– Глава 90

Мне потребовалось несколько секунд, чтобы понять: а и правда — звезды сквозь поварню не видны. Так эти… пьяные долбодятлы… перевели два десятка приличных сухих брёвен на крышу поварни?! Да, тесовая крыша — это круто. Это, конечно, признак богатства, процветания и, где-то, даже вятшести. Но два десятка добрых брёвен…

– Вот только охлупень не поставили. Не сыскался.

Кто у них не сыскался?! Ах да, охлупень. Ну, тогда всё понятно. Как же без него, без охлупеня? Или без неё? Ёкарный бабай! Даже спросить прямо нельзя — незамедлительный и существенный урон авторитету «предводителю угрянских команчей». Вождь должен всё знать и на всё иметь готовый ответ. Или хотя бы — вид сделать. Придётся выяснять про охлупень как-то косвенно, как-то иносказательно.

– Ну, тогда — выпьем.

Народ, испугавшийся, было, моей непонятливости насчёт крыши, которая (непонятливость) была воспринята как гнев господский «психа мутного», почувствовал себя прощённым, расслабился и устремился. Естественно — к столу. Кружку с пивом я у Ивашки по дороге отобрал. Кулеша нам с Суханом навалили полную миску. Правда, как здесь и принято — одну на двоих. Набивая брюхо чем-то там с дымком, и прихлёбывая пивко жиденькое, я благосклонно принимал отчёт о проделанной работе.

Прежде всего, начальственный вопрос:

– Ну, так чего там у вас с этим… с как его… с охлупенью вашей?

Поток последовавших междометий, объяснений и взаимных оскорблений позволил существенно расширить собственные познания в деревянном зодчестве. Впрочем, слово это — «зодчество» в сочетании со словом «деревянный» воспринимается местными как полная бессмыслица. Типа «сапоги всмятку». В этом древнерусском понимании — «зодчий» — это гончар, каменщик, кирпичник. Занятие называется — «зьдати», результат деятельности — «здание».

А деревянные строения, как и стога сена, либо ставят, либо смётывают. Ещё говорят: «рубят». Но отнюдь не «зьдят». Столь озадачивший меня «охлупень» — это просто бревно с выбранным снизу пазом, которое накрывает верхний стык тесин деревянной кровли. Комлём оно выводится на фасад дома, и часто этот комель вырезается в виде птицы, или зверя, или конской головы. Отсюда другое название этого бревна — «конёк». Концовка известной, ещё советской, экранизации «Понедельник начинается в субботу», содержит реализацию мечты одного из персонажей: «я буду в этом здании на коне». Вот на охлупене с конской головой он и оказывается.

А остались мы не охлупленные (или охлупененные?) из-за появления в команде второго плотника. В какой-то момент два мастера деревоповала и щепадёра — Чимахай и Звяга — сошлись у одного бревна. И начали тесать его с двух сторон. С, как потом выяснилось, разными целями. Что именно каждый из них имел в виду, я так и не понял, но общий результат коллективной деятельности состоял в куче щепок. Поскольку, по «всемирному закону подлости», бревно было последним, то и… «охлупень не сыскался».

Наблюдая за постепенно увеличивающейся загруженностью мужиков алкоголем, я сообразил, что вижу некоторую неправильность.

– Ивашко! Где Хотен с Филькой и его бабой?

– Дык… Как ты сказал, господине, так и сделали. Как Звяга коней с Рябиновки привёл, так я этих и погнал. Ну. Филька-то без своей кобылы ни в какую… А так мы на неё ещё и мёртвого Пердуна нагрузили. Пованивает, однако. Филька клялся — нынче же закопают.

Наконец-то! Дотащат, не обломаются. Там, вроде, и могила выкопана. Гроба нет, ну пусть так, в рубахе положат. Всё едино — попа-то нет, некому за правильностью блюсть. Поп приедет, над холмиком молебнов отмолотит. А что там… То ли «макинтош деревянный», то ли рубаха льняная…

– А Макуху-вирника привезли?

– Дык… привезли. В сарае лежит. Вместе с Кудряшком и бабой. Мужики сперва хотели его сюда. Дескать, на поварне ему удобнее. Но я так смекаю, что если ты его в родник с мёртвой водой окунать будешь, то… — всё едино.

– Понятно. А чего здесь Звяга делает? Почему он назад в Рябиновку не идёт?

Ивашка как-то замялся, кинул вопросительный взгляд на спорившего о чём-то с мужиками Звягу. Тот, видимо услышав своё имя, повернулся к нам, рыгнул, вежливо прикрыв рот, и… рухнул передо мной на колени. Ё! Ой! Когда такая туша рушится в ноги — основное инстинктивное желание — чтоб не задавило. И не оглушило. Потому как орёт оно… как турбины Ту-22М при отрыве от ВПП. Ну, чуть тише.

– Господине! Заступник наш и благодетель! Воитель ярый и славный! Победитель и истребитель! Погани лесной и болотной! За веру православную ревнитель! Сирых и малых защититель! Аки святой Георгий! На дракона огнедышащего! Воздвигся ты! И рухнули заговоры колдовские! И… и чертоги премерзостные. Свет очей моих…

– Ага. И сера ушей моих. Вы что, все вместе сочиняли? Звяга, ты сколько раз текст повторял, пока запомнил?

– Эта… Ну… И воздел ты десницу свою! Подобную молнии небесной…

– Стоять! Молчать! Николай, твоя работа?

– Так я только помочь. Он чуть не на коленях просит — помогите. А я что, я ничего, чего вспомнилось…

– Кто-нибудь! Можно рассказать мне просто, по делу — что случилось?

– Дык… выгнали дурака. Вот он и просится.

Мне пришлось ещё трижды прерывать литературно аранжированные монологи присутствующих. Всё-таки, чувствуется влияние Николая — такая несколько восточная цветистость. «Восток — дело тонкое, Петруха». Наше тоже… цветистое. Но с самоуничижением и обязательно с «гробовым» оттенком.

Мономах, к примеру, начинал письмо к своему противнику по очередной междукняжеской разборке очень выразительно и иносказательно: «О я, многострадальный и печальный! Много борешься, душа, с сердцем и одолеваешь сердце мое; все мы тленны, и потому помышляю, как бы не предстать перед страшным судьею, не покаявшись и не помирившись между собою». Это — про размежевание феодальных владений, и обмен заложниками из числа захваченного гражданского населения.

«Дураком просящим» в нашем случае был Звяга. «Запад рождает дураков каждую секунду, но Нью-Йорк мечет их просто как икру». Добавлю от себя: только наша Отчизна производит дурней в промышленно значимых масштабах. Или они нам лучше видны?

Понятно, что моя бурная дискуссия с батюшкой родненьким в «цапленутом гнездовье» — не прошла незамеченной. Включая разбитый нос, потрёпанную моей детской ручонкой бороду, и специфическое влезание на коня вверх ногами. Понятно, что «унижение спасением» всеми было замечено и отмечено. Но зачем же это акустически воспроизводить? Да ещё — живописать?

Я, честно говоря, махая косой, представлял себе в роли «Наш репортёр на месте событий» — Любаву. И заранее грустил по поводу последствий. У той-то точно: ни глушилки, ни соображалки. Зря грустил — в лауреаты местного «Тэфи» устремился Звяга. Собирая бедного вирника к месту экстрасенсорного лечения, он поделился с остальной дворней подробностями. Включая «на камне — торчало, у торчалы — мочало». Кто именно был «торчалом», и что именно — «мочалом» было разъяснено с волнующими и душещипающими подробностями.

Чем хороша информация — сколько ей не делись — меньше не станет. Старинная русская загадка: «Чем больше из неё берёшь, тем больше она становиться?» кроме общепринятой отгадки — «Яма», имеет и второй правильный ответ — «Сплетня».

Последовательность реакций — последовала. Вполне стандартная: до Акима донесли, Аким возбудился, рушничок — пожевать, виновника — вышибать. Я и сам на днях это проходил.

Звяга вылетел из усадьбы мгновенно, на рысях, чуть не уронив принайтованного к коням вирника и даденный Домной, по доброте души на «победу отметить», бочонок с бражкой. Но недостаточно быстро — успел словить последнюю фразу владетеля:

– И чтоб ноги твоей на моей земле не было.

Что сразу перевело раздражение и вздорность деда в плоскость земельно-имущественных отношений.

Если Перуновы земли — мои, то Звяга у меня жить может. Но мне по возрасту быть землевладельцем нельзя. Если вся земля — Акима, как и выходит по надельной грамотке в моей дешифрации, то Звяге надо срочно исполнять ПСЖ — «поднять свою ж…» и убираться отсюда. А он этого очень даже боится и не хочет. Тем более, вышибли его — как он был. Не то чтобы совсем «голый и босый», но близко к этому.

Звяга глазками хлопает и плакать собирается. Ну, поплакать здесь любят и умеют. И мужи — тоже. «И прослезился» — это наше, исконно-посконное.

Остальные молчат и ждут чуда: явление господских мозгов наружу. «А наш-то… Он во какой — покумекал да и придумал… А мы-то… А они-то… А никто и не допёр бы». Изволь, Ванюша, наглядно доказывать туземному населению собственную вятшесть и право на лидерство. За неимением вёдерного кулака — хитромудрыми мозгами.

Я глубокомысленно посмотрел в темноту двора. Там, у забора, перетирали клетчатку свежего сена два наших конька. Потом осмотрел кое-как освещённую поварню. Тут тоже продолжали перетирать жвачку. Клетчатку — челюстями, ситуацию — извилинами. Восемь пар мужских глаз рассматривали меня с разной степенью заинтересованности.

Да что они на меня так пялятся! И вот тут я им раз — и рожу! Что я — баба на сносях? Лучше на коней смотреть. Они ко мне задом стоят — и то интереснее. И с мыслей не сбивают. Кстати, о конях. Кони — мои. Нет, я помню, что они краденные. Но остальные считают — мои. И вот эти кони сегодня спокойно сходили в Рябиновку и вернулись. Скотина же, что с неё взять. Хотя меня батюшка родненький вышиб однозначно.

– Николай, ты статью 102 из «Русской Правды» помнишь? Ну-ка, воспроизведи.

– Так, господине, это ж про то, как робят. Ну, холопят.

– И я про то. Так ли я помню начало: Холопство обельное есть троякого вида: если кто купит (поступающего в холопы) до полгривны в присутствии свидетелей и ногату (княжескому человеку) заплатит перед самим холопом.

– Так, господине, так.

– Послухи-свидетели есть. Княжий человек, вирник, в сарае лежит. Тащи две ногаты. Одну Звяге — это его красная цена, да и то — в базарный день. Другую ногату отдам вирнику перед холопом. Как по «Правде» указано.

Почему «Русская Правда» ограничивает возможную цену сделки сверху — непонятно. Почему цена новоявленного холопа не может быть больше полугривны, хотя штрафы за убийство раба 5-6-12 гривен, за воровство — 12 — тоже непонятно. Ну и не надо. Главное — «оставаться в правовом поле», а там — хоть трава не расти…. Хотя, если «правовое поле» — наше, «русское поле», то там такая «трава» сама по себе растёт — закачаешься. Если кто думает, что я исключительно про «Диму Яковлева», то — нет. Там и другой «травки» — вволюшку. Не скажу — в чью.

Так, что-то я пропустил, что-то мои мужички… как кишечник при трёхдневном запоре — сильно напряжённые.

– Что не так?

– Дык… Эта… Ну… в холопы… За ногату? Не… может ещё чего? А?

– Акать и дыкать раньше нужно было — в Рябиновке. А теперь только окать осталось. (Американизма «ОК» здесь ещё не знают, волжский прононс — тоже неизвестен, но мои уверенность и напор побеждают при любом наборе непонятных слов). Прикинь сам — хотя Аким мне эти земли отдал, но для власти наш уговор — не закон. Лет мне маловато. Завтра скажет Аким: сын — мой и земли — мои. И жаловаться некому. Ты с его земель выгнан. А вот коня, или там косу — с земли не выгонишь. За них хозяин в ответе. Ежели ты мой холоп, то место тебе там, где я указал. А вот если ты вольный смерд, то спрос — с тебя самого. И придётся тебе отсюдова топать быстренько. Одинокинькому.

То, что я и «похолопить» никого не могу по несовершеннолетию — до них не доходит. Сын владетеля может действовать только по поручению или с согласия родителя. Иное — и в голове у них не укладывается. И вообще: на Руси подросток не обладает правом собственности. Как, впрочем, и собственной свободой. Родитель имеет право на всю собственность всех членов семьи. Как и право любого из семьи хоть — убить, хоть — в рабство продать. «Патриархальная семья» — называется. Мечта «коренников». Ну, которые: «припасть к корням и истокам, к исконно-посконному, к отеческому древнерусскому». Продавать детей, отдавать в заклад жён… это — патриархально. И так — везде. Хоть у нас, в «Святой Руси» при рюриковичах, хоть в Древнем Риме при рексах.

А здесь, конкретно со мной — не так. Нелюдь я, попадун попадайский. И веду себя не по-детски. «Права не дают — права берут». Вот я и беру, хоть и не по закону, не «по обычаю». Но слушатели мои этого не догоняют. «Дитё всегда с родительского голоса поёт». Иное и не предполагается.

А как местные воспринимают исход в одиночку, я ещё на первом изгнании Чарджи усвоил.

По одному на Руси только на кладбище ползти можно. На всех остальных путях — отнюдь не только «Проверка на дорогах». То есть, конечно, сначала проверка. На «вшивость» и на «прогиб». Потом всё «ползущее» — ловится и употребляется. Быть «употреблённым» неизвестно кем, неизвестно где…. Звяга — дурак, но не настолько. Никуда он не денется. А мне в хозяйстве толковый плотник — сильно не помешает. Да просто гробы делать… при моих-то талантах…

Забавно получается: кажется я тут спрогрессировал новый технологический приём. Схемка такая нарисовалась: «похолопливание при отфутболивании».

Кстати, «аналогичный случай был в Бердичеве». Виноват — под Туровым. По Юлькиным рассказам тамошний «гитлерюгенд» тоже кого-то из селения вышиб. И тех сразу «употребили». Какая-то «третья сила» поймала изгнанников по дороге в город и… «перенаправила в свои закрома». От чего у тамошнего «гаупмана» случилось «глубокое погружение в себя» в форме нервно-истерического приступа. А лечили его применением позиции — «женщина сверху». Хорошее лекарство, где бы мне такую «аптечку» найти…

Так, размечтался, сперва — бизнес. Схемка такая: Аким нанимает кучу людей в усадьбу, потом выгоняет их по одному. Деваться им некуда, они идут ко мне. Я их тут быстренько оформляю по сто второй статье и возвращаю Акиму в новом качестве. «Живой товар», «орудия говорящие». Надо прикинуть по каким категориям «товара» получается оптимальное соотношение между доходностью и издержками, и какие есть специфические факторы при транспортировке и хранении…

Ванька-дурень, засунь себе все эти схемы в… в хранилище для таких схем. Ты — в России. Тут не по схемам живут, а по жизни.

«Здравствуй, русское поле,

Я твой тонкий колосок».

Похоже, тут сейчас все «колоситься» начнут. А некоторых — ещё и «обмолачивать».

Звяга оглянулся на мужиков и внезапно сменил жалостливо-просящее выражение лица на наглое и даже угрожающее.

– Не… В холопы — не. Не хочешь добром — не надо. Уйду я. Вот с мужиками и уйду. Впятером-то не пропадём. Мужи здоровые, с топорами — отобьёмся от лихих людей. Хоть в работники наймёмся, хоть к какому владетелю. Новую себе долю найдём. Вольную долю. А ты боярыч, хоть и говорят «ловок», а по мне — глуп и жаден.

Ситуация мгновенно и неприятно изменилась. Я даже растерялся. Слышать «глуп и жаден» от мужика, которого сам только что «дураком» про себя называл… И в словах его есть доля истины. Что особенно обидно. Зазнался, Ванюшка, вкус реальности гонором забиваешь.

Как-то у Звяги и с языком стало нормально, без междометий. Смелость такая прорезалась. И глубокая уверенность в завтрашнем дне. «Впятером»? Они, что, сговорились? Злой взгляд Чимахая, напряжено-скрытный — «мужа горниста» показывали готовность первичной ячейки «Союза борьбы за освобождение холопов, смердов, нанюхавшихся религиозного опиума и примкнувших к ним» по Верхней Угре — перейти к активным действиям. Похоже — даже к насильственным. Топоры-то у них у всех за поясами. А мы-то… как дети малые. И сели не так, и оружие не там.

А у «птицев», кроме свободы, есть и ещё причины нас… «в щепу» перевести: злато-серебро, кони-баба…, «гурда» та же. Они же с моими да со Звягой пообщались. Насколько они сейчас «компетентны в чужом имуществе»? А там ещё и Кудряшок есть. А он такой говорун, когда надо чтобы его на ручках отнесли… Яма моя выгребная вырыта — любо-дорого покрошить Ваньку с «верными» и в нужнике закопать. А «верные-то» мои как? У Ноготка взгляд трезвый, но сидит неудобно — в углу зажали. Ивашка пока саблю вытащит — топор в спину получит. Николай — не боец в принципе. Мда… с тактическими наработками на случай дружеской застольной беседы, спонтанно переходящей в боевые действия, у тебя, Ванёк… Стоп. Самоедство — потом. Если будет «что» и «чем».

Я тщательно поковырял в носу и долго рассматривал найденную там «козу». Грустно вздохнул, будто это была корова, и я ожидал от неё телёнка. Подчёркнуто неторопливо подтянул носком ноги свой дрючок, стоявший у стенки. Птицы сперва дёрнулись.

«Резких движений» — «Град обречённый». Большого чёрного автоматического пистолета, как там — нет, а топором махнуть — это не курок нажать — другая моторика, усилие. При нажатии на курок работают 5 мышц, для улыбки нужно 14. С топором — аналогично. «Улыбнутся топором» — повод нужен явный и веский.

Я осторожненько, одним пальцем покрутил свой дрючок, перехватил, перевернул вверх нижним концом, внимательно рассмотрел следы своих зубов на деревяшке, снова удручённо вздохнул. Всё так же, вяло-опечалено мотнул головой Сухану. Что я ему сказал… слов моих в застолье не слышно. Сухан неторопливо встал и отправился к своей еловине, приставленной возле входного проёма. Во-от. Уже — хорошо, уже — дело. Это уже не «в одну харю» от толпы «вольнолюбцев» отмахиваться. Ивашко — лопух, вот уж точно «павлин брюхатый». Дует пиво, а сабля под лавку заткнута. Ну и ладно. С моим дрючком и Сухановской еловиной — отобьёмся. Хотя будут потери. Играем? Или разговариваем?

Я перехватил напряжённый взгляд Чимахая. Он безотрывно рассматривал мой дрючок. Да чем же он ему так интересен? А, понятно. Мне понятно, что Чимахай думает — ему непонятно: что это за дрын. Он же видел, что я пришёл в бой против ведьмы с одним этим дрючком. Когда человек идёт в бой или на охоту, он берёт наиболее мощное, наиболее подходящее для этой цели оружие. На медведя ходят с рогатиной. А я на ведьму пришёл с этой палочкой. И победил. И саму «пророчицу», и её помощников. То, что я им и ткнул-то всего пару раз — значения не имеет. «Махнул раз — улица, отмахнулся — переулочек» — базовое упражнение русского богатыря. А уж чем там богатырь помахивает — не существенно.

Кстати о ведьме. Я её достал своим согласием с её собственными действиями и планами. Назовём этот тактический приём в диалоге с превосходящими силами противника: «согласие с переворотом». И применим. Напевно-завораживающе.

– Верно говоришь, Звяга, ой верно. Правду точную, правду истинную. Уж не думал я, не гадал. Не ждал я, не надеялся. От тебя да таки смыслёные слова услыхать. Врут люди пустые, врут бездельные. Без толку, без смысла языками своими помахивают. Не ловок я, ой не ловок. Лжа это всё, да пустой трёп баб неразумных. Не в ловкости сила моя, лесоруб ты мой не охлупленный, дровосек не просекающий. Умный я, Звяга, умный. Вот беда, так беда. Тебе беда, тебе, молодцу. Да тем дурням, которые за тобой пойдут, да долю твою промеж себя поделят. А я ведь вас, люди добрые, силком держать не буду. И уговаривать не стану. Ни заманивать, ни улещивать. Новую долю искать надумали? Исполать вам детинушки. Бог вам в помощь, ребятушки, скатертью дорога, худосмысленные. Ищите дольку свою вольную, волечку свою сладкую. Только не забывайте истину давнюю, давно сказанную, многими мудрыми подтверждённую: кому суждено гореть — тот не утонет. Не, не утонет тот — тот в огне сгорит. В огне сгорит, смрадом развеется. Доля такая. Долечка. Идите, люди добрые, ищите, коль надумали.

– Ты… Эта… Ну… Не пужай. А то мы как враз счас…

– Избави боже, мил человек Звяга. Как же мне, малосильному-слабомочному да таких мужей добрых — пугом пужать? Да и чем, Звягушка? Что я деда Перуна, который всех вас мог на ладонь посадить да как комара прихлопнуть, в ямку положил? И что та ямка и по сю пору открыта стоит, новых гостей дожидается? Так вы ж не в гости ко мне пришли, вы ж, наоборот, от меня торопитесь. Что я, вот с этой палкой берёзовой, на ведьму ходил, которая 12 лет целую весь под собой держала, да и из других селищ жителей в лес не пускала? Перед которой вот эти мужи хоробрые трусом трусились да в ножки ей кланялись? Ну так побыла ведьма и кончилась, перестала быть, «цапля» проклятая. Теперь вот раком кверху в омуте плавает, соседей ждёт-дожидается. Так вы ж не та ведьма богомерзкая, вы же люди добрые. Отпущу я вас, вреда не сделаю. Да и нужды в том для меня нет: всё худое вы себе сами слепите, сами выберете, сами оденете. Иль не слыхал ты, Звягушка, поучения, слова древнего, слова верного: «Кого господь желает наказать — того лишает разума»? Только одно мне жалостно: ты их, как наседка цыплят, отсюда выведешь. Они за тобой гуськом побегут, зачирикают. А они-то мира не знают, они-то 12 лет в лесу сиднем сидели, людей не видели, людских каверз не пробовали, хитростей не разгадывали. Съедят их люди русские, не подавятся. Да и тобой, дураком, похрустят на закусочку.

– А ты эта… ты не пужай… мы эта… таких пужальщиков… мы и сами… вот… ну…

Так. Пошёл повтор. Звяга кроме шаблона «не пужай» других внятных реакций не имеет. А остальные?

– Погодь. Ты, боярыч, так просто языком треплешь или о деле говоришь?

Во, и остальные уже рты открыли. В том же исконно-посконном стиле. Вопросительная конструкция с «или» позволяет дать ответ в обеих формах. Хочешь — «да», хочешь — «нет». Кстати, вопрос из серии «Ты спишь?» — положительный и правдивый ответ — исключается. Но попробуем.

– Так, Чимахай, так. Просто треплю, просто сказки сказываю. Вон тому бревну, что в стене лежит. В пятом венце от земли считай. Слышь, бревно деревянное, глянь-ка на дурней дураковских. Собралися пять лбов в Русь идти. А крестов нательных на пять шей — один. Вот придут они в деревеньку какую придорожную, да попросятся к хозяину незнакомому в работники. Ряд нарядят, по рукам хлопнут, работу свою сработают. А как придёт время хозяину расплачиваться, так откуда не возьмись — княжие набегут. С арканами. А то — епископские. С дубинами. А то мужики сами дурней повяжут. Какой ряд, какой уговор на Руси с нехристями?

Ну, в общем-то, да. И в исламе, и в христианстве постоянно встречаются утверждения о том, что клятва, данная кяфирам, иноверцам не обязательна к исполнению. В исламе — это просто норма. Сказано же в Коране:

«Бог позволил вам нарушать ваши клятвы,

Бог покровитель ваш;

Он знающий, мудрый».

Да бог ними, с мусульманами. В истории христианства своя масса эпизодов, когда священники, папа римский, например, освобождали христианских королей от обязанности выполнять мирные договора с мусульманскими владыками.

И не только с мусульманскими. Когда начался Второй крестовый поход, саксонские графы начали жаловаться на невозможность оставить свои владения без защиты от славян-язычников. Тогда папа с императором позволили им организовать собственное мероприятие. Естественно, освободив от всяких предыдущих мирных договоров с соседями — князьями славян. Язычники же! Прелесть же ситуации состояла в том, что почти все основные западнославянские князья, да и существенная часть населения, были уже крещёнными. В Поморье крестоносцам пришлось штурмовать городские стены, завешанные христианскими плащаницами и алтарными покровами. У бодричей Николата Великий письменно обматерил двух сопляков — герцога Саксонского Генриха Льва и короля Датского — Вольдемара Великого, осадивших Любек, послал на них свою конницу, но от договора не отступил — продолжал предупреждать о враждебных действиях других князей. Клятвопреступление — один из семи смертных грехов.

«Нехристи поганые» — было одним из аргументов для Мономаха, когда его уговаривали нарушить клятву и долг гостеприимства и перебить гостей — половецких ханов в Переяславле. Карамзин по этому поводу очень переживает:

«… и несчастный Итларь, со многими знаменитыми товарищами, был жертвою гнусного заговора, который лучшему из тогдашних Князей Российских казался дозволенною хитростию!».

А начинать надо с иудеев. Эта хохмочка Моисея перед Исходом: «ну-ка быстренько по-назанимали у соседей и ходу отсюда…». Как это по-нашему, по-российски — «и фиг меня потом найдут».

– Не. Ни чё. Отобьёмся. А кресты нам ты дашь.

– Ага. Отобьётесь. Пришибёте, кто под руку попадётся. И пойдёт уже княжий сыск по убиенным. И будет ваша доля — по болотам сидеть, да каждого прохожего боятся. Или возьмут вас. А дальше просто — кнут и к гречникам. Ты куда людей тянешь, Звяга? В каменоломни Константинопольские, под бичи византийские? Или ты себе в этом прибыль нашёл? Мятельник вирников в Рябиновке немало разговоров разговаривал. Ты с ним самим сговорился? Или с отроком его? Смотри, если с отроком, то и обмануть может. Ты, конечно, не они, ты-то с крестом, но…

– Вона как…. А мы-то и не подумали…

Да я бы и сам не подумал. Пока пророчица была жива — «птицев» увести было невозможно. Пока Спиридон был в Рябиновке — Звягу с усадьбы не выгоняли. Да и вообще — Звяга как деловой партнёр для мятельника… Но это ж надо знать, это ж надо подумать! Это ж надо не от «сейчас» плясать, а по шагам воспроизводя ту и тогда существовавшую реальность. Ни «попаданцы типовые», ни «мужики дикие лесные» так не функционируют.

И пошла классика, ребятки. Это вам не дерева в лесу валять. Это «разделяй и властвуй» — называется. Древние римляне, и мать их волчицу, и не только. Чимахай, зло глядя на Звягу, потянул уже из-за спины топор. Вот только этого мне не хватало. Я уже собрался как-то притормозить «внезапно прозревшего железного дровосека», как вступил «муж горниста»:

– Постой-ка. Слышь, боярыч, ты, когда нас с братом из-под пытки отпускал, говорил, что-де пусть кто хочет приходит — ты место у себя дашь. И там, всякого чего: избу, корову, бабу. А вот ежели мы теперича…. А?

– А теперича — не то, что давеча. То вы под ведьмой были. Мне души человеческие из поганства спасти — одно. А теперь ведьмы нет. Вы люди вольные, вот — долю себе сами искать надумали. Долечку. Ну и бог вам в помощь, флаг в руки и ветер в задницу. Насильно мил не будешь — валите-ка, мужики, отсюдова.

Ситуация изменилась коренным образом. Мужики, которые только что рвались уйти от меня, дружно загрустили от безбрежности и неопределённости открывшихся перед ними перспектив. «Воля вольная» начала проступать перед ними во всей своей настоящей красоте и безграничности: «Отсюда и до горизонта. Минное поле». Агорафобия души. По-смущавшись между собой, они начали проситься остаться. Чем сильнее я отнекивался, тем громче и просительнее становился хор голосов. Я приводил идиотские доводы, плакался как они меня обидели, как тут у меня тесно и неустроенно. Наконец, и Чимахай присоединился к просителям.

– Ты чего нас не берёшь? Брезгуешь? Мордами не вышли?

Мда… Фундаментальное отвращение хомосапиенсов к любой вывеске типа «Вход воспрещён» или «Не влезай — убьёт» явно не от змея диавольского. За одну беседу, даже и райском саду, такой след в душе не оставить. Это у нас не от Искусителя, а от Создателя. Ему-то «Проезд воспрещён» никто перед носом не вешал. Ну и мы, сотворённые по его образу и подобию, всяких запретов… не воспринимаем. По любому поводу. Как Том Сойер забор красил…. Ну, это вообще — классика.

«Птицы», подогретые объёмом выпитого, предшествующим эмоциональным напряжением, и обстановкой общей неопределённости своего ближайшего будущего, сильно возбудились. Ещё чуть-чуть и меня будут бить. За отказ взять их к себе.

– Ладно, мужики, согласный я. Уговорили. Но смотрите — без обману, работать как для себя, во всю силу. Каждое моё слово — закон. Исполнять быстро и точно. Согласны? Ну, тогда пошли к вирнику — по ногате надо вам выдать. Цену вашу вам выплатить. «Даром пойдёте»? А «даром» вы мне и даром не нужны — мне по закону надо. Как «на что ногата»? А кресты нательные вам надо? Вот по монете за покупку вас в холопы я вам заплачу. А после вы их мне назад отдадите — за кресты заплатите. А сразу нельзя потому как «Русская Правда»: денежку — дать, потом денежку — забрать. И чтоб все видели. Ну, вы там, в лесу, совсем одичали. Поди, и пень еловый — воеводой прозывали. Пошли скорей.

Николай рассыпался мелким бесом, то составляя обельные грамотки, то сыскивая мне ногаты, то выбирая крестики из Велесова клада попроще да подешевле. И смотрел на меня совершенно влюблённым взглядом. Купец-то понимает, что я, на глазах у всех, из ситуации «вот тут нам сейчас головы по-отрывают», вывернул в «холопы дармовые толпами». Очень интересный взгляд у Ноготка. Как только «птицы» сдвинулись со своих мест за столом, он, без суеты, но незамедлительно, подхватил свою секиру. Без аффектации, но на изготовку. А Ивашка так ничего толком и не понял. Нас тут всех чуть в капусту не порубили, а он как петух на плетне — гордо обозревает окрестности. Всё — пива не наливать. Глупеет.

Пошли все в сарай.

Вирник мне не понравился. Макуха был плох и явно скоропостижен.

Я не сильно разбираюсь в медицине. Да и провести диагностику одетого человека, лежащего в полутёмном помещении… С точки зрения моей «банальной эрудиции» Макуха схлопотал компрессионный перелом в грудном разделе.

Обычно такой тип перелома может возникнуть при наклоне позвоночного столба кпереди плюс высокая осевая нагрузка. Такой вариант травм наиболее часто встречается при прыжках с высоты на ноги. У Макухи был другой случай. В нормальных условиях большинство здоровых костей может выдержать давление, а позвоночный столб в состоянии поглотить удар. Однако при резких значительных нагрузках один или несколько позвонков могут сломаться. Ситуация, когда боевой конь, одевшись брюхом на кол, прижимает частично слетевшего наездника к стенке ловчей ямы, явно подпадает под категорию «резких значительных нагрузок».

Едва ли не первое дело при диагностике таких травм — рентгеноскопия. У меня здесь — 12 век. Рентгеновский аппарат на «Святой Руси»? Ну, понятно.

Нормальное консервативное лечение при компрессионном переломе в грудном отделе позвоночника основывается на лечении болевого синдрома, ограничении активности и фиксации. Так же, в начале третьего тысячелетия, используют вертебропластику и кифопластику. Эти методы — малоинвазивные манипуляции, дающие хорошие результаты при лечении компрессионных переломов. Для полного сращения необходимо от 3 до 6 месяцев.

Всё понятно? В начале третьего тысячелетия Макуха имел бы три месяца довольно болезненного больничного. И вышел бы как молодой. Здесь — он труп. И в середине 12 века, и вплоть до 20-го. Болеутоляющие? Здесь? Белладонна. Или — кувалдой по голове. Что такое острая непрерывная зубная боль — все примерно представляют. А что такое — такая же, но в спине? Где обломки отростков позвонка втыкаются в окружающие мягкие ткани или сдавливают собственно канал спинного мозга.

Загрузка...