Парикмахерия

– Глава 104

Я, знаете ли, человек несколько консервативный. Привык, знаете ли, выходить к столу соответствующим образом одетым. Понятно, по провинциальности и экзотичности нашего нынешнего, знаете ли, местопребывания, прислуга моя должным образом гардеробом не озаботилась, смокинга, представьте себе, не приготовила. Да и для файв-о-клок ещё рановато. Но рубаху-то я одел! Эти, знаете ли, глупые привычки босоногого детства. Этакие замшелые понятия о приличиях… Они так мешают в современном обществе!

Я смотрел в её насупленное, злое лицо, теребил ворот своей рубахи и вдруг сообразил: у меня на шее два шнурка. Один, ясное дело, от крестика. Юлькин противозачаточный крестик. А вот второй… Извольте, милостивые дамы и господа, полюбопытствовать. Я вытянул его из-под одежды и с лёгким стуком опустил на столешницу. С лёгким костяным стуком. В наступившей за столом тишине громко, с грохотом, упало полено. Это возле входа резко и удивительно неловко встал Сухан. И уставился на столешницу.

– Вот, Домна, это — палец. Человеческий. Вот тут видишь — ноготь был. Волхвы его душу (я мотнул головой в сторону вцепившегося взглядом в кость Сухана) — вынули. И сюда всунули. Я потом в порубе долго с пленным волхвом разговаривал, всё просил способ найти — душу человеческую назад вернуть. Волхва я отпустил — он теперь по Руси бегает — ищет мастера такое дело сделать. Да ты ж сама видела. Может, и получиться. А вот чего ещё я не знаю, так это — есть ли душа у женщин. Потому как если нет, то и всунуть вот в такое — нельзя. Поскольку — нечего. Интересно было бы попробовать. А, Домна?

Домна остановившимся взглядом смотрела на костяной человеческий палец, почти свернувшийся в колечко на доске стола. Думай, голубушка, думай. Я очень не хочу ни прогонять тебя, ни убивать. Я очень не хочу тебя мучить, бить, унижать, насиловать, топтать и втаптывать. Не хочу вбивать в тебя страх передо мной через пытки, боль, обиды. Ты мне нужна такая, какая есть — несгибаемая, незыблемая. Но — моя. Делающая по слову моему. Как убедить тебя, если ты никаких доводов разума сейчас не принимаешь? Велеть Ноготку, чтобы он тебя, как кузнеца, кнутом посёк? «Вырывая из тела полосы плоти мало не до кости»? Потом выждать, пока ты снова начнёшь двигаться и повторить? Доводя душу твою до нужной консистенции. Когда слова «Ванька-боярыч» будут вызывать дрожь рефлекторного ужаса в твоих варикозных ногах. Жалко, не хочу. Может быть, твой собственный страх перед твоими собственными суевериями станет той уздечкой, которая заставит тебя следовать за волей моей?

Насчёт женской души — это загадка. Не только в смысле — «какая она?», а даже в смысле — «а есть ли она?». В Книге Бытия на этот счёт ничего однозначного. Тема дискутировалась и в христианстве, и в исламе тысячелетиями. Я как-то перестал контролировать этот процесс, мне как-то более интересно с конкретными экземплярами этого «то, чего не может быть»…

Женская душа — загадка, мужская — затычка. На язык. У некоторых — отсутствует напрочь.

– Дык эта… палец же нужон… ну, куда душонку-то бабскую пихать… А у тя — нет. А куда ж ты без пальца? Не боярыч, вынуть — может и вынешь. А всунуть куда?

Куда всунуть — я найду. И что именно — тоже. Ты, Хотен, болтун-реалист, даже не представляешь, сколько на твоём теле есть всяких… приёмных отверстий. Например, для — «всунуть мою шашечку». Но фаза мышления Домны такова, что резких движений в окружающей среде… не предусматривает. Отвечаем… вдумчиво.

– Ты, Хотен, про ведьму-то знаешь? Что её утопили — слышал? Ты вон мужиков спроси — когда её в омут опустили — у неё все пальцы на месте были. Я туда позапрошлой ночью ходил. Вон, с Суханом и Ноготком. А теперь сам прикинь: куда лучше женскую душу положить, как не в женский же, ведьмин палец?

Ни одного ложного утверждения. Всё повествование достоверно в каждом пункте. И — вопросы. В любой спецслужбе знают: вопросы говорят не меньше, чем ответы. И так же, как и ответы, служат материалом для построения умозаключений. Для получения выводов. Возможно — ложных.

Я не ошибся насчёт Домны — женская психика гибче мужской, она нашла выход из тупика лобового столкновения «приказ-отказ». У неё сначала задрожали губы, потом она рухнула на лавку за столом, упала лицом в сгиб локтя и зарыдала. Бурные рыдания сотрясали её могучее тело. Тело опиралось на стол, и стол тоже могуче сотрясался. Недоеденные щи и недопитый узвар выплёскивались из мисок и кружек. Посуду мужики подхватили, но козлы, на которых лежала столешница, вдруг резко заскрипели и, с противным гнилым треском, завалились. Вместе со столом завалилась и Домна. Что радует — ноги успели убрать все.

В первую же инструкцию по технике безопасности, которую надо написать для жизни на «Святой Руси», обязательно вставлю положение: убирай ноги из-под стола при приближении к столу рыдающей Домны. Может, она и не обопрётся, но меры предосторожности лучше принять заранее.

Как я и предвидел, подъём Домны на-гора — занятие сильно групповое. Она успела и поплакать, и посмеяться, и двинуть локтём в грудь Хотену, который попытался, воспользовавшись ситуацией, уточнить размер отсутствующего у неё бюстгальтера. Наконец, водружённая на лавку, она шмыгнула носом и вынесла историческое решение:

– Индо ладно, будь по-твоему.

Ура! Получилось! Я успокаивающе поглаживал её по спине и смотрел на Чарджи. С одной, вроде бы, разобрались. Теперь, торчок, твоя очередь.

Ну, принц, ну, пижон! Чарджи демонстративно вытянул из-за спины кожаный мешочек, в который он укладывает свою косичку, вынул её и распустил. Затем так же демонстративно достал нож и, со зверским выражением на лице, отрезал косичку. Потом встал передо мной на колени и ритуально, двумя вытянутыми руками, подал мне этот… кусок собственной шерсти.

От каждого его движения прямо несло, можно сказать — разило, театральностью, ритуальностью и сакральностью. Я бы даже сказал — герметичностью. В исконном, первоначальном смысле этого слова. Когда заткнуто так секретно, что не воняет — это не просто такая удачная затычка попалась, это от бога Гермеса.

Надо как-то подыграть. Просто выпучить глаза и хлопать себя по надутым щекам со звуками не то — «бу», не то — «му», не то «ку»… как-то клубной самодеятельностью отдаёт. Музычки бы какой… Ничего в голову… Хотя…

В варианте форсированного замогильного голоса в нижней октаве, с элементами интонации многообещающей неопределённости, на неизвестном языке… Перекатывая в горле на грани рычания матёрого зверя это самое «…ёрс…» в середине «дня рождения»… Пошло на «ура». Мужики и рты по-раскрывали. Домна от полноты чувств прослезилась. И вскрикнула. Когда я кинул этот пучок волос в печку с последующими многозначительными пассами руками в языках резко вспыхнувшего огня.

На самом деле всё довольно просто — самая горячая точка пламени выше самого пламени. Сантиметров на 20–30. Так что ладони можно пронести прямо через огонь — если быстро — не опасно.

И насчёт — «с днём рождения тебя» я где-то как-то прав — обрезание волос постоянно сопровождают ритуалы перехода человека в новое качество. Рождение новой души, пусть и в прежнем теле. Пострижение монахов и священников — из этой серии.

Ну вот и славно — моё право на руководство принято всеми, переходим к раздаче нарядов на работы.

Ага, рано обрадовался. Плохо быть бестолковым, Ваня. «Нашему Ванечке — всю дорогу камешки» — русская народная мудрость. Более откровенный вариант: «Что не делает дурак — всё он делает не так».

Попытка отправить всех мужчин на лесосеку была принята «в штыки». И неважно, что штыков здесь нет. Ивашко аж растерялся от моего предложения:

– Берите топоры и — лес валить.

– Господине! Мы с Чарджи — вои. Наше дело — дело воинское. Дела смердовские нам делать невмочно.

Я, было, решил, что здесь опять какие-то сословные заморочки. «Здесь — играть, здесь — не играть, здесь — рыбу заворачивали». Меня эти туземные… границы допустимого несколько… утомили. Но, слава богу, не стал горлом брать. И мужики внятно объяснили.

Воин не делает крестьянской работы. Не потому, что не может или не хочет — потому, что перестанет быть воином. Да, воин может, и даже должен, собрать сучья для костра, наносить воды, сварить кашу… На походе. Только.

В мирное время воин занимается подготовкой к боевым действиям. Тренировки, фехтование, выездка, отработка приёмов и взаимодействия. Всевозможные турниры, соревнования, охоты… Как разновидность войсковых манёвров, имитация боевой работы.

Ни стройка, ни какие-то другие хозяйственные работы, кроме напрямую необходимых для обеспечения боеспособности — не допускаются. Маршал Жуков, описывая в мемуарах своё пребывание на должности полкового командира, отмечает, что его полк за два-три года обустройства на новом месте полностью потерял боеспособность.

Многочисленные попытки создать военные поселения, то есть организовать людей так, чтобы они были одновременно и крестьянами, и воинами, всегда оканчивались неудачей. Поселенцы становятся крестьянами. Со всеми вытекающими. Что обосновано применительно к российским крестьянам, например, Уэллсом в его «Россия во мгле»:

«Крестьяне совершенно невежественны и в массе своей тупы, они способны сопротивляться, когда вмешиваются в их дела, но не умеют предвидеть и организовывать. Они превратятся в человеческое болото, политически грязное, раздираемое противоречиями и мелкими гражданскими войнами, поражаемое голодом при каждом неурожае. Оно станет рассадником всяческих эпидемических заболеваний в Европе и все больше и больше будет сливаться с Азией».

Исключения — русские казаки и израильские кибутцы. Но их военный статус весьма активно поддерживался государством. И в части льгот, и в части повинностей. В нормальных же условиях сельские жители быстро становятся… миролюбивыми. Для подготовки воина нужно слишком много сил и средств, чтобы население самостоятельно производило такие траты.

Здесь, в среднем средневековье, этот принцип выглядит особенно жёстко. Крестьянин — только крестьянствует, воин — только воюет. Всю жизнь. Профессиональная подготовка начинается с раннего детства. В Европе, где основной принцип наследования — майорат, действует чёткий порядок: первый сын — наследник, второй сын — священник, третий и последующие — наёмники. О младших обычно говорят более иносказательно — странствующий рыцарь. А по сути: странствующий, пока не навоюет себе приличное место с приличными деньгами или землями.

Беда Третьего Крестового похода — Ричард Львиное Сердце. Второй сын в королевской семье, он был воспитан не как правитель, а как священнослужитель. Наиболее вероятное будущее — место епископа, может быть — архиепископа Кентерберийского. Но смерть старшего брата сделала его королём Англии, а ревность в делах веры христовой — предводителем крестоносцев. Такая смена арены профессиональной деятельности произошла очень быстро — всего за два года. А воин должен учиться с детства.

Крестоносцы не дошли до стен Иерусалима один дневной переход. Просто потому, что их предводитель не имел сил взглянуть на стены святого города. Он — не воин, он — монах. В его больном христианством мозгу не случилось видения каких-нибудь подходящих к случаю святых, а принимать решения на основе реальности… как искренне верующему человеку — это противопоказано. Не только не может, не умеет, но и не хочет. Гигантские потери христиан предшествующего периода — впустую. Многократно большие — последующего, возвышение Османской империи… — туда же.

Другой, менее известный пример: дети Александра Второго Освободителя. Николай, умный, образованный юноша, подготовленный к должности самодержца, понимающего и воспринимающего необходимость реформ государства Российского, достойный сын великого отца, внезапно умирает от воспаления лёгких. И на престол спешно готовят следующего принца: нормального, «дюжинного» гвардейского офицера — Александра Третьего. Но… между управлением строевым конём и Российской Империей есть кое-какая разница.

Памятник, конечно, убиенному государю. Но оценка относится уже к новому царствованию.

Здешний воин не берёт в руки ни грабли, ни вилы. Это забота слуг, оруженосцев. Даже топор лесоруба в руке мечника — нонсенс. Как боксёрские перчатки на руках пианиста. Или как заставить балерину месить ногами бетон. В принципе — можно. Но профессионализму — конец. В отличие от балерины или музыканта для воина потеря профессионализма — смертельна в прямом смысле этого слова.

Ребёнок в 8-10-12 лет отдаётся родителями в обучение. И всё — понятие смена профессии, переквалификация — практически здесь отсутствуют. То, что профессии здесь наследственные, то, что выбор рода деятельности предопределён часто неизвестным дедом-прадедом — правило. Всякая попытка выйти из семейного, наследственного, бизнеса, хотя бы и ради другого, более прибыльного, воспринимается как измена. Измена семье, измена роду, измена опыту предков.

В Шанхае на улице разносчики продают жаренных морских угрей. Продавец занимается этим бизнесом по наследству. Он — восемнадцатое поколение продавцов жареных угрей в Шанхае. Когда-то, ещё до маньчжур, какой-то его пра-пра… сбежал из деревни и, с голодухи, занялся этим делом. С тех пор в этой семье все разговоры, мысли, надежды — вокруг жареных угрей. «Человек на Луну слетал» — экая фигня! А вот как отзовётся затопление станции «Мир» на улове угрей в Южно-Китайском море — это интересно.

Поскольку профессиональная деятельность здесь очень часто связана не только с полученными знаниями, но и с умениями, с мышечной моторикой, то можно сказать, что средневековое общество напоминает «лунных муравьёв» Уэллса — специализация ремесла закладывается в специализацию тела. Переразвитое правое плечо Ричарда Третьего — типично для мечников.

Сменив инструмент и, соответственно, манеру нанесения удара, мечник теряет наработанную моторику, объёмы специально выращенных мускулов, вбитые до автоматизма реакции. Эти потери в бою — причина гибели.

Воин, гридень не может немножко побыть крестьянином, а потом вернуться в строй. Потребуется длительный период реабилитации. А кто даст на это время? А будет ли результат? Я знал немало людей, которые в 80-х были очень неплохими специалистами в своих профессиональных областях, но в начале 90-х, попав под общую разруху и развал, пошли в торговлю. Кто «чисто на минуточку сбегать» — семью-то кормить надо, кто в надежде быстренько подняться и тогда уж, спокойно и достойно заняться любимым делом. Один из топ-менеджеров «Бурана» гонял машины с майонезом по России, лучший в СССР специалист по жёстким дискам — винчестерам — торговал женскими трусиками на базаре в маленьком донбасском городке, создатель набора микропрограмм, позволяющего удвоить реальную производительность промышленных компьютеров, развозил полиэтиленовые тазы по деревням и весям. Из 20 математиков Владимирской школы в математике осталось двое.

Назад не вернулся никто.

Другой, более типичный пример — переход из профессионалов в менеджеры. Как сказал Задорнов: «Менеджер — это профессионал неопределённой ориентации». Немало инженеров, врачей, учителей, оказавшись в роли администратора, исполняют эту роль на фоне серьёзного внутреннего конфликта. Конфликта между «хочу» и «надо». Администратор и специалист думают о разном, по разному и для разного. Результаты, цели, инструменты достижения, границы допустимости — разные. Но если ты думаешь… неестественно для тебя, то это «думание» превращается в мучение. Постоянное, непрерывное само… — извращение. Восемь часов в день, пять дней в неделю… Насыпьте на свой стул на работе канцелярских кнопок. И сядьте. Довольно скоро вы обнаружите, что находитесь в таком… «полусидячем» состоянии. От которого всё тело начинает болеть. А теперь представьте, что этой «полуседалищной» гимнастикой занимается ваше серое вещество коры головного мозга. Кайф для мазохистов.

Немало довелось увидеть здоровых, умных мужиков, которых этот внутренний раскол доводил до глубочайшей депрессии. И хорошо, если самодисциплина или крепко вбитые нормы поведения не позволяют такому человеку выйти из окна с криком «а пошли вы все». Или наоборот, войти в дверь офиса с чем-нибудь многозарядным в руках.

Мда… Лучше, когда человек спивается, вешается, уходит в монахи всяких направлений или в рокеры — трупов меньше.

Потеря профессионализма практически невосстановима. И дело не в сумме усилий — для восстановления требуется несколько меньше, чем для первичного получения профессиональных навыков в новой, неизвестной области. Дело в «обманутых ожиданиях»: ты же помнишь мозгами, руками как это было. Как это было легко, просто, приятно. А уже — нет. И начинается или самоедство — «постарел, поглупел», или фонтаны ругани в адрес младшего поколения. По любому поводу. Повод, реально, один — зависть. «Они — могут, у них — получается. А мне что ж? Всю оставшуюся жизнь только в президиуме болванчиком сидеть?».

Да, есть исключения. В том числе — такие как я. Но тут просто прививка смолоду — когда живёшь в поле, где каждые пять лет «мировая революция» — норма жизни, то вырабатывается и философия мышления в этом поле, и навык выкристаллизовывать на этом философском скелете конкретные знания «новой волны прогресса человечества». Не могу сказать, что это раз за разом сильно радует, но «что имеем, то и полюбим».

Вот поэтому средневековые рыцари не занимались ничем, кроме войн, турниров и тренировок. И презрительно относились к другим видам деятельности — кто выпал из обоймы, тот проиграл в бою, потерял жизнь.

Никогда не сталкивались с профессиональными спортсменами? Постоянная забота о собственном здоровье: «как мои связки? Они достаточно эластичны? Через две недели они должны разогреваться на четыре минуты быстрее — иначе я не на пике. Какой процент кислорода в выдохе? Это алвеолы забились? Левая икра на четыре градуса отстаёт от оптимума — надо специальный тренажёр». Постоянные проблемы с коллегами: «я два месяца впустую бегал. Делаю прорыв по левому краю, выхожу к штрафной, а мяча нет. Не дают. Только потом иногда пасс кинут». Постоянные поиски в тактике: «если оторваться на первом этапе, чтобы у них и надежды не было… или тянуть в тени до конца, а потом мощный спурт?». Мозги заняты и замкнуты. Ботвинник пишет, что жена, глядя на его мучения, повела его как-то в Большой. На сцене — кульминация. Лучший тенор СССР поёт финальную арию, а шахматист погружен в поиск на виртуальной доске пути перемещения коня в более выгодную позицию.

И вот такого рода спортсмены, преимущественно — фехтовальщики, тысячу лет составляют аристократию европейских народов. Платон рассуждал о государстве, управляемом философами, большевики — «даже кухарку научим управлять государством». Всё средневековье западный мир управляется спортсменами. О каком оптимальном сроке сева пшеницы или повышении удоя можно говорить с нормальным землевладельцем-бароном, если он весь в подготовке к очередному кубку Западной лиги? Если новый порядок жеребьёвки на турнире в Барселоне волнует его куда больше, чем новый порядок налогообложения в собственном королевстве? Если новый способ заточки мечей куда более важен, чем способ заделки семян?

И это в самом деле так: для благородного рыцаря растянутые связки или не заточенный меч — вопрос очень скорой его личной смерти. Проигрыш в этих «чемпионатах» — его жизнь. А всё остальное… «У быдла возьмём». И этот тип личности, эта система ценностей и приоритетов раз за разом воспроизводится из поколения в поколение. С молоком матери. Тысячу лет.

«Всемирная лига профессиональных рубильников и закальщиков» в роли ООН. Потому что — рубят и закалывают. «Представитель Бурунди выступил со своим предложением и забурундел. Через забор. Вместе с конём».

Странно, что ни попаданцы, ни авантюрники не пишут об этом. Профессиональные историки, правда, предполагают, что междуусобные войны в Залесской Руси в начале 13 века имели одной из своих целей сокращение количества княжеских дружинников: после Всеволода Большое Гнездо осталась многочисленная дружина, которая «может вёслами Волгу раскроить». Его сыновьям прежние задачи оказались не по плечу. Инструмент — избыточен. А механизма демобилизации не было, переучить и трудоустроить этих, обученных убивать, людей не умели, прокормить — не могли. Поэтому князья сводили своих людей в разных междукняжеских разборках. На убой.

Ивашко весьма убедительно показал мне разницу между сабельным ударом и ударом дровосека. Так и сравнивать нельзя! Совсем разные движения, особенно — в движении ногами, разная динамика, разный баланс тела. Ещё проще — дровосек не ожидает от дерева встречного удара таким же оружием.

Мда… Ещё один прокол имени третьего тысячелетия. Мы-то как-то думаем, что нормального человека можно научить всему. А здесь военная служба ближе к фигурному катанию:

– Ваша девочка уже пошла в школу? В первый класс? Извините, но ей уже поздно.

Все игровые и исторические клубы начала третьего тысячелетия принципиально не могут воспитать нормального средневекового бойца. Поздно — надо было начинать с детства. А из взрослого человека можно вырастить только экземпляр для массовки. Из тех «нехороших», которых очередной ГГ десятками в штабеля укладывает. Или нужно, в рамках достоверного оружия и доспехов, не воспроизводить исторические приёмы, а строить новые техники, новые стили. А это возможно? Да и сам смысл — «историческая достоверность» — при этом теряется.

Скверно. У меня тут — скверно. Как минимум два человека: Ивашко и Чарджи оказываются профессиональными дармоедами — работы от них нет, как-то применить их умения я не могу. А кормить нужно каждый день.

Эх, Ванька-Ванюшка, а разве не это основная проблема получения статуса боярства? Способность прокормить как минимум 15 здоровых мужиков. С конями и слугами. Куча бездельников. Это помимо необходимости их вооружить, обучить, обмундировать… Они будут пить да жрать, да сладко спать. И пальцем о палец не ударят на пользу поместью. Пока война не придёт. А она, авось, и стороной обойти может… Кто?! Война?! В средневековье? Обойдёт? Ванька, окстись! Пожар, мор, недород и война на «Святой Руси», как выборы ВВП в президенты России — будет обязательно. Когда, насколько — не знаю, но — случиться.

Не всё так мрачно: у нас кони есть. Раз есть скотина — есть и людям занятие. Чарджи, конечно, кривится презрительно — коньки-то простые, деревенские. Но — добрые. Европейский принц, наверное, стал бы морду воротить. Но торкский — по коням стосковался. А их и искупать надо, и почистить. А ещё есть упряжь, есть оружие. Не разобранное, не наточенное… А тут Ивашка вспомнил, как один ну очень гордый торк прилюдно с коня свалился. Из-за гнилой супони. Оказывается, Чарджи этого человека знает — родственник. И один из главных недоброжелателей.

– Так ты, Ивашко, в Торческе бывал?

– Чего «бывал»! Да я там год службу служил! Там ещё кабак такой был…

– А коней у безухого Ахмета брали? Дураки всегда у него коней покупают…

– А мы — не дураки. А ты вот такого-то знаешь…?

Всё — воины мои нашли общий язык и тему для разговора. Если сегодня не подерутся — хоть в этой паре будет мир. Постоянно ловить своих людей, чтобы они друг с другом не перерезались — утомляет.

Ага, а вот, по производственной цепочке, ещё одна «сладкая парочка» образовалась: Чимахай Звяге головой махнул. Бригада лесорубов. Чимахай просто рядовым быть не хочет. И под кем-то ходить — не будет. А большую команду ему пока не потянуть. Добавляем к ним Ноготка. Чтобы не спали да языками попусту не чесали. Ноготок не воин — палач. Конечно, не дровосек, а «голово-тело-сек». Но такого жёсткого ограничения по автоматизму моторики у него нет. «Тригада» — в самый раз будет. А так они ещё и разные хитрости «топорные» друг у друга переймут.

Полный двор барахла — Николай, в роли завхоза, и Домна, в качестве домоуправительницы, со всем этим разберутся. Остальные — взяли косы, грабли, вилы и за мной — «шагом марш». Как это у Любэ во «Властелине колец» имени «Гоблина» славно получилось:

Со строевой подготовкой у местных… никак. Но ничего — сделаем. И песням научу. Если уж светлые эльфы — строевые поют и маршируют по-ротно, то нам и сам бог велел.

Пришли на луг и началось…

Во-от! Квинтэссенция прогрессорства! Апофеоз просветительства и апогей удобрения! Ну, в смысле: делать людям добро — их удобрять.

Я сделал косу и теперь научил аборигенов её правильно использовать. Наконец-то! Завёл «горниста» и Хохряковича вглубь луга, где в низинах даже в жару трава не пересохла, дал в руки косы. Объяснил, показал, дал попробовать…. Как в прежней жизни привык учить — «на три шага»: сперва сам, потом под мою диктовку, наконец, самостоятельно. Не сразу, не с первого маха, но — пошло. Сбиваются иногда. Нервничают, устают быстро. Но толк будет. Конечно, до меня с Суханом… — им «семь вёрст лесом и всё рачки». Однако начало есть, дальше — просто практика. Под присмотром «старших опытных товарищей», конечно. Но дело — пошло!

Я смотрел со стороны на новоявленных косцов, дёргался всё указать им, подправить…. И вдруг поймал себя на ревности. Я этим ребяткам завидую. У них теперь есть это занятие. Простое, понятное, спокойное. А у меня его больше нет.

А ведь это занятие — косьба — было для меня формой аутизма. Способом бегства от здешней реальности.

«Человек с аутизмом неспособен к полноценному социальному общению и не может, подобно обычным людям, интуитивно почувствовать состояние другого человека». А как я могу быть способен «к полноценному социальному общению», когда вся здешняя социальность — для меня сплошной дурдом и извращение! Состояние — «как у антрополога на Марсе».

«Вопреки распространённому убеждению, аутисты отнюдь не предпочитают одиночество — им сложно завязывать и поддерживать дружеские связи. Чувство одиночества у них связано более с низким качеством имеющихся отношений, нежели с небольшим числом друзей».

Так это же как раз про нас, про попаданцев! Я же ещё по дороге в Рябиновку понял, что дружбы с туземцами у меня нет и быть не может — разные мы. Вот я как-то суечусь, дёргаюсь, людей собираю. И постоянно, на каждом шагу, жду от каждого из них какой-нибудь подлянки. Не по злобе, а… разные мы. И не только они меня не понимают, но и я их. Вот, чуть не поссорился с Чарджи. В прошлой жизни я бы и сам лучшего полкового снайпера на лесоповал не послал бы. А здесь я и не понимал, чего сделать собираюсь, пока мне Ивашка не объяснил. Так хорошо, что объяснил. А то я бы рогом упёрся бы. И так — постоянно, на каждом шагу.

«Интуитивно почувствовать состояние» другого человека я не могу — слишком разные стереотипы поведения, базовые реакции. Соответственно, каждая ситуация не воспринимается мною интуитивно, «не думавши» — нужно постоянно напрягаться, просчитывать возможные варианты. Не выбирать наиболее реальный естественно, «как дышать» — нужно всё продумывать и просчитывать. Мозги просто постоянно кипят. «Недопонял, недодумал, не предвидел…». Постоянное напряжение и тревога. И всё равно — проколы. Вот как было с Кудряшковой бабой и конями. Пока меня спасают случайности. «Новичкам везёт». И тот бред, который я ухитряюсь городить, используя накатанное и нахватанное в прежней жизни. Но ведь это в любой момент может кончиться. Они же ведь предки, но не дураки. Расколют мой трёп, да я и сам забуду, чего вру. А потом… «мама не горюй».

Вот от этой внутренней, постоянной паники, тревоги отнюдь не беспричинной, а «слишком-много-причинной» я и сбежал на покос. Ваня, себе-то врать не надо — именно сбежал. Вцепился в косьё как… в мамкину титьку. Тут так хорошо, так спокойно. Ни с кем говорить не надо, всяких заморочек, типа конской упряжи — в поле видимости нет. Каждое движение, каждое последствие каждого движения — понятны на интуитивном, рефлекторном уровне… Нет причины для тревоги, ощущение защищённости и комфортности…

А ведь это — слабость и трусость, Ванёк. Это вариации на тему внутренней эмиграции — «эмигрировал вглубь себя». Ты там, у себя за пазухой, ещё политического убежища попроси. Как Березовский в Англии. И тайком вылезай гадости окружающим делать.

Как-то это на меня не похоже. Я, конечно, не «герой — штаны с дырой», но проблемы привык решать, а не бегать от них. Или там — «кучкой мусора» прикидываться. Только вот многовато этих… «вопросов». И цена ошибки… Страшноватенько.

А мозги работаю сами по себе: молотилка захлёбывается от потопа новизны, жидкого болота непонятной и недостоверной информации, и тащит со свалки старое, хорошо знакомое. Строит в этом болоте островки твёрдого, дорожку, тропиночку из кусков былого, надёжного. Отсюда и постоянное вытягивание на поверхность сознания старых анекдотов, кусков прочитанного, собственного прожитого. «Былое и думы». Когда человека по самые ноздри захлёстывают всякие «думы», непонятки, то мозги тянут из памяти для собственного спасения куски «былого». «Старое, доброе». Чтобы нейроны не перегорели. Человек всегда, когда сталкивается с новым, соотносит его со старым. Даже названия для нового использует старые. «Собака белого человека» — это вообще не собака, это название лошади, распространённое среди североамериканских индейцев. Гиппопотам — «речная лошадь» — вообще не лошадь. А «муха белого человека»? Тоже, совсем не муха.

А теперь мой «санаторий для одинокого психа-неврастеника» с таким исконно-посконным названием «покос» — кончился. И придётся снова смотреть этому миру в лицо. Снова идти к людям, как-то их уговаривать, как-то объяснять… При явном сдвиге по фазе между нами. И этот страх мой, страх общения с туземцами, заставляет завидовать косцам. «Ревновать покос»… Скажи кому — пальцем у виска крутить начнёт.

Вроде бы — странно. Я же этого хотел. Это удача, что два довольно молодых парня попали мне в руки. «Горнист» несколько примороженный — ему, как Сухану, показать правильно, он так и будет делать — сильно выёживаться ему соображалки не хватает. Хохрякович — моложе. А главное — смертельно меня боится. Он из кожи вылезет — лишь бы я на него сурово не взглянул. И оба ещё не взрослые, матёрые мужики — их ещё можно чему-то новому научить.

Как-то не так я себе представлял «победное шествие прогрессивных идей по планете». «Авангард светлого будущего» из двух недорослей: тупого и запуганного.

И зря: «Принципиально новые идеи в физике — физиками не воспринимаются. Просто поколение носителей прежней идей — вымирает». Точно так же — не только в физике. «Для биологического прогресса — нужна смерть особи, для социального — её молодость».

Точнее — детство. Вполне по концовке «Убить дракона». Без этого никакого прогрессизма не получится. «Янки» это чётко понимал. И Ярослав Мудрый — тоже. Первое известное на Руси училище — создано им в Новгороде для сирот. Летописец специально отмечает, что три сотни мальчиков обучались там не только воинскому делу.

Нужно работать с детьми. А где их взять? Нет, я знаю, откуда дети берутся. Но… Нужна школа. Интернат, пансионат, лицей… Приют. Царское правительство в разное время и по разным поводам, но вполне осознано создавало интернаты для воспитания и обучения подрастающего поколения своей элиты. Что Царскосельский Лицей, что Смольный институт благородных девиц.

Ещё один обще-попаданский прокол. Чтобы сделать что-то серьёзное, долговременное — нужна школа, нужны ученики. На Руси это постоянная проблема. Гениальные открытия Ломоносова не были восприняты мировой наукой именно потому, что после него не осталось школы. Наоборот, Аристотель и Пифагор известны нам потому, что постоянно не только придумывали свои эпохальные мысли, но и учили нормальную молодёжь.

У меня тут… как у Ломоносова. Ну, положим, смысл фразы в «Горе от ума»:

«…С ума сойдешь от этих, от одних…

ланкарточных взаимных обучений»

я понимаю. И Ушинского от Песталоцци — отличу. «Внимание — единственные ворота, через которые сознательное знание, одно только плодовитое, может перейти в умственные способности ученика. Недостаток способностей в ученике есть по большей части не более, как неумение быть внимательным, и в этом неумении всего более виновата сама школа, потому что умение не родится с человеком (детское внимание всегда мгновенно), а приобретается навыком» — это Ушинский.

«Как лечить и как учить — знают все». А вот как заставить открыться эти «единственные ворота» Ушинского… Полтораста лет после него прошло, а общего решения нет. Ну, разве что — подвести к партам электропроводку. И постоянно повышать силу разряда.

Пожалуй, самая эффективная для попаданства технология, мечта попаданца, супер-вундер-фафля — технология «Азазель». Умение отчётливо выявить таланты ребёнка, я уж не говорю — развить, мне бы здесь, в «Святой Руси» очень не помешали бы. А почему только здесь, а почему только в попаданстве? «Дайте мне «Азазель» и переверну мир!». Именно педагогика и есть «архимедова точка опоры» для человеческого общества. Жаль только, что «общество» этого не понимает. А те, кто понимают — устроились уже так уютно, что ничего «переворачивать» не хотят.

– Хрясь!

Это у меня вилы сломались. Да сколько ж можно! Сколько можно быть таким бестолковым! Ни у кого вилы не ломаются, а у меня уже вторые. Ты, Ванька, вместо того, чтобы совмещать прогрессирование с педагогированием, лучше сам научись — как этими вилами работать. Вот этими деревянными, неудобными, дерьмовыми вилами. Которые хрустят при каждом втыкании.