Падение "черного берета"

Бой в Рождествено

Однако на похороны Таллера на Ваганьковском кладбище Брод поехал один. Оставив машину на улице Сергея Макеева, вплотную подходящую к кладбищу, он направился к памятнику Высоцкому. Как всегда, возле и за оградой лежали цветы, у некоторых были отрезаны головки, как страховка от кладбищенских воров. Он смотрел на скованного гитарой и чем-то еще неуловимым, возможно, простыней, на которой умер бард, или аллегорической смирительной рубашкой, и думал невеселые думы. Подошедшая к памятнику молодая пара, положила за ограду букет красных гвоздик, после чего зажгла плошку, постояла и удалилась в сторону трамвайных путей.

Брод приехал раньше, еще шло отпевание в часовне, а когда вынесли оттуда гроб с Таллером, он не сразу присоединился к процессии. Он вернулся к машине и вытащил из багажника небольшой венок, в который были вплетены тридцать две розы и сорок белых гвоздик.

Странное дело, в веренице сопровождающих Таллера людей он не увидел ни одного знакомого лица. Правда, когда впереди идущие женщины свернули налево, в узкую аллею, в одной из них он узнал жену Таллера. Рядом с ней, в черном платке, надвинутом на лоб, шла дочь… Уныние исходило от каждого сантиметра кладбищенского пространства.

Замыкал процессию пожилой мужчина, сильно опадающий на одну ногу, он был в темном с серым каракулевым воротником пальто и в довольно поношенной ондатровой шапке. Когда-то, еще в начале их деятельности, этого человека Брод встречал на днях рождения Таллера — это был его отец, давно-давно сменивший семью…

Внезапно перед глазами Брода промелькнуло невыразительное лицо еще довольно молодого, с бегающими глазками субъекта. Внимание привлекали руки, по локоть засунутые в карманы длиннополого пальто, под которым могло притаиться все, что угодно. Черная вязаная шапочка натянута по самые брови, человек шел по параллельной аллее, в другой процессии.

Брод, немного отстав, сошел с дорожки, и, обходя индивидуальные владения мертвецов, подался к забору и вдоль него направился на выход. Он пожалел, что не взял с собой никого из охраны…

К своей машине он подошел не сразу, первой мыслью было — оставить ее на месте, а самому добираться до дому на такси. Отчужденная атмосфера кладбища, серое без надежды небо, напомнили ему о вечности, в которой нет места страхам. Он подошел к «ауди», но открывать центральный замок не спешил — встав на колено, нагнулся и заглянул под днище и, не найдя там ничего подозрительного, нажал на пультик. На мгновение закрыл глаза, ждал взрыва…

Он не стал разогревать движок, а сразу же вырулил из ряда машин и, не разворачиваясь, рванул в сторону Большой Декабрьской улицы, чтобы оттуда выбраться на улицу Красная Пресня.

Однако на повороте ему показалось, что за ним увязался джип, с гроздью фар над лобовым стеклом. Потом он потерял его из виду и, уже будучи в центре, ему опять показалось, что этот джип несется в общем потоке автотранспорта, движущегося параллельно.

Из машины он позвонил Галине и попросил ее приготовить чай с малиной и гренками. Он чувствовал озноб, хотелось внутреннего прогрева.

Через сорок минут он уже поднимался на лифте в квартиру к своей гражданской жене. Однако не радость, не окрыленность от встречи были в тот день его спутниками. Наоборот, чувство обреченности не покидало его, хотя он и не смог бы назвать сторону света, откуда исходила опасность…

В прихожей пахло ванилью — Галина что-то пекла. В ванне, куда он зашел помыть руки, стояли ароматические шампунные запахи. Они ему показались неуместными и на мгновение у него перехватило дыхание.

Чай был горячий и крепкий. В комнатах тихо, тепло — комфортно. И постепенно нервы у Брода стали оттаивать и он, покурив, почувствовал приятную примятость кресла и полную безопасность.

Они пили чай, хрумкали гренки, печенье с корицей и вели обычный, застольный разговор. Он рассказал ей о посещении кладбища, однако ни словом не обмолвился о похоронах Таллера. Он подумал, что надо будет позвонить его жене и как-то объяснить свое отсутствие на церемонии похорон. Но пока не до этого, его занимали гораздо более серьезные проблемы.

— Если вдруг… Да мало ли что в жизни случается, — Брод интонацией голоса пытался придать словам особую значимость, — живем в такое время, когда ни в чем нет уверенности… У меня в шкафу, в кейсе, лежат для тебя деньги и кое-какая бижутерия. Золотая, естественно… На первые десять лет жизни тебе хватит не только на хлеб с маслом, но и на бензин для машины.

— Ты что, помирать собрался? — Галина запахнула халатик и мило улыбнулась. Впрочем, это ей не трудно… — А что ты своей жене оставишь?

— Не ей, а своим детям — всю недвижимость… А ты с такими деньгами можешь выйти замуж…хотя бы за того же Мцыри…

Женщина попыталась что-то возразить, но Брод махнул рукой.

— Перестань, я же не слепой! Он мне тоже нравится, хотя связывать с ним жизнь рискованно — слишком критично парень относится к жизни.

— Что еще скажешь? — Галина была явно смущена и не знала, как выйти из щекотливого положения.

— Куда уж дальше? Ты должна решить: или остаешься со мной, или уходишь с ним. Пока я живой, вертеть тебе задницей на два фронта я не позволю. Решай…

Она что-то возразила. Он промолчал. Затем начался довольно беспредметный разговор и, возможно, так бы оно и продолжалось еще долго, если бы не раздался дверной звонок. Брод взглянул на сожительницу, а та лишь пожала плечами — мол, ко мне приходить некому.

Брод поднялся и пошел к двери. Разные мысли роились у него в голове. Он взглянул в глазок, но кроме сегмента лестничных перил и дверей напротив, ничего не увидел. И тем не менее, по привычке, он сместился от центра двери к косяку, убрав свои телеса из дверного прямоугольника.

Из комнаты показалась Галина. Остановилась на пороге прихожей и, глядя на дверь, спросила: "Кто там?" Ох, какой несвоевременный вопрос! Впрочем, все бессильны перед роковыми стечениями обстоятельств.

Она, видимо, хотела еще что-то изречь, но в этот момент внутренняя сторона двери мелко запузырилась, на глазах стала превращаться в решето. Брод, взвыв диким зверем, сделал рукой отметающее движение, давая Галине понять, чтобы она убралась с линии огня. Но было поздно: женщина растерялась, замерла напуганным ребенком и в настороженной позе, еще не понимая, что пришла ее смерть, силилась улыбнуться. Вторая очередь еще раз прошила дверь, разметывая по прихожей отщепки и еще раз достав податливое женское тело. На синем халатике, словно раздавленная журавина, выпятилось кровавое пятно. Неведомая сила адски встряхнула ее и бросила на недавно до блеска надраенный паркет.

В прихожей всплыли запахи пороха и теплой крови. Брод кинулся к Галине и сдуру, в слепой нервотрепке, начал ее трясти за плечи, будить, не соображая, что она уже в запредельном мире. Не докричишься, как не ори, как не ломай в безумном скрежете зубы…

Он отчетливо услышал нарастание оборотов автомобильного движка. Опустив голову Галины на пол, Брод рванулся к окну. Большой темный джип с зачехленной сзади запаской, и гроздью на фар, уходил от дома. Одной рукой Брод рванул на себя раму, другой — из кобуры «глок»… Уже прицелился, беря на опережение, как вдруг ехавший навстречу джипу автофургон заслонил цель и он понял — те, кто убили Галину, стали для него недосягаемыми. В отчаянии он изо всей силы саданул рукояткой пистолета по подоконнику, что, впрочем, не облегчило его душу…

В холодильнике он нашел непочатую бутылку коньяка и, сорвав с горлышка пробку- жестянку, жадно приложился к бутылке. Затем он надел пальто, сорвал со стены большой календарь-плакат и вышел на лестничную площадку. Вся дверь была в пороховой гари, он понял — стрельба велась в упор… Закрыв календарем изрешеченную пулями дверь, собрав валявшиеся на площадке и ступенях лестницы стреляные гильзы, бегом устремился вниз. Когда подбежал к своей машине, его словно ударило током — не подходить, опасно…

В Ангелово добирался на такси. Но когда он въезжал в Рождествено, в районе пекарни заметил тот же джип, припарковавшийся у коммерческого киоска. Брод попросил таксиста свернуть в ближайший проулок и через пять минут был возле своего дома.

Первым его увидел Николай. На Броде не было лица — маска мертвеца с безжизненным, блуждающим взглядом.

— Галина… Хотели меня, достали ее, — Брод тяжело стал подниматься на крыльцо. Николай молча шел сзади. Он не знал как реагировать, он чувствовал свою вину, потому что не настоял, чтобы Брода сопровождала охрана.

В холле Одинец с Карташовым на диване играли в нарды. Брод упал в кресло. Он ощущал, как все кругом дичает и теряет смысл, и он больше никогда не услышит здесь дробь ее каблучков. Он молча плакал…

— Мцыри, — обратился Брод к Карташову, — лучше бы ты меня на вокзале не спасал… Карташов поднял от доски голову.

— Что, Веня, стряслось? — спросил он. Подошел Николай. Вместо Брода ответил:

— Застрелили Галину… Принесите кто-нибудь водки…

Одинец сбегал наверх и вернулся с двумя бутылками. Налил полные фужеры.

— Этого не может быть… — еле ворочая языком, вымолвил Карташов.

Его начал бить озноб, все вокруг стало нехорошо вращаться. Еще немного и он потерял бы сознание, если бы не глубокая затяжка сигаретой, а затем — фужер водки. Он пересел в кресло и подавленно ждал, что еще скажет Брод. А тот молчал. И в этом молчании был весь ужас утраты.

— Надо сейчас… сегодня выяснить — кто? И сразу же мочить без возврата, — сказал стоявший позади Брода Николай.

Карташов поднялся и вышел во двор. И не стал бороться с охватившими его чувствами: слезы непроизвольно текли по его обветренным щекам, унося в светлых каплях крохотную, но бесценную толику его жизни.

Брод, оправившись от первого удара, увидев Карташова, сказал:

— Сегодня с Саней привезите ее сюда. Похороним по-человечески, на нашем кладбище. А тех носков, которые ее убили, зажарим в печке, живьем…

— Но с Галиной могут возникнуть проблемы, — заметил Николай. — Ее могут хватиться ее родственники, в конце концов, есть же у нее какие-то друзья, знакомые…

— Но и полицию мы не можем привлекать, — ответил Брод. — Ты же не хуже меня знаешь, что после смерти Таллера следователь нас с тобой допрашивал…Я не думаю, что еще один труп, нафаршированный свинцом, не заставит их как следует это дело раскрутить…

— Так-то оно так, — засомневался охранник.

— Перестань, Никола! — воскликнул Брод. — Галина не москвичка, всего полгода как приехала из Калининграда. Детей у нее нет, родители живут где-то в Беларуси, бывший муж — алкаш, ему не до нее…

— В жизни всякое бывает… — поддержал Николая Одинец. — Свидетельство о смерти все равно нужно…

— А то я этого не знаю! — вспылил Брод. — У Блузмана свой эксперт, все будет оформлено, как надо. Конечно, ее можно было бы объявить без вести пропавшей, но для меня этот вариант не подходит. Поэтому все должно быть оформлено по всем правилам, — Брод сжал кулаки, лицо исказилось и он вышел из холла.

— Я его прекрасно понимаю, — сказал Николай, — когда я получил первый срок…А я только-только женился, тоже от души страдал.

Брод вернулся и все увидели, что он вполне владеет собой. Налил в бокал водки и без пауз выпил. Посидел, подымил сигаретой.

— Эта банда рядом, — сказал Брод, — когда я возвращался из центра, видел их джип… в Рождествено.

— Так какого же хрена, ты молчишь, Веня?! — взревел медведем Николай. — Эти слепни никуда не улетят, пока не напьются нашей крови… Или пока мы их не прихлопнем самих.

— Может, скажешь — как?

— Сегодня… нет, прямо сейчас надо провести разведку. Я с Одинцом поеду до

Рождествено и там улицу за улицей как следует прошерстим.

— Сделаем зачистку, — подытожил Одинец.

— Даю ориентиры: пекарня находится на 1-й Муравской улице, — сказал Брод. — У этого джипа сзади запасное колесо в черном чехле, на котором написано слово «Форд». Естественно, по-английски, и буква «д» забрызгана грязью… Не считывается…Наверху — четыре или пять фар…Что еще вам надо?

— Разберемся! — Одинец поднялся с дивана, показывая, что готов к работе.

— Возьми, Никола, ключи от моей «ауди», я ее оставил у дома, где живет…где жила Галина… — Брод кинул охраннику ключи и тот на лету поймал их. — Только не забудьте заглянуть под днище…

Когда за Николаем и Одинцом закрылась дверь, Брод, обращаясь к Карташову, с тоской в голосе проговорил:

— Веришь ли, Мцыри, если можно было бы все, как будильник, открутить назад, я бы прожил совсем другую жизнь…

— Легко сказать — другую…

— Да, я понимаю, что это фантазии…Давай, Серго, помянем ее…Ты ведь ее тоже любил? — неожиданно не то утвердил, не то спросил Брод. — Впрочем, можешь не отвечать, это теперь не имеет значения, — он налил в оба фужера водки и один из них подвинул к Карташову.

— Может, Веня, нам пока не пить, подождем ребят? Не исключено, что придется выезжать на разборку…

Но Брод выпил. Только хмель был в состоянии, хоть на время осадить его горе.

— Если мы с тобой не сумели ее сберечь, то мы обязаны, хотя бы за нее отомстить, — сказал Брод и Карташов не стал против этого возражать. — Если, дай Бог, мы до них доберемся, я запихну их вонючий ливер в глотку Фоккера. Пусть, мразь, подавится и не коптит небо…

Брод заснул прямо в кресле. Сигарета выпала из его пальцев. Карташов поднял ее и стал докуривать.

Одинец с Николаем возвратились засветло.

— Мцыри, — обратился охранник к Карташову, — иди найди Валентина и принесите сюда бронежилеты. Впрочем, подожди, пойдем вместе, заодно подберем стволы. Брод при этих словах открыл глаза, но когда увидел Николая, стряхнул с себя оцепенение. Закурил.

— Как съездили? — спросил он.

— Кодла действительно здесь, — только и сказал Николай. Сделав свою коронную паузу, изрек: — Сделаем так…Ты, Веня, садишься в свою "ауди"…кстати, ты ее забыл закрыть… Так вот, ты садишься в машину и демонстративно направляешься в Рождествено. Можешь даже зайти там в магазин-другой, помозолить глаза. Валентин укроется в багажнике, а я лягу на заднее сиденье. Пусть думают, что ты один… Вперед вышлем Мцыри с Саней, но не на «шевроле», его они, возможно, уже имеют в виду…

— Мы с Мцыри поедем на моей "девятке", — сказал Одинец.

— Логично, — утвердил Николай. — Саня, вы с Мцыри доберетесь до 1-й Муравской и где-то в районе дома? 8 припаркуетесь. Вы будете видеть их и нас тоже. Посмотрим, как они будут реагировать.

— Да ради Бога, дайте мне АКС и пару гранат, я сам их распушу! — психанул Брод. В нем играли дрожжи. — Пока мы тут собираемся, они испарятся.

— Нам не надо было ездить за твоей машиной, — возразил Николай. — Потеряно много времени…

— Они никуда не денутся, — сказал Одинец. — За ними контрольный выстрел в твою, Веня, голову и пока они этого не сделают, будут торчать здесь…

— Меня тошнит от того, что они своим присутствием поганят воздух, — Брод обвел затуманенным взглядом помещение.

— Не поддавайся гневу, — рассудительно сказал Николай, — гнев очень плохой советчик.

— Зато прекрасный допинг, — Брод поднялся и пошел на выход.

Первыми на «девятке» выехали Карташов с Одинцом. Только что прошел мокрый снег и дорога была неважная. Они начали со 2-й Муравской и вскоре выехали на перекресток, откуда спустились на 1-ю Муравскую улицу. Джип они заметили не сразу — он стоял за киоском, вплотную к тротуару. Проехав мимо него, «девятка» завернула на заснеженную площадку, примыкающую к зданию почты. Между ними и «джипом» находились покосившиеся, с порванной сеткой, футбольные ворота. Впрочем, это одряхлевшее сооружение не мешало им держать в поле зрения часть улицы и припарковавшийся на ней джип.

"Ауди" с Бродом появилась с противоположной стороны — он двигался навстречу джипу. В метрах пятидесяти от него машина Брода остановилась, а сам он направился в аптеку.

— Веня, здорово рискует, — сказал Одинец.

— Не совсем, не то расстояние, чтобы достать его из пистолета.

— А кто тебе сказал, что они будут его убивать из пистолета? Я больше чем уверен, что у них там и пара гранатометов наготове.

— Но ты не забывай, что наш Коля тоже не лыком шит…Смотри, дверца джипа, кажись, открывается…

Одинец кивнул — мол, вижу, жду, что будет дальше. А в это время, вышедший из аптеки Брод, сел в машину и, развернувшись на площадке, направился вниз по 1-й Муравской. Тут же с места тронулся джип и утюгом пополз следом за "ауди".

— Потихоньку и ты трогай, — Одинец вытащил из-под полы «узи» и положил внизу, рядом с кроссовками. Они проехали почти по всему Рождествено и свернули на Кольцевую дорогу. Машин на ней было много и среди них пытался затереться джип. За ним, сохраняя дистанцию, ехала «девятка». С Кольцевой они съехали на Пятницкое шоссе и еще раз повернули на Митинскую улицу. Брод своих преследователей умело завлекал в ловушку. И они в нее угодили.

Джип, обогнав Брода, резко тормознул. Но это был маневр для новичков. Очевидно, те, кто находились в джипе, полагали, что как только «ауди» к ним приблизится, они распахнут все двери и начнется свинцовый полив. Однако все получилось не так. «Ауди» действительно приблизилась к джипу, но тормозить, тем более, останавливаться не стала: Брод дал по газам и съехал с дороги на ровный пустырь, шедший рядом с дорогой. И в этот момент с Пятницкого шоссе, на пустырь, тоже въехала «девятка» и направилась в сторону джипа.

— Мцыри, резко кидай вправо и подставь им задок…

Однако было скользко и машину повело. Инерция поволокла ее по раскисшей земле вниз. Когда двери джипа открылись, и из них начали стрелять, Одинец мгновенно оказался вне машины и полоснул по джипу точечной очередью. С другой стороны девятки стрелял Карташов.

И тут они увидели неповторимый рисунок схлестнувшихся автоматных трасс: из багажника «ауди» стрелял Валентин, его поддерживали выскочившие из машины Николай с Бродом. Брод, стреляя из «глока», обойму из семнадцати патронов израсходовал мгновенно. Но все уже было кончено: вряд ли те, кто был в джипе успели осознать тот факт, что попали в элементарную западню, из которой только один выход — в царствие небесное. Примерно, с шестидесяти метров джип буквально был растерзан сотней пуль, посланных в его сторону…Однако это еще был не конец. Из дверей джипа сначала выскочил один человек, за ним еще двое…В течение трех минут все было кончено. Карташов с Одинцом, приблизившись к изрешеченной машине, увидели, как с подножки стекает кровь. У водителя вся правая сторона лица была снесена. У того, кто первым вышел из машины, не было на кожаной куртке живого места — словно кто-то старательно прожег ее сигаретой. Двое других, отвалившихся к кузову, также были нафаршированы пулями.

— Доигрались, мрази! — тихо сказал Николай и сплюнул. — Валя, проверь их карманы, меня интересуют документы.

Брод подошел к водителю, склонившему на баранку забрызганное кровью лицо, и откинул убитого на спинку сиденья. Приставил к его виску пистолет. Карташов, видевший это, зажмурил глаза. Ждал выстрела. Однако Брод опустил ствол…

— Отрываемся! — сказал он Николаю и пошел к своей машине. — Мы тут и так целую вечность возимся… Бросайте стволы, возвращаемся…

Валентин, скинув на землю автомат, захлопнул багажник.

— Отрываемся! — повторил Брод и, не снимая с рук перчаток, уселся за руль. Объехав стороной Новое Тушино, они по улице Барышихи вернулись в Ангелов переулок.

Среди изъятых у бандитов паспортов был один на имя Артура Фикусова. Фикса. Жителя Латвии. Вся лицевая сторона документа была залита кровью.

Одинец, Карташов и Валентин принялись заметать следы: сняли с протекторов специальную замазку, меняющую их рисунок, помыли машины, а перчатки, в которых держали оружие, и обувь бросили в разожженный котелок и сожгли. Последнее, что они сделали — тщательно вымыли пол в гараже и подмели двор. На их счастье, ни одна пуля не угодила в «ауди» и лишь немного досталось «девятке»: на правом переднем крыле виднелась узкая, словно лезвие, царапина. Ее тут же загрунтовал и подкрасил Валентин. Чтобы устранить пороховые запахи, смыть следы гари с лица, они по очереди сходили в душ.

Потом они принялись снимать стресс. Кто как умел. Николай спустился в подвальное помещение, где находились тренажеры, Брод с Валентином пили пиво вперемежку с водкой, Одинец с Карташовым у себя в комнате поглощали «Столичную» и играли в буру. Карташов бы рассеян и чаще проигрывал. Возле Одинца выросла порядочная пачка российских ассигнаций…

Настроение в доме царило аховое — пожалуй, все, кроме Николая, остро ощущали избыток пространства, который вдруг возник после гибели Галины.

Поздним вечером, когда город погрузился в декабрьскую мглу, Карташов с Одинцом поехали за телом Галины. Сергей боялся этой встречи, однако Одинец был озабочен другим — безопасностью. Они решили не подъезжать близко к дому: оставив машину за соседней девятиэтажкой, дальше они пошли пешком. Шли осмотрительно, вдоль стен зданий и, обогнув угол очередного дома, вошли в подъезд. Оба лифта — пассажирский и грузовой — еще работали. Когда поднялись на этаж, и увидели на дверях календарь, Одинец сказал:

— Стреляли, конечно, из автомата с глушителем, иначе весь дом об этом знал бы… Они вошли в квартиру — их поразила удушливая атмосфера. В кухне и прихожей горел свет — видимо, в спешке Брод забыл его выключить.

Галина лежала в двух метрах от входной двери. Голова ее немного повернута вбок, одна рука вытянута вдоль туловища, вторая — поднята, словно пыталась поправить волосы.

Карташов не в силах был на нее смотреть, он вышел на кухню и взял со стола недопитую Бродом бутылку коньяка. Выпил и занял рот сигаретой.

— У нее четыре ранения и все смертельные, — сказал Одинец. — Одна пуля угодила прямо в сердце и три в животе…

Они завернули ее в тонкое шелковое покрывало, на котором еще недавно Карташов с Галиной предавались любви…

Труп женщины упаковали в большой картонный ящик, который они нашли на антресолях, где он лежал в сложенном виде. Однако самое трудное было впереди: в любую минуту их могли увидеть соседи или просто случайные люди. И когда этого не произошло, Одинец облегченно вздохнул. Карташов по-прежнему находился в ступоре и вряд ли в те минуты хоть что-нибудь могло его напугать.

Коробку с телом Галины они занесли за угол дома, куда через минуту подъехал Одинец. Они погрузили ее на заднее сиденье и когда они это делали, у Карташова перед глазами закачалась земля, в глазах стало темно, руки ощутили предательскую дрожь…

…Ветер колыхнул зацепившийся за водосточный желоб засохший лист, тот издал противный, скрежещущий звук, и подхваченный порывом ветра, улетел в сумеречное пространство забытого Богом микрорайона…