Полеты на батуте

После бурных событий, в которых так или иначе участвовал Карташов, наступила рутинная полоса. В первый же свободный день они с Одинцом отправились на Учинское водохранилище, прихватив с собой воды, кое-какой еды и сигареты. Но их ждало разочарование: дверь генераторной, где сидел Сучков, была распахнута и Одинец взял на себя роль эксперта по побегам. Он осмотрел запор и констатировал — металл проржавел и, видимо, не выдержал ударов ногами пленного.

— Тем лучше, — сказал Карташов, — баба с возу, кобыле легче.

— В принципе он нам не нужен. В записной книжке однозначно указаны его координаты и его подпольного водочника… Как его?

— Алиев, президент фирмы "Голубая лагуна"…

Вернувшись с водохранилища, они уселись за нарды и несколько часов провели в развлечениях. Однако вечером к ним поднялся Николай и в довольно жесткой форме отчитал за утреннюю отлучку. Недвусмысленно дал понять, что без его визы отлучаться за пределы Ангелово не рекомендуется.

Утром Карташова позвал Брод и дал, как он выразился, боевое задание. Надо было поездить с Галиной по магазинам — закупить на неделю продуктов и перевезти из Ангелово кое-какие вещи к ней домой. Карташов едва сдержался, чтобы не выдать себя. Его давняя и, казалось бы, несбыточная мечта побыть наедине с этой необыкновенной женщиной, неожиданно приобретала реальные очертания.

Они выехали в город на «ауди». Сначала в салоне царило молчание и только после того, как она сходила в Елисеевский магазин и вернулась оттуда с двумя большими пакетами, разговор возник сам собой.

— Я никогда не любил ходить по магазинам, — поделился своим житейским опытом

Карташов. — Хотя две лавки были в нашем доме, на первом этаже.

— А мне нравится, особенно, когда в кошельке есть лишняя копейка.

Они побывали еще в нескольких магазинах и, в том числе, в магазине дубленок, где он помог ей выбрать легкий, светло-коричневый полушубок. Он был оторочен мехом белой ламы, немного притален, с большими деревянными пуговицами.

Галина принесла его в примерочную кабину, где вдвоем было тесно, но волнительно и где, собственно, все и произошло. То есть ничего особенного, просто имел место первый контакт, зажигание, после чего мотор увлеченности стал набирать бешеные обороты.

— Сергей, — обратилась она к нему, — разровняй, пожалуйста, спинку, мне кажется, она немного морщит.

Когда он положил ладони на ее лопатки, его словно ударило током. Даже перед боем не было такой дрожи, какая его охватила в той примерочной кабине.

От Галины исходили непередаваемо волнующие запахи сандала, а ее русые, ухоженные волосы были так близки к нему, что он стал задыхаться от излучаемых ими ионов желания. Она повернулась к нему, и, взяв двумя руками за лацканы куртки, притянула к себе и поцеловала. Карташову стало нехорошо. Он чувствовал, что если сейчас же не выйдет из кабины и не закурит, обязательно изойдет слабостью, потеряет всякий над собой контроль.

Она почувствовала свою власть и это еще больше ее ободрило.

— Чего ты испугался, дурачок? Я же просто так, от хорошего настроения…Подожди меня у касс, сейчас поедем…

Под цвет дубленки она купила рукавицы на белом меху.

В машине Карташов курил и ощущал себя в положении заложника. Хотел и боялся повторения. На перекрестке едва не столкнулся с тяжелым трейлером, но, помня, какое сокровище везет, проявил чудеса высшего пилотажа и в последний момент вывернулся из-под тупого носа "вольво".

Когда они подъехали к ее дому, Карташов вышел и открыл с ее стороны дверцу. Этот холопский жест, видимо, пришелся ей по душе, и она, нагрузив его покупками, повела за собой. Пока ехали в лифте, женщина не спускала с него глаз. И улыбалась. Прижав к себе пакет с дубленкой, она из-за него поглядывала на Сергея.

— Возьми ключи, они у меня в кармане, — попросила она.

Однако карман пальто был маленький, а его рука большая, поэтому он двумя пальцами стал выуживать оттуда связку ключей. И в какой-то момент соприкоснулся с гладкостью ее бедра, с его магнетической бархатистостью.

Карташов витал в розовых облаках, вспоминая какую-то прочитанную в казарме чепуху, какие-то отрывки из наставлений "Камы Сутры": хозяин должен ежедневно мыться, через день натирать свое тело маслом кокосового ореха, а раз в три дня совершать омовение, пользуясь мылом…Раз в четыре дня мужчина бреет голову и лицо, а раз в пять дней — прочие места…При этом надо освежать рот с помощью листьев бетеля и не забывать про украшения ювелирными изделиями…

При этом он вдруг ощутил под мышкой неуместную тяжесть пистолета.

Мысли, чувства его метались. Его воображение перенеслось в тот вечер, когда он застал ее с Бродом в ванной комнате. И жажда, вместо того чтобы раствориться в терновнике ревности, огненным столбом вознеслась ввысь…Ему только и надо было — скинуть куртку, расстегнуть наплечную портупею, а все остальное завершили ее холеные, с кольцами, пальцы.

Это, конечно, было вознесение: небесный батут, мягкий, пружинистый, на фоне яркого до рези в глазах, голубого свода. Батут бросал их друг к другу, но не убаюкивал, а вонзал, отчего кровь в сосудах превращалась в горячий эль, а сердце — в орган, исполняющий непередаваемо прекрасную тарантеллу…

Когда после вечности батут кончился, Карташов попытался оправдать свое предательство по отношению к Броду тем, что давно не был с женщиной. Но реабилитация не состоялась ввиду неубедительности доводов… Зато Галина сделала это без терзаний: поставив чайник на газ, она уселась к нему на колени и самым восхитительным образом продемонстрировала, что батут в принципе может повторяться без конца…

— Давай куда-нибудь уедем, — сказала она.

— Куда? В шалаш или вступим в какую-нибудь банду?

— А ты и так в банде! Один Таллер чего стоил. А Николай — настоящий бультерьер. Убийца. Хотя с виду тихий. Степенный малый…

— А Саня? — сорвалось у него с языка.

— Не знаю. Темная лошадка. Не удивлюсь, если в одну прекрасную ночь он перережет всем горла и смоется в неизвестном направлении.

Карташов смотрел на парок, поднимающийся над чашкой с кофе, и ощущал навалившуюся на него тупую хандру.

— Я, пожалуй, поеду… Хватится твой Веня, будет на меня точить зуб…

— Сиди, успеешь еще в этот виварий. Хочешь на чистоту?

— Пожалуй, это единственное, что сейчас я хочу. Только без фантазий, ладно?

— Знаешь, что однажды мне сказал Брод? Он на полном серьезе допускает, что ты специально внедрен к нему. Как будто бы тот инцидент на Рижском вокзале был организован ФСБ, а ты подослан, чтобы все разнюхать…речь-то идет о международной торговле человеческими органами. Он не верит, что из тюрьмы можно так легко сбежать. Тем более такой толпой, о чем ты ему рассказывал. Карташов, открыв рот, неотрывно смотрел на Галину.

— Чего ж он тогда не избавится от меня? В любую ночь мог вогнать мне в башку пулю или… да просто подсыпать в выпивку крысиду или еще какой отравы?

— Ты забываешь о влиянии красивых молодых женщин на образ мышления и посутпки старых, или, скажем, пожилых и немного лысоватых любовников…Поедем, мне еще надо заехать в аптеку…

— Если не возражаешь, давай съездим куда-нибудь пообедать.

— Я не против, сто лет нигде не была. Здесь ближе всего «Прага», там когда-то была превосходная кухня. Взгляни, ресницы у меня не плывут?

— Это у меня мозги плывут.

У ресторана «Прага», как всегда, выстроился ряд роскошных иномарок. Они прошли мимо швейцара, красавчика с потасканным лицом, и их встретил метрдотель. Их посадили за отдельный стол, у окна, выходящего на московские улицы.

Карташов вытащил из кармана сигареты и положил на стол.

— Закажи, пожалуйста, бутылочку темного "Бордо", — попросила Галина, — и если здесь есть анчоусы, тоже возьмем… и мороженое… А на что у тебя зуб горит?

— Стыдно в таком роскошном заведении об этом говорить… — Карташов просматривал карту заказов и, надо же, нашел то, что искал… — Хочу пива с раками…

— Заказывай, сегодня нам с тобой условности ни к чему…

Где-то у входа раздался шумок и из-за колонн, выпятив вперед живот, появился человек, которого Карташов много раз видел по телевизору. Это был лидер профашистской партии России Бурилов. Вокруг него, держа амбицию, кучковалась челядь. Охрану Карташов вычислил сразу. Двое человек с застывшими лицами шли впереди, тыл прикрывали трое других манекеноподобных типа. Их ничего не интересовало, только то, что движется и перемещается на их пути. И сначала Карташов не поверил своим глазам, когда рядом с Буриловым увидел Бандо. Он был в темном и, наверное, дорогом костюме, в белоснежной сорочке, на которой полоскалась ленточка красного длинного галстука.

Карташов поднялся и вышел в холл, куда только что втянулась команда Бурилова. Швейцар подобострастно изогнулся, пропуская мимо себя уверенных в себе фашистов, но его никто не удостоил взгляда. Из окна хорошо было видно, как в открытую одним из охранников дверь «линкольна» вползает Бурилов. Ему явно мешал живот и то, что там булькало и варилось после ресторанного обильного обеда. Вместе с вождем уселась охрана, рядом с водителем — Бандо. Остальные люди Бурилова залезли в другие иномарки, стоявшие впереди и позади его «линкольна». Кавалькада тронулась и Карташов, сжав челюсти, смотрел ей вслед, пока последняя машина сопровождения не скрылась из виду…

…После обеда Сергей повез Галину домой. Сначала он не намеревался подниматься с ней на этаж, но когда увидел, как она шла от машины к подъезду, окликнул ее:

— Может, на прощанье попьем чаю?

Был второй тайм полетов на батуте и, между прочим, ничем не хуже, а даже задиристее первого. Они вполне освоились, приладились, ибо каждому из них казалось, что между первым поцелуем и последним мгновением прошла целая жизнь…

…Когда он сел в машину, ощутил вседовлеющее одиночество. Он вспомнил как все было в той, "старой эре", когда он соответствовал месту и времени. Он развернулся и помчался к метро "имени Татаринова".

Тот был на месте. Но прежде чем подойти к нему, помаячил у книжного развала, где по-прежнему хозяйничала симпатичная девушка с замерзшим носом.

Осмотревшись, Карташов подошел к Татарину. Кивнул ему и бросил на культи две пачки "винстона".

— Мне особенно некогда долго говорить, поэтому давай условимся, — Карташов дал ему прикурить, — в один из вечеров я приеду к тебе в подвал и там все обсудим.

— Ты же не знаешь, куда ехать, и я не знаю…

— Пусть тебя это не волнует!

— Но это опасно, — глаза Татарина оживились. — Учти, если застанут, и тебе и мне и всем будет очень плохо. Ты же не забывай, что нас закрывают на замки, а на окнах решетки.

— Я в курсе. Но ты должен сказать мне одну вещь — тебя такая жизнь устраивает или ты… Или ты хочешь что-нибудь изменить?

— Валерка Быстров тоже хотел что-то изменить, но его повесили в туалете. Что ты, лейтенант, предлагаешь?

— Пока ничего не предлагаю. После разведки скажу, но мне этот Освенцим не нравится. Но, если те мудаки, которые вас на точки посадили, вас устраивают, то тогда и говорить не о чем…Так?

Татаринов повертел по сторонам головой.

— Дай мне ствол и тогда посмотрим, кто кого устраивает, а кого не устраивает

— Допустим, я тебе дам ствол, а против кого ты его повернешь?

— Была бы железка, а лоб всегда найдется. Я бы начал с нашего Верховного главнокомандующего, который нас бросил и отдал на растерзание бандитам. Затем я дошел бы до президента фирмы "Голубая лагуна", на которую работают наши шестерки. И конечно, проредил бы всю мразь, посадившую нас в рабство… Нас тут недавно трясли — исчез один из тех, кто нас сюда привозил. Но вчера, сучара, опять появился, и стал в сто раз злее. Может, на курсах каких был…По-моему, употребляет наркоту и бьет, падла, Гарика. У того, как у всех нас, сильные фантомные боли и по ночам страшно мучается, бывает температура, но этот гад все равно таскает его на точку…Просто возненавидел его, а за что — хрен его знает…

Карташов от этих слов аж взвыл.

— Ну, знаешь, Кот, еще одно слово и я сам отхожу тебя по харе. Дожили мужики, мать вашу разэтак!

— А чтобы ты сделал? Ты очень, посмотрю, храбрый! Попал бы в нашу шкуру…

Голова Татаринова упала на грудь и он культей стал вытирать глаза.

Карташов, не прощаясь, развернулся и пошел на стоянку.

В Ангелово он приехал около четырех и застал Брода и Одинца почти в отключке. Они сидели в холле, друг против друга, и мерились силами. Кто у кого пережмет руку. Одинец, увидев Карташова, довольно развязно бросил:

— Мцыри, ты случайно, бутылку не принес?

Брод осоловелым взглядом уставился на вошедшего. Один глаз у него закатился под лоб, хотя голос был твердый и слова произносились членораздельно.

— Это наш Штирлиц…Я ведь знаю, Серго, что ты работаешь на контрразведку? Так или нет? Признание облегчит твою ментовскую душу и утихомирит мою руку. Карташов увидел, как правая рука Брода рюхнулась к висевшей сбоку кобуре и довольно уверенно выудила оттуда «глок». Карташов сделал к нему шаг, но его остановил голос Вениамина.

— Замри, Мцыри, там, где стоишь! Так за сколько штук ты нас с Саней и Николой заложил? А я могу тебя сейчас уложить в деревянный бушлат, и Саня с удовольствием оттаранит тебя в кре-мат-то-рий…Ну как, подходит такой вариант? Однако бурный поток, лившийся из малозубого рта Брода, прервал Одинец. Он незаметным движением выбил из рук шефа пистолет и тот, громыхнув, о стол, свалился на пол…Они завозились, стали бороться и вместе рухнули на ковер. Задели ножку стола, зазвенела посуда, упал стул… В комнату вбежал Николай. Расставив широко ноги, и, держа обеими руками пистолет, выкрикнул:

— Мцыри, мать-перемать, что здесь происходит?

— Коля, все в порядке, — с изрядной одышкой проговорил Брод. Он уже был внизу, под Одинцом. — Я хотел полюбезничать с Мцыри, но Санька мне не разрешает. Покушение на свободу слова…

Николай поднял с пола пистолет и сунул его себе в карман.

— Как дебильные дети, — он снова матерно выругался и вышел во двор.

— Я все равно, Серега, тебе все выскажу! — хрипел Брод. — Во-первых, ты внедрёнка, а во-вторых, подбиваешь клинья к моей Галочке, что вообще ни в какие ворота не лезет…Или я не прав? Санька, ты меня не держи, сейчас буду блевать и я за себя не ручаюсь, могу и на тебя травануть…

Карташов растащил их и усадил на диван.

— Ладно, Серый, с тебя бутылка, — проговорил Одинец, — я практически не позволил оборваться твоей молодой жизни.

— Спасибо, Саня, два ноль в твою пользу…Постараюсь отдать долг…

— Мрази, суки! — кому-то погрозил кулаком Брод. — Я за Таллера набью всем зобы свинцом. Слышь, Мцыри, меня никто не остановит. Даже твоя ФСБ…

Брод поднялся с дивана и, выписывая галсы, пошел в сторону туалета. И вскоре послышались стоны, видимо, страдая от дурноты, он пытался вытащить из себя все, что перед этим он так непотребно в себя напихал.

Карташов отправился к себе в комнату, но когда он был на середине лестницы, услышал голос Одинца:

— Мцыри, черт тебя дери, я дождусь когда-нибудь от тебя бутылки или ты и дальше будешь крутить динамо?

Карташов не ответил. Он чувствовал себя вконец разбитым и потому, добравшись до кровати, рухнул на нее и, наверное, уснул бы мертвецким сном, если бы не заявился Одинец. Ему явно хотелось общаться, тем более тема сама срывалась с языка.

— Так что же ты, Серый, не возразил по существу Броду насчет «внедренки», а? — лихо взбив подушку, спросил Одинец.

— А толку? Во-первых, он пьяный, а во-вторых, если бы он действительно так думал, давно бы мой пепел летал в районе Митинского крематория.

Одинец откинулся на диван, руку — под голову. Глядя на потолок, вновь заговорил:

— Все в твоей версии побега более или менее правдоподобно, за одним исключением… Сколько, ты говоришь, тогда рвануло зеков?

— Девяноста шесть рыл*…Об этом тогда писали все газеты и, в том числе, российские.

— Это еще ни о чем не говорит. Если банда, куда тебя хотели внедрить, стоила таких жертв, то государство может пойти даже на такую дорогостоящую инсценировку. Спонсорами могли стать ФБР, Интерпол…

— Но ты не забывай, что я сидел в Латвии, а не в России.

— Ну и что из того? Между нашими государствами существует договоренность о правовой помощи и, если, предположим, речь идет о крупных партиях наркотиков или торговли редкоземельными металлами, Россия и Латвия вполне могут спеться. Поэтому твои аргументы насчет массового побега, мягко говоря, никакой критики не выдерживают. Хотя сам по себе этот факт выдающийся.

— Элементарный! Пользуясь халатностью охраны, зеки сделали из банного блока подкоп и сбежали. Семнадцать метров длина лаза, восемьдесят сантиметров в диаметре и, как черви по нему…

— Семнадцать метров? Это, считай, семнадцать кубометров земли. А земельку надо куда-то заховать…

— Объясняю, может, тебе когда-нибудь это пригодится. Рядом с баней проходила инженерная траншея, слега прикрытая чем попало. В нее весь извлеченный из тоннеля грунт и спрятали. Был праздник Лиго, охрана перепилась, кругом анархия, никто никого в голову не брал…

— И ты за компанию тоже рванул?

— Сначала и не думал. Один мужик попросил ему помочь, боялся, что на полпути ему станет плохо с сердцем. Собственно, так и случилось: где-то на двенадцатом метре тоннеля он начал загибаться и мне надо было его, как козла на убой, тащить наверх на веревке. Пришлось как следует попотеть.

Одинец внимательно слушал и даже перевернулся со спины на бок, лицом к Карташову.

— Но, несмотря на все заморочки, мы все же увидели свет в конце тоннеля…Вылезли, кругом ночь, звезды, лето…Подкатил джип, мой мужик сел в него и стал махать мне рукой. Зовет с собой… Оглядываюсь — забор с колючей проволокой по гребешку, на фоне звездного неба вышка и у меня появился гигантский соблазн никогда туда больше не возвращаться. Ну махнул я в этом джипе к российской границе. В знак благодарности этот мужик в Москву меня и доставил…

Одинцу, видимо, такой хэппи-энд пришелся по душе. Он закурил и нечто улыбки появилось на его лице.

— Значит, целая рота рванула? — спросил он, однако уже без настороженности. Карташов увидел, как рука Одинца безвольно повисла, сигарета упала на пол. Брови вытянулись в одну линейку, скулы утратили угловатую напряженность. Дыхание стало ровным и глубоким. Он спал.

Сергей поднял с пола сигарету и размял ее в пепельнице. Осторожно уложил руку Одинца на диван и сам отправился спать. Отключился мгновенно и, пройдя череду незапоминающихся снов, попал в былое. В интернат, где они с сестрой Светкой провели шесть лет. Приснился умывальник, с рядом выкрашенных в синий цвет рукомойников, покрытый коричневой краской цементный пол, схваченное проржавевшей решеткой единственное окно. Было холодно, сумеречно и одиноко. И что особенно ярко воскресилось в сонной памяти: он стоит перед рукомойником и тщетно подбрасывает ладошкой его краник, но вода ни в какую не желает литься… Ни в какую…


Загрузка...