Падение "черного берета"

Кровавый торг

Суд проходил в гараже у Брода. Николай сидел верхом на стуле, положив руки на его спинку. Курил, делая медленные затяжки. И в этой позе он был весь, как на ладони: крайне хладнокровный, степенный, взвешивающий каждое слово человек.

— Мы не милиция, — внушал он пленному, — и потому твое «нет» или «да» не имеют юридической силы. Но нам важно знать, кто положил наших людей и так позорно побрил нашего хозяина? — Николай сделал паузу. — А пока очень простой вопрос: кто вы, откуда, зачем появились в Москве?

— Дай закурить, — сказал тот, которого заковал в наручники сам Николай. — В ментовке обычно с этого начинают. И это правильно, сигарета сближает.

— Перестань, сближает пуля или нож. Кто из вас четверых расстрелял нашу охрану?

— Я здесь не при чем…

— Коля, — обратился к охраннику Карташов, — ты напрасно тратишь время. Я знаю этого гаденыша… — И Семакову: — Чего ты тогда убегал, если никакой вины за собой не чувствуешь?

— Люблю бегать… В движении — жизнь…

— И купаться в лужах? — вмешался Одинец. — Это ты стрелял в дверь? Еще бы пару сантиметров, и я бы лежал в морге.

— Оставь свои загибоны, я ни в кого не стрелял.

— А кто стрелял?

На висках парня набухли жилы, видимо, он прекрасно понимал, насколько круто идет передел его судьбы.

— Ладно, я скажу — кто и откуда я, но, что получу взамен?

— А там видно будет. Все решит количество унций правды в твоих словах, — яснее ясного выразился Брод. — Давай, Саня, веди сюда еще одного субчика. Устроим им очную ставку.

Одинец вместе с Карташовым сходили за маскировочный электрощит и выволокли оттуда черноволосого, довольно еще молодого малого. Над побелевшими губами змеились темные усики. На одной части его лица лежал страх, на другой — безумная наглость.

Николай, оглядев его, изрек:

— Твой кореш сказал нам, что вы приехали из Риги мочить московских фраеров. Так это?

Брод вынул из целлофанового пакета паспорта неграждан Латвии и, открыв один из них, прочитал:

— Семаков Федор Владимирович, 1972 года рождения, прописан в Риге, по улице Дзирнаву, — Брод взглянул на плотного, с перебитой переносицей парня. — Гусь, это твои данные?

— Я вас имел… — сквозь зубы продавил Семак. Но Брод такие речи не коллекционирует.

— Мухин Андрей Теодорович, 1974 года рождения…Проживает там же, в Риге. И вы, голуби, хотите сказать, что оказались здесь случайно?

Семаков сглотнул липкую слюну, ибо в этот момент Одинец начал закуривать. Саня подошел к Семакову и вставил ему в губы сигарету. Чиркнул зажигалкой.

— Выбор, пацаны, за вами, — сказал Николай, — вы знали, на что идете, а теперь все понимаем, что за такие подвиги полагается… Молчите, поскребыши, нечего сказать? Или нам тоже побрить вас, как вы побрили Таллера?

— Не знаю такого, — сказал Семаков. — Ваше здесь толковище бесполезно…

— А это мы сейчас увидим, — Брод вытащил из кобуры «глок». — Кто тут из вас самый храбрый? Ты, Семак? Или ты, Муха-цекотуха? — ствол от Семака сместился в сторону Мухина. — Вам показать наши бумаги и дискеты, которые вы забрали в кабинете Таллера и которые мы сегодня нашли в вашей берлоге? — Брод, выждав паузу, отжал предохранитель и поднес ствол к взмокшему виску Мухина.

Одинец видел, как парни занервничали. Муха аж закрыл глаза. Веки его трепетали. Видно, ждал выстрела. И на щеках Семака выступила предательская бледность.

— Ну, колитесь, пацаны, — подгонял их Одинец. — У вас есть крохотный шанс еще немного покоптить этот свет.

— Федя, я колюсь! — заявил вдруг Мухин и повернул голову к Броду. — Мы оказываем платные услуги…. Все равно кому… Понятно говорю?

— Не совсем, — сказал Брод. — Кому конкретно оказывали услуги на сей раз? Молчанка. Но брод не спускал глаз с Семака. Тот молотил на скулах кожу желваками и мял пальцы. И у него нервы не железные.

— Мы точно ничего не знаем, но если не ошибаюсь, речь шла о докторе Фоккере, из рижской частной клиники, — сказал Мухин и опять прикрыл веки. Словно опять почувствовал прохладу ствола.

— Дешевка! — бросил ему Семаков.

— Заткнись! — Николай коротким тычком кулака в скулу осадил того.

Брод достал из кармана беспорядочно сложенную газету, развернул и все увидели, что это мятый огрызок "Московского комсомольца".

— Вот послушайте одно важное для вас сообщение, — он начал читать. Заголовок: "Кровавый сахар", текст: "В субботу в своей машине был застрелен президент фирмы "Латвийский сахар" Владимир Корж. Как заявил вице-президент фирмы Субханкулов, конфликт между фирмой и поставщиком из Прибалтики назревал давно. В силу разных причин, фирма имела затруднения с оплатой товара и в конце концов В. Корж получил ультиматум — вернуть деньги до конца месяца. Однако еще до окончания срока из Риги приехала бригада из восьми человек киллеров и двумя автоматными очередями расправилась с руководством фирмы. Кроме президента, были убиты его охранник, шофер и один случайный прохожий. Источник из правоохранительных органов Москвы подчеркнул, что убийство президента Владимира Коржа осуществила банда Ф., которая уже давно находится под колпаком правоохранительных служб Латвии".

Кончив читать, Брод обратился к Одинцу.

— Саня, где накладные?

Одинец мигом подсуетился. Он сбегал за папкой, в которой находились все бумаги, которые они с Карташовым конфисковали в гостинице и в машинах, принадлежащих банде…Вениамин не стал даже заглядывать в накладные — потряс ими перед носом Семака и речитативом проговорил:

— Кто из вас хочет попасть в руки друзей убитого Коржа? Второй вопрос: где другая половина вашей бригады? Саня, давай, сюда остальных! Может, эти лучше будут соображать…

Двое других, тоже в наручниках, были не русские. Один латыш Андрис Крастс, другой азербайджанец Халим Муртазов. Оба рижане. Брод не поленился и еще раз продемонстрировал перед ними накладные на сахар.

— Повторяю вопрос: кто из вас расстрелял президента фирмы "Латвийский сахар"? Единственное, чем вы можете напоследок себе помочь — не считать себя умнее других.

— Хороший хозяин все яйца в одной корзине не держит, — выкрикнул Семак. — И если с нами что-нибудь случится, завтра же вас посадят на шампура мои лю… — Однако он не успел закончить свою спикерскую речь, ибо у Брода случился нервный припадок: быстро приставив пистолет к коленке Семака, он нажал на курок. Раздался сдерживаемый животный вой, Семаков сполз со стула, зажал рану ладонями и начал терзать зубами рукав тельняшки.

Муха, очевидно, поняв, что поезд жизни может отойти в любой момент, по- пионерски отрапортовал:

— Слышь, убери пушку… Предположим, это мы распушили сладкого фраера Коржа.

— Кто конкретно? — на лице Брода лежала синяя тень.

— Я, Крастс и Артур Фикс…

— Воды, — попросил Семак и Брод взглянул на Одинца. Тот вышел из гаража. Вернулся с минералкой в пузатой полиэтиленовой бутылке. Поставил ее рядом с Семаковым.

— Где этот Фикс сейчас? — спросил Брод, на пару сантиметров приблизив пистолет к Мухе.

— Не знаю, — голос у Мухина смялся. — Может, они знают, — кивок в сторону Крастса и азербайджанца.

— Дешевка! — Семак поднял белое, как сахар-рафинад лицо.

— Не надо психовать, — тихо проговорил Муртазов. — Фикс с ребятами живет где-то за Кольцевой, у своего знакомого. Я там не был…

— Я тоже, — торопливо промолвил Крастс.

Брод, спрятав пистолет в кобуру, взял в руки мобильник и демонстративно позвонил в горсправку. Попросил номер телефона фирмы "Латвийский сахар". Через минуту он его получил. Однако звонить туда при всех не стал. Вышел во двор. За ним последовал Одинец. Он крайне удивился, когда Брод по телефону повел речь о пленниках.

— Отдам совершенно бескорыстно, — говорил в трубку Брод, — правда, не всех, а только тех, кто вас интересует…исполнителей…Я не настаиваю, просто позвоню в милицию и тогда вам придется пару лет ходить на Лубянку, потому что это дело связано с международной преступностью… — Выслушав ответ, Брод мирно сказал: — Ладно, договорились, только давайте без сюрпризов…

Увидев Одинца, Брод окликнул его:

— Саня, берите с Карташовым Муху, латыша и отвезите их в парк «Дружбы». Это недалеко от Ховрино. Вдвоем с Мцыри справитесь или дать в помощь Валентина?

— А что будет с остальными?

— Соберем совет и решим — к Блузману их или в лосиноостровский чернозем…

— А может, их всех отдать сахарным деятелям?

— Ты слишком большой гуманист. Если отдадим всех, не будут отомщены Таллер и его люди. Нет, Саня, мы не должны забывать о чести. И судить этих обносков будем сами…

— О" кэй, тебе видней! Только лично я марать руки об эту падаль не собираюсь и, боюсь, Мцыри тоже…

— Ты только никогда ни за кого не расписывайся, идет?

— А я его хорошо изучил. Он был ментом и ментом остался.

— Жизнь диктует свои кодексы, кроме уголовного…Я тоже никогда не думал, что буду заниматься этим дерьмом…Пошли, только зря тратим время.

Уже в гараже Брод сказал Николаю:

— Заклей пасти латышу и Мухе, сейчас они поедут на свиданку.

Но когда их стали сажать в машину, Муха активно начал упираться и даже ухитрился ударить ногой Николая. Тот, едва сдерживая ярость, ответил тычком в челюсть и на миг Мухин потерял сознание. Когда очнулся, кричать уже не мог — на рот ему наклеили ленту, а ноги связали электрошнуром. Крастса тоже упаковали и бросили в кузов "шевроле".

В Ховрино, у Большого Голобинского пруда, их уже ждал «лендровер» и полуторка «газель» с брезентовым верхом. Встречали двое мордоворотов, мало чем по виду отличавшихся от Мухи и латыша. Когда их перенесли в кузов «газели», к Карташову подошел один из тех, кто был в "ровере".

— Братаны, — сказал он, — у меня завтра день рождение и это, — он указал в сторону "газели", — самый классный для меня подарок. Они, суки, прикончили моего шефа, прекрасного мужика и я их сейчас отправлю к нему на рандеву…

Это был кряжистый мужичок, в хорошем прикиде и по лицу никогда не скажешь, что пищевой рацион у него хоть в чем-то неполноценен. Он вытащил портмоне с серебряной монограммой и вылущил две стодоларовые купюры.

— Это вам, орлы, на упокой их души…

— Мы не пьющие, — сказал Карташов и включил зажигание.

— Суки, их не зря убивают, — сказал Одинец. — Но деньги, хоть и пахнут, а взять их надо было…

Когда они развернулись и стали выезжать на шоссе, до них донесся странный звук. Словно кто-то в пустую бочку бил колотушкой — буп, буп, буп…

— Прикончили, — сказал Одинец и нервно стал закуривать. — Стреляли явно из «макарыча» с глушителем…

— Скорее, из «ТТ», у «макарова» другой бой, более низкий… — Карташов открыл форточку, закурил.

— На Кавказе было куда безопаснее, чем здесь, в Москве. Кстати, давай, Мцыри, махнем в Сочи, там скоро открывается очередной кинофестиваль…Заклеим Кидман или… и морально реабилитируемся…

В Ангелово их встретил Валентин с незнакомым парнем. Очевидно, это был новый охранник.

Карташов заметил стоящую возле гаража большую швабру с намотанной тряпкой и змеей разлегшийся резиновый шланг, с помощью которого они обычно моют машины. Он поискал глазами следы крови, но цементный пол был чисто вымыт и благоухал шампунем.

Одинец смотрел туда же. Он вынул пачку сигарет, какое-то время постоял в задумчивости, подождал, когда выйдет из гаража Карташов.

— Ты заметил, какой тут порядок? — спросил Одинец.

Но Карташов, ни слова не говоря, направился в дом. В холле их встретила Галина.

— Где Вениамин? — поинтересовался Одинец.

— Они с Николаем поехали на Ткацкую, там у Блузмана возникли какие-то проблемы…Что вам, мальчики, приготовить на ужин — отбивную или пожарить цыпленка табака?

— Мне безразлично, — Одинца поташнивало.

Карташов вообще не ответил. Он смотрел на женщину и почувствовал, как она под его взглядом засмущалась, лицо ее покрылось румянцем.

— Пойдем, Мцыри, выпьем, — предложил Одинец и они, сняв у лестницы кроссовки, надели тут же стоящие шлепанцы, и бесшумно стали подниматься наверх…

— Через пятнадцать минут спускайтесь ужинать, — крикнула им вслед Галина и, стуча каблучками, направилась на кухню…