Парадокс одиночества. Глобальное исследование нарастающей разобщенности человечества и ее последствий

Объединяй и властвуй

Тридцать четыре минуты. Время, которого достаточно, чтобы испечь поднос с печеньем или пройти две мили, – именно столько потребовалась, чтобы раскупили 135 000 билетов на Гластонбери 2020, давний британский музыкальный фестиваль, хедлайнерами которого являются такие звезды, как Дэвид Боуи, Coldplay, Пол Маккартни и Бейонсе. Это произошло еще до того, как был объявлен состав этого года.

Этот фестиваль, как известно, не из ряда гламурных мероприятий – участники спят в палатках, редко бывают душевые кабинки, а дожди обычно превращают поля в грязное месиво. Популярные советы для тех, кто впервые посещает его: старайтесь бежать к любым доступным туалетам (очереди могут длиться часами), закупитесь дезинфицирующим средством для рук с ароматом огурца на эти дни без душа и тренируйтесь надевать и снимать свои резиновые сапоги, чтобы ваша палатка не была полна грязи. Тем не менее, несмотря на эти очевидные недостатки, приверженцы говорят, что дружелюбие и разнообразие толпы делают этот опыт настолько стоящим того, что «настоящее чувство общности гудит по всей территории», как выразилась Робин Тейлор-Стейвли, выросшая недалеко от города Гластонбери и посещающая фестиваль с подросткового возраста; факт, что это «время настоящего чувства единения», как объяснил Мэтт Джонс, который сделал предложение своей девушке на фестивале. Для несгибаемых фанатов Гластонбери это уже избитое правило: если вы действительно видите какие-то музыкальные группы, значит, вы делаете что-то не так.

К югу от главной площадки фестиваля, вдали от ревущих усилителей и огромных осветительных установок, хиппи толкаются с менеджерами хедж-фондов, а студенты с серийными предпринимателями. Кампания за ядерное разоружение раздает временные татуировки за мир, ясновидящие готовы прочитать вашу ладонь, а общественная организация «Женский институт» продает лимонные пироги и бисквит.

Посещая Гластонбери в 2016 году, который считается самым грязным за всю его историю, британский музыкальный журналист Нил Маккормик заметил, что «будучи частью плотно сжатой массы из 150 000 человек, наводнивших главное поле после выступления Адель в субботу, я был сильно поражен, насколько спокойной и довольной была толпа, работавшая вместе, чтобы пересечь ненадежную местность, помогая тем, кто попал в беду, и спонтанно начинающей петь песни, чтобы продемонстрировать единство. Это действительно и подлинно то, для чего нужны фестивали». Этот дух сотрудничества в равной степени распределяется и на армию добровольцев Гластонбери из 2000 человек, и не в последнюю очередь на сборщиков мусора и уборщиков, которые делают самую тяжелую работу. «Все зависит от погоды, а также от удачи, но существует настоящее чувство единения», – сказала Лейла, частый волонтер фестиваля. Один из самых запоминающихся моментов произошел в 2017 году, после терактов в Манчестере и Лондоне, когда 15 000 посетителей собрались у каменного кольца Гластонбери, чтобы установить новый рекорд самой большой в мире пацифики.

Еще есть Коачелла, увековеченная в фильме «Возвращение домой» о легендарном выступлении Бейонсе в 2018 году. Этот фестиваль, проводимый в долине Колорадо на юге Калифорнии, за последние годы посетило более 200 000 человек, что в пять раз больше с момента его основания двадцать лет назад. «Больше, чем музыка и грандиозная постановка мероприятия, меня поразило в Коачелле прекрасное и мимолетное чувство единения, – сказал участник Джоуи Гиббонс, лыжник и предприниматель. – В конце концов, разве мы все на самом деле не ищем место, где мы можем почувствовать себя частью чего-то, место, которому мы можем принадлежать, даже если это всего лишь на одни выходные?» Добавьте к ним, такие фестивали как венский «Фестиваль на Дунайском острове», бразильский «Рок в Рио» или рабатский «Ритмы мира», каждый из которых в 2019 году привлек более 700 000 посетителей, и становится ясно, насколько сильно возрос аппетит к обмену живыми впечатлениями.

Несмотря на то что жизнь строилась так, чтобы быть все более бесконтактной, а технологии позволяли нам заменять «настоящие» отношения отношениями с блогерами из YouTube, TikTok и Алексами, и даже когда нас призывали «присоединиться к разговору» через Twitter или «поделиться моментом» в Snapchat и перевести все больше и больше наших разговоров в онлайн, в этих миллионах посетителей фестиваля мы видели свидетельство чего-то иного.

и искали сообщество в аналоговых, личных формах.

Не только музыкальные фестивали пережили ренессанс в конце прошлого десятилетия. В Нью-Йорке миллениалы и представители поколения K массово собирались в таких стартапах, как Craftjam, где люди встречались, чтобы рисовать акварелью, вышивать на футболках и делать настенные ковры макраме – возможности, как они написали на своем веб-сайте, «обзавестись навыками и друзьями». Квест-комнаты, в которых игроки должны работать вместе, чтобы перебирать подсказки и решать головоломки, чтобы открыть ряд дверей, стали настолько популярными в городах по всему миру, что теперь у них есть собственная категория на TripAdvisor. Сара Додд, одна из «сильной пары» квест-комнат, которая прошла более 1500 комнат по всему миру, объяснила, что социальный аспект был ключевым моментом. «Я также могу выйти из дома с друзьями и выпить после этого. Тут нет одиночества», – сказала она The Guardian.

Также возродились места, особенно в городских центрах, где люди в возрасте от 20 до 30 лет собираются, чтобы поиграть в разные настольные игры и особенно в «Подземелья и драконы». Такие места, как Hex & Co. в Нью-Йорке или множество кафе с настольными играми в Лондоне, где персонал, похожий на «игровых сомелье», ходит, помогая людям выбрать игру, соответствующую их настроению, и объясняет правила. Не то чтобы их клиенты обязательно оставляли свои смартфоны дома. «Вероятно, каждый человек, находящийся рядом с игрой в Дженгу, будет записывать на видео последние напряженные моменты игры, когда башня вот-вот рухнет», – написала культурный критик Малу Роча в своем анализе этого нового явления, конечно же, прежде чем опубликовать его в социальных сетях.

Между тем групповые занятия фитнесом, от йоги до зумбы и ВИИТ, также набирали популярность. В 2017 году только в Великобритании такие курсы стали посещать на 3,76 млн. человек больше по сравнению с прошлым годом. Бутик-фитнес-студии, такие как SoulCycle, чей коктейль из кардио-фитнеса, мотивирующих высказываний и атмосферы ночных клубов привел к стремительному взлету компании за последние годы, даже сравнивали с религией (или, в зависимости от того, кого вы спросите, с культом) для миллениалов. Желание поддерживать физическую форму и здоровье неизбежно занимало центральное место в этой тенденции, но происходило также и нечто большее.

– говорит исследователь Гарвардской школы богословия Каспер тер Куиле, чей проект «Как мы собираемся» отслеживает ритуальное поведение миллениалов.

Религия 21 века

Дело не в том, что коммерческие предложения, такие как SoulCycle или CrossFit, просто выполняют роль, которую религиозные институты играли в прошлом, они в некотором роде религиозные общины со своими собственными литургиями, святилищами и символами. Это также места, где акт общения дает физиологические и психологические преимущества. Исследования показали, что, когда люди тренируются вместе, их тела выделяют больше эндорфинов, и они чувствуют себя спокойнее после тренировки, чем когда занимаются в одиночку.

В Южной Корее предприниматели увидели возможность услужить одиноким пожилым людям. Там в течение последних нескольких лет пенсионеры собираются на дневных дискотеках, известных как «колатека» (кола + дискотека), некоторые из которых принимают до 1000 посетителей в будние дни, а по выходным – вдвое больше. Вход стоит всего 1000 вон (0,64 фунта стерлингов), что составляет малую часть того, что может взимать клуб, ориентированный на молодежь в Сеуле. Для пожилых корейцев, у которых один из самых высоких показателей бедности в мире для своей возрастной группы, колатеки стали спасательным кругом. «Что еще мне делать весь день? Моя семья занята работой. Я ненавижу ходить в центры для престарелых, потому что они там только курят», – объясняет 85-летняя Ким Са Гю. Для многих несколько часов танцев в неделю творили чудеса, избавляя их от беспокойства о неудачном бизнесе, браке или повседневном одиночестве. «Если у вас есть музыка и партнер, вы можете выкинуть из головы все посторонние мысли», – рассказал тоже 85-летний Ким Ин Гиль, потерявший большую часть своих сбережений во время азиатского финансового кризиса конца 1990-х годов. А для тех, кто стесняется найти партнера, штатные сводники облегчают знакомство. «Эти помощники иногда приводят меня к новой женщине и соединяют наши руки, чтобы мы танцевали. Я покупаю им бутылку Will [местного пробиотического йогурта] во время наших перерывов на чай», – говорит Ким Ин Гиль.

В то время, когда посещение церкви резко сократилось, работа становилась все более одинокой, молодежные клубы и общинные центры закрывались и все больше и больше горожан жили в одиночестве, коммерциализированные общины начинали становиться новыми соборами двадцать первого века, где «прихожане» собирались вместе, чтобы прясть, рисовать или танцевать, а не преклонять колени или молиться. Это можно рассматривать как реакцию на пузыри «бесконтактной» жизни и цифровой конфиденциальности, уравновешивающую силу, которая активно искала и поощряла обмен личным опытом.

Экономика одиночества начала бурно развиваться – и не только в ее технологической форме – предприниматели находили все более новаторские способы удовлетворения постоянной потребности людей в том, что социолог начала двадцатого века Эмиль Дюркгейм назвал «коллективным вскипанием» – радостном опьянении, которое мы получаем от того, что делаем что-то с другими людьми лично.

Вполне вероятно, что COVID-19 только временно остановит это. Во всяком случае, желание человеческого общения лицом к лицу станет для многих еще сильнее, как только исчезнет страх заражения. Хотя наш страх перед человеческим контактом может сохраняться еще какое-то время и несмотря на возросшую потребность в бесконтактных опытах, всего через несколько лет после испанского гриппа 1918 года джаз-клубы были переполнены людьми, наслаждающимися музыкой и обществом друг друга, а декадентские бары и ночные клубы Веймарской республики в Германии к середине 1920-х годов были переполнены посетителями. И впрямь, когда в мае 2020 года в Гонконге вновь открылись спортивные залы, люди выстраивались в длинные очереди, чтобы получить доступ. А в Тель-Авиве йога-студии оказались настолько завалены клиентами, которые хотели похудеть в компании друг друга в конце карантина, что им пришлось ввести списки ожидания, даже несмотря на то, что они все еще предлагали занятия в Zoom.

Экономика одиночества явно сильно пострадала в 2020 году, по крайней мере в ее личной форме, но было бы ошибкой предполагать, что рынку личного общения и общности был нанесен смертельный удар пандемией. На фундаментальном эволюционном уровне наша изначальная потребность в физической близости и единении, вероятно, окажется слишком сильной. Более того, учитывая важность личного общения, поскольку мы стремимся восстановить наш мир после COVID-19, нам необходимо убедиться, что мы действительно воссоединяемся физически, и признать важную роль, которую может сыграть предпринимательство, помогая нам в этом.

То, что бизнес может создавать сообщество таким образом, не должно вызывать удивления. В конце концов мы видели, как местные предприятия веками играли решающую роль в развитии своих районов. Вспомните магазины на углу в викторианской Англии, чья практика предоставления товаров в кредит местным жителям служила спасательным кругом для многих в периоды между зарплатами. Или как с начала девятнадцатого века парикмахерские стали убежищем для многих афроамериканцев, служа не только местами для стрижки, но и общественным пространством, где мужчины собираются, чтобы поиграть в шахматы и домино, а также обсудить политику и местные дела. Некоторые местные предприятия даже становятся тем, что социолог Рэй Ольденбург назвал в своей книге 1989 года «Великое хорошее место» «третьими местами»: ни дом, ни работа, а, скорее, места для встреч, полные разговоров, где встречаются завсегдатаи и взаимодействуют люди из разных социальных и экономических слоев, формируют связи, обмениваются идеями и делятся мнениями. Это места, где, как писал Ольденбург, «мы все чувствуем себя как дома и комфортно». Они играют решающую роль в поддержании нашей социальной структуры, потому что это места, где мы можем практиковать общность и демократию в их наиболее инклюзивной форме – места, где, как в книжном клубе, люди могут приносить совершенно разные взгляды на мир и жизненный опыт, которые необходимо примирить, откалибровать, понять и обсудить, чтобы пространство процветало. И поскольку пространство важно для всех, люди готовы выполнять эту работу.

Однако проблема, с которой мы сталкиваемся, заключается в том, что в двадцать первом веке многие независимые местные магазины, которые вносят свой вклад в социальную структуру и построение сообщества, находятся под угрозой существованию.

Последний кусочек

На углу 25-й и Мишн-стрит, в самом сердце района Мишн в Сан-Франциско, было кафе, куда я заходила всякий раз, когда была в городе. Он назывался Mission Pie (Миссионерский пирог). В то время как в городе не было недостатка в кафе, Mission Pie привлекло меня. Оно имело комично большую неоновую вывеску в виде формы для пирога с вилкой, а в сочетании с ее окнами от пола до потолка, которые заливали выкрашенную в желтый цвет столовую теплым светом, было именно тем, что впервые привлекло мое внимание. Снаружи пироги, которые ели посетители, тоже выглядели довольно неплохо. Но что особенно бросалось в глаза, как только я переступила порог, – и почему я не раз возвращалась, – это то, что это было место, где люди двигали стулья вдоль истертого деревянного пола, садились друг напротив друга и разговаривали. Там были завсегдатаи, которые приходят ради утреннего кофе, болтающие с бариста, который, кажется, работал там уже довольно давно, и кружок вязания, который собирался по средам за общим столом. Это было место, где не только проводился ежегодный конкурс по выпечке пирогов, на который приглашались домашние повара со всего района залива Сан-Франциско, чтобы проверить свои ценные рецепты на сотне клиентов Mission Pie и знатоках выпечки, но и отмечался Национальный день пишущей машинки, в который привозили старинные пишущие машинки и приглашали клиентов сесть за сочинение стихов или набросать свои манифесты. Во многих отношениях это было «третье место» Ольденбурга с большой буквы «Т». И на каждой кофейной кружке, а также на табличке, висевшей над меню, была простая успокаивающая мантра: «Хорошая еда. Каждый прием пищи. Каждый день». Каждый день, ну, то есть до 1 сентября 2019 года, когда Mission Pie продали свой последний кусок и кафе закрылось после двенадцати лет работы.

Чтобы понять кончину Mission Pie, нам нужно понять, как оно вписывается в гораздо более масштабные тенденции в городе, которому оно в конечном итоге изо всех сил пыталось служить.

Карен Хейслер и совладелец Кристин Рубин открыли Mission Pie в 2007 году, веря, что малый бизнес, основанный на ценностях, может способствовать здоровью общества и окружающей среды. Они получали ингредиенты с калифорнийских ферм, чередуя фрукты в зависимости от сезона, чтобы персики, клубника и яблоки, которые они использовали, были самыми свежими и вкусными, и продолжали работать с одними и теми же производителями на протяжении двенадцати лет существования кафе. Они предлагали профессиональную подготовку и стажировки молодым людям в своем сообществе. Они платили своим сотрудникам значительно выше минимальной заработной платы и предлагали соцпакет.

В процессе они создали сообщество, которое стало почти второй семьей для таких людей, как бывшая постоянная клиентка Кимберли Сикора, 34-летняя художница и учительница, переехавшая в этот район в 2009 году из Бруклина. Mission Pie было одним из первых мест, где она побывала, когда приехала в город – двое ее друзей жили в квартире наверху.

Ее тоже привлекли большие окна и светлая столовая. Банановый пирог с кремом покорил ее как покупателя, но именно ощущение дома заставило ее вернуться. «Оно стало моей гостиной, – сказала она, – фоном для встреч со старыми друзьями, местом, где я завела новые дружеские отношения». По мере того как ее сеть знакомств в городе росла, Кимберли даже устраивала еженедельные вечера рукоделия в кафе: выставляла катушки с пряжей и нитками для вышивания, которые лежали рядом с тарелками пирога на общем столе. А в последние годы своей жизни в городе, когда у нее была особенно напряженная работа, именно сюда она приходила каждое утро, чтобы выпить кофе, записать свои идеи дня и разложить карты Таро, место, где она чувствовала поддержку, даже когда она была одна. «Я чувствую, что Mission Pie всегда предлагало возможность быть среди людей и чувствовать общность, даже когда вам хотелось немного уединения», – рассказала Кимберли.

Однако за стенами Mission Pie Сан-Франциско двигался в другом направлении. Технологическая экономика, переросшая свою первоначальную базу в Силиконовой долине, распространилась на город, принеся с собой приток высокооплачиваемых технических работников. Это привело к росту цен на аренду и жилье, что сделало его одним из самых дорогих американских городов для жизни. Финансовое давление было особенно острым для жителей и владельцев бизнеса в таких районах, как Мишн, где находился Mission Pie, район с ярко выраженным латиноамериканским происхождением и значительным населением с низкими доходами, расположенный всего в двух милях от района Мид-Маркет, куда в начале 2010-х годов переехали такие корпорации, как Twitter, Uber и Zendesk, соблазненные привлекательными налоговыми льготами. А с изменением демографической ситуации в городе изменилось и то, как люди взаимодействуют с местными предприятиями, особенно с местными кафе и ресторанами.

Во многом из этого виноваты технологические компании. Вместо того чтобы способствовать бизнесу в этом районе – часть обоснования значительных налоговых льгот, которые им были предоставлены для переезда туда, – большинство сделали прямо противоположное, предпочитая изолировать своих сотрудников в офисе и предоставить множество льгот, чтобы удержать их там, особенно во время еды. Помните свежевыловленного морского окуня и шоты из имбиря с кайенским перцем в роскошных кафетериях технологических гигантов? Неудивительно, что приток пешеходов, который, как надеялись городские власти, обернется прибылью для местных ресторанов, не материализовался.

Тем временем наступила эпоха приложений для доставки еды. Хотя якобы это была возможность для местных заведений обслуживать новых клиентов, за это пришлось заплатить. Приложения взимали с ресторанов до 30 % комиссионных за каждый заказ, ставя их перед дилеммой: сократить доходы или повысить цены.

Более того, приложения сокращают не только прибыль. Как мы видели, они поощряют бесконтактное существование, когда кусок пирога, доставленный к вашему порогу менее чем за двадцать минут, становится более удобным, чем поход в местное кафе, чтобы купить тот же самый кусок у дружелюбного и болтливого бариста. Таким образом,

Mission Pie оказалось на стыке этих давлений. Местная стоимость жизни выросла настолько, что стало невозможно платить работникам справедливую заработную плату. Продажа через приложения для доставки будет означать повышение цен, чтобы компенсировать комиссионные сборы, – выбор, который будет означать предательство инклюзивных ценностей ради выживания, на которых было построено кафе. А продажа их пирогов в продуктовых магазинах не была вариантом, поскольку это поставило бы под угрозу свежесть их ингредиентов.

Поэтому Карен Хейслер и Кристин Рубин решили провести последний ежегодный конкурс по выпечке пирогов, а затем закрыть Mission Pie.

«Каждый день мы восхищаемся и глубоко тронуты вашей любовью к Mission Pie, а также вашим постоянным присутствием здесь, в заведении: утренний кофе, еженедельные встречи, встречи вязальщиков по средам, свидание с банановым кремовым пирогом в пятницу утром, послеобеденная тарелка супа. Есть так много всего другого, и очень заманчиво перечислить все, – писали они на странице кафе в Facebook в июне 2019 года, – мы были свидетелями многих из ваших прохождений через важные изменения и достижения, глубокий рост, глубокие потери, новые начинания.

В его последние дни очереди постоянных клиентов, надеющихся получить последний кусочек, уходили за угол улицы. Бывшие завсегдатаи оплакивали потерю издалека. Кимберли Сикора, которая в 2016 году переехала в пустыню Мохаве в поисках более доступной арендной платы и более спокойного ритма жизни, еще не нашла замену сообществу, которое она обрела в Mission Pie. Тем не менее, она считает, что решение владельцев было правильным. «Если бы я увидела, что они обзавелись Wi-Fi, или подняли цены, или начали нанимать людей за меньшие деньги… я это к тому, что все это расстроило бы меня больше, чем то, что они закрыли свои двери, – сказала она, – Потому что это означало бы, что

Проблема в том, что «что-то гораздо большее» не всегда совместимо с тем, чтобы оставаться на плаву. Ибо, как ясно демонстрирует кончина Mission Pie, реальность такова, что прибыль и дух инклюзивного сообщества не всегда идут рука об руку. Это особенно актуально сейчас, учитывая непростую экономическую ситуацию.

Нам нужны локальные площадки

Таким образом, наряду с обеспечением того, чтобы налоги на бизнес, уплачиваемые обычными несетевыми магазинами, были установлены на уровне, который помогает исправить невыгодное положение, с которым они сталкиваются по сравнению с интернет-магазинами, мы бы все выигравли от создания новой категории бизнеса: общественные предприятия, которые имеют право на налоговые льготы, стимулы и гранты, если они обеспечивают поддающиеся проверке показатели инклюзивности и способствуют социальной сплоченности. Местные книжные магазины исторически играли эту роль ключевых центров сообщества и могли бы извлечь выгоду из такой поддержки. Подумайте о книжном Kett’s в Уаймондхэме, Норфолк, которые в 2019 году запустили проект «Одно сообщество – одна книга», по сути, общегородскую книжную группу, включающую встречи и мероприятия. Хотя они не раздавали книги бесплатно, они предложили 20 % скидку и подарили несколько экземпляров местной библиотеке, где еженедельное чтение вслух также сделало книгу доступной для тех, кто, возможно, не смог бы прочитать ее самостоятельно. Первая выбранная книга, «Мы должны быть храбрыми» Фрэнсис Лиарде, отражала сам проект, рассказывая историю маленькой английской деревни, вынужденной объединиться во время Второй мировой войны. В рамках кампании Лиарде провела несколько чтений в Уаймондхэме, в том числе одно в местном доме престарелых, где жители обсуждали свои воспоминания и опыт войны.

Точно так же книжный магазин Readings в Мельбурне остается открытым до 23:00 почти каждый вечер, чтобы люди могли выбрать книги, поболтать, выпить кофе или посетить бесплатное чтение местного поэта. Clarke’s в Кейптауне с его комфортабельной гостиной – это не только «дом для книг», но и «убежище для идей», в котором хранились запрещенные книги и которое служило тайным местом встреч во время длительного репрессивного режима апартеида в Южной Африке. В то время как некоторые сетуют на то, что современные книжные магазины вынуждены использовать некнижные предложения – подарки, кофе, пирожные и выступления – как способ увеличить выручку и конкурировать с интернет-магазинами, сами книги всегда были актом поддержки основного обещания для сообщества книжного магазина: объединять людей вокруг идей, историй, переживаний, общего исторического прошлого, трудных и искрометных истин.

А если нам посчастливилось жить там, где они уже существуют, важно, чтобы мы не только почитали их, но и сами старались больше покровительствовать им.

Действительно, если подумать о том месте, где я живу, это место, где независимые магазины усердно работают, чтобы сообщество чувствовало себя инклюзивным, связанным друг с другом. Оптик Адам украшает стены картинами местной художницы Джен. Книжный магазин регулярно проводит беседы с авторами в партнерстве с местным общественным центром. В студии йоги есть большие общие столы, где люди могут сидеть с кувшинами с водой и журналами, даже если они не пришли на занятия, а также скидки для пенсионеров и безработных. Продавец овощей Фил встречает меня с улыбкой, даже когда я вхожу без кошелька и спрашиваю его, может ли он записать мои яблоки на счет. В местных кафе выставлены миски с водой для собак, чтобы клиенты могли привести своих питомцев, попить кофе и просто расслабиться. И незнакомые люди в конечном итоге пересекаются и болтают, потому что их собаки чувствуют это непреодолимое собачье желание приблизиться к другим собакам поблизости. Это не просто единичные случаи. Исследования показали, что люди действительно чаще разговаривают с незнакомцами, если их сопровождает собака.

Снова и снова мы видим, что независимые местные предприятия играют важную роль в развитии и укреплении сообществ, в которых они расположены. И во время изоляции было вдохновляющим видеть, как многие местные предприятия усиливают свою приверженность обществу, несмотря на то что они были закрыты и опасались за свой собственный крах. В моем районе владелец ресторана Морфад Ричардс предоставил сотни бесплатных обедов в местные дома престарелых, мясники стали местом сбора пожертвований для уязвимых семей, в то время как студия йоги перевела свои субсидируемые общественные занятия в онлайн.

Вот почему так важно, чтобы мы не позволили таким предприятиям быть раздавленными неумолимым ростом электронной коммерции, и почему местные главные улицы должны пользоваться решительной поддержкой как граждан, так и правительства, чтобы они могли пережить двойной удар цифровой эпохи и экономического спада после коронавируса.

Если мы хотим чувствовать себя частью сообщества, а не просто жить в изолированных пузырях, мы должны ценить ту роль, которую местные предприниматели играют в нашем объединении.

Коммерциализированные сообщества

Однако сообщество, которое обеспечивает коммерческий сектор, должно быть чем-то большим, чем маркетинговая уловка. И хотя крупные корпорации начинают признавать ценность сообщества бредовым предложением, смысл их предложений иногда может быть весьма сомнительной.

Например, в 2017 году Apple переименовала свои магазины в «Городские площади». Звучит хорошо в теории, но все, что, кажется, означает на практике, – это переименование своих проходов между рядами в «проспекты», своих презентационных пространств в «форумы», а своих технических столов в «рощи»: как указывает Эндрю Хилл из Financial Times, «лексическое поглощение», которое не просто вбирает в себя фактические гражданские пространства, которые представляют эти слова, но отмечает волнующую тенденцию отхода от истинной общественной собственности на эти типы пространств.

– пишет он.

В том же году критики обрушились на такое же ошибочное смешение предпосылок капиталистов и активистов в ныне печально известном телевизионном рекламном ролике, в котором Кендалл Дженнер, одетая в джинсовый костюм, сбрасывала напряжение протестующих и полиции банкой пепси. «Если бы только папа знал о силе #Pepsi», – саркастически написала Бернис Кинг, дочь лидера движения за гражданские права США преподобного Мартина Лютера Кинга-младшего. Первоначально Pepsi настаивали на том, что реклама предназначалась для того, чтобы подчеркнуть, что «люди из разных слоев общества собираются вместе в духе гармонии», но, присваивая язык и даже эстетику сообществ, участвующих в протестах, компания показала, что на самом деле она понятия не имела о том, за что эти сообщества борются, и их это не заботило. Они просто хотели продать больше Pepsi.

Это лишь пара из многих случаев, когда гигантские корпорации используют язык сообщества в своих целях. Если крупный бизнес должен сыграть значимую роль в объединении нас, ему нужно будет выйти за рамки такого рода высокопарных показухи и пиара.

Удивительно то, что за последние несколько лет появилась новая модель бизнеса, которая не стремится развивать существующее сообщество или создавать новое, объединяя людей с общими увлечениями. Вместо этого эта

Я имею в виду рост числа коммерческих коворкинг-пространств, компаний с такими названиями, как CommonGrounds, Work.Life, Convene, Second Home и, конечно же, WeWork, которые на пике своего развития имели более 280 офисов в 86 городах и более 4 миллионов квадратных метров недвижимости. Наряду с местами для Instagram, столами для пинг-понга, разливным элем и кофе микрообжарки, эти предприятия обращаются с обязательствами сообщества, как с мечом. Действительно, в проспекте неудачного IPO WeWork (подача заявления о банкротстве произошла не из-за ее основной предпосылки, а из-за разоблачения расточительных расходов, ошибочного принятия решений и грубой бесхозяйственности) слово «сообщество» встречается 150 раз.

Подумайте также о быстром росте числа коммерческих коливингов, который мы наблюдаем в последние несколько лет. По оценкам, в США количество коливингов утроится в течение следующих нескольких лет. В Азии, где только 11 % из всех миллениалов владеют собственными домами, инвесторы, увидев значительные возможности в коливингах, повалили толпой. Даже весной 2020 года, когда физическая близость считалась негативной, инвестиционный интерес к этому сектору оставался очень значительным. Например, Starcity, оператор совместного проживания с двенадцатью офисами в Сан-Франциско, Окленде и Лос-Анджелесе, в конце апреля 2020 года завершила инвестиционный раунд серии B на сумму 30 миллионов долларов.

Акцент этой новой категории многоквартирных домов с такими же объединяющими названиями, как «Общий», «Общество», «Коллективный» и «Ты +», сделан не на частных жилищах, которые они сдают, самое маленькое из которых может быть до восьми квадратных метров. Он основан на духе сообщества, который они, как утверждают, обеспечивают. «Будьте вместе больше» – слоган компании The Collective; Common хвастаются, что «строят для сообщества» и «вы всегда приглашены», в то время как «сообщество» буквально указано как часть услуг в плане «все включено», предлагаемом оператором коливинга Ollie.

Чтобы придать плоти этим костям, эти здания могут похвастаться множеством общественных пространств – барами, садами на крыше, общими кухнями, кинотеатрами – а также кураторскими мероприятиями, такими как йога и уроки французского. Norn, компания, которая возникла как эксклюзивный закрытый клуб для обучения людей утраченному «искусству общения», в 2018 году запустила коливинговое подразделение, в котором жителям даже предлагались запланированные дискуссионные группы, объявленные как «значимые собрания».

С одной стороны, это захватывающая перспектива: предприятия, создающие сообщество в масштабе. Потому что, если бы такие коворкинги или коливинги могли обеспечить единение и сопричастность, они действительно могли бы сыграть значительную роль в решении, по крайней мере, некоторых элементов сегодняшнего кризиса одиночества – то есть после того, как наши страхи по поводу того, чтобы быть рядом с другими, утихнут. Подумайте об удаленном работнике Джоне, для которого работа «чертовски одинока». Или Джорджио в Милане, который так скучал по общению с людьми за ужином, что все чаще и чаще ходил на обеды и собрания, организованные Лигой. Или графическом дизайнере Фрэнке, который, несмотря на то что живет в своем многоквартирном доме уже пару лет, не имеет ни одного соседа, к которому он мог бы зайти выпить кофе. Очевидно, что существует мощный и растущий спрос, тем более что все больше людей живут по одиночке, и все больше и больше из нас работают удаленно или присоединяются к экономике свободного заработка.

Является ли WeWashing[8] новым гринвошингом[9]?

Вопрос в том, сможет ли созданное на коммерческой основе сообщество когда-либо обеспечить «настоящую» общность? Или «WeWashing» – это новый гринвошинг: слово «сообщество», используемое в качестве торгового аргумента, не более значимо, чем слова «экологически чистый» на банке с токсичным пестицидом?

На сегодняшний день картина смешанная. Некоторым кажется, что они делают жизнь менее одинокой.

– сообщил внештатный веб-разработчик. Когда он работал из дома, писал он, его настроение было ниже, и он даже чувствовал себя уставшим и чаще болел – именно то, что мы ожидаем, учитывая то, что мы знаем о физическом здоровье и одиночестве. Но в коворкинге WeWork, по его словам, он «превратился из довольно замкнутого человека в довольно экстравертного и растущего в эмоциональном плане». Подобный опыт был и у других. Даниэль, инженер-программист и эмигрант, проработавший в парижском WeWork полтора года, считает, что его опыт совместной работы привел к возникновению ряда реальных дружеских отношений, не связанных с работой.

Когда журналистка BBC Винни Агбонлахор провела шесть дней в двух разных лондонских коливингах, она наткнулась на нескольких счастливых жильцов. Среди них была 58-летняя Лусилла, которая поделилась, что за три месяца в коливинге The Collective’s Royal Oak (известном своей прачечной в стиле диско и мастерскими по изготовлению керамических фаллоимитаторов) она завела больше друзей, чем за три года жизни в одиночку в Париже. А также Мэтти, 33-летний IT-специалист, для которого жизнь в The Collective была преображающей. В течение многих лет он страдал редким заболеванием почек, из-за которого ему пришлось пройти ряд трансплантаций, которые заставили его чувствовать себя, по его словам, «ходячим мертвецом», лишенным энергии, подвижности и социальной уверенности. «В каком-то смысле проживание здесь вернуло меня к жизни, – сказал он Агбонлахор, – наличие людей вокруг, которые спрашивают меня, как я, играет важную роль».

Другой постоялец, Джеффри, рассказал Питеру Тимко, исследователю, изучающему The Collective, о своем друге-застройщике, который посетил его там и поначалу скептически отнесся к тому, сколько денег тратится на общие площади таких зданий. Но, увидев все мелкие взаимодействия между жильцами в вестибюле, он передумал: «И в одно мгновение он все понял, – вспоминал Джеффри, – потому что в его зданиях никто не здоровается друг с другом. Они даже не смотрят друг другу в глаза. И все же здесь было это пространство, где люди рады взаимодействовать, рады сказать: “Эй, привет, как дела? Как успехи? Могу я помочь тебе с этим? Давай я придержу дверь?”»

Тот факт, что такая мелочь, как ваш сосед, смотрящий вам в глаза или открывающий вам дверь, может так высоко цениться, – это обоснованное обвинение в сторону изоляции городской жизни. Но, как мы видели на протяжении всей этой книги, такие мимолетные обмены мнениями, которые, как мы знаем, могут помочь нам чувствовать себя заметно менее одинокими, становятся все более редкими из-за постоянно ускоряющейся городской суеты, наших все более напряженных графиков и силе нашей цифровой зависимости. Если коммерциализированные сообщества могут хотя бы гарантировать эти микровзаимодействия, это уже что-то. Но достаточно ли этого?

Я не мы

Некоторые, кто опробовал это новое поколение коммерциализированных сообществ, будь то жилые или рабочие помещения, думают, что нет. Возможно, они надеялись на что-то более глубокое, что-то более достойное брендинга «сообщества».

Эмбер, работающая в сфере экономики свободного заработка, которая совмещает работу виртуального личного помощника с управлением социальными сетями, рассказала, как одиноко она чувствовала себя в обычный день в WeWork в Барселоне: «Я захожу в WeWork, а там около шести человек на полу, сидящих как можно дальше друг от друга в наушниках, включая меня. Я села на уютный диван в стороне, где я могла бы спокойно и тихо начать работу, не позволяя посторонним смотреть на экран моего ноутбука.

Опыт Эмбер напомнил мне о том, как я посетила флагманское пространство WeWork в Тель-Авиве и увидела много людей, стоящих в очереди за бесплатным малаби, молочным пудингом с розовой водой, распространенным на Ближнем Востоке. Это было одно из предлагаемых «общественных» мероприятий, но никто не разговаривал друг с другом, все они с головой были в своих телефонах и, схватив свои малаби, брели обратно к своим столам. Мне казалось, что их кредо скорее выглядело, как «я работаю» (IWork), чем «мы» (WeWork).

Насчет The Collective, несмотря на положительные отзывы Мэтти, Лусиллы и Джеффри, другие выразили свои сомнения, когда их расспрашивала Агбонлахор. Один постоялец сказал ей, что «сообщество», рекламируемое в маркетинговых материалах The Collective, было не чем иным, как ложной рекламой: не просто преувеличенной, но и, на его взгляд, не имеющей связи с реальностью. А несколько людей выразили разочарование по поводу отсутствия взаимодействий в сообществе, поскольку, по-видимому, активное участие предпринимала лишь небольшая группа постояльцев.

Это была жалоба, отраженная в исследовательских интервью Тимко, где один житель предположил, что взаимодействия в сообществе составляют всего 10 %. Как объяснила еще одна жительница коливинга Мардж, «есть много людей, которые просто живут в тени и никогда ни в чем не принимают участие». Такая ситуация была даже в случае, когда дело дошло до бесплатных бранчей с лососем и бейглами, которые The Collective устраивал, чтобы побудить постояльцев общаться: «Вы бы сами могли увидеть, как люди спускались, набирали куски лосося и яйца на тарелки и уходили в свои комнаты, чтобы съесть их. [Хотя]

– сказал Тимко недоверчивый и недовольный постоялец.

Мы уже видели, что вы не можете разделить с кем-либо трапезу, если используете приложения для доставки вроде Deliveroo. Вы также не сможете этого сделать, если просто возьмете свой бейгл во время общего бранча и унесете его с собой.

Вы не можете купить сообщество, вы должны практиковать его

Действительно, отсутствие участия в сообществе является ключевой проблемой в других коворкингах и коливинг-пространствах не только среди постояльцев или членов, но и для самих операторов множества этих пространств. На берлинской встрече операторов четырех ведущих коммерческих коливинговых предприятий «отсутствие взаимодействия членов» было названо группой одной из ключевых проблем, с которыми они столкнулись. Конечно, для того, чтобы было значительное взаимодействие среди членов, должна быть критическая масса членов, которые хотят общаться. Проблема многих коммерческих сообществ в том, что это никоим образом не гарантируется.

Так, если подумать насчет того, кто присоединяется ко многим из этих новых, блестящих, коммерциализированых сообществ, то это не обязательно люди, у которых есть время или образ жизни, которых требует построение сообщества. В отличие от предшественников коливингов и коворкингов – коммуны, такие как инициативы 1970-х годов, созданные группами хиппи, или израильские кибуцы, места, населенные людьми, для которых солидарность, забота друг о друге и единение были руководящими принципами – большинство коливингов и коворкингов сегодня активно нацелены на высоко индивидуалистичных профессионалов-миллениалов, многие из которых возвращаются домой измученными долгим рабочим днем, длительными поездками на работу и паноптическими офисами с открытой планировкой, и которые слишком обессилены, чтобы общаться. Это городские жители, которые привыкли к своим цифровым пузырям или были приучены верить, что взаимодействие с другими людьми – это не то, что делают жители городов, – люди, для которых сообщество как понятие, возможно, более привлекательно, чем сообщество как образ жизни.

Но можно ли разучиться привычке отдаляться друг от друга? И выработать новые привычки сообщества? Я считаю, что ответ на оба вопроса – да, но только при наличии реальных усилий и воли.

Сами операторы прилагают к этому свои усилия. В The Collective общественная доска объявлений провисает под тяжестью листовок, рекламирующих предстоящие события – мастер-класс по изготовлению хрустальных подвесок, лекцию о психическом здоровье, лекцию о бодипозитиве. Даже во время локдауна их предложения продолжались, хотя и в онлайне. Сеансы Zoom, предлагаемые в течение недели в мае 2020 года, включали «Виньяса флоу йогу с Элоизой» и «Нарисованные вместе», где один волонтер каждый сеанс выступает натурщиком, позируя перед своей веб-камерой, пока все остальные рисуют.

В WeWork один из руководителей высшего звена с гордостью подробно описал все внимание, которое было уделено максимальному взаимодействию, вплоть до планировки лестниц и коридоров, которые намеренно спроектированы так, чтобы они были слишком узкими, чтобы два человека могли пройти друг мимо друга (не очень хорошо для эпохи коронавируса), «поэтому вам придется оторвать на секунду лицо от телефона, и как бы [отодвинуться] и позволить другому пройти. Мы делаем это специально. Мы проектируем наши лестницы и наши коридоры такого размера, чтобы два человека действительно должны были смотреть друг на друга, возможно, в глаза и здороваться, даже когда они просто выполняют рутинную задачу, например, наливают воду».

Проблема в том – и это то, к чему компании должны прийти, – что сообщество – это не что-то, что можно купить, или что-то, что может быть навязано руководством. Наоборот, это то, во что люди должны вкладывать время и активно соучаствовать, чтобы оно процветало. Поэтому, сколько бы мероприятий ни организовывал коливинг или коворкинг, сколько бы бесплатной еды или алкоголя они не предлагали, как бы ни были узки коридоры, пока люди, которые в них живут и работают, не взаимодействуют друг с другом осмысленным образом, сообщество никогда не материализуется.

Это разница между «быть вместе» и «быть вместе по одиночке», между активным состоянием и пассивным.

Не облегчаем, а избавляемся от одиночества

Стиль «лидерства» сообщества играет четкую роль в определении того, какое из этих двух состояний преобладает. Те коливинги, в которых сами жители имеют свободу действий, планируют свои собственные прогулки и мероприятия, проводят свои собственные собрания сообщества и в которых менеджеры помогают им реализовать свои собственные идеи для новой групповой деятельности, кажется, значительно лучше работают на общественном фронте, чем те, в которых общность навязывается исключительно сверху вниз. Действительно, Чен Авни, харизматичный соучредитель Venn, израильского оператора коливинга с комплексами в Берлине, Тель-Авиве и Бруклине, члены которого сообщают, что уровень одиночества падает в среднем более чем на треть в течение шести месяцев после переезда в дом Venn, отчасти объясняет такой успех признанием принципа самоопределения. «В то время как другие операторы придерживаются подхода “если мы построим, то они придут” относительно взаимодействия жителей с их вечерами вина и сыра и тако по вторникам, из опыта мы узнали, что не “если мы построим, то они придут”, а “если они построят, то они останутся”», – объясняет Авни.

Таким образом, вместо того чтобы просто пытаться самим придумать следующие общественные мероприятия, «облегчающие одиночество», Venn теперь спрашивают своих членов, какого типа мероприятие хотят создать они, и задействует своих менеджеров сообщества в роли кураторов, а не инициаторов. Дело не в том, что каждый участник должен быть инициатором – большинство из нас знает по собственному опыту, что мы не хотим, чтобы на кухне было слишком много поваров, – дело в том, что культура совместного творчества и расширения возможностей членов, кажется, меняет опыт, полученный, как от одного из отелей к чему-то более близкому к дому, к сообществу, в котором человек имеет долю, а не к товару, который можно покупать и продавать.

Авни рассказал мне, что одним из «самых больших ускорителей» создания их сообщества был ежемесячный ужин, куда еду приносили самими члены. (Venn предоставляли только напитки и десерты.) Далее Авни рассказал, как за приготовленной едой старожилы приветствуют вновь прибывших и общаются друг с другом. И как через описания блюд, которыми они решили поделиться, члены рассказывают о своем родном городе или стране, а воспоминания, которые вызывают их блюда, открывают путь к более глубоким разговорам о том, кто они и откуда они, настраивая этап для создания более значимых связей. Такие ужины – самые посещаемые мероприятия Venn.

Возможно, если

Часть проблемы также заключается в том, как некоторые из этих компаний определяют сообщество. Возьмем NomadWorks, также предположительно «ориентированного на сообщество» конкурента WeWork – они прямо перечисляют «мероприятия по налаживанию контактов» среди своих услуг членства. А когда я спросила одного из руководителей высшего звена WeWork, как они поняли, что такие мероприятия эффективны, когда дело доходит до сообщества, его «доказательством», что показательно, было количество успешных «транзакций», которые участники совершили друг с другом. В частности, сказал он мне, они измерили, сколько участников WeWork купили что-то у другого участника хотя бы один раз, чтобы показать, насколько сильным было сообщество.

Те, кто арендует там помещения, заметили неотъемлемое противоречие этого явно неолиберального оформления. Джеймс, который работал в здании WeWork в центре Лондона, громаде со стеклянными окнами, чьи туалеты украшены трафаретной надписью «Hustle Harder» на стене, описал свой опыт следующими словами: «Люди здесь очень дружелюбны, но это только потому, что все стараются продать что-нибудь. Удивительно, как быстро я стал персоной нон грата, когда ясно дал понять, что не заинтересован в покупке. Скажем так, никто больше не звал меня поиграть в пинг-понг».

Этот транзакционный аспект, конечно, сам по себе не является чем-то плохим. Ведь тот факт, что более половины пользователей коворкинга в исследовании 2014 года сообщили, что они нашли новых клиентов и новых сотрудников в своем рабочем пространстве, предполагает, что есть, по крайней мере, четкое экономическое обоснование для того, чтобы стать членом. Кроме того, дружба может развиваться наряду с деловыми отношениями или даже зарождаться на сетевом мероприятии. Но просто горсть визитных карточек не создаст сообщество.

Оно должно означать заботу и помощь друг о друге, а не просто ведение бизнесса.

Бесконфликтная природа этих операций также имеет свои особенности, учитывая, что они обычно подчеркивают удобство почти так же, как и общность. В некоторых коливингах все, от стирки и уборки общей кухни до выноса общих мусорных баков, делается за вас. Это означает, что да, меньше домашних дел, о которых нужно беспокоиться, но и меньше общей ответственности за содержание общего пространства и меньше задач, которые вы будете выполнять от имени кого-либо, кроме себя. Исследование того, что способствует процветанию сообществ совместного проживания (совместное проживание, а не совместное размещение, предполагает более долгосрочную ситуацию сотрудничества, часто когда жители сами создают пространство и его практику), показывает, что решающее значение для развития социальных связей имеет то, что жители берут на себя ответственность за групповую деятельность и уход за участком – будь то еженедельные дежурства, вынос мусорных баков, стирка, прополка в общественном саду или совместный уход за детьми.

Не только вместе, но и с интересом

Кажется, мы подошли к центральному парадоксу многих коливингов и коворкингов: они хотят продавать преимущества жизни или работы в непосредственной близости с другими, но без социальной заинтересованности, тяжелой работы, которую требует сообщество. Как и в случае с настоящей дружбой, когда дело доходит до создания подлинного сообщества, возможно, мириться с некоторыми неудобствами – это часть сделки.

Подумайте о сообществах, с которыми вы больше всего связаны. Скорее всего, это также среда, в которой вам приходится прилагать какие-то усилия, отдавать и брать? Если я думаю о своей еженедельной импровизационной группе, одном из сообществ, частью которого я чувствую себя, задачи и обязанности в ней распределяются. Я отвечаю за сбор взносов и оплату церкви, чей зал мы используем, Родерик руководит сессиями, Тьерри сортирует документацию, когда это необходимо, Кевин приносит свою гитару, Мэй и Эмбер тренирует с нами скороговорки, а Люси появляется, чтобы вести сессию, когда не может Родерик. И, что немаловажно, каждый из нас изо всех сил старается появляться каждую неделю, даже если мы не в настроении. И наоборот, если сообщество подается вам вместе с бесплатным элем и малаби, и вам не нужно ничего делать самому, чтобы внести свой вклад, ваше обязательство по приверженности ему, вероятно, будет ослаблено.

Проявление является ключевым аспектом. Это выдвигает на первый план другую проблему со многими из этих коммерциализированных сообществ – их члены временны. Годовая ротация в The Collective составляет, например, 50 %. И хотя текучку в коворкинг-пространствах подсчитать сложнее – в конце концов, членство в WeWork дает вам доступ к офисам по всему миру – любое место с большим количеством горячих рабочих столов неизбежно будет «средой, определяющей характеристикой которой являются постоянные изменения». Как мы видели в контексте городов, проблема неоседлых сообществ заключается в том, что чем меньше вы укоренены в своем сообществе, тем меньше вероятность того, что вы будете в нем участвовать. Активно продавая гибкость и текучесть как часть предложения, WeWork и другие подобные пространства снижают шансы участников и жителей считать сообщество своим и активно инвестировать в него. Так, если подумать о действительно связанных сообществах, говорим ли мы о прихожанах, членах харедим в Израиле или даже велосипедном клубе, одна из ключевых причин, по которой связи между членами сильны, заключается в их повторяющихся взаимодействиях. Хотя часть силы неизбежно исходит из общей страсти или общих ценностей, людям также требуется время, чтобы почувствовать по-настоящему связанными друг с другом.

Возможно, неудивительно, что одним из других ключевых вопросов, отмеченных на встрече коливинг-компаний в Берлине, был высокий уровень недоверия среди членов. The Collective справляется с этим, устанавливая видеонаблюдение в своих помещениях, а также такие знаки, как «Улыбайтесь, вы в кадре» и «Если мы найдем еду из общих кухонь в ваших комнатах, мы ее уберем». Я понимаю, как неприятно, если ваш сосед украдет ваше оливковое масло, но, как мы видели в предыдущих главах, такие системы наблюдения вряд ли способствуют сплочению сообщества.

Эксклюзивные сообщества

Пока мы размышляем о том, как лучше всего восстановить наш мир после COVID-19 и восстановить связь друг с другом, правительства, местные органы власти, архитекторы, градостроители и деловой мир, несомненно, смогут извлечь полезные уроки из этих компаний двадцать первого века, которые поставили сообщество в центр своего предложения, как хорошего, так и плохого.

Тем не менее, даже когда коммерциализированным сообществам удается обеспечить чувство принадлежности, очень часто остается вопрос инклюзивности. Южнокорейские колатеки с их низкой платой за вход, йога-студия со скидками для пенсионеров и безработных, субсидируемый книжный клуб остаются исключениями, а не нормой. В большинстве случаев, когда речь идет о коммерциализированных сообществах, если вы не можете заплатить достаточно, вас не приглашают.

Взять, например, групповые занятия бутиковым фитнесом. Несмотря на всю их духовную фишку и брендинг «мы – сообщество», важно отметить, что это вовсе не церковные службы с открытыми дверями. Вместо этого они, как правило, сосредоточены в богатых районах, продаются как предмет роскоши и упаковываются по премиальной цене – некоторые из них стоят до 40 долларов за один сеанс.

Точно так же цены на билеты на музыкальные фестивали выросли настолько, что треть миллениалов, посетивших один из них в 2018 году, заявили, что взяли в долг, чтобы позволить себе этот опыт. Билеты на Glastonbury 2020 стоят 265 фунтов стерлингов на человека, а общий вход на Coachella – 429 долларов «плюс сборы». Что касается моего собственного района, я знаю, что он может сохранить высококачественный местный продуктовый магазин только потому, что его относительно обеспеченные жители могут и готовы платить то, что по сути является «налогом на сообщество», который позволяет ему продавать многие свои продукты по ценам выше, чем в гигантских сетях супермаркетов, и, следовательно, оставаться в бизнесе. Там, где эта ситуация была иной, такие основы общественной жизни очень часто приходилось закрывать, как мы видели в случае с Mission Pie.

И в той мере, в какой коворкинг-пространства могут помочь облегчить одиночество экономики свободного заработка или удаленного работника, опять же, их структура ценообразования на сегодняшний день такова, что, как правило, только высокооплачиваемые белые воротнички могут себе их позволить. Например, в начале 2020 года членство с горячим столом WeWork самого низкого уровня стоило от 200 до 600 фунтов стерлингов в месяц в Лондоне и до 600 долларов в месяц в Сан-Франциско. Это далеко за пределами возможностей, скажем, обычного фрилансера на TaskRabbit.

Что касается концепции «все под одной крышей», любимой многими операторами коливинга, их продуктовые магазины, прачечные, спортивные залы и бары могут порождать социальную сегрегацию. Поскольку жители могут делать покупки и общаться в барах внутри дома, они слишком часто не могут взаимодействовать с соседями за его пределами. Таким образом, они рискуют стать отчужденными от окружающего сообщества, а местные жители, в свою очередь, рискуют стать отчужденными от них. В долгосрочной перспективе это может оказаться проигрышной стратегией не только с точки зрения общества, но и со стороны операторов коливинга. Потому что, если люди действительно связаны с местом, у них не только будет более сильное чувство общности, но они с большей вероятностью дольше останутся в одном месте.

Однако в то время, когда общественные места для сообществ ликвидируются, бесплатных или дешевых мест для собраний становится все меньше, а многие местные центральные улицы разрушаются, существует реальная опасность того, что сообщество станет чем-то все более доступным только для привилегированной части общества. Что вы «найдете свою душу», только если сможете заплатить вступительный взнос. Что одиночество станет болезнью, которую могут «вылечить» только богатые. Учитывая, что одинокие люди и без того находятся в непропорционально худшем финансовом положении, это вызывает особую тревогу.

Если только приватизированные сообщества не станут еще одним проявлением враждебной архитектуры – способом исключить и не допустить других – и вместо этого будут играть активную роль как в облегчении одиночества для отдельных людей, так и в более широком воссоединении общества, гарантируя, что они не только выполнят свои обещания, но и что большее количество людей сможет получить доступ и извлечь из этого выгоду, все это представляет важную задачу на будущее.

На горизонте есть проблески надежды. В конце 2019 года новаторская жилищная программа ShareNYC города Нью-Йорка заключила три желанных контракта на проекты «совместного проживания», которые включают некоторые аспекты коливинга, в том числе общие кухни, общие фитнес-центры и более гибкие условия аренды, при этом предоставляя доступное жилье, преодолевающее социально-экономические различия. Ожидается, что жилье будет обслуживать самые разные семьи, от очень низкого до среднего дохода; только треть более крупных застроек будет по рыночному курсу. Хотя это только начало, градостроители и застройщики, похоже, активно работают над предотвращением разделяющего менталитета, который доминировал в таких застройках, как Royal Wharf и Baylis Old School, которые мы рассматривали ранее. Цель состоит в том, чтобы их члены пользовались равными удобствами и услугами независимо от того, какую арендную плату они платят. Будем надеяться, что в этом случае дети из разных экономических слоев смогут играть вместе, общие пространства не будут ни для кого враждебны, а сообщество будет доступно для всех – без платинового ценника.