Парадокс одиночества. Глобальное исследование нарастающей разобщенности человечества и ее последствий

Восточная 53-я улица, Манхэттен. Я в продуктовом магазине. Флуоресцентные лампы освещают проходы, заполненные красочными товарами. Зерновые и прохладительные напитки, овощи и замороженные полуфабрикаты: здесь есть все обычные продукты.

Если не считать гладких белых шлагбаумов на входе, все выглядит обычно – как в обычном городском магазине. Но присмотревшись повнимательнее, вы поймете, что в этом месте есть что-то необычное. В магазине никто не работает: ни кассиры, ни работники в форме, заполняющие полки, – никто не придет вам на помощь, когда вы не можете понять, как сканировать штрих-коды на этих раздражающих кассах самообслуживания. Посмотрите, и вы поймете, почему. Потолок над вами усеян сотней едва различимых камер: ваши движения постоянно отслеживаются. Поэтому не нужно ждать в очереди. Вместо этого не стесняйтесь раскладывать пакеты с печеньем по карманам так незаметно, как вам нравится, потому что ваша активность, какой бы незаметной она ни была, будет зафиксирована в цифровом виде. Когда вы выйдете из магазина, вас не будет преследовать охрана, но у вас автоматически спишут деньги.

Сентябрь 2019 года. Я делаю покупки там, где тогда находился один из первых мини-маркетов Amazon Go; к 2021 году они планируют расшириться до более 3000 по всему миру.

В то время это был очень странный опыт. С одной стороны, мне нравился фактор удобства, тот факт, что я могла войти и выйти без задержек. Все остальные клиенты, с которыми я разговаривала, сказали мне, что им тоже это очень понравилось.

А еще меня беспокоило, что, когда я подходила к другим покупателям, чтобы спросить об их впечатлениях, они казались немного возмущенными, как будто я нарушила их личное пространство, всего лишь произнеся несколько слов.

Как быстро все меняется. Ибо то, что еще недавно казалось таким футуристическим, теперь, кажется, прекрасно илюстрирует то, как мы живем в эпоху COVID-19.

Бесконтактная коммерция, в которой Amazon Go является ярчайшим примером, конечно, уже к осени 2019 года стала растущей тенденцией, что связано с увеличением количества касс самообслуживания, веб-сайтов и приложений, которые доставляют нам все, от продуктов до товаров для животных и лекарств, отпускаемых по рецепту, прямо к нашему порогу. Уже тогда мы могли обойтись без официантов в McDonald’s и заказать Биг-Мак в несколько нажатий на огромном экране, избежать неловкости от разговора с продавцом книг из плоти и крови и вместо этого получить свою литературу, «рекомендованную лично для вас» алгоритмами Amazon, уже тогда мы потели и нам было жарко в уединении наших гостиных благодаря онлайн-приложениям для йоги, таких как Asana Rebel, или ютуберам, таким как Адриэн Мишлер, а блюда из ресторана доставлялись нам на дом в удобное для нас время благодаря Deliveroo, Seamless, Caviar, Postmates, Just Eat или Grubhub.

Однако пандемия превратила то, что до этого было устойчивым, но медленно растущим подъемом, в резкий, крутой взлет. Всего через несколько недель карантина на два миллиона человек больше занималось йогой с Адриэн на YouTube, 40 % покупателей продуктовых онлайн магазинов в США делали это впервые, а мой 82-летний отец «посещал» занятия в своем местном общественном центре по Zoom. В одночасье бесконтактное стало во многом нашим единственным выбором.

Жизнь на дистанции

Невозможно с уверенностью предсказать, как это будет происходить в долгосрочной перспективе. Как мы видели, человеческая тяга к близости и физической связи имеет глубокие корни, и позже мы увидим, как расцветающая экономика одиночества может выступать в качестве уравновешивающей силы. Но реальность такова, что

Например, многие люди, пережившие Великую депрессию, оставались бережливыми на протяжении всей своей жизни. Совсем недавно мы видели, как крупные дисконтные продуктовые магазины, частные торговые марки и магазины фиксированной цены, такие как Aldi и Dollar General, оставались популярными среди потребителей среднего класса в Европе и США, спустя долгое время после того, как финансовый кризис 2008 года потребовал сокращения расходов на быт.

Учитывая, что опасения потребителей по поводу инфекции, вероятно, сохранятся в течение некоторого времени, и что опыт многих людей в отношении бесконтактной розничной торговли и досуга во время карантина был в основном положительным (благодаря как удобству, так и более широкому выбору, которые они предоставляют), вполне вероятно, что спрос, по крайней мере, на некоторые категории бесконтактных действий останется высоким, пока мир восстанавливается после COVID-19. Многие из тех, кто впервые экспериментировал с бесконтактными технологиями во время изоляции, скорее всего, продолжат использовать то, что можно было бы назвать «низким человеческим контактом», особенно с учетом того, что предприятия в настоящее время вкладывают средства в технологии и методы работы, которые ограничивают взаимодействие клиентов со своим персоналом.

Уже в апреле 2020 года сети ресторанов разрабатывали технологии, позволяющие клиентам делать предварительные заказы и оплачивать их без контакта с официантами, а также набирали популярность приложения, которые позволяли водителям расплачиваться на заправках, сидя в салоне автомобиля. Многие компании, уделяющие пристальное внимание итоговому результату, будут стремиться сохранить эти изменения в привычках потребителей, учитывая связанную с этим экономию затрат на оплату труда. Это будет особенно актуально, пока сохраняется страх перед будущими локдаунами, социальное дистанцирование остается «официальным» советом, а экономика воспринимается как хрупкая.

Институционализация бесконтактной жизни вызывает у меня серьезные опасения. Будет ли так, что, чем больше человек изгоняется из наших повседневных дел, тем неизбежнее мы будем чувствовать себя более одинокими? Если наша оживленная городская жизнь больше не прерывается болтовней у кассы или шутками с барменом, если мы больше не видим дружелюбное лицо человека за прилавком гастронома, делающего наш бутерброд, или ободряющую улыбку нашего инструктора по йоге, когда мы делаем нашу первую успешную стойку на руках, если мы потеряем преимущества всех тех микровзаимодействий, которые, как мы теперь знаем, заставляют нас чувствовать себя более связанными, разве не неизбежно, что изоляция и разъединение будут только увеличиваться?

Более того,

Хотя такие инновации, несомненно, сделают жизнь безопаснее, по крайней мере на какое-то время, и более удобной или, говоря техническим языком, «без трения», хотя наши столкновения друг с другом – это и то, что заставляет нас чувствовать себя связанными, и то, что учит нас тому, как общаться. Даже такие простые вещи, как тихие переговоры о том, кто проходит первым в продуктовом отделе или где поставить коврик на уроке йоги, вынуждают нас идти на компромисс и учитывать интересы других.

Опять же, это имеет последствия, которые выходят за рамки личного или индивидуального. Вспомните нашу одинокую мышь, которая набросилась, когда ее «побеспокоила» другая мышь. Или о том, насколько более враждебным и угрожающим кажется наше окружение, когда мы не чувствуем связи с нашими соседями. В бесконтактный век опасность заключается в том, что мы будем знать друг друга все меньше, чувствовать себя менее связанными друг с другом и, таким образом, будем все более безразличны к потребностям и желаниям друг друга. В конце концов мы не можем преломить хлеб вместе, если сидим дома и едим Deliveroo в одиночестве.

Но бесконтактный образ жизни – это не просто результат технического прогресса, стремления потребителей к удобству или даже требований из-за коронавируса. Задолго до того, как разразился COVID-19, мы строили мир обособленности и атомизации.

Враждебная архитектура

На первый взгляд это именно то, чем кажется: бесформенная, бетонная, продолговатая скамья. Если вы ищете место, где можно присесть ненадолго, вы можете сделать это на одной из ее слегка наклонных многоуровневых поверхностей. Но если вы хотите сделать что-то еще, ее бесформенность начинает казаться коварной. Попробуйте лечь, и угол всегда будет упираться вам в бок. Примерно через пятнадцать минут даже сидеть кажется не совсем удобно. Известная как «камденская скамья», которую научный писатель и критик Фрэнк Суэйн назвал «абсолютным не-объектом»; в подкасте под нзванием «99 % Invisible» ее описывают, как «очень изысканную работу с неприятным дизайном».

Не случайно на этой скамье трудно чувствовать себя комфортно. В этом весь смысл. Если даже бездомному сложно на ней отдохнуть, скейтеру сложно сделать трюк, трудно даже группе молодых людей тусоваться без того, чтобы их колени и спина не начинали болеть, то и просто людям придется искать место для сбора в другом месте.

По самой своей природе это

Оглянитесь вокруг там, где вы живете, и вы, вероятно, увидите множество примеров: «сиденья» на автобусных остановках, ширина которых едва достаточна для того, чтобы на них можно было сесть, общественные скамейки с несколькими подлокотниками, металлические решетки на тротуаре возле магазинов, из которых ночью вылезают шипы, заборы общественного парка с защитой, как у замков. Вы спросите – а что не так с подлокотниками? Правда, иногда приятно иметь то, на что можно опереться, но настоящая причина этих разделителей скамеек более коварна. Подлокотники не позволяют лечь, особенно бездомным, которым больше некуда идти.

Как и многие тенденции одинокого века, это глобальная проблема. В Аккре, столице Ганы, под мосты были уложены массивные камни, чтобы бездомные не нашли пристанища; в Сиэтле блестящие стойки для велосипедов были установлены так, чтобы заблокировать удобную территорию, ранее использовавшуюся бездомными, шаг, который, как позже признали муниципальные власти, был вдохновлен не заботой о велосипедистах, а вместо этого был «частью усилий по реагированию на чрезвычайные ситуации с бездомными», – предпринятых «для предотвращения повторной разбивки лагеря». В Гонконге, где число бездомных утроилось с 2004 года, общественные места были намеренно спроектированы таким образом, чтобы в них почти не было сидячих мест, чтобы отпугнуть как бездомных, так и бродяг. Возможно, наиболее гнусно то, что в Сан-Франциско в 2015 году собор Святой Марии предпринял очень нехристианский шаг, установив спринклерные оросители, которые обливали спящих бездомных (что неудивительно, вызвало массовый общественный резонанс).

Враждебная архитектура не ограничивается стратегиями против бездомных. В Филадельфии и в двадцати других мегаполисах США уличные фонари за пределами центров отдыха оснащены небольшими устройствами, метко названными «москитами», которые издают неприятный пронзительный звук, который могут слышать только молодые люди, поскольку частоты не слышны для людей постарше (это связано с процессом, называемым пресбиакузисом, при котором определенные клетки уха со временем отмирают). Цель этих устройств-«москитов», по словам президента компании, которая их производит, состоит в том, чтобы «отпугнуть» буйных, «слоняющихся» подростков, в то же время сохраняя зоны, удобные для взрослых. По тем же причинам розовый свет, предназначенный для подчеркивания неровной кожи и прыщей, был установлен в общественных местах по всей Великобритании. «Стратегия против праздношатания», разработанная в надежде, что самодовольные подростки разойдутся, как только их прыщи и сыпь станут видны. По словам одного жителя Ноттингема, который сначала «сомневался» в концепции, «это сработало».

Хотя можно утверждать, что враждебная архитектура не является новым явлением – вспомните рвы вокруг замков и оборонительные стены древних городов – ее современное воплощение уходит своими корнями к политике «разбитых окон» США 1980-х годов, когда повседневные действия, такие как стоять, ждать и спать (особенно «совершенные» цветными людьми) стали считаться «беспорядочными» и «антиобщественными». По логике, предотвращение такого поведения сделало бы пространство более «упорядоченным» и, убедив местных жителей «претендовать на свои общественные места», также предотвратило бы преступность. Таким образом,

Тот факт, что теория разбитых окон оказалась весьма несовершенной – ответственной за чрезмерное внимание со стороны полиции в сторону меньшинств и неэффективным средством сдерживания более серьезных преступлений – не помешал многим городам продолжать полагаться на ее стратегии. В результате за последние пятнадцать лет в городах по всему миру все чаще появляются шипы.

В некотором смысле это неожиданно. Города в подавляющем большинстве случаев склоняются к социально-либеральной политике, если сравнивать с более сельскими районами. Исторически сложилось так, что их муниципальные органы власти, как правило, тратят больше бюджетных средств на социальные программы, такие как социальное обеспечение и продовольственные талоны, даже если бедность менее распространена, а их выборные должностные лица обычно больше склоняются влево. Учитывая все это, мы могли бы ожидать более высокого уровня эмпатии в городских условиях – в конце концов голосование за активную поддержку людей в бедности (через повестку левых по обеспечению благосостояния), по-видимому, мотивировано заботой и состраданием, признанием того, что нуждающимся нужно помочь. Тем не менее эти чуткие идеи, какими бы рьяными они ни были, не обязательно приводят к большей эмпатии на практике по отношению к тем, кто разделяет наши общественные пространства.

Во всяком случае некоторые городские жители, голосующие за социальные программы, передают свое сочувствие правительству, делая вид, что всецело поддерживают прогрессивные социальные программы, пока не почувствуют, что их собственному качеству жизни угрожает опасность. Мышление многих якобы либеральных городских жителей «не на моем заднем дворе» хорошо известно. Более того, исследование политолога Мери Т. Лонг предполагает, что в США, хотя демократы чаще «голосуют сердцем», нет никаких доказательств того, что они ведут себя более сострадательно в своей повседневной жизни. Как следствие, Сан-Франциско лидирует в США, когда речь идет как о бездомности, так и о враждебной архитектуре, несмотря на то что это город, который избирает мэра-демократа с 1964 года и является родным районом спикера Палаты представителей от демократов Нэнси Пелоси.

Враждебная среда не только усугубляет одиночество и без того маргинализированных групп, таких как бездомные, которым мы, безусловно, должны помогать, а не держать в стороне. Мы все платим цену за эту архитектуру отчуждения. Ведь та же самая скамейка в парке, которая предназначена для того, чтобы препятствовать бродяжничеству, снижает вероятность того, что вы предложите другу встретиться у нее для непринужденной беседы.

который пользуется тростью, которому нужно сесть на автобус, чтобы отправиться за покупками или встретиться с друзьями. Камденская скамейка, которая отпугивает скейтбордистов, также отталкивает пожилых людей, которые в прошлом могли провести приятный день, сидя на солнце, болтая с владельцами магазинов во время обеденного перерыва, или проходящих мимо детей, – тех несгибаемых фигур общества, которых активистка городского планирования Джейн Джейкобс назвала наши «глаза на улице».

Взяв на себя сомнительную с моральной точки зрения задачу защиты кварталов от тех, кого считают «нежелательными»,

Ирония в том, что стратегия, направленная на защиту сообщества, может привести к прямо противоположному результату.

Скрытое исключение

Высокочастотные отпугиватели в торговых центрах, бетонные плиты, маскирующиеся под скамейки, и разбрызгиватели воды, атакующие бездомных за пределами церквей, посылают очень четкое сообщение о том, кому рады, а кому нет. Но способы отчуждения в наших городах не должны быть настолько очевидными, чтобы вызывать чувство беспокойства, отдаленности и, в конечном счете, одиночества. Модный и изящный комплекс под названием Royal Wharf в лондонском районе Ньюхэм утверждает, что «использует реку, городской пейзаж и открытое пространство, которые нас окружают, и предлагает блестяще спроектированные дома и квартиры, которые позволяют проявить индивидуальность и преобразится». Его глянцевые маркетинговые брошюры рекламируют бассейн, сауну, клуб и тренажерный зал, в котором работают личные тренеры, рекламируя эти блага как «идеальную платформу для объединения людей».

Со стороны этот утопающий в зелени прибрежный район, «спроектированный, чтобы сделать жизнь лучше», безусловно, кажется роскошным раем. Проектировщики компании Ballymore явно сделали упор на создание общественных пространств с причудливой «главной улицей» – «Коринфской площадью» – и променадом вдоль Темзы. Проблема в том, как это стало до боли очевидным для арендаторов с низким доходом, участвующих в схеме доступного жилья, которую Ballymore включили в комплекс, что сообщество не было доступно для всех.

Аде Эрос переехал в квартиру с тремя спальнями со своими двумя сыновьями в 2018 году и очень хотел научить их плавать в бассейне Royal Wharf. Однако вскоре он узнал, что его семья, как и другие 17 % арендаторов, получающих субсидии на аренду, не будет иметь доступа к главному зданию и его удобствам. «Мы как бедные родственники», – сказал другой житель.

В комплексе Baylis Old School в Южном Лондоне происходила аналогичная форма сегрегации. На этот раз это была игровая площадка, на которую не пускали малообеспеченных жителей с помощью густой непроходимой живой изгороди, отделяющей кварталы, предназначенные для социального жилья, от «общественных» игровых площадок. Такие родители, как Сальваторе Ри, житель доступного квартала, испытали боль, наблюдая, как другие дети играют в пространстве, которое было запрещено ему просто из-за того, что его семья жила не в том доме.

– объяснил он.

В обоих этих случаях после значительного общественного резонанса политика сегрегации была отменена. Тем не менее, во многих случаях меры по скрытому исключению определенных жителей, в том числе детей, остаются в силе.

В комплексе Westbourne Place на другой стороне города субсидируемые арендаторы, некоторые из которых пережили трагический пожар в здании Grenfell Tower, на момент написания статьи все еще не допускались к общественным садам, на которые выходит вид из их собственных квартир. «У моего 7-летнего сына есть лучший друг в классе, который живет на той частной стороне, – говорит местный житель Ахмед Али, – они вместе учатся в школе, но не могут вместе играть. Частные жители имеют доступ ко всему, они могут использовать все ворота, и они все время проходят через нашу сторону, они выгуливают своих собак здесь. Это открытая дискриминация. Мы работаем, мы платим за обслуживание, мы платим за аренду, мы не заслуживаем такого обращения».

Это не только британский феномен. «Бедные двери» – отдельные входы для жителей доступного жилья в более богатом комплексе – появились в Нью-Йорке и Вашингтоне, как и в Лондоне. Вплоть до 2015 года застройщики в этих американских городах фактически получали налоговые льготы или ослабленные ограничения на зонирование за сдачу определенного процента своих квартир по рыночной цене в качестве субсидируемого жилья для малоимущих, даже если в их зданиях жильцы разделялись и несмотря на то, что предполагаемой целью такого развития была большая интеграция и инклюзивность. Застройки с отдельными игровыми площадками для арендаторов рыночного и социального жилья также были обнаружены в Ванкувере, втором самом дорогом городе Северной Америки для жилья. В данном случае после негативной реакции застройщики пошли на уступку: не объединять игровые площадки (что, по их утверждению, было «неосуществимо»), а разделить их таким образом, чтобы дети, играющие на одной площадке, не могли видеть детей на другой.

Есть что-то особенно шокирующее в том, что детям физически запрещают играть вместе. Действительно, это вызывает тревожные образы, как исторические, так и современные – от апартеида в Южной Африке до детей, которых мы видели по разные стороны американо-мексиканской границы, пытающихся играть вместе на качелях, перекинутых через ограждение из сетки и колючей проволоки между ними. Проблема в том, что, если прямо не запретить или не штрафовать за это, сегрегация будет часто стимулом рынка. Подумайте о вечной популярности частных школ, частных университетов, частных поместий, частных лимузинов, особых броней в парках развлечений, эксклюзивных уровнях обслуживания в ресторанах и отелях, первоклассных поездках или VIP-секциях клубов. Реальность такова, что

Мы должны задать себе вопрос: при каких обстоятельствах такие исключающие меры неприемлемы? Как морально, так и по личным интересам. Поскольку, как мы видели ранее, мы все расплачиваемся, когда люди чувствуют себя обделенными. Мы также видели ситуации, что, когда люди не знают друг друга, с большей вероятностью могут развиться ненависть и страх. Помните, что самые сильные антииммигрантские настроения часто обнаруживаются в районах с наименьшим количеством иммигрантов – в районах, где люди гораздо реже сталкиваются с иммигрантами лично, взаимодействуют с ними, устанавливают с ними отношения. Если дети из разных социальных групп по уровню дохода, происхождению и национальности не могут играть вместе даже в своих собственных кварталах, не обрекаем ли мы себя тем самым на еще большую фрагментацию и социальное расслоение?

Чем больше различий, тем ближе люди

В социологии долгое время господствовало убеждение, что чем разнообразнее сообщество, тем меньше его члены доверяют друг другу, но недавнее исследование в Лондоне – «возможно, самого этнически разнообразного мегаполиса на планете» – развеяло этот миф. Хотя такое влияние на уровень доверия может иметь место, когда небольшие части этих сообществ не взаимодействуют друг с другом, исследователи обнаружили, что чем больше различных этнических групп вступает в контакт друг с другом, тем сильнее становится социальная сплоченность. На самом деле, в «этнически неоднородных районах», заключили исследователи, «те, кто сообщает о частых контактах с людьми по соседству, значительно больше доверяют людям в целом, включая незнакомцев, а не только людям в их непосредственной близости», чем те, у кого мало или совсем нет межличностных контактов, независимо от того, к какой этнической группе они принадлежат.

Если коротко, ежедневное общение лицом к лицу с людьми, отличными от нас, позволяет легче понять, что у нас общего, а не сосредотачиваться на том, что отличает нас друг от друга. Чтобы этот одинокий век стал менее одиноким, нам нужно больше контактов, а не меньше.

Вот почему одной из самых тревожных тенденций, когда речь идет о нашей городской среде в последние годы, было сокращение выделения государственных средств на места, где мы все можем общаться, будь то молодежные центры, библиотеки, общественные центры, парки или игровые площадки. Тенденция, которая усилилась, поскольку правительства сократили расходы после финансового кризиса 2008 года и последующей рецессии.

В Великобритании треть молодежных клубов и почти 800 публичных библиотек закрылись после финансового кризиса 2008 года. По всей стране 41 % центров дневного ухода за взрослыми – спасательный круг для пожилых и уязвимых, одних из самых одиноких людей в обществе – закрылись в течении десятилетия после кризиса. Только в период с 2017 по 2019 год общественные парки – места, в которых более века прогуливались и знакомились люди всех мастей – потеряли 15 миллионов фунтов стерлингов местного финансирования.

Аналогичная картина и в других местах. От Болтона до Барселоны, от Хьюстона до Гавра, от Канзаса до Калифорнии, сообществам по всему миру не хватает необходимой социальной инфраструктуры. И эта проблема, как правило, острее в городах, чем где-либо еще.

Чтобы люди чувствовали себя едиными, нужны хорошо финансируемые и холимые общественные пространства, где могут развиваться, видоизменяться, укрепляться отношения, в том числе с людьми, отличными от нас. Пространства, где мы все можем взаимодействовать независимо от расы, этнической принадлежности или социально-экономического положения.

Это необходимо подчеркнуть, потому что перед правительствами и местными муниципалитетами в ближайшие месяцы и годы встанет искушение еще больше сократить государственные расходы на такие пространства, учитывая новую волну экономических ограничений, с которыми мы сталкиваемся. Если мы хотим начать восстанавливать социальные разногласия, которые стали еще более заметными во время пандемии коронавируса, мы не можем этого допустить. Рефинансирование и восстановление общественных пространств, из которых высосали жизнь после экономического спада 2008 года, не подлежит обсуждению. И речь идет не только о рефинансировании существующих общественных пространств. Местные и общенациональные правительства должны взять на себя обязательство поставить инклюзивность в основу новых строительных проектов.

Инициатива, предпринятая в Чикаго, возглавляемая бывшим мэром Рамом Эмануэлем во время его пребывания в должности, представляет собой вдохновляющий пример того, что могут сделать местные муниципалитеты. Там были спроектированы три новых комплекса государственного жилья, которые включали филиалы Чикагской публичной библиотеки. Библиотека служит местом сбора сообщества, связующим звеном между поколениями и пространством, где люди из разных социально-экономических слоев собираются вместе, чтобы читать, слушать чтения, смотреть фильмы и просто получать удовольствие от того, чтобы быть частью среды сообщества. Детям, родители которых получают государственную помощь, рады в этих местах так же, как и тем, чьи семьи живут в квартирах по рыночной стоимости, а иногда, возможно, даже по соседству. «Чикаго ломает шаблоны, – сказал Эмануэль, когда были объявлены комиссионные выплаты. – Объединение библиотек мирового класса с жильем создает прочные районы и предоставляет место для всех жителей сообщества, где они могут собираться, делиться и добиваться успеха».

Действительно, наличие библиотеки уже оказывает положительное влияние на социальную сплоченность, поскольку вместо того, чтобы возмущаться внезапным появлением новых «жилищных проектов» в их среде, существующие (как правило, относительно обеспеченные) жители активно рассматривают новые постройки как благо для собственной общины, своих детей, своего пространства.

«Иногда, когда вы слышите о том, что в вашем районе появится доступное жилье, некоторые люди могут сказать: “Ну, да, это нормально, но предоставляйте его где-нибудь в другом месте, а не на моем заднем дворе”. Но сообщество оказало большую поддержку», – говорит Дуг Смит, управляющий директор архитектурной фирмы, спроектировавшей это пространство. «Я надеюсь, что это поможет людям, которые не имеют финансовой безопасности, улучшить свое положение, – соглашается Шелли Макдауэлл, частый пользователь чикагских публичных библиотек, так как она мать с детьми на домашнем обучении. – А что касается более состоятельных людей, я надеюсь, что это расскажет им о других сообществах и наведет мосты между этими разными социальными статусами и сообществами».

Они показывают, что есть способы преодолеть атомизацию города и что физическая среда может оказывать огромное влияние как на то, как мы взаимодействуем, так и на то, с кем мы взаимодействуем.

Есть еще один способ, которым правительства могут вмешаться: признать решающую роль, которую местные магазины и кафе играют как общественные сосредоточия и центры притяжения для наших районов. Хотя мы не можем предоставить рынку быть единственным хранителем общества – тем более, что инклюзивность, как мы видели, не его забота, —

Позже я вернусь к роли, которую частный сектор может сыграть в возрождении общества, и раскрою ее более подробно, но ясно то, что, учитывая, насколько разрушительной была пандемия коронавируса для центральных улиц, правительствам необходимо будет предоставить районным магазинам очень значимую поддержку, если они хотят выжить.

Опять же, есть прецеденты, на которые можно опереться. Например, в Руселаре в Бельгии введенный в 2015 году «налог на пустые магазины», взимаемый с арендодателей (который вступает в силу после того, как торговая точка простаивает более года, и становится тем обременительнее, чем дольше она остается незанятой), оказал значительное влияние на уровень вакантных площадок, отбив у арендодателей охоту удерживать более высокую арендную ставку на уровне, который малый бизнес не может себе позволить. Местные власти также ввели политику отклонения любых новых заявок на торговые площади за пределами города, чтобы не допустить открытия загородных торговых центров и супермаркетов и отвлечения покупателей от центра города.

Между тем, если и было когда-либо время, чтобы поддержать призыв бывшего главы супермаркетаов Sainsbury’s в Великобритании Джаспера Кинга о снижении вдвое тарифов для крупных магазинов, то оно сейчас. Особенно с учетом того, что местным магазинам приходится бороться не только с социальным дистанцированием и экономическим спадом, но и с резким переходом к онлайн-покупкам, который стал катализатором недавних событий. Решение Великобритании об отказе от налогов для крупных магазинов на период с 2020 по 2021 год следует рассматривать как прецедентное.

Очевидно, что существует множество фискальных и территориальных политик, которые правительства могут инициировать, чтобы помочь нашим центральным улицам выжить. Но есть еще кое-что, что могут сделать наши политические лидеры.

Добро пожаловать, рады вас видеть!

Представьте, если бы города были активно спроектированы так, чтобы быть гостеприимными, а не враждебными. Если бы вместо того, чтобы возводить шипы и бетонные блоки, маскирующиеся под скамейки, градостроители направляли свою изобретательность на то, чтобы выяснить, как объединить нас, а не как разлучить.

В мире, в котором доминирует пандемия, призыв к такой повестке дня может показаться журавлем в небе. И, конечно же, реальность такова, что правительства и муниципалитеты, скорее всего, в краткосрочной перспективе будут двигаться в противоположном направлении из-за сохраняющихся опасений заражения. «Форма», как писал архитектурный критик Оливер Уэйнрайт, «всегда сопровождала страх перед инфекцией, так же как и функция». Действительно, на момент написания некоторые тротуары были расширены, чтобы люди могли держаться на расстоянии.

Тем не менее

Возможно, мы построили себе одинокий мир, но теперь у нас есть возможность пересмотреть свое мышление и наши обязательства друг перед другом и построить мир, в основе которого лежат инклюзивность и общность.

Опять же, есть вдохновляющие проекты городского планирования, из которых можно извлечь уроки. Городские власти Барселоны, например, приступили к амбициозному проекту городского планирования, чтобы превратить районы в «суперкварталы», районы, в которых запрещено сквозное движение транспортных средств, а пространство используется для бесплатных общественных зон, таких как детские площадки, парки и площадки для выступлений под открытым небом. Видение состоит в том, что жителям больше не придется терпеть шум уличного движения или выхлопные газы, а районы станут более гостеприимными для пешеходов и велосипедистов, которые могут «слонятся», «бездельничать» и «прятаться» по своему желанию. Шесть из запланированных 503 суперкварталов уже построены.

Многие жители изначально сопротивлялись первому в районе Побленоу, который, казалось, появился буквально за одну ночь. Может вызвать сочувствие тот факт, что те, кто все еще полагался на автомобили, обнаружили, что их поездки на работу увеличились втрое, а предприятиям, надеющимся разгрузить товары, внезапно стало невозможно найти парковку. Но по мере того как местные жители начинали оценивать свои новые общественные парки и игровые площадки, а город выполнял свои обещания по улучшению высококачественной инфраструктуры, отношение изменилось. Сальвадор Руэда, идейный вдохновитель проекта суперкварталов, отметил, что за десятилетие, прошедшее с 2007 года, пешеходное движение увеличилось на 10 %, а велосипедное – на 30 % в суперквартале Грасиа. «Это более медленный ритм жизни, – говорит Карлес Пенья, житель Барселоны. – Вы заново открываете для себя свой район и своих соседей».

Действительно, данные подтверждают это поразительным образом. Исследователи в целом обнаружили,

Более того, расширяется их «домашняя территория» – участок дороги, на котором они чувствуют себя собственниками, инвесторами и имеют чувство причастности. Нетрудно представить, почему. Жители районов с низкой интенсивностью движения считают, что их улицы и, соответственно, их районы безопаснее; воздух менее загрязнен; их дети с меньшей вероятностью попадут под машину, если будут играть на улице; людям приятнее общаться локально. Таким образом им с меньшей вероятностью придется ехать к другим застройкам, вдали от своего общественного пространства, и они с большей вероятностью будут взаимодействовать друг с другом.

Горожане, привыкшие во время локдауна жить без постоянного шума городского транспорта и с заметно более чистым воздухом, теперь вполне могут иметь значительно больший аппетит к такого рода городскому планированию, чем в прошлом. Последние события ясно показали даже тем городским жителям, которые могут идентифицировать себя как из ниоткуда, в какой степени наше благополучие определяется нашей местной географией и соседством.

Конечно, одиночество города не может быть исправлено только тем, что решают сверху правительства, архитекторы, застройщики или градостроители. Политика, кирпичи и люди вместе определяют то, как мы себя чувствуем в городе.

Это очень явно поразило многих из нас во время локдауна. Наряду с историями об одиночестве и изоляции, как у Хейзел Фельдман на Манхэттене, или эгоизма, как у покупателей, ссорящихся из-за туалетной бумаги в Сиднее, были также истории о коронавирусе, объединяющем городские сообщества таким образом, с которым они никогда раньше не сталкивались.

В Кеннингтоне, Лондон, любитель фитнеса Саймон Гарнер начал ежедневные занятия спортом на своей улице. Соседи, застрявшие в своих домах, объединились на пороге своих домов, синхронно делая растяжку и используя веники и банки с фасолью для нагрузки. В Хьюстоне, штат Техас, когда появились новости о том, что ресторанам будет разрешено реализовывать еду только на вынос или с помощью доставки, анонимная пара продемонстрировала настоящую солидарность, оставив колоссальные чаевые в размере 9400 долларов, сделав заказ всего на сумму 90 долларов. Была прикреплена записка: «Держите чаевые, чтобы заплатить вашим ребятам в течение следующих нескольких недель». В Мадриде таксиста хвалили за то, что он бесплатно доставлял пациентов в местную больницу. А в Великобритании, США и других странах мира многие из нас раз в неделю стояли перед входной дверью, на балконах или у окон, устроив коллективные аплодисменты, крики и биение в кастрюли и сковородки, чтобы выразить благодарность тем, кто борется с COVID-19 на передовой.

Поддержка местного «производства»

Мы никогда не должны забывать, что даже в глобализованном мире нам нужны корни наших местных сообществ, чтобы быть сильными. Если мы хотим опираться на солидарность, которую многие из нас испытали в наших районах во время пандемии, а также выразить благодарность всем тем местным торговцам, которые кормили и снабжали нас во время изоляции, это означает, что мы должны взять на себя обязательства. Сообщество – это то, что мы должны активно создавать совместно, чтобы все мы чувствовали его преимущества.

Мы должны поддерживать наши местные кафе, даже если это означает платить немного больше, рассматривая это как общественный налог – небольшую цену, которую нужно заплатить, чтобы помочь защитить и накормить наш район. Нам нужно совершать покупки, хотя бы иногда, в местных магазинах, а не в интернете, держа в уме, что без наших закупок они не смогут оставаться на плаву.

Ни наш местный общественный центр, ни наша местная главная улица никогда не смогут выполнить свои общественные обязательства, если мы все не воспользуемся возможностями, которые они предоставляют, для взаимодействия с нашим более широким сообществом. Я знаю, что именно над этим я должна работать, чтобы стать лучше.

В более общем плане, если мы хотим, чтобы наша местная среда казалась живой и гостеприимной, нам нужно больше взаимодействовать с окружающими физически, лицом к лицу. Сбавить обороты. Почувствуйте этот ритм, эту паузу. Улыбайтесь. Заводите беседы. Даже если, как на момент написания статьи, нам по-прежнему приходится соблюдать социальную дистанцию, даже если наши улыбки по-прежнему скрыты нашими масками, даже если личное человеческое общение теперь нас пугает. Сейчас, более чем когда-либо, мы должны быть готовы пойти на неудобства ради поддержки наших сообществ и людей в них, и приложить сознательные усилия, чтобы протянуть руку тем среди нас, кто наиболее одинок.

Для этого мы можем черпать вдохновение у таких людей, как Эллисон Оуэн-Джонс, которая в мае 2019 года заметила пожилого мужчину, сидящего в одиночестве на скамейке в парке в ее родном городе Кардиффе. Сорок минут люди занимались своими городскими делами, не обращая на него внимания. «Была какая-то британская замкнутость, которая заставила меня подумать, что он может счесть меня странной, если я сяду рядом с ним», – позже сказала она журналистам из BBC. «Было бы неплохо, если бы был простой способ сообщить людям, что вы открыты для беседы, – подумала я. – Поэтому мне пришла в голову идея повесить табличку, которая открывала бы людям такую возможность. Она гласила: “Рад поболтать на скамейке. Сядьте здесь, если не возражаете, что кто-нибудь остановится, чтобы поздороваться”».

И люди пользовались такой возможностью. Мало того, Оуэн-Джонс в конечном итоге работала с местной благотворительной организацией и полицией, чтобы установить такие скамейки «Рад поболтать» на постоянной основе по всему Кардиффу. Это был больше, чем просто способ заставить людей говорить друг с другом: это помогало людям чувствовать, что их слушают и видят, особенно тем, кого обычно не замечают. Как выразилась Оуэн-Джонс: «Внезапно вы перестали быть невидимым».