Парикмахер

30

На следующее утро бегать не хотелось - слишком жарко. Как обычно, я принял ледяной душ, оделся и тут же вспотел опять. Рубашка липла к телу. Все предвещало сильный ливень. Но на небе не было ни облачка. Вчера я отобрал для детей самые ровные и красивые конфеты. Отходы от карамельного производства я принес в салон и высыпал в вазочку. Впрочем, охотников на бурые обломки не нашлось. Дела шли нормально, без особых событий. Мы красили, причесывали, сушили феном одну голову за другой, а в полдень устроили во дворе водяное сражение. Хофман наблюдал за ним со своего балкона, словно молчаливый зритель с трибуны стадиона. Явилась к нам Теадора, в первый раз после родов. Принесла целый альбом с фотографиями узкоглазых, лысых близнецов. Она кормила новорожденных грудью. Ее волосы стали тонкими, пробор ужасающе расширился. Я долго возился с ней, делал массаж, втирал свой бальзам.

Я так и не посвятил Беату в секрет Клаудии - как-то не было настроения говорить еще об одной беременности и выслушивать ахи и догадки, которые автоматически за этим последуют. Время от времени я подталкивал карусель других тем, долго болтал с телевизионной комиссаршей, освежая ее рыжую гриву. Правда, темой снова было убийство, но, к счастью, лишь на телеэкране. Клиентке предстояла длинная череда съемочных дней, новое криминальное расследование, съемки всех сцен вперемешку, без всякой хронологии. Только когда фильм разрежут и смонтируют, убийство окажется в начале, а арест в конце. Я умолчал о том, что много раз пропускал серии из ее предыдущего фильма, и спросил, много ли реализма в телефильмах, например, каждое ли убийство расследуется до конца? В реальной жизни, утверждала актриса, раскрываются девять из десяти преступлений. И, что интересно, в случае бытовых преступлений убийца, как правило, бывает из ближайшего окружения жертвы. Дядя, друг, сосед. Я заметил, что это не слишком успокаивает.

Клаудия явилась, как и было договорено, в половине седьмого, точнее, чуть позже. Ее волосы блестели, лицо в самом деле стало круглей и мягче. Гормоны делали свое дело. Я убирал свое рабочее место после предыдущего клиента, и Клаудия присела, положив на колени сумочку, словно на вокзале.

- Ты хочешь что-нибудь попить? - спросил я.

- Спасибо, позже. Я тогда попрошу сама.

После окончания рабочего дня мои сотрудники испарились за считанные минуты. Беа тоже молча собралась и ушла, сухо попрощавшись. Лишь Деннис все еще возился у себя.

Клаудия опять замкнулась, не сразу теперь разговоришь. Я повел ее к раковине, мыть голову. Она вдруг вернулась и забрала с собой сумочку - типичный женский рефлекс. Сидя у раковины, она откинула голову назад и закрыла глаза, как делают все. Шумела вода.

- В первый раз я тебя мою и стригу, - заметил я. Клаудия лишь слегка улыбнулась. - Обычно я знакомлюсь сначала с волосами, потом с человеком. А с тобой все наоборот. - Мне подумалось, сколько всего мы пережили с ней вместе за последние недели. Две смерти, кучу подозрений, жаркие дни.

В глубине салона, во владениях Беаты погас свет. Деннис тоже уходил. Я попросил Клаудию пересесть на мое рабочее кресло, положил ей на шею полотенце и начал расчесывать волосы.

- Ты уже решила, как поступишь дальше? - спросил я. - Возьмешь отпуск по уходу за ребенком? И как отнеслась к этому известию Ева?

- Хороший вопрос, - ответила Клаудия. - В редакции еще ничего не знают. Ты первый.

- Я польщен, - в шутку отозвался я. - А отец-то знает?

Губы Клаудии упрямо сжались.

- Отца это не касается. Он не будет иметь никакого отношения к ребенку. Я справлюсь сама. Он мне не нужен.

- Не сомневаюсь, что ты справишься.

- Я не планировала. Так уж получилось. Отцу ребенок не нужен, и это жаль. Но что делать? Возможно, так даже лучше. - Ее глаза блеснули.

- Могу ли я узнать?..

- Нет, не можешь. Но теперь я прошу принести мне сока. Пожалуйста, апельсинового.

- Сию минуту. - Я отложил ножницы и пошел на кухню. У нас стояли две бутылки на подоконнике и еще несколько в холодильнике. Я снова выглянул в салон. - Тебе холодного или теплого? - крикнул я. Никакого ответа. - Клаудия? - Ее место опустело. Она стояла возле полки, с мокрыми волосами, пелерина как дождевик. Что такое? Клаудия увидела меня и быстро закрыла сумочку.

- Что ты делаешь? - спросил я и посмотрел на свои флаконы и трофеи. Там что-то переменилось. Я тут же понял, в чем дело. Вместо четырех призов теперь на полке стояли пять. - Это ты поставила туда мой трофей?

Клаудия смотрела на меня с откровенной враждебностью.

- Ты принесла трофей из редакции? Александра взяла его, чтобы сфотографировать.

Клаудия не отвечала.

Александра. Пирамида. Рана. Острый предмет.

Клаудия медленно поставила сумочку на пол.

- Клаудия - ты?

Она медленно стащила с шеи полотенце, я взял его, молча, словно слуга. Она барахталась в пелерине, словно птица в сетке, я помог ей выпутаться. И при этом не отрывал от нее взгляда. Она была бледна, больше ничего. Глаза окружены красной каемкой.

- Я просто не верю.

- Пожалуй, так будет лучше, - тихо проговорила она.

- Лучше? - Мне захотелось выскочить из салона и бежать прочь с Ханс-Сакс-штрассе, подальше от всей этой нелепой жизни. - Давай немного пройдемся, - предложил я.

Куда-нибудь, где тихо. К Старому кладбищу.

- Клаудия, что произошло в тот вечер?

Она не ответила. Лишь молча шла рядом. Слышала ли она вообще мой вопрос?

За железными воротами кладбища, под высокими деревьями воздух был чистый и прохладный. По обе стороны от дорожки виднелись замшелые надгробные камни и покосившиеся скамьи. Под ногами шуршал песок.

- Как это случилось? - спросил я еще раз. Клаудия спрятала руки под мышками.

- Я любила Клеменса.

- Клеменса? Клеменса Зандера?

Клаудия кивнула. Мы продолжали медленно идти.

- Ты помнишь ту вечеринку у Александры? Когда утром ступеньки были усыпаны разноцветными лепестками роз? Все думали, что тот цветочный ковер предназначался Александре. Она и сама в этом не сомневалась. Но ковер был насыпан ради меня. Клеменс и его розы. У него была своя страсть. Всегда розы. Я спрашиваю себя, сколько их было за это время. Пожалуй, тысячи.

- Ты и Клеменс? С каких пор?

- Мы держали себя безупречно. Никаких особенных знаков внимания, поцелуев при всех. Никакой нежности, всегда лишь дружеские отношения. Деловой тон, как полагается коллегам. Лишь один раз вместе прогулялись до Розенкавалирплац. В отель мы приходили всегда с разных сторон. Всегда в один и тот же номер. Иногда нам были видны с постели Альпы. С тем, что он женат, я смирилась. Ведь это случилось еще до нашей эры. Его семья - это было другое его счастье. Как-то я подошла к его дому, в воскресный день, увидела возле гаража детский велосипед. В саду звякала посуда, оттуда тянуло свежесваренным кофе. Тогда я решила: эти вещи меня просто не касаются. Я стерла из сознания мысли о его семье. И успокоилась. Но тут я забеременела. И все переменилось. Мне стала нужна семья. Я требовала, чтобы он сделал выбор. Его глаза ответили мне «нет». Мы договорились все спокойно обсудить. Как раз в тот вечер.

- В ту среду?

- У себя в кабинете я написала наш условленный пароль и прикрепила среди подписей под снимками. Я думала, что Клеменс уже там, в «Арабелле». Ну разве не безумие? Каждый месяц я пишу в журнале об отношениях партнеров в браке, о сексе, психологии, подробно рассматриваю разные точки зрения и варианты стратегии - какие только можно себе представить. И потом забываю про все - заметь, именно я. Но я вовсе не собиралась его шантажировать, лишь мечтала о счастье именно с ним. Я была наедине со своим страхом. Догадывалась, что он мне предложит. Однако и думать не желала об этом. Я очень хочу ребенка.

Редакция словно вымерла. Только в туалете я заметила Александру, верней, ощутила запах ее духов. Ну, ты знаешь, такой сладковатый запах сандала и карамели. Видно, она только что заходила туда. Неожиданно мне захотелось ее увидеть. После Венеции, после ее дня рождения мы почти не разговаривали, лишь изредка и в основном про Кая. Либо о всяких пустяках. Мы обе закопались в своих проблемах. А теперь Александра мне понадобилась, ведь мы подруги. Я надеялась, что она мне подскажет, как поступить в такой ситуации.

Я пошла к ней. Александра просто сияла. Она как раз явилась с новой прической - твоей, Томас. Помаду тоже поменяла. И она начала болтать, даже не посмотрев на меня. А ты представь себя на моем месте. Сначала я ничего не понимала. Потом прозвучало его имя. Она только и говорила, что про этого кобеля, - мол, он все время не дает ей проходу. Что ей стоит лишь пальцем шевельнуть. Что она меньше часа назад лежала с ним на этом коврике перед ее письменным столом. Смаковала подробности. И мне пришлось все выслушивать. Представляешь, какая пытка? Для нее это ровным счетом ничего не значило, для меня все рухнуло. Внезапно у меня в руке оказалась твоя пирамида. Она стояла на письменном столе Александры. Да, Томас, твой трофей.

После удара Александра удивленно посмотрела мне в лицо. Я положила ее на дорожку. И поняла, что наделала. Но было слишком поздно. Я подложила ей под голову подушечку и просто убежала. Ты можешь себе представить?

Ева захотела, чтобы я написала некролог. Я написала. Холгер попросил помочь ему организовать похороны, разобраться с домом, продать машину. Кай тоже нуждался во мне. А я думала только о себе. Словно оглушенная. Иногда забывала даже про ребенка.

- Что же случилось с Каем? - спросил я. У меня зашевелились ужасные подозрения.

- Это вторая катастрофа. Кай рылся в моих вещах, искал деньги на проклятый кокаин. Даже в моем нижнем белье. Там я спрятала пирамиду, чтобы потом как-нибудь от нее отделаться. После твоего прихода, когда ты предложил мне свою помощь, меня осенило - ведь я просто могу вернуть ее на полку. Туда, где она всегда стояла. Разумеется, незаметно. Но Кай увидел ее еще тогда и, вероятно, обо всем догадался. Он был в шоке, его била истерика. В таком состоянии он тебе и позвонил. Я ничего не подозревала. Два дня он избегал меня, а я не понимала причины. Хотя и насторожилась. Мне было не по себе. Лишь когда ты мне сообщил, что встречаешься с ним, потому что он что-то выяснил, мне все стало ясно. Я поговорила с ним. Это случилось в то утро. Жуткий момент. Я не знала, что будет, у меня не было никакого плана. Ты ведь никогда не видел его, когда он нанюхается. Тогда он ничего не слышит и не видит. В ту ночь он опять что-то принял, не только кокса, но и посильней. Он переменился, клокотал от ненависти. Мы оба боялись. Я пошла к нему, хотела с ним поговорить, что-то объяснить, хотя разве это было возможно? Он пятился от меня. Перила балкона низкие, а он высокий. Протеза на нем не было. Я ведь ничего не хотела с ним сделать, пыталась лишь удержать. И вдруг я неожиданно споткнулась - и он исчез.

Мы сидели на скамье, под заросшей мхом стеной. Иногда ловили на себе взгляды людей, неторопливо гулявших по кладбищу. Вероятно, они думали, что мы обмениваемся впечатлениями от отпуска.

- Ты сказала Клеменсу, что знаешь про его отношения с Александрой?

- Нет. Но я ему объявила, что между нами все кончено. Что я сама выращу ребенка. Он это тут же проглотил.

Клаудия положила руки на живот. Все было сказано. Вдалеке шумели машины. Она встала. Я тоже. Она глядела куда-то мимо меня.

- У тебя есть телефон фрау Глазер?

Я достал из кармана брюк бумажник и вытащил из него помятую визитную карточку комиссарши.

Клаудия сжала карточку в ладони. Я обнял ее и замер. Потом она высвободилась из моих рук и пошла.

Я снова сел на скамейку в тени деревьев.

Christian Sch #252;nemann. Der Fris #246;r, 2004