Палачи

Глава 7

Около полудня мы причалили в живописной маленькой гавани - Олесунне. Среди толпившейся на пристани публики я углядел знакомую худощавую фигуру в джинсах и куртке-ветровке. Пришлось отправиться вниз, в каюту. Диана Лоуренс возлежала на разобранной постели, когда я постучался и ступил через порог.

- Тебе же ведено: револьвер постоянно держать под рукой! - упрекнул я.

- А он и лежит под рукой. Зачем выставлять оружие напоказ? Явится горничная, всполошится...

Вытянув руку из-под складок одеяла, Диана показала мне курносого тридцативосьмикалиберного зверя.

- Второй номер до сих пор не показывается? - полюбопытствовала она. - Тот, который накануне сбежал с корабля?

Я кивнул:

- Показывается. Во всей красе. И долг исполняет весьма прилежно, каков бы его долг ни был. По карте судя, мальчику привелось повертеть баранкой до седьмого пота, огибая уймищу фьордов; а к тому же паромов дожидаться - кое-где без переправы не обойтись, хоть плачь... Но, возможно, у него наличествует приятель, а у приятеля имеется быстроходный катер или частный вертолет.

- Один прибыл?

- Насколько можно судить; но это ничего не значит. Если привел подкрепление, держит его поодаль, в глубоком тылу.

- Что будем делать?

Я огляделся. Требовалась - почти наверняка потребуется - простая вещица: полотенце. Искомое обнаружилось тотчас. Влажное, белое, брошенное на закраину умывальной раковины в углу.

Свернув полотенце, я затолкал его в карман плаща.

- Приказываю: не делать ничего. Не покидать каюты. Коль скоро парень увидит незнакомую физиономию и сведет концы с концами, его придется убивать - иначе все выложит Эльфенбейнам. Не высовывать носа! Тогда я сумею избавиться от супостата, не причиняя местным блюстителям порядка ненужных забот. Норвежцы - хорошие ребята, незачем подбрасывать им ненужные трупы.

Диана заколебалась.

- Но ведь... опасно же, Мэтт! В живых его оставлять опасно, понимаешь?

Я поглядел на девушку весьма пристально. В зеленых глазах Дианы опять мерцали странные искорки.

Самая страшная порода двуногих! Особи, с детства одураченные палаческой сказкой о том, что миролюбивое слюнтяйство искони заложено в человеческой натуре, а любое насилие - противоестественное и омерзительное отклонение от правила. Едва лишь эти субъекты осознают, насколько их одурачили - они либо начинают пить горькую, либо лечатся у психоаналитиков, либо ударяются в противоположные лживой сказке, действительно ужасные крайности, да такие, что уважающая себя тигровая акула - и та побрезгует водить с подобными чудищами знакомство.

- Кровожадная тварь, - ухмыльнулся я.

- Нет, - парировала Диана. - Просто рассудительная.

- Возможно, - согласился я. - С какой колокольни судить... Впрочем, не думаю, что убийство осуществимо с бухты-барахты, средь бела дня, безо всякой предварительной, так сказать, подготовки.

Пожав плечами, Диана сказала:

- Пожалуй, ты прав, дорогой. Мой собственный опыт в подобных делах невелик. Ничтожен. Двадцать четыре часа начальной практики - вот и все. Но...

Диана запнулась.

- Но?..

- Пожалуйста, будь справедлив, - попросила девица спокойным голосом. - Если бы я числилась профессиональным агентом, ты не смотрел бы на меня, как на взбесившегося вурдалака в юбке лишь потому, что смею заметить: некий субъект представляет серьезную угрозу, от которой лучше всего избавиться раз и навсегда.

Несколько мгновений миновало в безмолвии. Диана изрекла сущую правду. Я вздохнул:

- Прошу простить, сударыня. Вы не кровожадная тварь, мисс Лоуренс... А посему продолжайте цепляться за револьверную рукоять и никого - повторяю, никого, кроме меня либо Хэнка Приста - что почти невероятно - в каюту не впускайте... Дело мне предстоит небыстрое; наберись терпения, и ни в коем случае не вздумай шляться по кораблю. Вернусь, как только смогу.

Сходни уже опускали, когда я выбрался на верхотуру - виноват, на палубу. Преподобного Эльфенбейна и его хорошенькой дочери поблизости не обнаруживалось. Визитер, с товарищем которого я столь невежливо поступил накануне, по-прежнему ошивался посреди причала, меж встречающих и провожающих, обремененный своим ядовито-красным рюкзаком. Прежде несли проследовать на борт, полагалось уступить дорогу спускающимся с корабля пассажирам.

А одним из них был М. Хелм, эсквайр.

Олесунн - весьма колоритный городок, приклеившийся к отрогам над наполовину затопленной морем долиной. Обставшие фьорд горные склоны поросли чахлыми вечнозелеными деревьями, отчаянно боровшимися за существование в этих неприютных краях. Пристань была довольно длинной, а на дальней оконечности ее виднелись штабели ящиков, ожидавших погрузки. Я торопливо изучил окрестности, шагая по трапу вместе с прочими. Требовалось укромное, скрытое от любопытных взоров местечко.

Мы с парнем столкнулись лицом к лицу, и настала пора действовать. Основу для действий заложили отнюдь не плохую. Моя смертоносная, как изволил выразиться Мак, репутация, по-видимому, предшествовала мне весьма впечатляюще. Следовало играть на этом и снимать с положения всевозможные сливки.

Парень, разумеется, притворился, будто не узнает меня. Еще бы... Просто окинул очередного путешественника рассеянным взором, опять устремил глаза на судно, точно поджидал кого-то. Пожалуй, и впрямь поджидал - непосредственного начальника, чтобы доложить о выполненном задании - свойство коего оставалось для меня загадкой.

- Наn kommer Inte, - уведомил я жизнерадостно, уставясь на парня в упор. - Не придет. Никогда. Наn kommer alldrig.

Говорил я по-шведски, не по-норвежски; да еще и сомневался, в должном ли состоянии обретается иностранный язык, много лет хранившийся на задворках памяти безо всякой ощутимой пользы. Но парень понял. Воззрился на меня, опустил рюкзак наземь.

Он был светловолосым, подобно покойному напарнику. Но гляделся куда приличней, ибо ни краснорожим, ни тяжеловесным, ни разбойно дерзким не был. Довольно славный, умеренно высокий малый, с умеренно развитой мускулатурой на умеренно крепком скандинавском костяке. Из парня получился бы прекрасный лыжный инструктор, какими их показывают на экране: тонкий, подтянутый, любезно поясняющий рыхлым старым бабищам, что ноги нужно чуток согнуть, а палками работать одновременно.

Вокруг сновали пассажиры и грузчики, но существенных помех не отмечалось.

Облизнув губы, парень снова покосился в сторону корабля.

- Бьерн?.. - осведомился он и осекся.

- А-а-а... Бьерн. Это значит "медведь", верно? Сообщаю: белобрысый медведь окончательно сделался белым и решил поплавать. Где-то там, в открытом море. Наn simmar darute nagonstans. Впрочем, уже, пожалуй, наплавался... Ты меня понимаешь, сынок?

- Понимаю, - отозвался парень. - И говорю по-шведски, а также по-английски. Немного...

- Оч-чень хорошо, - процедил я, придерживаясь нужной роли, напуская на себя наглый, вызывающий, самоуверенный вид. - Он, видишь ли, ошибся. И весьма серьезно. По-хамски обошелся с моей приятельницей, а так поступать не годится. Надобно блюсти приличия, уважать женщин - согласен, сынок?

- Пожалуйста, прекратите звать меня "сынком", господин Хелм... Да, я конечно же знаю ваше имя. Разрешите представиться: Эрлан Торстенсен. А рассказу о Бьерне дозвольте не поверить. Он исключительно сильный и опытный...

- Раскрой глаза, Эрлан Торстенсен, - посоветовал я. - Признаешь пистолетик?

Из-под полы показав норвежцу трофейную "Ламу", я проворно спрятал ее подальше от греха и окружающих.

- Думаешь, Бьерн полюбил меня с первой встречи настолько, что сделал подобный подарок? Если думаешь, ты глупее, чем думал я. Игрушку привелось отнять, а владельца вышвырнуть за борт во время шторма. Чтоб не размахивал стволами заграничной выделки... Теперь сообрази-ка: что я намерен учинить с тобою?

Опять облизнув губы, парень промолвил:

- Я не пуглив, господин Хелм.

Не веря ушам, я вытаращился на Торстенсена. Потом начал искренне и безудержно хохотать. Шествовавшая мимо парочка юных девиц подарила меня любопытными взглядами. А Эрлана Торстенсена - весьма любопытными и куда более пристальными. Норвежец был действительно красив - и отменно забавен, ибо пыжился, уверяя, будто не боится. Точно это имело наималейшее значение! Вернее, имело: цель затеи в том и заключалась - нагнать на парня страху; но я в толк не возьму, зачем прилюдно похваляться своей отвагой - словно мир и без этого не кишит героями, как дворняжка блохами.

- Пойдем-ка, - предложил я. Торстенсен заколебался. Я нетерпеливо повторил:

- Живее! Хватай рюкзачишко и следуй за дядей! Вон туда, к симпатичным стопкам хорошеньких детских кубиков...

Впору было вздохнуть с облегчением, затащив Эрлана Торстенсена в нужное место, но это шло бы полностью вразрез моей роли: несокрушимый, дерзкий сверхчеловек ничего иного, кроме беспрекословного повиновения и ждать не мог. Но вам сообщаю: противник, настолько глупый, чтобы толковать о собственной боязни либо, подобно Эрлану, похваляться отсутствием оной, способен отколоть любую штуку - даже когда в поясницу нацелено спрятанное пистолетное дуло. Я весьма опасался дурацкой выходки, однако норвежец оказался осторожен.

- Прекрасно, - сообщил я. - Можешь поставить рюкзак.

Мы очутились в узком, длинном промежутке между рядами высоко уложенных ящиков. Ни с причала, ни с корабельного борта никто не мог бы созерцать нашей оживленной беседы.

- Поговорим, как разумные люди, - предложил я._ Во-первых, прошу поверить слову: Бьерн погиб. Сомневаешься - отыщи мисс Эльфенбейн, получишь полное подтверждение... Бьерн явил непомерную прыть, и чересчур уж усердно пытался доказать собственную силу и храбрость. Наверно, привык лупить беззащитных женщин: забыл, что иногда и сдачи можно схлопотать - немалой. Веришь или нет?

Норвежец медленно кивнул.

- У вас пистолет Бьерна... Верю...

- Извини, если отнял у тебя закадычного друга.

- Мы друзьями не числились. Велели работать на пару с Бьерном - работал; но субъект был неприятный, грубый, вульгарный. Хотя и толковый агент, ничего не скажу. Можно было многому поучиться...

- Вот и чудно, - произнес я. - Значит, личной обиды и вражды не наличествует.

Эрлан помотал головой.

- Слушай внимательно. От Бьерна ты уже ничему никогда не научишься. От меня же сможешь набраться немало полезного. Например, узнаешь, как уцелеть. Или как сыграть в ящик. Сам решай, Эрлан Торстенсен. Встречу еще раз - уложу. Безо всякого предупреждения. Посему, постарайся не попадаться на глаза. Отныне и вовек.

Пристально рассматривая меня, Торстенсен безмолвствовал. Неподалеку высилась могучая лебедка, но двигатель пока не запускали. Царила относительная тишина, стрелять не дозволявшая. Надлежало просто разговаривать и грозить вовсю.

Так я и сделал.

- Хочешь выжить, Эрлан - бери ноги в руки и опрометью лети подальше, где не столкнешься со мною даже случайно. Случайно ли, намеренно ли столкнешься - где бы то ни было, запомни! - убью без промедления. Только не думай, что я запугиваю - ради собственного блага не думай. На улице, в переполненном театре, в автобусе, трамвае, поезде - где угодно: я убью тебя. Увижу твое лицо - выстрелю, а стреляю весьма недурно. Быть может, меня поймают и в тюрьму определят, но тебе легче не сделается. Уяснил?

- Вы либо спятили, - ответил парень, - либо...

- Не усомнись, о юный и нежный отрок, - вызывающе оскалился я. - Извергни всяческое недоверие вон из башки. Не то в ней, родимой, возникнут аккуратное входное отверстие и весьма неопрятное выходное... Мы долго толковали о тебе: я и миссис Барт. Мадлен, говоря мягко, недолюбливает парней, лупящих ее по затылку и сбрасывающих прямиком в соленую, довольно глубокую воду. Просила кой-кого пристукнуть. Цитирую: "Волкодава ты утопил, Хелм, однако не вредно и щенку свернуть шею - дабы я успокоилась". Конец цитаты. Мадлен - весьма злопамятная и мстительная особа, Торстенсен, хоть и кажется изнеженной рохлей. Мне стоило некоторого труда тебя выгородить. Не из человеколюбия, конечно, а лишь потому, что время неудобное и место негожее. Без нужды связываться с норвежской полицией навряд ли стоит. Поэтому даю шанс - один-единственный шанс! Объявишься снова - повторяю: где бы то ни было! - на свете станет меньше одним Торстенсеном.

Я сощурился. Повелительно махнул рукой.

- Лекция окончена. Забирай рюкзак и проваливай. Быстро-быстро, и далеко-далеко.

Норвежец помедлил, потом неохотно склонился, ухватил дорожный мешок за лямку и двинулся прочь.

Наконец-то заскрежетала портовая лебедка, зарокотала могучим мотором. Чрезвычайно кстати... Я кривился, понимая: большая часть воинственных угроз пропала вотще и втуне. Запугивать хорошо полных молокососов. Иногда удается нагнать страху и на серьезных людей, но только если вы настоящий, девяносто шестой пробы гангстер с надлежаще бандитской харей. Впрочем, гангстеры все же связываются с другой публикой. А наши противники не шибко внемлют свирепому рыку, и произвести на них истинное впечатление можно лишь застрелив наповал.

Я выхватил пистолет, проворно обмотал припрятанным в кармане влажным полотенцем, позаимствованным из Дианиной каюты.

- Эрлан!

Норвежец услыхал, невзирая на грохот и шум. Три быстрых шага избавили бы его от любой опасности, но юные норвежские герои не улепетывают. Задержавшись, белобрысый потомок викингов хладнокровно вперил в меня бестрепетный взор. Я выстрелил.

Пуля ударила в картонный ящик рядом с Торстенсеновским ухом. Непроизвольно подпрыгнув, Эрлан овладел собою и застыл. Я лениво приблизился.

- Запомни: в любое время. В любом месте. И в точности как сейчас, но прицелюсь на полтора фута правее... Встретимся опять - будешь покойником.

По-волчьи оскалившись, я завершил наставление:

- Считаем доказательство представленным. А теперь, сынишка, брысь. Брысь!

В Европе относятся к револьверам и пистолетам куда почтительнее, чем у нас. Торстенсена проняло-таки. Синие глаза округлились. На лице изобразилась долгожданная робость. Фу-у... Кажется, убедил. Парень удостоверился: Хелм разрядил пистолет в оживленном порту, средь бела дня - и ничего с Хелмом не сделали, наверняка ничего и не сделают.

Лебедка орудовала напропалую, рычала, поскрипывала; грохотали передвигаемые ящики. По набережной проносились автомашины. За штабелями громко переговаривались грузчики, обрывки поглощаемых шумом фраз долетали до нашего слуха.

А выпущенная пуля - смертоносная, покрытая никелевой оболочкой, известная в Скандинавии как девятимиллиметровая Kurz, или "короткая" - внушительно пролетела на расстоянии считанных дюймов...

Опомнившись, Торстенсен перекинул рюкзак через плечо и зашагал с похвальной прытью. Свернув за угол, пустился бегом - только подметки застучали.

Вынимая из механизма обгорелые махровые обрывки, я почуял движение сзади и развернулся. Затолкал пистолет в карман, однако рукояти не выпустил.

- Стыдиться впору, Мэтт! Младенцев запугивать - не велика заслуга, - изрек объявившийся Денисон.

- Здорово, Люк, - откликнулся я.