Парадокс одиночества. Глобальное исследование нарастающей разобщенности человечества и ее последствий

Нью-Йорк, 2019 год. Каждый раз, когда Фрэнк уезжает из города, он убирает фотографию своего покойного отца и запирает ее в шкафу вместе с другими своими ценностями, чтобы «защитить» их от гостя Airbnb, который будет спать в его постели через несколько часов.

Это было не то, о чем мечтал 32-летний Фрэнк, когда несколько лет назад переехал на Манхэттен в надежде на блестящую карьеру в области графического дизайна. Однако рост цифрового контента и последующее сокращение печатных СМИ и рекламных бюджетов привели к резким увольнениям в его области. Поэтому в 2018 году, несколько неохотно, он присоединился к гиг-экономике, получив работу на Upwork или Fiverr, а иногда и через личные рекомендации. Размещение незнакомцев в своем доме с помощью Airbnb было единственным способом, которым он мог позволить себе отпуск. Он постоянно беспокоился о ненадежности своей работы и о том, сможет ли он продолжать платить за квартиру.

Такая экономическая нестабильность была бы проблемой для любого, но жизнь Фрэнка усложняла жизнь в самом городе. Поначалу он очень гордился тем, что заплатил первый взнос за свою первую собственность – крошечную квартиру-студию в высотном здании в центре города. Но вскоре, возвращаясь по вечерам на свое пустое место или, что еще хуже, застряв в нем на весь день из-за своей работы, он признавался, что слишком часто оно казалось скорее гробом, чем уютным местом. Тем более, что в его доме не было ни одного человека, которого он знал бы достаточно хорошо, чтобы зайти выпить кофе, не говоря уже о ком-нибудь, с кем он мог бы расслабиться за кружкой пива, когда дневная работа была сделана. Несмотря на то что он прожил в этом доме пару лет, дело было не в том, как он сказал, что «ни один сосед не знает моего имени», а в том, что «каждый раз, когда я прохожу мимо них в коридорах или в лифте, они как будто никогда меня раньше не видели».

«Здесь никто не улыбается», – говорит он о Манхэттене. Все с головой в своих телефонах, фитнес-браслетах, следящих за их пульсом, вокруг гримасы или лица, не выражающие эмоций, весь город казался ему безжалостным, враждебным и суровым. Если бы не дружелюбный суданский официант в местном кафе, куда он иногда брал свой ноутбук, чтобы поработать, он сказал мне, что, возможно, несколько дней вообще ни с кем не разговаривал бы.

Фрэнк также говорил о том, как трудно заводить друзей в городе, где все, казалось, были так заняты, так торопились, так стремились к самосовершенствованию, что у них, казалось, не было времени остановиться и поболтать, не говоря уже о том, чтобы завести новых друзей или развивать уже существующие отношения. В результате слишком часто он проводил вечера, отправляя сообщения «какой-нибудь случайной женщине в Tinder», не потому, что он действительно хотел пойти и встретиться с ней – это казалось слишком большим усилием, – а просто для того, чтобы «поговорить» с кем-то, ощутить человеческий контакт, чтобы облегчить одиночество, которое он чувствовал. И даже несмотря на то, что в маленьком городоке на Среднем Западе, где он жил раньше, он ощущал себя подавленным, и даже несмотря на то, что Нью-Йорк был тем местом, где, по его мнению, он «должен был быть», чтобы иметь шанс «сделать что-то» в плане карьеры, когда мы разговаривали, было ясно, что он испытывает чувство потери теперь, когда он живет в месте, где он ничего не знает о людях, с которыми он живет бок о бок, и где бесчисленное множество других проходят мимо него по тротуару каждый день, не замечая его существования. Потому что, когда он говорил о «хороших моментах жизни дома», и особенно когда он вспоминал о том времени, когда он занимал руководящую должность в местном молодежном клубе, в его энергичном голосе и энтузиазме чувствовалось, что

Здесь никто не улыбается

То, что города могут быть одинокими местами, конечно, не ново. Как писал эссеист Томас де Квинси: «Ни один человек никогда не был предоставлен самому себе, впервые оказавшись на улицах Лондона, но он, должно быть, был опечален и огорчен, возможно, напуган чувством покинутости и полного одиночества, которое связано с его положением… бесконечные лица, безмолвные или без выражения для него; бесчисленные глаза… и спешащие фигуры мужчин, движущиеся взад и вперед… похожие на маски маньяков или, часто, на карнавал призраков».

Де Куинси писал о Лондоне девятнадцатого века, но он мог бы описать любой город сегодняшнего века одиночества. Еще до того как разразился коронавирус и социальное дистанцирование и встречи в масках стали нормой, 56 % лондонцев заявляли, что чувствуют себя одинокими, а 52 % жителей Нью-Йорка утверждали, что их город был «одиноким местом для жизни». В глобальном масштабе этот показатель составил 50 % для Дубая, 46 % для Гонконга и 46 % для Сан-Паулу. Даже в Париже и Сиднее, занимающих соответственно одиннадцатое и двенадцатое места в списке самых одиноких городов по версии City Index Survey, мы по-прежнему говорим о том, что более трети респондентов отмечают городское одиночество в месте, которое они называют домом.

Не то чтобы одиночество было исключительно городской проблемой. В то время как горожане, как правило, более одиноки, чем их сельские коллеги, жители сельской местности могут испытывать свои собственные особые и глубокие формы одиночества: относительное отсутствие общественного транспорта означает, что те, у кого нет автомобилей, могут чувствовать себя очень изолированными; миграция молодых людей в города, далекие от семьи, приводит к тому, что значительное число пожилых людей в сельской местности остаются без ближайших структур поддержки; тот факт, что государственные расходы во многих местах имеют тенденцию отдавать предпочтение городским центрам, означает, что сельские жители с большей вероятностью будут чувствовать себя маргинализированными, когда речь заходит о приоритетах правительства. Тем не менее, понимание уникальных характеристик и причин одиночества в современном городе имеет особое значение здесь и сейчас, учитывая степень урбанизации мира. К 2050 году почти 70 % населения мира будет жить в городах, причем каждый десятый из них будет жить в городах с населением более 10 миллионов человек. По мере того, как все большее число людей устремляется во все более плотно заселенные городские пространства, хотя, возможно, и медленнее, чем до пандемии, понимание влияния городов на наше эмоциональное здоровье становится все важнее, особенно когда мы делаем выбор в отношении того, как нам жить после COVID-19.

Грубее, резче, холоднее

Так что же такого в современных городах, что делает их такими холодными и одинокими?

Если вы живете или работаете в городе, подумайте о типичных ежедневных поездках на работу в двадцать первом веке: толкания, чтобы сесть в битком набитый вагон, агрессивные сигналы других водителей, если вы едете на машине, анонимные толпы неулыбчивых людей, спешащих мимо, не обращая внимания на ваше существование.

Образ грубого, резкого, замкнутого горожанина – не просто стереотип. Исследования показали, что не только уровень учтивости в городах ниже, но и то, что чем более густонаселеннее город, тем ниже уровень учтивости. Отчасти это вопрос масштаба; когда мы знаем, что у нас гораздо меньше шансов увидеть прохожего когда-либо снова, мы чувствуем, что можем уйти с определенным отсутствием учтивости (возможно, столкнувшись с ним и не извинившись, или, может быть, даже захлопнув дверь перед носом).

«Как часто вы чувствуете, что люди окружают вас, но они не с вами?» – спрашивает шкала одиночества Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, которую мы рассматривали ранее. В городе люди всегда окружают вас, но редко возникает ощущение, что они «с вами».

Размер города не только порождает грубость, но и провоцирует своего рода защитный механизм для многих из нас. Точно так же, как когда мы сталкиваемся с двадцатью вариантами варенья в супермаркете, мы, как правило, не покупаем ни одного, так и при столкновении со всеми этими людьми наша реакция часто состоит в том, чтобы уйти. Это рациональный ответ, чтобы не чувствовать себя перегруженным. Хотя общение с другими как с полноправными, энергичными людьми – это то, к чему многие из нас стремятся или говорят себе, что это делают, реальность такова, что жизнь в городе требует от нас делиться пространством со столь большим количеством людей, что если бы мы выжимали каждому прохожему полную долю человечности, это исчерпало бы наши социальные ресурсы. Как пишет Шеннон Дип о своем опыте в Нью-Йорке: «Если бы мы здоровались со всеми, кого встречаем, то уже к полудню мы бы охрипли. Вы не можете быть “дружелюбными” со всеми семьюдесятью пятью людьми во всех десяти кварталах между вашей квартирой и метро».

Поэтому вместо этого слишком часто мы поступаем наоборот. Ошеломленные городской суетой, шумом и постоянной бомбардировкой визуальными стимулами, горожане еще до появления коронавируса были склонны эффективно социально дистанцироваться – не физически, а психологически – путем создания своих личных ходячих коконов, закрывая уши наушниками, надевая солнцезащитные очки или зарываясь в изоляцию с помощью своих телефонов.

Ирония, конечно, в том, что когда мы отключаемся от массы человечества вокруг нас в реальном мире, мы подключаемся к альтернативной виртуальной версии, когда просматриваем изображения жизни людей в Instagram или их мысли в Twitter.

Некоторые социальные теоретики и семиотики даже заходят так далеко, что говорят, что в городах развилась «культура негативной вежливости», социальные нормы, в которых считается грубым навязывать чье-то физическое или эмоциональное пространство без причины, хотя, конечно, существуют географические и культурные различия. В лондонском метро, например, большинство сочли бы странным получить теплое приветствие от прохожего и были бы удивлены или даже раздражены, если бы незнакомец попытался завязать с ними разговор. Устоявшаяся социальная традиция – читать газеты и молча смотреть в телефоны.

Я понимаю важность конфиденциальности. Я также понимаю, почему заглядывание в окна в сельских общинах толкает множество людей в городские пространства и их окрестности, в места, где они могут жить так, как хотят, без социального неодобрения. Тем не менее, истории о городской отчужденности во время локдауна еще более наглядно демонстрируют последствия анонимности городской жизни. Среди согревающих сердце сказок о солидарности и сотрудничестве были и такие душераздирающие, которые слишком ясно давали понять, что городская частная жизнь обходится недешево. Хейзел Фельдман, 70-летняя женщина, живущая одна в однокомнатной квартире в центре Манхэттена, очень трогательно описала, как во время изоляции она оказалась без соседей, на которых она могла бы положиться, чтобы помочь ей с покупками продуктов: «В новостях продолжали говорить: “Люди объединяются”. Они может и объединялись, но не здесь. Только не в зданиях такого типа». Так же, как и Фрэнк, хотя она регулярно видела других жильцов в коридорах и лифтах своего стоквартирного дома, она на самом деле не знала никого из них, не говоря уже о том, чтобы считать их друзьями.

Наша культура уверенности в себе и суматохи, столь ценимая неолиберальным капитализмом, обходится дорого. Поскольку, когда соседи незнакомы, а дружелюбие и связь далеки от нормы, опасность заключается в том, что в те моменты, когда мы больше всего нуждаемся в сообществе, его просто нет.

Нормы относительно того, как мы взаимодействуем с окружающими нас людьми в городах, плохо служат нам, и пройдет некоторое время, прежде чем мы узнаем, изменит ли воздействие коронавируса к лучшему или к худшему наше поведение в долгосрочной перспективе. Если люди в городах уже сопротивляются дружеским предложениям из-за «культуры негативной вежливости», что происходит, когда на них накладывается страх заразиться? Станет ли спонтанное общение с незнакомцами еще более чуждым? Будут ли те из нас, кто предлагал нашим пожилым соседям покупать продукты и оставлять их за дверью, продолжать навещать их, когда опасность минует? Или мы вернемся к простому безразличию к ним?

Антиобщественность

Еще существует скорость города. Горожане всегда двигались быстро, но в одиноком веке они двигаются еще быстрее. Скорость ходьбы в городах в среднем на 10 % выше, чем в начале 1990-х годов, особенно на Дальнем Востоке. Исследование, сравнивающее скорость ходьбы в начале 1990-х годов с 2007 годом в 32 городах мира, показало, что темп жизни в Гуанчжоу в Китае увеличился более чем на 20 %, а в Сингапуре – на 30 %.

Время – деньги, особенно в городе, жители которого обычно работают дольше, чем жители менее урбанизированных районов. Гоняясь друг за другом, переписываясь на ходу, перегруженным работой и нехваткой времени, с гордостью носящим свою занятость легко не замечать окружающих. Однажды утром, направляясь к лондонскому вокзалу Юстон, я подсчитала, сколько людей прошло мимо, не взглянув на меня. После пятидесяти я перестала считать. Хотя умом я знала, что это было побочным продуктом их собственного уровня отвлеченности, а не актом агрессии, мне все же было больно чувствовать себя такой невидимой, как будто мое существование вообще не имело значения.

Быстрый темп городской жизни делает нас не только асоциальными, но и антисоциальными. В основополагающем исследовании 1973 года американские социологи Джон Дарли и Дэниел Бэтсон поручили молодым пасторам произнести проповедь либо по притче о добром самаритянине, либо по другому случайно выбранному библейскому отрывку. По пути к месту проведения проповеди пасторы прошли мимо человека, сгорбившегося на тротуаре и кашляющего – актера, которого исследователи тайно поместили туда. Бэтсон и Дарли предположили, что пасторы, которым была поручена проповедь доброго самаритянина, с большей вероятностью остановятся и помогут. Но, как оказалось, не имело значения, какой отрывок изучал пастор, наиболее важным фактором, который предсказывал, будет ли он добрым самаритянином, было то, считает ли он, что опаздывает. Если он знал, что у него еще есть время, он останавливался. Но если время поджимало, то ему было не до добрых дел. Возможно, это находит отклик у многих из нас, живущих в городских условиях. Стремительные и погруженные в себя, мы не просто можем пробежать мимо, даже не заметив цвета человеческой жизни вокруг нас, мы часто можем даже не увидеть тех, кто явно находится в нужде.

Что касается меня, написание этой книги заставило меня осознать, как редко я улыбалась прохожим, проходя мимо них, или как редко я находила минутку, чтобы поболтать с почтальоном или кем-то, проходящим мимо со своей собакой. Каждый день в Лондоне я вела себя точно так же, как все те люди на вокзале Юстон, у которых не было даже мгновения на меня. Имеет ли это значение? Есть наводящие на размышления доказательства того, что это так.

Почему вы должны общаться со своим бариста

Хотя короткие встречи с незнакомцами не могут принести того эмоционального удовлетворения, которое мы получаем от более интимных бесед, оказывается, что даже небольшие связи могут реально повлиять на то, насколько одинокими или какими-то иными мы можем себя чувствовать.

В 2013 году социологи из Университета Британской Колумбии Джиллиан Сандстром и Элизабет Данн провели исследование, чтобы выяснить, оказывают ли «микровзаимодействия» измеримое влияние на благополучие людей. Наблюдая за входом в Starbucks в оживленном городском районе, они наняли прибывающих клиентов для участия в эксперименте: половине клиентов было приказано вести себя дружелюбно и вести светскую беседу с бариста, а другой половине было приказано быть «эффективными» и «избегать ненужных разговоров». Несмотря на то что взаимодействие длилось всего тридцать секунд, исследователи обнаружили, что те, кто был случайным образом отнесен к «дружественной» группе, сообщали о более высоком уровне счастья, а также о большем чувстве связи с окружающими после обмена репликами, чем те, кто был краток.

Некоторый цинизм по этому поводу понятен. В конце концов,

Или даже с официантом в сети быстрого питания Chick-fil-A, «самой вежливой сети в Америке», который обучен говорить «очень приятно» вместо «спасибо» – но действительно ли это им приятно?

Тем не менее такого рода прописанные микровзаимодействия могут иметь более значительное влияние, чем многие из нас думают. Не только потому, что, когда мы дружелюбно относимся к кому-то, они с большей вероятностью будут дружелюбнее к нам в ответ, или потому, что акт дружелюбия сам по себе вызывает эмоциональный подъем, хотя оба эти утверждения верны. Но также и потому, что мы на самом деле довольно плохо различаем формальное дружелюбие и реальное добродушие, пока наигранность не выходит за рамки. Взять, например, улыбки: ряд исследований показал, что мы на удивление плохо распознаем фальшивые улыбки.

Здесь также неизбежно присутствует что-то еще, что-то более глубокое. Когда мы ведем себя дружелюбно по отношению к другим или даже в течение очень коротких мгновений оказываемся на стороне принятия дружелюбия, будь оно искренним или демонстративным, мы вспоминаем о том, что у нас есть общего, о нашей общей человечности. Таким образом мы с меньшей вероятностью будем чувствовать себя такими одинокими.

Это может объяснять то, почему жизнь в последнее время кажется такой разобщенной и изолированной. Дело не только в том, что мы сталкиваемся с гораздо меньшим количеством стимулирующих ежедневных микрообменов, но когда они у нас есть, они часто происходят, когда мы носим маски. Это означает, что мы не можем понять, улыбается ли нам кто-то, а они не могут узнать, улыбаемся ли мы им. (На социальной дистанции в два метра большинство людей из-за масок даже не могут понять по глазам людей, улыбаются ли они.) Закрывая лица, мы скрываем свое сострадание. Ирония в том, что наша мотивация для этого вполне может быть связана не столько с личным интересом, сколько с ответственностью, которую мы чувствуем, защищая других.

Районы без корней

Однако не только наше поведение влияет на наши эмоции. Как мы видели, одиночество также имеет структурные компоненты. Возьмите быстротечность жизни во многих больших городах – постоянные приезды и отъезды и бесконечная текучка. Во многих крупных мегаполисах это в значительной степени связано с тем, что арендаторов сейчас больше, чем домовладельцев, поскольку арендаторы, как правило, перемещаются значительно чаще, чем собственники. Например, в Лондоне, где в 2016 году арендаторы обогнали владельцев, средний срок аренды составляет всего около двадцати месяцев. В Нью-Йорке, где подавляющее большинство арендует жилье, в 2014 году почти треть населения за последние три года хоть раз переезжала на новое место.

Это важно, когда речь идет о социальной сплоченности, потому что независимо от того, постоянно ли вы в движении или стоите на месте, последствия одинаково проблематичны: вы с меньшей вероятностью будете знать своих соседей и, как следствие, будете чувствовать себя более изолированными.

Вы также вряд ли захотите тратить время и усилия на налаживание связей и внесение вклада в сообщество, если думаете, что скоро выйдете за дверь и снова отправитесь в другой новый район.

Для многих городских жителей растущая арендная плата и недоступные цены на жилье сделали укоренение в сообществе и вложение в него эмоциональных инвестиций все более нежизнеспособным экономическим вариантом. Опять же, это проблема для всех нас. Поскольку районы нуждаются в заботе и, прежде всего, в участии, они должны быть живыми сообществами, а не просто кирпичами, асфальтом и тротуарной плиткой. А это требует доверия. Проблема в том, что когда вы не знаете своего соседа, вы с меньшей вероятностью будете ему доверять. Это помогает объяснить, почему в США менее половины городских жителей говорят, что у них есть соседи, которым они могут доверить ключи от своего дома, по сравнению с 61 % жителей сельской местности.

Итак, один важный шаг, который нужно сделать, если мы хотим, чтобы наши соседи чувствовали себя более связанными, а мы чувствовали себя менее одинокими, – это уменьшить текучку. Здесь свою роль могут сыграть правительства на национальном и местном уровнях. Отчасти это вопрос того, чтобы сделать расходы на аренду более стабильными, и некоторые уже решают эту проблему. Например, в Берлине в октябре 2019 года местное правительство объявило, что собирается ввести пятилетнюю заморозку арендной платы. К другим городам, которые уже либо вводят какие-то меры по стабилизации арендной платы, либо рассматривают возможность их введения, относятся Париж, Амстердам, Нью-Йорк и Лос-Анджелес.

Еще слишком рано говорить о том, окажут ли такие инициативы желаемый эффект.

и тем самым привести к росту цен. Таким образом, может быть, что другие формы вмешательства дадут лучшие результаты, такие как предоставление более длительной аренды или даже аренды с неопределенным периодом времени, чтобы арендаторы знали, что они могут построить долгосрочный дом в районе – хотя даже они, вероятно, также нуждались бы в каких-то сопутствующих мерах стабилизации арендной платы, если они сработают. Ряд городов также ввели ограничения на количество дней в году, в течение которых недвижимость может быть сдана в аренду на Airbnb или аналогичных платформах краткосрочной аренды, чтобы не стимулировать конвейерную ленту жителей, которую они запускают. Какой бы из них ни был лучшим, все они являются примерами растущего признания правительствами и местными властями того, что жилье является одной из областей, где рыночные силы должны быть опосредованы для нашего общего блага.

Жизнь в одиночку…

Крыша над головой – лишь один из структурных факторов, влияющих на ощущение одиночества в городской жизни. Еще одним компонентом изоляции городской жизни является то, что городские жители все больше живут в одиночку.

Когда-то это было скорее сельским явлением. В Соединенных Штатах в 1950 году именно в обширных западных штатах, таких как Аляска, Монтана и Невада, преобладали одинокие люди, потому что именно в эти поздно развивающиеся, богатые землей штаты одинокие мигранты отправлялись в поисках богатства, приключений или постоянной работы в качестве разнорабочего. Однако сегодня одиночная жизнь наиболее распространена в крупных городах, таких как Нью-Йорк, Вашингтон и Питтсбург. На Манхэттене более половины жителей живут одни. Аналогичная история в таких городах, как Токио, Мюнхен, Париж и Осло, где около половины всех жителей также живут одни. В Китае колоссальные 58 миллионов молодых, неженатых городских одиноких людей, известных как «молодежь пустого гнезда», живут одни, в то время как в Лондоне ожидается, что число людей, живущих в одиночестве, вырастет на 30 % в течение следующих двадцати лет.

Для некоторых жить в одиночестве, несомненно, является активным выбором, признаком независимости и экономической самодостаточности. Только относительно недавно брак перестал быть экономической необходимостью для женщин, а это означает, что больше людей могут выбрать жить одни. Это был выбор, который я делала сама в течение нескольких лет. Но для многих жизнь в одиночестве – это не столько выбор, сколько обстоятельства, возможно, результат тяжелой утраты или развода. Другие могут очень хотеть жить с партнером, но еще не встретили «того самого», возможно, из-за долгих часов работы, своих чувств по поводу финансовой незащищенности или трудностей знакомства в эпоху цифровых технологий. Некоторые, возможно, даже предложили себя в качестве соседей по дому, но обнаружили, что не могут «пройти процесс проверки» на совместное проживание, потому что они пожилые, нездоровые или интроверты и как таковые считаются «неподходящими».

Каковы бы ни были причины, не все, живущие одни, одиноки. На самом деле

Перед тем как я встретила своего мужа, я определенно чувствовала гораздо большее желание пойти куда-нибудь вечером с друзьями, чем сейчас. Кроме того, жизнь с кем-то не является гарантией полноценного общения. Можно чувствовать себя крайне одиноким, о чем могут свидетельствовать те, кто испытал изоляцию от жизни с партнером, страдающим деменцией, или те, кто оказался в ловушке абьюзивных отношений.

Тем не менее данные однозначны: люди, живущие одни, подвержены значительно большему риску почувствовать себя одинокими, чем те, кто живет с другими людьми, почти на десять процентных пунктов, согласно отчету Европейской комиссии об одиночестве за 2018 год. Более того, люди, живущие одни, чаще чувствуют себя одинокими, чем люди, живущие с другими, особенно в самые трудные или уязвимые периоды жизни. Как объяснила мне Шейла, 70-летняя разведенная англичанка, которая недавно вылечилась от гриппа, ее глаза наполнились слезами: «Очень одиноко быть больным, когда рядом нет никого, кто мог хотя бы принести тебе чашку чая».

…еда в одиночку

Пить чай одному может быть одиноко. Таким же может быть и ужин. Тем не менее, еда в одиночестве была неизбежным следствием роста одиночной жизни. Посмотрите, как за последние годы резко выросли продажи порционных блюд. А время приема пищи часто является тем моментом дня, когда те, кто живет один, наиболее остро ощущают свою изоляцию и одиночество. Некоторые из них идут на многое, чтобы попытаться смягчить это.

Это в особой степени относится к Южной Корее, где стремительно развивается рынок так называемого мукбанга: практики наблюдения за тем, как кто-то другой ест (обильное количество) еды на экране, в то время как вы едите вместе с ним. Хотя это может показаться невероятным, в последнее десятилетие это была быстрорастущая тенденция во всем мире, и она становится все более популярной в Японии, Малайзии, Тайване, Индии и Соединенных Штатах. В Малайзии время просмотра мукбанга в 2019 году выросло на 150 %.

У самых популярных звезд мукбанга более 2 миллионов подписчиков, и они могут зарабатывать шестизначные суммы в год (в фунтах) на рекламе, которая воспроизводится до и во время их видео. Самые успешные даже начали искать возможности для спонсорства. Индонезийский мукбангер Ким Тай удачно сотрудничал со средством для пищеварения Pepto-Bismol (Висмута субсалицилат), а американская звезда Никокадо Авокадо рекламирует компьютерную игру Cooking Diary.

Аудитория – это преимущественно люди, которые живут одни.

– говорит Соджон Пак, исследователь из Сеульского национального университета, соавтор отчета о мукбанге в 2017. Действительно, исследование, опубликованное в январе 2020 года, в котором были рассмотрены тридцать три статьи о влиянии просмотра мукбанга, показало, что его просмотр значительно уменьшает чувство одиночества людей.

Опыт наблюдения за тем, как ест мукбангер, не является пассивным. Во всяком случае это социальный опыт или, по крайней мере, его симуляция. За определенную плату зрители могут отправить своим любимым мукбангерам «звездные шары», которые всплывают на экране для всеобщего обозрения. Как только каждый «шар» появляется в общедоступной панели чата, мукбангер обычно делает паузу в жевании и даже благодарит своего спонсора, упоминая имя пользователя: «Спасибо за десять звездных шаров… Спасибо, hbhy815… Что я должен съесть в первую очередь? Крокеты с моцареллой, хорошо?» Эти звезды онлайн-еды признают чувство товарищества, которое они дарят своим подписчикам. «Я стал для них другом», – говорит мукбангер Ким Тай. Но, как и в случае с моей встречей с Бриттани, сдаваемой в аренду, дружба имеет свою цену. Ведь воздушные шары, в отличие от «лайков» или «сердечек», покупаются за наличные деньги. Одна звезда мукбанга по имени Хекчжи получила 120 000 воздушных шаров за одну трансляцию на сумму примерно 100 000 долларов.

Я понимаю, что есть с Ким Тай или Хэкчжи может быть предпочтительнее, чем есть в одиночестве, но я беспокоюсь о социальных последствиях таких коммерциализированных и товаризированных отношений, точно так же, как я беспокоюсь о последствиях оплачиваемой дружбы, которую я испытала с Бриттани. Не потому, что такие деловые отношения не могут смягчить одиночество: в значительной степени они могут, по крайней мере, для некоторых. Опасность заключается в том, что, поскольку деловые отношения требуют от нас так мало эмоционально (когда они куплены, а не заработаны), они могут в конечном итоге стать нашими предпочтениями. В конце концов люди по умолчанию выбирают то, что проще всего, как показали исследования в области антропологии и бизнеса на протяжении десятилетий. Действительно, Бриттани рассказала мне, что несколько ее клиентов сказали ей, что они гораздо счастливее арендовать ее, чем «тратить усилия и время на кого-то, кто может обременять их своими проблемами».

Возможно, именно поэтому некоторые поклонники мукбанга говорят, что считают «настоящую» дружбу обременительной, например, женщина, которая описала свое раздражение, когда ее старая соседка по комнате из колледжа позвонила как раз в тот момент, когда она готовила ужин. «Я приготовилась сесть и провести время, смотря YouTube. (Вместо этого) мне приходилось есть, пока я разговаривала с ней, и это меня очень раздражало». Да, эта молодая женщина предпочла бы сидеть в одиночестве и смотреть, как Никокадо Авокадо потребляет 4000 калорий, чем разговаривать с другом – с кем-то, кто действительно знает ее лично.

Это может быть просто крайними случаями, но вопрос шире, что опять-таки имеет последствия для общества. Ибо чем больше мы вступаем в платные отношения (будь то виртуальные или личные) или остаемся сами по себе, тем меньше у нас получается практиковать навыки, которые создают сообщество и лежат в основе инклюзивной демократии.

Оттачивание наших демократических навыков

То, что жизнь или прием пищи с другими позволяет нам практиковать демократию, звучит как довольно смелое утверждение. Но именно благодаря этим небольшим взаимодействиям мы учимся навыкам, которые нам нужны, чтобы стать частью чего-то большего.

Мы все можем вспомнить время, когда мы столкнулись с некоторыми трудностями в нашей жизненной ситуации. Возможно, это было связано с чем-то незначительным, например, кто отвечает за вынос мусора или чья очередь готовить ужин. Жизнь с другими – для многих из нас начиная с наших родителей, братьев и сестер, а затем расширяясь до соседей по комнате, партнеров, супругов, детей – это то, как мы учимся решать такие проблемы, уравновешивать свои желания с желаниями других, идти на компромисс, справляться с нашими разногласиями, мирно сосуществовать. Отсутствие необходимости делать эти вещи – возможность все время делать что-то по-своему, – возможно, является одной из вещей, которые мы покупаем, когда платим дополнительные 20 % за квартиру-студию для одного человека или те самые 40 долларов в час за аренду друга.

Будь то обсуждение, совещание или действительно обучение тому, как уважительно не соглашаться с вашими соседями или партнером, – все это важные навыки, которые нам нужно практиковать, если мы хотим усвоить один из ключевых принципов инклюзивной демократии: иногда мы должны приносить жертвы ради большего блага.

Более того, эти навыки лучше всего практиковать лично, лицом к лицу. Не случайно, что 6000 афинских граждан лично собрались на холме недалеко от центра города в первые дни демократии, или что агора – открытое пространство в центре города – сыграла столь важную роль в формировании демократии. Физические встречи вместе порождают нечто очень ценное, чему цифровые отношения и даже разговоры в видеосервисах, таких как Zoom, могут быть лишь плохими копиями. Когда мы можем видеть белки глаз друг друга и улавливать невербальные сигналы, такие как язык тела или даже запах, мы лучше всего способны испытывать сочувствие и практиковать взаимопомощь и сотрудничество. Также намного сложнее уйти, когда вы с кем-то не согласны, чем выйти из системы или повесить трубку. Вот почему сохранение личных взаимодействий в нашей цифровой жизни так важно, особенно (как мы увидим в следующей главе) в бесконтактный век.