаток.

— Странно, что Валерий доверился ему при такой-то репутации. Неужели никто не предупредил его? — удивился Аврелий.

— По всей видимости, нет, — ответил Кастор. — Припасы для армии так и не поступили, и нашему Феликсу пришлось в качестве компенсации уступить все свои земли. После чего, перестав заниматься военными поставками, он принялся за государственные закупки в пользу одной строительной компании с сомнительной репутацией.

— Сколько инсул рухнуло по его вине? — поинтересовался патриций.

— Только одна триумфальная арка и пара небольших мостов. Недостаточно, в общем, для того, чтобы потерять связи в верхах.

— Политики, я думаю, по-прежнему к нему благосклонны.

— Да, и не последний из них наш Метроний, который поручил ему, хоть и не официально, вести свою избирательную кампанию на пост консула.

— В таком случае поразительно, что его всё-таки избрали! Наверное, это обошлось ему в целое состояние…

— Можешь сам посчитать, хозяин: грандиозное представление с участием двадцати восьми лучших гладиаторов и сотни экзотических животных; благотворительный обед для семи тысяч безработных; богатый подарок коллегии ювелиров с тем, чтобы получить их поддержку; внушительный взнос весталкам; дар сиротам войны: место для лавки в храме Исиды; не говоря уже о бесплатной раздаче зерна и тысяч набитых подарками спортул для клиентов, — перечислил Кастор.

— Это ещё пустяки, если сравнить с суммами, какие ему пришлось перечислить тайком, чтобы купить себе голоса! — заметил Аврелий.

— И всё лишь для того, чтобы бахвалиться званием консула всего месяц-другой! — продолжал рассерженный грек. — Нет, мне никогда не понять этих бредовых амбиций римлян!

— Ну, дело обстоит не совсем так, Кастор. Патриотизм и желание придать блеск своему имени — не единственные причины, из-за которых квириты стремятся получить престижные должности, почти лишённые властных полномочий. Некоторые магистратуры дают немало привилегий. Часто, например, консул ведает городским строительством…

— И по своей воле назначает подрядчиков, которым будут переданы заказы. Теперь мне всё понятно! — заключил Кастор, уяснив положение вещей.

— А кроме того, по окончании полномочий бывший консул может легко получить в управление провинцию и пощипать её в своё удовольствие. Конечно, сейчас уже не республиканские времена, когда должность проконсула означала, что человек может спокойно грести деньги лопатой. Сегодня имперские провинции управляются непосредственно прокураторами Цезаря, но всё же остаётся ещё несколько, управляемых Сенатом, от которых можно получать немалый доход.

— Значит, ты убеждён, что Метроний сделал хорошее вложение? — спросил секретарь.

— Не могу поклясться: хорошо бы узнать, сколько и какие привилегии он раздаст своим партнёрам и доброжелателям, когда вступит в должность. Вскоре в городе ожидается большое строительство, тогда и увидим, из какого теста сделан новый консул!

— Всё это очень интересно, хозяин. Мы с тобой поговорили о Крите, сексуальных пристрастиях Эренния, амбициях Валерии, аферах Антония и происках Метрония. Могли бы и дальше развивать эти милые темы, но напоминаю тебе, что по городу бродит неуловимый убийца, который намерен убрать тебя с дороги.

— Я не представляю, как такое вообще возможно, — пожал плечами патриций.

— О, послушать тебя, так ты пользуешься всеобщей любовью! То же самое ты говорил и о Валерии Цепионе. Кстати, что у вас с ним случилось, почему он вдруг так взъелся на тебя? Ты подал на него в суд или твои банкиры упрямо не желают давать ему кредит?

— Ничего подобного, — парировал Аврелий.

— Другими словами, надо искать женщину. Признавайся, мой господин, не хитри со мной, в чем дело? Жена, дочь или любовница? — не стесняясь, наступал секретарь, а патриций только качал головой.

— Ну, значит, сестра, которая, возможно, не так добродетельна, как кажется!

— До того как увидел её недавно в доме консула, я знал её лишь ребёнком.

— Ну не знаю, не знаю… — проворчал вольноотпущенник, не слишком убеждённый.

— Хватит уже болтать ерунду! — грубо перебил секретаря сенатор и сердито указал на дверь.

Привыкший к частым переменам настроения хозяина, Кастор промолчал и неслышно удалился, держа в руках семьдесят сестерциев. Парису он отдал пятнадцать за менялу и ещё пять Цирии, так что чистый заработок составил половину ауреса.

В этот день он достаточно потрудился и теперь решил, что можно поиграть в кости в таверне Цереры, а после омовения в бассейне потратить деньги на вино или навестить одну знакомую трактир-щицу…

Аврелий же, оставшись один, в волнении кусал губы. Жена. Дочь. Любовница. Кастор забыл в этом списке ещё кое-кого, подумал он и, желая прогнать воспоминания, обратил взгляд с немым вопросом на каменное лицо Эпикура.

Но статуи, как известно, не умеют говорить.