Пангоды

АЭРОПОРТ «МЕДВЕЖЬЕ»

Телефон зазвонил противно, как будильник. Игорь приблизил к глазам свои «командирские». Полвторого.

— Я ваш аэропорт закрываю! — кричал из трубки инспектор по безопасности полетов. — Вы еще спрашиваете «почему»! Партизанщину развели, понимаешь. Что у вас на боковой полосе безопасности?!..

Игорь дождался конца монолога и нажал на рычаги, телефон недовольно звякнул. Посмотрел на спящих жену и сынишку. Медленно оделся, не характерной для него неспешностью выдерживая паузу, достаточную, по его предположению, чтобы инспектор отошел от телефона дежурного диспетчера. Зашел на кухню, плотно прикрыл за собой дверь и позвонил с параллельного.

Выслушал доклад. Итак, пилот-инспектор прибыл из Тюмени на своем самолете АН-12. По его словам, еще с воздуха заметил «это невиданное безобразие». Ничего больше проверять не стал, сразу сделал запись в «Журнале запрещения и возобновления полетов»: «Полеты в аэропорту „Медвежье“ воздушным судам первого и второго класса запрещаю, ввиду того, что по боковой полосе безопасности осуществляется движение поезда». Сразу же отбыл обратно в Тюмень.

«Как ребенок, — усмехнулся Фетисов. — Как будто поездов не видал». Впрочем, он не винил незнакомого инспектора, который впервые был в «Медвежьем». Явно парень новичок, свежий, по «северам» не мотался. Пообтешется… «Старики»-то давно все знают.

Не положено, нельзя, запрещено… Эх, инспектор центровой!..Если бы люди здесь следовали всем запретам, то ни единого кубометра газа месторождение не дало бы. Весь Север — сплошь нарушения. Технологии не наработаны, условий нет… Жить — и то никому, кроме аборигенов, нельзя организм не тот. А живем, работаем. Детей рожаем. А знаешь ли ты, материковый контролер, чем построено «Медвежье», Пангоды, Надым!? — Тем, что самолетами завезено.

Его, Игоря Фетисова, авиационная биография тоже, можно сказать, началась с запретов. Поступил в Тамбовское летное училище. Казалось, вот оно воплощение мечты: небо, крыло, штурвал — обладание фантастической силой, когда движения рук, пальцев заставляют повиноваться стальную птицу, стремительно проносящуюся над земной суетой. Но… Последовали небольшие проблемы со здоровьем и мечту пилота пришлось оставить навсегда. Далее служба в разведбате. Сразу после демобилизации, наперекор недавним разочарованиям, пошел в училище гражданской авиации на более прозаический факультет: «Средства самолетовождения и посадки».

Все проходит, говорили древние. Но не прошла у Фетисова «воздушная», сродни детской, мечта — быть выше «прозы». Его заведомо сжимали, теснили будущие сдерживающие рамки, ограничительные полосы… — то, без чего не мыслима авиация, особенно гражданская. Он решил, что если судьбой ему предначертан «воздушный якорь» — аэропорт, то это должен быть «его» аэропорт, другой, не такой как все, не такой как у всех. «Выше», дальше, опаснее… Он никогда никому не признавался в этом образе своего грядущего, который создал для себя еще в училище, поэтому многим было непонятно, как он выбирал место будущей работы после получения диплома.

…Приехал в Тюмень. В «Авиатрансе» удивились молодому специалисту, кровь с молоком: зачем тебе Север, и здесь не пыльно, а рога оленьи, или, там, пантокрин на тройном одеколоне тебе и так пилоты привезут. Предложили работу по месту, выбирай: внешние линии — аэропорт «Рощино», внутренние «Плеханово». А, да ты, наверное, чокнутый по молодости, да еще упрямый!.. Ну, что ж, валяй, Северу такие нужны.

В Салехарде попал на День оленевода. Апрель месяц, минус сорок шесть. Ненцы гуляют: соревнуются и пьют «огненную». Пиво было в замерзших бутылках — их разогревали на печке прямо в стекле. Прежде чем зайти в кабинет регионального авианачальника, поговорил с «летунами». Те сказали: просись только не в «Медвежье». Этот совет и определил окончательный выбор.

«Медвежье»… Аэропорту, вопреки традициям небольших населенных пунктов, дали имя не по названию поселка. Может быть потому, что в момент наречения аэродрома никто не предполагал, что здесь, в вахтовом пункте газового месторождения «Медвежье», будут постоянно проживать люди. Кстати сказать, часто это вносило некоторую «адресную» путаницу: следует человек согласно письменному вызову и пропуску в поселок Пангоды. Добирается до Надыма. В местном аэропорту подходит к окошечку: мне бы до Пангод. Ждите, объявим. Ждет гражданин целый день — не летят «самолетки» до заветных Пангод, зато на какое-то Медвежье — один за другим… Позже работники аэропорта стали объявлять для «непонятливых»: рейс такой-то до Медвежьего-Пангод.

Тогда, в семьдесят пятом, Пангоды и аэропорт «Медвежье» были действительно одно целое. Этот территориально-функциональный симбиоз располагался, между старицей реки Правая Хетта и почти параллельной ей чередой обширных болот. Большую площадь ближе к топям занимала взлетная полоса, «грунтовка». Но поселку, песчаному пятачку с горсткой балков и деревянных двухэтажек, было вполне достаточно и оставшегося места между шумным «самолетным братом» и чистой аккуратной речкой.

Вся служба аэропорта умещалась в двух секциях общежития и вагончике для диспетчера. Потом в черте поселка, на границе с полосой, было построено вполне приличное по северным меркам двухэтажное деревянное здание.

Месторождение уже начало давать газ, но строительство на промыслах еще продолжалось, монтировались очередные, более северные УКПГ. Без преувеличения можно сказать, что воздушная дорога с Большой земли к первенецу северной газодобычи была единственным надежным трактом, по которому беспрерывно шел поток промышленных и продовольственных грузов.

Зимний период был самым напряженным. За сутки приходилось принимать до тридцати крупных самолетов. После каждого приземления снег «закипал» от торможения груженых крылатых махин — вспахивался и плавился, образовывались глубокие, до земли, колеи. Всегда наготове были пожарные машины, из брандспойтов с распылителями поливали «пашню», следом шли бульдозеры, разравнивая снежно-водяное месиво. Через несколько минут шуга застывала, схватывалась, а в небе уже гудел следующий крылатый клиент.

На «грунтовку» «падали» грузовые самолеты Ан-12, Ан-26, пассажирские Ан-24. Иногда являлся с неба, как гигантский ангел, осеняя быстрой тенью весь жилой сектор, красавец «Антей». В момент его приземления неизбалованное событиями и развлечениями население спешило на полосу, каждый считал своим долгом сфотографироваться возле этого чуда отечественного самолетостроения.

Однажды работникам аэропорта пришлось поволноваться: «Антей» пошел на посадку, но в последний момент «передумал» и стал заходить на второй круг. Причиной оказалась медведица с двумя медвежатами, неожиданно появившаяся на взлетной полосе. Троица беспечно резвилась на снегу, совершенно не обращая внимания на гул и кружение самолета. Пришлось Фетисову, начальнику аэропорта, применить ракетницу: звезд, с треском летящих с неба и затем противно шипящих в снегу, хозяйка тундры испугалась… Когда пилот вышел из кабины (это был герой Советского Союза летчик-испытатель Курлин), то сказал, смеясь: «А я думаю, почему вас „Медвежьем“ назвали?… Теперь понятно!»

Курлин подрабатывал на аэрогрузовиках. На этот раз он привез «Жигулевское» пиво, прямо из Москвы.

…Игорь, стараясь не шуметь, поставил чайник на электрическую двухэлементную плитку. Вспомнил, что многие пангодинцы до сих пор используют для приготовления пищи самодельные, из кирпича и нихрома, электрические «козлики», в магазинах и кухонные принадлежности большая редкость… А недавно — вообще ничего не было. Все изготавливали «самопалом» северные умельцы поневоле — кровати (рама, обтянутая резиновыми полосами), шкафы (ДСП, обожженные рейки)…

Чего греха таить, у большого количества пангодинцев семидесятых годов в домах имелись одинаковые тарелки, с зеленой надписью «Общепит» по каемке, и алюминиевые ложки и вилки — все оттуда же. Фетисов уверен, что у него первого в поселке появились стальные, пилоты удружили. А набор фужеров, которые он, с трудом достав, привез из отпуска!.. Этот хрустальный гарнитур потом часто и долго кочевал по поселку, его брали напрокат — в основном на свадьбы, которые, бывало, по несколько на единственную в неделе пятницу справлялось в молодежных Пангодах.

Позже он привез с «земли» маленький автомобильный телевизор. Нет, телевидения в Пангодах еще не было (трансляторы появились только в 1979 году). Это был «хоккейный» телевизор, для ежегодного периода чемпионата мира. Когда играли «наши», Игорь и еще несколько таких же любителей телевизионного спорта садились в «вахтовку», включали аппарат и катили по зимнику в сторону Надыма, периодически контролируя изображение. Как только «молоко» сменялось приемлемыми картинками и звуком (это происходило, обычно, на полпути к городу, в районе поселка Правая Хетта), машину останавливали и от души «болели»…

Слово «холодильник» у пангодинцев, урожденных «землян», трансформировалось в «более холодное», равное температуре «за бортом», но сезонное понятие. А сам предмет принял иной, далекий от цивилизованного, образ — дощатый или алюминиевый ящик, встроенный в оконный проем и выступающий основным полезным объемом за пределы жилища. Когда Фетисову очередной грузовой оказией доставили настоящий холодильник «Юрюзань», знакомые удивлялись: «Николаич, ты, что здесь — жить собрался, что ли?!..»

Игорь посмотрел на холодильник: дребезжит, зараза, с того времени, с той самой «разморозки», ничего не помогает: уж и протягивал-перетягивал гайки, и ножки подкручивал, и резинки подставлял…

…Зимой 1977 году «Катерпиллер», осуществляя земляные работы, порвал газовую трубу, по которой подавался с месторождения на Пангоды «бытовой» газ. В единую минуту поселок остался без тепла и света: погасла электростанция, остановились котельные. Дни стояли на редкость морозные, минус сорок девять, за пару часов холод сковал жилые и промышленные объекты. Все мужчины вышли на ликвидацию аварии, которая, естественно, развилась из локальной газовой в тотальную тепловую. Проблема была с детьми. Выручила «Нахаловка» — во многих «балках» стояли обыкновенные печки, которые топились дровами. Хозяева балков не спрашивали, кто и откуда, — заходи, заводи детей, грейся. Через несколько часов женщины и дети из общежитий заполнили «нахаловский» самострой.

Порыв трубопровода быстро, по зимним понятиям, ликвидировали, появилось электричество, заработали котельные. Подземные магистрали теплопроводов в основном уцелели. Но этой паузы длиной в несколько часов, пока не двигалась вода, оказалось достаточно, чтобы размерзлись, полопались трубы и батареи в помещениях.

Опять огромная ответственность пала на аэропорт. Нужно было срочно принимать самолеты из Тюмени с сантехникой — трубой, батареями, запорной арматурой… Но замерзли, оставшиеся без электричества навигационные приводы, без их работы прием самолетов невозможен. Запустили аварийные дизеля, однако этого оказалось недостаточно, требовалось срочно прогреть аппаратные помещения приводов. И эту проблему решили: паяльными лампами нагревали докрасна булыжники (их в песчаных Пангодах, да к тому же зимой, еще нужно было найти!), заносили несколько штук в аппаратную, клали на железный лист и закрывали дверь. Через полчаса там уже не минус сорок с хвостом, а вполне приемлемые минус десять…

Поселок и людей в нем удалось спасти. Практически за сутки авария была в основном ликвидирована.

Игорь попал домой только на вторую ночь. В общежитии стояла еще минусовая температура — трубная разводка здесь уцелела (вовремя слили воду), но тепло запустили только час назад. Жена с подругой, одетые в полушубки и валенки, спали на кровати под всеми одеялами, которые нашлись в доме. Сиял в темноте раскаленный «козлик». Потрогал батарею: оживает, урчит. Нет, впрочем, урчит не батарея. Странный дребезжащий, переходящий в турбинный гул, звук доносился от холодильника. Игорь, уже без всяких сил, все же засмеялся и сказал вслух: «Ну, что ты, чудак, тарахтишь!.. Минус десять же в комнате! Согреться хочешь?…»

С тех пор так и дребезжит, друг «Юрюзань»…

Железную дорогу в Пангодах пришлось прокладывать параллельно взлетной полосе, чуть потеснив болота, другого варианта не было. Таким образом, она попала в зону «боковой полосы безопасности», что и заметил нынешней ночью «свежий» пилот-инспектор. А между тем, в буквальном смысле, параллельная эксплуатация аэродрома и «железки» ведется уже несколько лет. А знал бы инспектор, что и железнодорожная станция «Пангоды» и аэропорт «Медвежье» находятся в ведении… одного диспетчера! Иначе невозможно, только так можно соблюсти безопасность: пока поезд едет — самолет не сядет и не взлетит. И наоборот.

Нет, что ни говори, по букве инспектор прав. Это Фетисов и сам понимает. Летать стало действительно опасно: с одной стороны жэдэ-полотно, с другой — жилой сектор. Да и неудобств много стали причинять жителям. Например, то и дело прибегает заведующая столовой: «Игорь Николаевич, не сажайте рядом МИ-6, после него у нас борщ с песком получается!..»

Вспомнилось забавное. Однажды население собралось на какую-то летнюю гулянку, праздник, может, день строителя, в центре поселка: столы, шашлыки, то, се… Солнечный день, мужики в безрукавках, женщины вспомнили, что они женщины — расфуфырились, накрасились, прически понаделали… Прямо светский пикник. Надо же было угораздить в это время прилететь «шестерке». Пассажирский МИ-8, и тот разгоняет на все четыре стороны, что рядом окажется, а уж эта грузовая махина!.. Скатерти со столов долой, шашлык в песке, женщины с разбитыми прическами, как медузы на ветру… Чуть пилотов не побили, бегают, лохматые, вокруг машины, ругаются очень интересными словами.

Да, пангодинских женщин если завести! Это ведь они начали строчить-трубить во все инстанции: в поселке уже несколько сот детей, они подрастают, учиться негде! Прилетела какая-то комиссия. Население пригласили в клуб, пришли женщины — яблоку негде упасть. Те, что на трибуне, стоят на своем: поселок вахтовый, детям здесь делать нечего, мол, это было заранее указано в вызовах всех ваших мужей. Не положено!..

Что там поднялось! Комиссии пришлось срочно ретироваться, уходили очень быстро, но буквально «сквозь строй» разъяренных пангодинок. Потом многие из этих фурий, явно преувеличивая, хвастались, уточняя, у кого сколько в кулаке осталось «комиссаровых» волос, кто сколько пуговиц оборвал с ответственных пиджаков. В последствие этот факт неудавшейся беседы оброс еще более невероятными подробностями, но дело сдвинулось, скоро началось строительство первой школы…

«Так-то, пилот-инспектор. Утром разберемся. Кто ж тебе разрешит кислород Пангодам перекрывать… Не положено-положено!» — Игорь выключил плитку под парящим, как паровоз, чайником, откинулся на спинку стула, прислонил голову к стенке, закрыл глаза. — «Где люди живут… Там и положено…» — подумал он вяло, уже во сне улыбаясь своему «мудреному» резюме.

Пройдет всего год и будет открыт новый аэропорт, в достаточной дали от поселка. Это будет, пожалуй, его единственное существенное отличие от старого аэродромного комплекса. «Грунтовка» останется «грунтовкой». Попытка открыть регулярное пассажирское авиасообщение с «землей» закончится неуспешно: однажды прилетевший из Тюмени АН-24 слегка «промахнется» мимо полосы, и ему придется доостанавливаться на тундровых кочках. Для людей и машины последствий никаких, но пассажирские рейсы для больших самолетов отменят. Пангодинцы будут продолжать летать на материк через Надым, их мытарств всегда будет на одно стокилометровое авиаколено больше, чем у соседей-надымчан, как и всех северян тоже обреченных на долгие летние перелеты и переезды.

Знаковым покажется Фетисову первое утро после открытия нового аэропорта. Он приедет на работу очень рано и начнет привычный по старому рабочему месту обход. Он заметит, что собаки, еще во время строительства прижившиеся в новом аэропорту, необычно возбуждены и увлекают обходчика за собой. «Значит, след», — подумает Игорь. Действительно, на снегу будут четко вырисовываться огромные следы от медвежьих лап. Следы пойдут по периметру, вдоль аэродромной границы. Возле нескольких «тумб», установленных через каждые сто метров аэродромной полосы, снег будет желтым… «Пометил хозяин!.. — весело подумается Фетисову. — А как же, — „Медвежье“!..»

И будет страшная ночь морозной весной 1982 года: четыре огромных гудящих факела — двухсотлитровые железные бочки с соляркой и ветошью — по вершинам расчищенного наспех от снега квадрата. Здесь обозначится новая вертолетная площадка, поближе к беде, для немедленного приема малых судов медицинской авиации… В этой аварии на газопроводе сгорят заживо или замерзнут, в панике, несколько человек… Служба Фетисова обеспечит возможность ночных спасательных полетов. Благодаря авиации будут сохранены десятки жизней…

И будет город Новый Уренгой, куда Фетисову придется летать в командировки — пригодится его опыт работы в экстремальных северных условиях. Там, в такой же приполярной тундре, для целей ускоренного строительства города и объектов уникального месторождения, тоже будет эксплуатироваться аэропорт, поначалу «не нормальный» в привычном, материковом понимании…

Но все это и многое другое случится потом…

Пока же Игорь Фетисов спит, уронив голову на плечо. До подъема остается еще почти целых два часа. Он еще не знает, что как раз в это время самолет АН-12, с тем же пилот-инспектором на борту, взлетает с тюменского аэропорта «Рощино» и берет курс на… «Медвежье». Инспектор спешил обратно на север. Сообщив о своем ночном «северном» подвиге он получил за это незамедлительный нагоняй и приказ до утра исправить созданную им недопустимую ситуацию на стратегически важном для страны объекте. Ровно в семь он, тревожно поглядывая на часы, стремительно зайдет в диспетчерскую, потребует соответствующий журнал и ниже своей предыдущей записи начертает: «Полеты в аэропорту „Медвежье“ воздушным судам первого и второго класса РАЗРЕШАЮ».