Парикмахерия

– Глава 101

Глас народный — как глас божий — ничем не заткнёшь. Бабы с детишками стали подниматься с колен и тут же загомонили. Кому подзатыльник, кому инвентарь взять, а обедать когда придёшь? а я знаю — как боярыч скажет… а вечером-то на луг пойдём? так конечно же — стог-то вершить надо… а чего тогда я как дура вилы тащу, а почему «как», — дура и есть… ой бабыньки, чегой-то поясницу прихватывает… а ну пошли быстрее — а то тут прямо на дороге и рассыпется…

Чимахай со зверским выражением лица приступил к обриванию Фильки. Тот сперва поскулил. Но я углядел у одного из мужиков блоху на воротнике и завёлся. Я насчёт — «блоха — ха-ха» уже объяснял. Ко всем прочим несчастьям «Святой Руси» — здесь нет лекарств.

Не так — лекарства есть. «Приложи лист сырой капусты белокочанной», «прополощи настоем шалфея шесть раз с молитвой»… «и всё пройдёт». Верю, проходит. Но хирургия, типа аппендицита, или санитария, типа антракса — здесь смертельны. Здесь они не лечатся. Антибиотиков нет напрочь. Сепсис — как дышать. Остаётся только «на божье чудо уповать», что мне как атеисту… ну понятно. Или — карантин. По принципу чумного барака: «Ждём пока все вымрут. Оставшееся — сжечь».

Так что мужичков быстренько раздели догола, загнали в реку, где они и утопили свою одежонку до полного вымывания всех паразитов, и обрили уже везде. Всё остальное местное общество торчало головами своими над деревенским частоколом, наблюдая волнительную картину публичного и повсеместного обривания своих отцов и мужей. «Глас народа» постепенно рос в децибелах, пока я не объяснил выразительным русским языком, что если последующая проверка даст в селении хоть какое насекомое — все оставшиеся жители незамедлительно приобретут аналогичный вид.

Вот уж никогда не думал, что такие элементарные вещи будут вызывать во мне столь сильные эмоции. Но я был просто в бешенстве. И — в панике. В совершенно неконтролируемой, едва сдерживаемой, панике. Понятно, что эпидемия начнётся не сегодня. Но она будет. Обязательно. И не одна. Как у той крестьянки у Некрасова. Неизвестно — когда, неизвестно — что. Может быть — завтра. А у меня — в принципе никаких средств противодействия. Заворачивайся в простыню и ползи на кладбище. И не обо мне, любимом, речь.

Ползти на кладбище будут всё. Я тут какие-то планы строю, как избы ставить, как крыши делать… Пустое. Одна из этих блошек не туда прыгнет, не там укусит, и вот эти люди, мой народ русский, который я собираюсь учить, благоустраивать, просвещать… Можно спеть «Let my people go» под Армстронга. Так это… бархатисто. Понимая, что весь мой народ, весь «my people», в который я душу свою вбиваю и жизнь трачу… — в любой момент делает «go» в… в просто падаль двуногую. Которую — только закопать. И поскорее — пока зараза не расползлась.

Смерды выдирали друг другу волосы из подмышек и паховых областей, взвизгивали и канючили:

– Дык как же ж… мы же ж в миру живём, всякая живность вокруг, блошки-то и по скотинке скачут, клопики-то и по деревам ползают, комарики-то на лугу летают… никак не уберечься… всякая живность — от бога… всё ж божьем соизволением в Ноевом ковчеге спасалось…

Ага. А потом ковчег пристал к Арарату, и вся эта гадость разбежалась. И что? Обвиним армян в биологической войне против всего человечества? Путём распространения ползучих и кровососущих?

Кто-то из европейских путешественников второй половины 20 века описывает тибетского гуру, перед которым две служанки непрерывно мели дорожку. Чтобы этот святой не наступил ненароком на какое-нибудь насекомое. Сам он закрывал лицо марлевой повязкой, чтобы случайно не проглотить какую-нибудь мошку. Поскольку душа его учителя, как и душа любого человека, может воплотиться после реинкарнации в любом живом существе. «По делам его». Только непонятно: если Будда, взвесив человеческую душу, засунул её в платяную моль, то это душа такого низкого качества, или у этого бога весы «среднюю температуру по больнице» показывают? И не будет ли благом раздавить такое насекомое? Дав, тем самым, этой душе шанс нового, более успешного, воплощения?

Местные мужики насчёт Будды и всех «харей Кришны» — «не в курсах». Остаёмся в рамках христианской традиции. С небольшими добавлениями из «инструктажа молодого специалиста».

– Кого бог у Ноя на корабле от потопа спасал — их с Ноем забота. А ваша забота — чтоб было чисто. Не умеете — научу, не можете — помогу, не хотите — заставлю. Но если в чьём доме найду насекомое… И не говорите: не заметил, не разглядел там — глаза неряхе-неумехе по кулаку сделаю. Как у филина при запоре. Во все стороны сразу видеть начнёте. Если угляжу грязь на утвари кухонной, плесень какую — вот этим песочком речным отдраю. Не котлы — морды. Так что и шкура слезет. Блохи по коровам скачут? Так и коровку свою умой. Тёпленькой водичкой, ласково, начисто. Не сделаешь — я тебя самого умою. Кровью твоей. Тёпленькой.

Мои покатывались с хохоту, теперь пришло их время смеяться. «Хорошо смеётся тот, кто смеётся последним» — ещё одна общечеловеческая мудрость. Опять же — ложная. «Над анекдотом общество смеётся три раза: сначала — те, кто понял. Потом — те, кто не понял. Потом — над теми, кто не понял». Ну и какой смех лучше? Для чего я всю прошлую жизнь анекдоты рассказывал? Что бы насладиться зрелищем ещё одного очередного «недогоняющего хомнутого сапиенса»?

Мужички уныло выкручивали мокрую одежду.

– Эта… ну… а панихиду кто служить будет? А то ж эти… ну… неупокоенные… повылазят, однако. Вот. Шляться тута будут. Выть по ночам. Безобразничать-пакостить. Нечисть, прости господи.

Всё-таки, Филька — прирождённый лидер: первым озаботился возможным появлением упырей. И потенциально проистекающих из этого естественного явления неестественной природы проблем для всей общины. Панихиду служить… Да не поп же я!

Да и смешно мне это — как-то на глаза попалось: «Пожертвование на исполнение требы (одно имя) — 42$». Я тогда долго думал — это с НДС или без? А скидка за мелкий опт будет? Это притом, что отпевание — в принципе не коммерческое мероприятие.

– Не будет этим покойникам отпевания. Недостойны. Язычники.

Ну, тут я прав: «Из уважения к прижизненным взглядам усопшего от отпевания следует воздержаться, в случае если усопший был крещён, но по какой-либо причине утратил веру и приобрёл иное мировоззрение: сознательно был язычником или атеистом по взглядам и по образу жизни, а также, если усопший враждебно относился к Церкви». Я взгляды мертвяков уважаю, а они поклонялись «цапле» и в церковь попасть не успели. Так что «мирного лежания» вам, «мужички-цаплеане», а не «царства божьего» как христианам.

– Вона как. А ежели встанут?

– А звери дикие дохлые в лесу встают? Ты у любого попа спроси — разницы никакой. Прах к праху.

– Как-то оно…

Мужик полез по привычке почесать в потылице. Рука наскочила на голый затылок. Несколько мгновений он удивлённо рассматривал свою длань. Потом вспомнил, понял, отдёрнул, плюнул на землю. И задал самый свой главный вопрос:

– А Перун с его бабой? Они-то крещённые. Их-то отпевать будешь?

А ведь деда с бабкой Пердуновские мужички и посмертно побаиваются. Видать, покойный Перун сильно резковат был, насельникам воли не давал. Круто дедушка верховодил, если его уже и упырём представили и испугаться успели.

– Нет, не будет им отпевания. Дикие вы тут — простых вещей не знаете. Самоубийц — не отпевают. Слышал такое? В Православной Церкви принято относить к самоубийцам и погибших «при разбое», и умерших от полученных ран и увечий. Баба Перунова на меня с ножом кидалась. Это ли не разбой? А как дела её воровские вскрылись, то за них и убита была. А сам Перун… ну, ты же сам слышал, ещё в усадьбе, какие слова он на меня говорил. И потом не остановился. Чистый разбой. За что получил увечие и, волей божией, помре. Вору — смерть воровская — без панихиды. Ни к чему Святые Силы тревожить, коли душам этим одна дорога — в аду гореть. Да и на попа тратиться не надо. Но ты, если очень хочешь, можешь заказать. Хоть акафист, хоть литию, хоть сорокауст. Покойники от молитвы не испортятся. Только смотри — как бы твоё благочестие в воровство против господина не переросло. А то ведь третья яма пока пустая стоит. Тоже может без креста остаться.

Тут я несколько… не точен. В свою пользу. Традиция эта — связывать разбой и самоубийство, утвердилась в русском православии позднее. Похоже — в Смутное время. Когда и разбойничков было много, и все они — ну истинно православные. Похоронить их без исповеди, причастия, панихиды… — остальные, которые «пока в живых» — не поймут. А отпускать из банды попа живым после всех таких ритуалов… с полученной информацией… Так что — полный запрет на исполнение. Под угрозой отлучения во избежание похищения с последующим уничтожением. Как в Вифлееме: все туристы въезжают на территорию Палестинского государства — свободно. Кроме граждан Израиля. Причём запрет установлен самим правительством Израиля — надоело разбираться с придурками-террористами, которые захватывают заложников.

Я и ещё по одному поводу несколько… нет, не лгу — мне это невозможно, а, скажем так, — «толкую расширительно». В православии к самоубийцам относят людей, пошедших на «скок» с оружием в руках, и нарвавшихся. Убитых или смертельно раненных злодеев в ходе вооружённого конфликта при исполнении ими противоправного деяния. Я же добавляю и убиенных в последующих, от злодеяния произошедших, разборках. Да ещё добавляю к татям — воров. Которыми, по здешним понятиям, являются мятежники, бунтовщики, «борцы за….» или «борцы против…». «Политических», а не только «социально близкий советскому трудовому народу уголовный элемент». Терминологически нечётко, зато исторически достоверно: бунтовщиков и мятежников, например, пугачёвцев, часто казнили без отпевания.

А мне очень не хочется тащить сюда, за двадцать вёрст от ближайшей церкви, попа. И не в расходах дело. «42 у.е. пер душу» я найду. Даже с НДС. Но пускать сюда грамотного, соображающего, независимого от меня мужика… при моих-то делах типа «источник мёртвой воды»… «Умножающий познания — умножает печали» — мудрость царя Соломона. Только ведь царь нигде не утверждает, что оба «умножения» относятся к одному субъекту. Какой-нибудь попик «умножит свои познания», а у меня потом мои собственные «печали умножатся»? Или мне потом этого попика «умножить»? На ноль…

Во всякое время стремился я к научению. Изо всякого деяния, мною ли совершённого, возле меня ли произошедшего, норовил извлечь суть да и запомнить её. Дабы в последующие времена к пользе применить. Немалое количество слов, и навыков, и умений моих, коии после к вятшей славе Руси применены были, из сих, из Угрянских мест и времен.

Так и с отпеванием. Установленный мною впоследствии запрет на отпевание «худых людей», не токмо татей, в бою убиенных, но и воров, и иных крамольников, многие хулы и злобы на меня воздвиг. Однако же и множество душ христианских от глупой да ранней смерти спас. Страх божий небесный да закон мой земной немалое число человеков от злодейств отвратили.

На этом мы разошлись. Я со своими отправился на заимку, хорошенько нагрузившись взятыми из хозяйства покойного владетеля вещичками и припасами. Чеснок у Перуна с прошлого года остался. Добрый продукт, злой, аж слезу вышибает.

А местные мужички потопали к своим «смешливым» семействам. Жаль, не могу послушать, как недавние насмешки вернуться к главам домов. «Бумеранг — это штука, которая всегда возвращается. Если послали правильно». Не уверен насчёт количества смеха, но слёзы в селище будут. Или я не знаю наш народ. Судя по ночным экзерсисам Ивашки с Кудряшковой бабой — в Пердуновке ожидается «ночь любви». Мужички просто так своё унижение «парикмахерией» не проглотят. Обязательно «спустят по вертикали власти». Поскольку на самом нижнем уровне местной социальной иерархии находятся младшие дети и собаки, то реву и лаю будет много.

У меня нет иллюзий: чистоту в жилищах они не наведут. «Собака лает — ветер носит» — это нормальное отношение россиян к очередному начальственному выверту. Сам такой. Правда, у местных обоснование другое: тиф, чума, холера, дизентерия…, кровавый понос — наказание божие. За грехи. Нужно молиться, поститься и в церкви жертвовать. Причём здесь вошки-блошки? Поддержание чистоты требует ежедневного постоянного труда. А мор… то ли будет, то ли нет. Мабуть, колысь, авось… Так нафига каждый день самому корячится? На всё ж воля божья.

Новые обычаи, изменения образа жизни с одного начальственного окрика не устанавливаются. От моего визга ни зубы чистить, ни задницы подмывать они не начнут. Это всё придётся вбивать годами ежедневных проверок с обязательным и неотвратимым наказанием. «Ежевечерне кричащими ягодицами». По-хорошему, надо было бы уже сегодня устроить полномасштабную поверку. И прогнать всё население через поголовную стрижку и тотальное проваривание барахла. Но чуть прижму — пойдёт «всенародное возмущение». Грязнуль и нерях. И кого-то придётся убивать. Чтобы выжившие начали блох давить. Чего-то мне не хочется.

Может, обойдётся? Живут же они. Хозяйства у них — устоявшиеся, народу прохожего толпами — нет. «Родные» блошки «пришлых» блох не пустят. Может как-то потихоньку-полегоньку? Тихой сапой, маленькими шажками? Как-нибудь… милосердно? Нет, ну правда: снова ломать, напрягать людей, снова захлёбываться в этом во всём… в потоке негативных эмоций, в злобе и ненависти окружающих… Напрягать душу свою… Да что я, зверь лютый?! Лучше как-то по-доброму, как-то благостно… Иван-милостивец… Звучит…

И вновь повторю я: и милость моя — смерть ваша, аки и ярость моя. Не ищите у меня милости. Ибо и она — мука ваша. Даже лишь увидевший меня, лишь на одной со мной земле воздух вдохнувший — обречен. Ибо пришёл я, здесь я уже. И оттого видно стало, что снисхождение, о коем молите, есть гибель ваша. Вас и детей ваших. Гибель глупая, мучительная, бестолковая. Не ищите пощады — не будет её!

Нет, ну что за жизнь! Ну ни на минуту отойти нельзя! Какой идиот сказал, что в средневековье жизнь была спокойной? Проблемы создаются не количеством людей, а степенью их близости. В третьем тысячелетии всё просто: появилось дурное настроение, съездил в другой город, прямо на перроне набил первому попавшемуся морду — и быстренько назад. Эмоциональная разрядка, никакого стресса. И никто не найдёт. А здесь и искать не надо — все на одном пяточке крутятся. Ты ему в морду плюнул — он в драку лезет. Бумеранг-с, однако. Причём не тупая австралийская палка, а со всеми вывертами высшего пилотажа, свойственными человеческой психике в замкнутом пространстве.

В воротах заимки нас встретил Кудряшок. «Коленопреклонённый». На ногах стоять он не может, но может, как оказалось, шустро ползать на коленках. Что он и исполнил. Дабы упредить, предупредить и донести. Об измене, воровстве, разбое и гражданских беспорядках. Имевших место быть на вверенной ему территории, которые он, с риском для жизни и исключительно уповая на милость благородного господина, то есть меня конкретно, пресёк на корню и задавил в самом зародыше. Не щадя живота своего. И других частей тела. «Гражданские беспорядки» стояли раком в сарае. В виде привязанной за шею к поперечной лаге отсутствующего пола и с выкрученными за спину руками Кудряшковой жёнки. Как сообщил нам «коленоходный страж правопорядка», воспользовавшись отсутствием всех остальных жителей заимки, Кудряшкова жёнка решила убежать. Наличие двух коней в усадьбе делало этот план вполне реальным. Однако преисполненный ревностного долга и горящий неизбывным желанием сыскать милость мою…

– Кудряшок! Хватит! Ты мне попрошайку папертную не изображай. Давай по делу.

Ага. Заставить вора говорить по делу… Только пыткой с калёным железом. Но смысл понятен: баба допустила одну ошибку — предложила присоединиться к побегу своему венчанному мужу.

– Ну, дура, сказывай — как дело было.

Зарёванное, мокрое от слёз, опухшее от рыданий и от душащего ремня на шее, лицо несовершеннолетней «дуры». Бритая голова с подсохшими порезами от бритья и свежими ссадинами от «оказания сопротивления при задержании». Порванная в нескольких местах и задранная на спину рубаха. Которая не сколько «прикрывает наготу нежного девичьего тела», сколько интригует: что, и там, под оставшимися лоскутами ряднины такие же по всему этому телу коллекции синяков разной степени давности и цветности?

Ремень я ослабил, но ничего кроме бесконечного «у-у-у» не услышал. И вряд ли услышу в обозримом будущем. Поскольку — «Преступление и наказание». Попытка побега — преступление. И плевать, что она формально — свободная женщина. Здесь женщина свободной не бывает никогда. Есть муж, отец, свёкор. Хозяин. Или просто хозяин — владетель. Эта «дама» — замужем. И уйти со двора не спросившись у мужа — не может. Не имеет права. А он, по его словам — возражал. И как отягчающее обстоятельство идёт то, что она, вполне следуя супружескому долгу и клятвам венчального обряда, попыталась не только сама от неволи спастись, но и своего, по «браку, совершаемому на небесах» супруга вытащить. Преступление, поскольку, опять же с его слов — против его воли. Юная, ослабевшая от бурной групповой любви нескольких последних дней и ночей, девушка чуть ли не силком тащила к свободе здорового и обезноженого парня. За что и поплатилась. И ещё… поплачется.

Есть куча этических систем, в которых действия этой женщины можно описать как выполнение высшего долга, или проявление героизма, или как неотъемлемое право личности на свободу выбора, совести и перемещений. Но для меня, здесь и сейчас, это попытка конокрадства, это попытка своеволия моей холопки, «орудия говорящего». А поскольку решать мне, то и закон здесь — мой. И если это моя личная мания величия, то воспринята она как непреложная истина уже несколькими.

И ещё одна мелочь. От которой у меня снова уши горят. Очередной прокол имени третьего тысячелетия. Нельзя оставлять не усмирённого невольника рядом с конями. Чисто моя ошибка. Были бы мобильники — я бы сообразил и аккумуляторы вынуть. Как делает охрана американских посольств в европейских странах. И автомобильные ключи в замке зажигания не оставил бы. Но кони… Не подумал. А слуги мои верные, советники премудрые… даже и не заикнулись. Хоть бы кто подсказал.

Ага, много ты, Ванюша, чужих советов слушаешь. Косу делать — кузнеца похоронили. Избы ладить — опять только по твоему, вошек выводить — всем бороды долой. Чуть что — пришибу, зарежу… Народ-то и опасается лишний раз голос подать. А ты сам… как был здесь — бессмысленный… Ну, может, самую малость… А гонору-то…

Мда, если бы она с Кудряшком сбежала бы да среди людей про дела мои по-рассказывала…. Или, вернее, сам Кудряшок навёл бы… Кони были бы наименьшей из моих потерь. Ивашко, похоже, это уже сообразил:

– Слышь, Кудряшок, а ты чего с ней не побежал? Бросил бы господина и… на конях вы бы далеко уйти могли.

– Да ты ж, Ивашко, слышал, как я господину говорил. Искренне раскаялся я. И свет ангельский в душе моей возжёгся. Как с господином-то, с бояричем Иваном свет Акимычем поговорил. Речи его укоризненные всю-то мерзость прежнего моего бытия высветили. И вот, устремилось сердце моё к искуплению, к искреннему служению господину нашему бояричу Ивану. А когда сия предерзкая бабёнка силком меня тащить стала, да краями дальними прельщать, разгорелось сердце моё на сию изменщицу и, хоть и слаб я ныне, и калечен в ногах своих, но исхитрился воспрепятствовать сему злодеянию и на злодейку узы крепкие наложил…

– Ага. И не только узы. У бабы все ляжки семенем заляпаны. С утра — мытая была. А кроме тебя мужиков на заимке не оставалось. Чего, так разгорелось, что и донести не смог? Не дотерпел? Слуга верный, духом просветлённый. Ты лучше прямо скажи — идти тебе с такими ногами — некуда. Прежним своим подельникам — ты такой и даром не нужен. Кормить бездельника они не будут. Придавят ненароком. А здесь… господин-то добр. Может, и поживёшь чуток.

Кудряшок сначала пытался изобразить оскорблённую невинность, но, увидев, что слова Ивашки находят у меня полное понимание, быстренько «сдулся». Что ж, и искалеченная крыса хочет жить. А в стае крыс такому экземпляру не выжить. И пока он не приглядит новую, более сытую и надёжную норку, чем у меня, на его лояльность можно рассчитывать.

Я быстренько раздал работу, указал, где начинать лес валить вокруг заимки. На шиндель как раз сырой лес и пойдёт. Мужики, было, собрались сразу наказывать «изменщицу», но «делу — время, потехе — час» — русская народная мудрость. Причём для дела — «время» — дневное. Пока светло. «Потехой» — ночью займёмся. А пока, прихватив Сухана и косы, я отправился на луг. С очень волнующим предвкушением: а вдруг там Беспута меня дожидается. Где-нибудь под кустиком. И я её там… Короче — «по-беспутничаем».

Увы-увы, Булат Шалвович. У нас тут ни гульбы, ни пальбы. Зато — косьбы… аж в заднице кисло. А так — всё правильно. Ладони со лба не убираю. Потому как и не кладу. Я ими, извиняюсь, косой того… помахиваю. Зато рукавами — по лбу непрерывно. Пот глаза просто потоком заливает.

С надеждой тоже не расстаюсь — обещала же девка прийти. И кумиров я себе не творю. Ни из «грехов нашей родины», ни из достижений. Включая обещанные 4 % роста ВВП и запасы углеводородов, оттяпанные ещё Ермаком.

Вот пОтом прошибло по собственной глупости — водички речной напился. Чистенькая, холодненькая. А ведь фольк давно сказал, словами сестрицы Алёнушки: «Не пей Ванюша из колеи — трактором станешь». А если из Угры? Угрём? Вот я и стал — мокрым и скользким.

Беспута не приходила, я злился и, как это часто бывает, раздражение выражал в физической работе. Не давая роздыху, перерывов, увеличивая ширину прокоса и частоту махов. Молочной кислоты, которая могла бы громко сказать в моих мышцах: «Парень, ты не прав» — у меня не было. Генная модификация, итить её ять! Сухан воспринял мой приступ раздражения в качестве руководства к действию и образца для подражания. И — действанул. Или — подражил. Или как это называется? Короче, две взбесившиеся самоходные сенокосилки с сорванными ограничителями могут много чего на лугу… уелбантурить.

Я уже говорил о своём философском подходе: «И с женщинами хорошо, и без женщин хорошо». В части роста производительности труда при косьбе — «без женщин» — сильно хорошо. Трава прямо сама падает. Ещё от разных глупых мыслей по поводу самочек хомосапиенсов хорошо помогают рытьё длинных и глубоких траншей в каменистом грунте и колка дров.

Что и было выразительно продемонстрировано Адриано Челентано в «Укрощении строптивого». Аналогичный эпизод с колкой дров в «Коммунисте» дал прямо противоположный эффект. Яркий пример великой силы марксистско-ленинского учения: меняются не только мировоззрение, но и физиология. Что позволяет выдвинуть оригинальную гипотезу: падение Советского Союза есть результат перевода промышленности с дров на жидкое топливо. Колоть стало нечего, потенция — упала, народ — разочаровался, коммунисты — кончились.

Пошабашили мы когда уже звёзды высыпали. Как хорошо, что бонус насчёт ночного зрения достался Ивашке, а не мне. При отсутствии стопоров разумности в разных местах — лучше ничего выдающегося не иметь — для окружающих безопаснее.

Попытка быстренько перекусить и спать завалиться закончилась безуспешно. В смысле: завалиться — можно. А вот спать… Сухана почти не слышно. Но Ноготок всю ночь грустно и тяжко вздыхает и с боку на бок переворачивается. Да и как же ему, болезному, не вертеться, когда весь остальной личный состав старательно «исполняет наказание». «Изменщицы». Прямо какое-то… «Главное управление».

Со двора хорошо слышен радостный голос Кудряшка. Советы подаёт, в доверие втирается. Устанавливает тёплые, дружеские отношения с моими людьми. Крысюк поганый. Зря я его не пришиб. Ивашко периодически укорачивает остальных: «Тише, боярича разбудите». Заботливый. Гридень сабленосный. А разогнать всех спать — сообразить не может. Вон Звяга в момент эякуляции ревёт как медведь по весне. Или — как лось во время гона. Кто помнит «Особенности национальной охоты» — как тепловоз. По-моему — чересчур долго он это делает. А это кто так колотится? Будто дрова рубит. Ага, Чимахай, «железный дровосек». С железным же… ну, предположим, «топором». Если он ещё и завтра на лесосеке в таком темпе и с такой продолжительностью… — придётся медаль давать. Олимпийскую. За победу в марафонском за… заплыве? Забеге? Зауелбантуривании?

Бабёнки не слышно — то ли заткнули чем-нибудь плотненько, то ли уже и сил не имеет чувства и ощущения выражать. Развлекаются мужички. Самцы гамадрила. Только что челюсти такие не выросли. Добрые помощнички славного прогрессора. В деле развития этого всего к светлому и процветающему. Вытягиванию за волосы. Самих себя. Других-то нет. И волос нет — сбрили же. Обезьяны облезлые. Может, пойти разогнать? Ведь утром не подымутся. Гиббоны прогрессивные. И вообще: бардак, скотство и собачья свадьба с нанесением тяжких телесных… Это я так думаю. Тут вот в темноте лёжа.

«Лежу тихонько я в стороне

Кричат им «горько», а горько мне».

А что по этому поводу сказал американский президент Франклин Делано Рузвельт? А он, вытаскивая свою страну из Великой Депрессии, страну, скатывавшуюся в анархо-синдикализм с примесью христианства и коммунизма, заметил: «Лидер должен быть на полшага впереди. Если «на шаг» — его не поймут. А если не «впереди», то какой же он лидер?».

Хорошо бы ещё и знать: в какую сторону этот очередной шаг делать. Хотя… в части происходящего во дворе процесса: «тело — в дело» я своих уже явно не догоню. Так что, остаётся только прогрессировать. Но ведь и тут же, блин, всё наперекосяк!

Более всего я напоминал самому себе человека с парой чемоданов без ручек.

Вот, сделал косу. Нигде в мире такой нет. Редкость редкостная, как знаменитый «Кохинур» — «Гора света». Но — не «светит». Нет косарей. Добровольцев нет, а силком новый инструмент навязывать… Что такое саботаж при подневольном труде… Сам хорошо знаю. С обеих сторон.

Про свои приключения в этой части… И ощущения… Не, не понравилось. Пустое занятие — «ни себе, ни людям».

А про случаи, когда меня пытались… Было как-то дело.

Делали раз одну железяку электронную. Чем-то там в колонне синтеза управлять. Сделали, на химкомбинате на стенку повесили. Работает. Утром звонят — не работает. Ладно. У нас их штук пять сделано было. Поставили новый экземпляр. Аналогично: день — работает, утром — нет. Начальство начинает напоминать помесь осетра и горбуши: мечет икру. Сразу — и красную, и чёрную. Меня, по юности тогдашних моих лет, зацепить не должно было: есть старшие товарищи, рыба, сами знаете, с головы… Но чистят-то её с хвоста! Так прочистили… Ладно, встал, пошёл, повесил на стенку третий прибор.

И тут туземцы допустили принципиальную ошибку: получили получку. А спирта там в те поры… хоть залейся. Я и… залил. Так, что там же, в цеху, и заночевал. Среди ночи — подъём по естественной надобности. Пока «надобность» — исполняется, окружающее пространство — сканируется. Мимо идёт работяга, берёт под стенкой ломик и бьёт по нашей коробочке. Я же её придумывал! Над схемами мозги сушил, осциллографом электрончики заблудившие выискивал! А он её — ломиком… За ночь — раз шесть. «Лудиты позднезастойные».

Утром заявляюсь к начальству. У меня начальство в те поры было умное. Я и сам-то ещё не вполне выветрился, докладываю личные наблюдения, а глазами графин с водой ищу. А оно уже всё трезво оценило и решило: а поставить-ка быстренько на следующий образец — броневые плиты. Откуда у электронщиков броневые плиты? Так я же сказал: спирта было хоть залейся.

И всё. Электроника работает, задание партии и правительства — выполнено. С радостным воодушевлением и комсомольским подъёмом. Хотя, в моём конкретном случае правильнее сказать — с упадом.

Мне — премию в месячном размере, работягам — в квартальном, стране — аммиак эшелонами. Или чем его там меряют.

Знаю я — что такое «саботаж», и сколько смогу — постараюсь не создавать ситуаций. Когда на мою… инновацию с ломиком ходят.

Вот ещё одна моя здешняя новинка — решил облагодетельствовать человечество штыковым ударом. Весь результат — Сухан пару-тройку раз удачно еловиной попал. И, похоже — это вся польза. Потому что я забыл про щиты.

Вот, надумал вытащить предков из этих газовых камер, которые они избами называют. Аж крышу придумал. И всё. Чуть не надорвался мозгами. А толку? Технология по-операционно не прописана, оснастка не сделана, персонал не обучен, входного-выходного контроля нет… Что будет в результате? Очередной шедевр средневекового ремесленника? Типа «крыша избяная перекосоёб…». Одним словом — дерьмо.

Всё плохо. Ничего не получается. Хотел у Акима отсидеться, жизни местной научиться — вышибли. «Паучью весь» подмял, кучу народу погибло. И чего ради? Теперь даже сунуться туда опасно. Пердуновку оседлал, деда с бабкой ухайдокал. И вот рвусь на части — там разместиться негде, а бросать без присмотра — жалко.

Марьяшу… такую женщину… богатую… Теперь на ней, поди, Чарджи кувыркается. Кобылячий принц. Жеребирует. Я старался, девушку воспитывал, образовывал и просвещал. А теперь там какой-то кавказец… или кто он там… чурка нерусская. Так это и в моей России сплошь и рядом. Чего ради было в средневековье проваливаться?

Пригода, вроде бы и заколдованная, а как от дикого зверя убежала. Даже эта… Беспута… Не пришла. Холопка к господину своему. Одна вон Кудряшкова… Да и то не моя. А эти-то… Холопы, быдло, скоты неумытые. Тоже мне, предки. Развлекаются. Веселятся. Всё им жрать, да спать, да бабу валять. А работать не хотят. По воплощению моих «планов — громадьё». Днём — дурака валяют, ночью — дуру. Это их естественное состояние. И чего с ними можно сделать? Только дурдом построить. И сразу — заселить. А меня — не зовут. Они все там, все вместе. Они там чего-то смеются, общаются. Наслаждаются. Сами, без меня. Уроды.

Никто меня здесь не любит. Никто. И даже не уважают. Какой ты там страх придумал?! Никто тебя, Ванька, не боится. Так, терпят из вежливости. Чтоб не сильно воняло. Вот утопил ты вирника. А князь-волк не пришёл. Ну, положим, Макуха сам помер. В воду Сухан его уже мёртвым спихнул. Но всё равно: даже чудище лесное — и оно меня бросило.

И сам ты — ни на что не годен. За что не возьмёшься — либо хрень получается, либо вообще ничего. Сколько раз сам себе обещал, что в порубе в Рябиновке лестницу сделаешь. Ну и где?

Степень маразма последнего самоедства насчёт поруба в Рябиновке нарушила половодье складного потока внутреннего нытья. Вот только о лестнице в тамошнюю яму мне сейчас и грустить. Явный депресняк накатывает. Поводы поплакаться у всякого человека есть всегда. Но когда вокруг «всё темно», то, может быть, пора перестать зажмуриваться?

Один из законов Мерфи гласит: «Если все идёт хорошо, значит — вы чего-то не заметили». Справедливо и обратное: «Если всё вокруг плохо, значит — проблема внутри».

А как там в квантовой механике насчёт влияния наблюдателя на исход наблюдаемого события? А ну её нафиг! И квантовую, и классическую. Не греет. И думать не хочу, и вспоминать не хочу. А уж смотреть и видеть… Всё противно. Всё такое… не хочу! Вот свернусь калачиком и завою. Не по-волчьи, с переливами, а так… однотонно, скучно. Как у меня внутри. У-у-уныло.

Так. Я резко развернулся и уселся на лежанке в темноте. В углу шевельнулся Сухан и снова затих. Ноготок уже сопит в две дырки. На дворе игрища уже закончились. Тихо. И — злобно. Хоть какая-то эмоция. Злоба на самого себя.