Парикмахер

15

Каким образом телефон оказался в постели? Зачем он звонил? Я нащупал ладонью трубку. Она лежала в ногах у Алеши.

- Да, слушаю.

- Томас, как дела? Все paletti? - Это был Клаус-Петер, репортер из утренней газеты «Мюнхнер морген». Что ему на этот раз от меня надо?

- Сколько времени?

- Ровно девять. А ты еще спишь? Ну, я не могу! Томми еще спит. Один? Нет, конечно же, не один. Угадал? - Клаус-Петер мекал, как козел.

- Чего тебе? Ты хоть радио выключай, когда разговариваешь по телефону. Или, лучше всего, перезвони мне позже.

- Ты уже слышал, что полиция нашла орудие убийства?

- Нет. Я об этом ничего не знаю. Подожди. - Я осторожно потянул на себя одну из простыней. Алеша перевернулся на живот. Он спал с открытым ртом. На его загорелой коже светлела полоска, как будто кремовые плавки. Я закутался в простыню. За дверью, на балконе, я оборвал на левкоях засохшие листочки. На церкви начали бить часы, словно приветствуя меня. В самом деле, девять часов.

- Что же за орудие убийства? - спросил я.

- Я рассчитывал узнать это от тебя.

- Представления не имею. С чего ты взял, что оно найдено? - Может, комиссарша нарочно мне не сообщила?

- Это к делу не относится, - ответил Клаус-Петер.

- Значит, сам выдумал.

- Томас, в городе ничего не происходит. Мне требуется новый всплеск в этой истории, иначе читатели забудут про убийство. У тебя есть хоть что-нибудь? Умоляю, хоть намекни!

- Знаешь, это твои проблемы. Мне не на что намекать.

- Считаешь ли ты возможным, что Александра была лесбиянкой?

- Совсем неудачный ход.

- Тут ничем не приходится брезговать. А может, тебе известно, что творится в женской редакции, в этом гадюшнике?

- Одни мужские фантазии.

- Лучше, чем вообще ничего.

- Я только знаю, что у Александры были довольно большие проблемы с деньгами.

- Ну вот, уже какое-то начало.

Клаус-Петер, с его настырностью, всегда ухитрялся вытащить из человека информацию. Может, я сделал ошибку, намекнув ему про деньги?

- Но это, собственно, ни для кого уже не секрет, - поспешил я добавить.

- Карточные долги? Рулетка?

- Не думаю, скорее такие долги, что просто накапливаются, когда человек много ездит, покупает дорогие вещи и все такое.

Молчание.

- Ты записываешь? - поинтересовался я.

- Александра жила не по средствам. Да… никакой сенсации в этом я не вижу. От такого сообщения со стула не упадешь.

- Извини, только я ничего не могу тебе рассказать про рэкет, тайные встречи в мотелях и деньги, оставленные в дупле дерева.

- Может, воздержишься от ехидства?

- Всего наилучшего, Клаус-Петер! Чао!

Я клокотал от досады, что именно Клаус-Петер оборвал мою счастливую ночь. Я решил как можно скорей выбросить из головы его звонок. В ванной я переключил ручку на холодную воду и, как всегда, заорал во всю глотку. В это время Алеша заглянул в дверь.

- Томас, к тебе пришли!

Я не слышал звонка в дверь и удивился.

- Кто пришел?

- Совсем-совсем молодой парнишка. Но зайти отказывается.

На лестнице стоял Кай, ужасно смущенный. Он протянул мне конверт с черной каймой. Сообщение о похоронах Александры.

- Мне хотелось передать его вам лично, - сказал он.

Я покрутил конверт в руках.

- Спасибо тебе, Кай.

- Еще я буду рад, если вы придете на траурный прием. Тогда я приготовлю рыбу.

- Что ты приготовишь? Да что ты остановился на лестнице? Заходи в квартиру!

- Я не хочу вам мешать. Правда.

Я схватил Кая за руку и втащил через порог в холл.

- Кажется, у меня найдется кофе. Ты пьешь кофе?

- Могу. У вас за ухом осталась пена.

За дверью ванной шумел душ, на кухне в самом деле дымился кофе. В духовке горел свет, на противне стояли маленькие остроконечные колпачки из теста. Я достал чашки.

- Там под душем ваш друг?

- Да, Алеша.

- А кто был тот, другой, в Английском саду? Я подумал, что он и есть ваш друг.

- Стефан? Тоже мой друг. Впрочем, скорее старинный приятель. Еще со школьных времен. Стефан мне вместо брата.

- А-а, а то я удивился.

Я налил нам по чашке кофе, потом снова поднялся и поставил на стол третью чашку. Аромат кофе смешивался с запахом теста.

- Молоко есть? - спросил Кай.

- Молоко? Нет. Я его не пью.

Кай скрестил на груди руки и откинулся на спинку стула. Я вскрыл конверт с траурной полосой.

- Пятница, одиннадцать часов. О'кей, я приду.

- Мой старик не хочет, чтобы вы там присутствовали. Но я подумал - да пошел он в задницу! Мама хотела бы вас видеть. - Глаза мальчика широко раскрылись, словно он пытался сдержать слезы.

- Когда умер мой отец, - сообщил я, - у меня вообще не было слез, я не мог плакать. Было странно. Все вокруг меня рыдали и выли, а у меня - ничего! Ни слезинки. Я думал, может, печаль придет потом, когда-нибудь, случится срыв или типа того. Но ничего так и не случилось. Уже десять лет, как его похоронили.

- Вы что, не любили его?

Я задумался.

- Нет, пожалуй, тоже любил. Но наши отношения никогда не были очень тесными. Он всегда соблюдал дистанцию с нами, детьми. А жаль.

- Вы скучаете без него?

- Не знаю. Об этом я как-то никогда не думал.

Кай с любопытством разглядывал Алешу, а тот остановился в дверях. В руках он держал спортивную майку, где был изображен стакан молока с подписью: «Wish you were beer» (Жалко, что ты не пиво). Одна подружка подарила ее мне много лет назад, а я совсем про нее забыл.

- Алеша русский, - сообщил я Каю и представил их друг другу. Мы смотрели, как Алеша надевал эту майку.

- Когда вы заметили, что у вас не та ориентация? - спросил Кай. - Что вы швуль?

- Я? Всегда это знал.

Алеша тоже подсел к столу.

- Швуль? Странное слово. По-русски говорят «голубой». Это такой цвет, словно небо.

- По-моему, так гораздо приятней, чем «швуль», - сказал Кай. - Мама как-то сказала, что, если бы не была такой дурочкой, то выучила бы русский. А мне больше нравится испанский.

- Александра и русский язык? Ради тех людей, которые привозят мускус? - спросил я наугад.

- Она и про это вам рассказывала? Но ведь это суперсекретное дело, никто не должен был знать.

- Она ничего мне не рассказывала, я сам догадался. Как, она в самом деле хотела участвовать в перепродаже мускусного масла?

- Гнусного масла.

- Мускус выдавливается из желез, что между задними ногами, - сообщил Алеша. - Бедных оленей просто выжимают.

- Но самое свинство в том, - добавил Кай, - что убивают также самок и молодняк, хотя у них нет никакого мускуса. Это преступление.

- Ты говорил с матерью об этом?

- Ясное дело. Мы с Антье показывали ей снимки, описывали все ужасы. Уговаривали, чтобы она не лезла в эту грязь. Бесполезно. При этом я был во всем виноват.

- Ты? Виноват? - переспросил Алеша. - Наши сибиряки занимаются этим, чтобы выжить. У них нет работы, нечем кормить семьи. Возможно, они в безвыходном положении. Но ты-то тут при чем?

- Я постоянно требовал денег! Из-за этого мы часто ругались. Но она все равно делала для меня, что только могла. И почему я ничего не соображал? - У Кая выступили на глазах слезы. - Мы все время ссорились. Постоянно. Даже в тот наш последний вечер.

- Когда? В какой вечер?

Кай подул на кофе.

- Кай, когда ты с ней поругался?

- В тот вечер.

- В тот самый, когда ее убили?

- Только вы никому не рассказывайте, слышите? Никому! Если бы я знал, что она… я бы тогда… - Кай говорил это прямо в чашку.

- Теперь расскажи все спокойно и четко, - приказал я. - Когда точно ты был у нее?

- Не знаю, возможно, где-то полдевятого.

- Тебя видел кто-нибудь?

- Не думаю.

- А швейцар?

- Я всегда вхожу через боковую дверь и поднимаюсь на четвертый этаж по лестнице. Терпеть не могу лифты! Мама специально дала мне ключ от двери.

- И ты был у нее в кабинете?

- Да.

- Расскажи-ка по порядку.

- Там нечего особенно и рассказывать. Я хотел взять у нее денег. Она отказалась их дать. На ее столе опять лежало письмо от тех, кто привозит мускус. Я сказал ей, чтобы она с ними не связывалась. Мама ответила, что дело все равно застопорилось. Тут же упрекнула меня, что я не даю ей зарабатывать деньги, а сам постоянно их требую. Она была права. Но тогда я еще этого не соображал. Обижался. Мне казалось, что она плохо обращается со мной. Тогда она просто меня выгнала.

- Ты видел там еще кого-нибудь?

Кай помотал головой.

- Кого-нибудь из ее коллег, скажем, Клеменса Зандера?

- Мама проводила меня до лестничной площадки, за дверь редакции. Но никого, кроме нас, на этаже не было.

- Он не говорила тебе, что ждет кого-нибудь?

- Не знаю. - В глазах Кая стояли слезы. - Она дала мне десятку и сказала, что ей еще нужно поработать. Вероятно, она собиралась встретиться с этим чуваком с косметикой, ну, с тем, что косметикой занимается. Я швырнул ей деньги под ноги и ушел. - Кай заплакал.

- Что за «чувак с косметикой»? Ты имеешь в виду менеджера из фирмы «Клермон»?

- Допустим.

- Загорелого такого?

- Да, его. Она была с ним вась-вась.

- Как это, «вась-вась»? В смысле работы?

Алеша что-то пробормотал по-русски.

- Что? Да нет, что я могу знать? Я тоже ничего не знаю. Только, пожалуйста, не говорите ничего полиции. Пускай оставят меня в покое. Они уже достали меня во как!

Я хотел ответить, что мне очень жаль, но не нашел нужных слов.