Папа-Будда

ЭНН МАРИ

Половина седьмого. Лежу, будильник звонил десять минут назад.

Стук в дверь.

— Энн Мари, ты как там?

— Встаю.

Первый день после каникул. И впервые с тех пор, как я в средней школе, мне вовсе не хочется идти. Конечно, вслух я об этом не говорю. Надо ныть, что много задают, что учителя зануды и все тебе надоело, но мне - нет. Учиться мне всегда нравилось, а в старших классах стало еще интереснее. Не сидишь целый день в одном классе, учителя все время меняются. Кто-то лучше, конечно, кто-то хуже, но, в конце концов, урок всего пятьдесят минут.

Но все будто считают, что школа — это тюрьма. Скажи я, что мне нравится учиться - обзовут ботаником. Ну, разве только музыка – отдельная статья. Все знают, что я люблю петь - можно и вслух сказать. Но география — «жуть, занудство, просто фу!» А по-моему нет. Я географию люблю. Мне нравится рассматривать карты. Узнавать, какие страны есть на свете. В том году мы проходили климат и погоду, и было так интересно – и так здорово ощущать, что мир вокруг такой большой. По-моему, лучше раскрашивать контурную карту или читать про торнадо, чем смотреть какой-нибудь дурацкий сериал. Но потом ты идешь в школу, а там Шарлин болтает про «Жителей Ист-Энда», а если заговорит про уроки - значит, ей надо у тебя списать.

Но теперь меня волнуют не учителя и не уроки. А как я посмотрю в глаза ребятам. Первый день после каникул. Ну, ты как, хорошо отдохнула? Чем занималась? На Рождество что подарили? Как отметили Новый год, тот самый миллениум?

Да, спасибо, отдохнула прекрасно. Надарили кучу вещей и дисков, мы с Нишей выступали в Новый год на караоке-дискотеке, и у тети Триши на вечеринке здорово погуляли, и… да, кстати, мой папа ушел из дома. Ага, поселился в буддийском Центре. Ладно, как вам вчерашние «Жители Ист-Энда»?..

Ниша уже была в курсе. Я сказала ей неделю назад – после того, как у нас с мамой и папой состоялся «небольшой разговор». Мол, в жизни такое случается. Конечно, мы оба тебя по-прежнему любим. Будем рядом, как и раньше. И это не навсегда — нам просто нужно капельку времени, чтобы кое в чем разобраться.

Кое в чем.

— Я схожу к Нише, ладно?

— Ладно, доча.

Я еле решилась войти, все ходила вокруг дома, думала, что скажу. Казалось бы, мы лучшие друзья, все делаем вместе, но почему-то я не знала, что сказать. Хотя, на самом деле, что случилось? Почти у всех, кого я знаю, родители вместе не живут, или в разводе, или женаты и вовсе не были. Конечно, не у всех. Тетя Триша и дядя Джон до сих пор вместе. Но у Шарлин отец живет в южной части города, вместе со своей подругой и двумя ее детьми, а у матери тоже есть приятель, только с ними не живет. Шарлин навещает отца по выходным. И таких в нашем классе полным-полно. Я ничем не лучше.

Наверное, в этом загвоздка. Я-то думала, что лучше - что мы не такие, как все. Казалось, что мама и папа - такая счастливая пара. Нам втроем хорошо было вместе. До недавних пор. До тех пор, пока папа не повстречал этих лам. Да, еще это. Мало того, что родители разошлись - папа живет в буддийском Центре. Как вам такой номер?

Но Ниша не сочла, что все так ужасно. Не настолько, во всяком случае.

— Бывает и хуже. Не хочу сказать, что все здорово, вовсе нет, но…

— А что тут хорошего?

Мы сидели у нее на кровати. Прямо перед нами был письменный стол с компьютером. На экране резвились котята, бегали за мячиком, загоняли его в правый верхний угол, и он опять возникал внизу.

— Пойми меня правильно. Конечно, это ужасно, что они разошлись, но, по крайней мере, никто никому не изменил.

— Ну да.

— Кажется, я тебя не утешила.

— Просто ужасно обидно от мысли, что папу теперь засмеют.

— Никто не засмеет.

— Засмеют. А мой папа … он же всегда всем нравился.

Ниша кивнула:

— Он правда хороший. И веселый.

— Вот именно, в том-то и дело. В начальной школе мне всегда говорили: как тебе повезло, у тебя папа такой прикольный, все шутки да розыгрыши. И когда ко мне приходили гости, он с нами играл в «Монополию» или в карты, или на улице гонял в футбол… А теперь вот ушел. К каким-то бритоголовым пенькам в балахонах.

Я сама даже не понимала, как мне плохо, пока не высказала Нише, – и тут слезы навернулись на глаза и потекли по щекам. Я захлюпала и полезла в карман за платком. Ниша обняла меня одной рукой. Ни слова не произнесла, просто обняла. И мы сидели так целую вечность.

— «Буддизм», — написал мистер Хендерсон на доске. — Обратите внимание: два «д».

Не поднимая головы, я старательно вывела слово в тетрадке. Как обычно. Вот мы начали буддизм. Ну что, пригодится. Можно будет с папой обсудить. Когда увидимся.

— «Будда» означает «просветленный». И главное отличие от тех религий, с которыми мы уже познакомились, состоит в том, что в буддизме бога нет.

— А так бывает – религия, и без бога? — Питер Маккроун вечно лезет с вопросами. Только учитель начнет объяснять – он тут же рот открывает. Бывают и вопросы по делу, но все-таки он ужасный зануда. Обычно учителя ему просто велят умолкнуть, но мистер Хендерсон не такой, как все. И Питер не дурачится, ему правда интересно.

— Это верно, в большинстве религий есть бог, один или несколько, но в буддизме бога нет.

— А я думал, что религия – это когда чему-то поклоняются.

Мистер Хендерсон улыбнулся:

— В таком случае, болельщики «Келтик» или «Рейнджере», или даже, — он взглянул на верзилу Дэйви Маккормака, — «Партик Тистл» относились бы к категории верующих.

— Ну и что, пусть болеет за «Партик Тистл», — вскипела Анджела Хьюз на заднем ряду. — Чего над ним потешаетесь. Его отец так воспитал.

Раздался взрыв хохота. Мистер Хендерсон тоже смеялся.

— В таком случае, футбол – это точно религия. Надеюсь, вы не подумали, что я над Дэвидом смеюсь. Видите ли, мне известно, что он болеет за «Партик Тистл», только лишь потому, что раз в неделю я вижу его на трибунах.

— Значит, вы за «Патрик Тистл»? — спросил Кевин Андерсон – он как раз выводил буквы «RFC» на внутренней стороне тетрадной обложки.

— Именно, — ответил мистер Хендерсон. Кевин продолжил рисовать.

— Ладно, ребята, вернемся к теме. Что-то мы отвлеклись. Впрочем, интересно поразмышлять, что вообще мы понимаем под религией. Кто-то скажет, что буддизм, на самом деле, и не религия, потому что никакому богу тут не поклоняются.

— Тогда зачем это учить?

— Если позволите продолжить урок, то, надеюсь, скоро поймете.

Остальные полчаса мистер Хендерсон рассказывал о жизни Будды и в конце выдал нам распечатки с изображением лотоса. Но из урока я так и не поняла, почему папа ушел из дому.

А на перемене, когда я увидела Шарлин и Розан, мне рассказывать ничего и не пришлось - они уже знали. Плохие вести разносятся быстро.

Но все оказалось не так сложно. Мои дела, на самом деле, никого особенно не волновали. А через пару недель все будто стало по-прежнему. Почти каждый вечер папа ужинал вместе с нами, потом уходил в Центр. Иногда оставался, и мы, как раньше, смотрели вместе видик или играли в карты. И что странно, мама будто стала счастливее, спокойнее. И мы с ней стали больше общаться, вместе в город за покупками выбирались или сидели в кафе.

Пожалуй, только бабушка по-настоящему переживала из-за того, что родители разошлись. Если я заходила к ней одна, она все время спрашивала: «Ну что, папу видела на неделе?» И если я отвечала: да, вчера, или - скоро с ним увижусь, она качала головой и вздыхала: «Времена меняются, увы».

Через несколько недель после того, как папа ушел в буддийский Центр, он спросил, не хочу ли я зайти к нему в гости.

— Просто посидим, попьем чайку. Посмотришь, как там у нас.

Возле звонка у дверей кто-то налепил картинку с цветком лотоса. За воротами обычный двор, на первом этаже - китайский ресторан.

— Если надо перекусить - пожалуйста, все рядом, — сказал папа.

Центр располагался на третьем этаже. Папа открыл ярко-желтую дверь, и мы вошли в коридор – довольно темный, хотя стены там белые. Напротив двери на стене висел плакат с Буддой - рука поднята, как бы в жесте благословения.

Папа подвел меня к нише в стене – там были крючки для одежды и стойка для обуви, почти как в спортивных залах. Он расшнуровал мартинсы и поставил их на стойку. Забавно, он только мартинсы носит – даже купил себе пару зеленого цвета. У всех наших папы носят кроссовки, но мой папа терпеть их не может. Будто так и остался жить в том времени, когда был панк-рокером.

Он посмотрел на меня.

— Доча, обувь надо снять. В уличной тут нельзя.

Я поставила ботинки на стойку возле папиных, и мы прошли по коридору на кухню. У одной стены была раковина и шкаф со столешницей, на нем помещались только чайник и микроволновка; в углу ютился столик, под ним – две табуретки. Все было чистенькое, но капельку убогое, и когда папа открыл дверцы шкафа, я увидела кучу тарелок и чашек самых разных мастей.

Он включил чайник и поставил на стол две чашки: одну с ободочком из розовых цветов, другую с красно-черными полосками и картинкой из комикса «Dennis The Menace». Он опустил пакетик чая в чашку с цветочками и повернулся ко мне:

— Одного на двоих нам хватит?

Потом вышел в прихожую и вернулся с пакетом молока.

— Холодильник за дверью, сюда не помещается.

— Да, тесновато у вас. Как вы умудряетесь тут готовить?

— А здесь почти не готовят. Разве только чай. И я вот, если не ужинаю с тобой и с мамой, разогреваю что-нибудь в микроволновке.

— А как же ламы? Я понимаю, они просветленные и все такое, но вряд ли они воздухом питаются.

Папа налил кипяток в чашку и надавил на пакетик ложкой.

— Кроме ринпоче никто тут не ночует. Они живут рядом, минут десять пешком. Они дома едят, и ринпоче к ним уходит.

— То есть, вы с ним одни тут живете?

— Тут обычно полно народу. Ламы тут молятся и проводят занятия по медитации. И еще разный народ медитирует или просто в гости заходит. Мы одни остаемся только ближе к ночи. Он из комнаты почти не выходит.

Он приготовил чай и протянул мне пачку диетического печенья.

— Пап, спасибо.

— Попьем чайку, и покажу тебе комнату для молитв.

Оказалось, это просто большое помещение. В одном конце - невысокий помост с огромной статуей Будды, а перед ним – фонарики и подставка для благовоний. Белые стены, гладкий деревянный пол. В церкви столько всего, а здесь как-то пусто. Я не знала, как себя вести. Надо перекреститься? Я глядела вокруг и пыталась понять, что папа здесь нашел, что его так увлекло, когда он пришел сюда в первый раз – но так и не поняла.

Папа указал на груду подушек и пенок в углу.

— Когда медитируешь, на них можно сесть. Ламам это не нужно, но на Западе мало кто может сидеть, скрестив ноги, подолгу и безо всяких подушек.

— Понятно.

— Я тут стену буду расписывать. По ночам все лежал и думал, что стена какая-то голая, и капельку цвета не помешает. Решил скопировать что-нибудь - ну, разобью на квадраты, потом нарисую. Конечно, времени уйдет порядочно, но будет здорово. Ринпоче идею одобрил.

— Папа, ты тут спишь?

— Ну да. Вон там в углу, в спальнике. Сперва я ночевал в другой комнате, но после занятий приходилось все время стулья передвигать, чтобы где-то устроиться, поэтому я спросил у ринпоче, можно ли перебраться сюда. Тут здорово, будто впитываешь всю эту атмосферу.

— А я и не знала. — Я думала, у папы в Центре своя комната, а он тут, оказывается, почти как бродяга.

Мы снова вышли в прихожую.

— В конце коридора комната ламы, рядом с ней ванная. А здесь проходят беседы разные, встречи, занятия йогой – все, что угодно.

Он толкнул дверь, и мы вошли в большую комнату, где было много стульев: часть расставлена по кругу, остальные – стопками у стены. Возле окна - письменный стол, на нем статуя Будды. На стенах - плакаты, большинство с Буддой, а один с хитроумными круговыми узорами.

— Мандала?

— Точно. А ты откуда знаешь?

— В школе учили. У нас же сейчас буддизм по религиоведению.

— Надо же, доча. Выходит, мы с тобой учим одно и то же! Наверно, это карма.

— А что это - «карма»?

— Думаю… ну, когда делаешь что-то, а тут раз – и что-то еще случается, как будто… это судьба. Как моя бабушка говорила: «Чему бывать, того не миновать». Наверное, это карма.

— А как же свобода воли? Мы же сами выбираем себе судьбу?

— Ну, да.

— А если мы сами выбираем, что тогда предопределено?

— Честно сказать, не знаю.

— Но я думала, ты буддист и во все это веришь.

— Не знаю, на самом деле. То есть, конечно, я всему учусь, но часто я не… ну, это слова просто, и все.

— Это как?

— Ну, слова для меня – не главное. Не слова, не какие-то мысли, а вот это все. Вот этот воздух, медитация, ламы - понимаешь?

Я посмотрела на стену за папиной спиной, на стойки убогих пластмассовых стульев и плакаты, прилепленные скотчем.

— Нет, пап, если честно - не понимаю.