Пасынки Апокалипсиса

«21»

— Ла-а-авер, — неожиданно ласково улыбнулся вошедшим Джинн и неожиданно бросил что-то короткое на французском. Как-то плохо увязывалась вальяжная поза цезаря, ну или если хотите властителя мира с побелевшими вдруг костяшками пальцев на рукоятке пистолета.

Шеф был зол, но оценить это я не успел. Мой парадный шаг прервал малорослый азиат (скорее всего вьетнамец). Боец неуловимо оказался у меня на пути и дружелюбно улыбнувшись, показал жестом: «Стой».

От меня не укрылась ни жесткость, запрятавшаяся в раскосых глазах, ни расстегнутая кобура «Беретты».

Легионер протянул руку к моему автомату и по-хозяйски указал пальцем на заткнутый за пояс пистолет. Палец описал следом некий круг, давая понять — отдать нужно все опасное.

Карину разоружал сейчас француз. Никаких вольностей. Парень даже виновато улыбался, мол, вот такие превратности.

Азиат ждал уже, наверное, секунды три. Испытывать судьбу не стоило, тем более что бы они сейчас не нашли уж высказаться-прояснить ситуацию наверняка позволят.

Автомат слегка клацнул, коснувшись пола. Пистолет, правда, немного завяз, расставаясь с тренчиком, но передавая его рукояткой вперед, я еще попытался пробиться через бесстрастность азиата. С тем же успехом можно было бы «сканировать» стену. Эмоций не было.

Решил отдавать все кроме сыворотки «с птичкой» и потащил из кармана шведский перочинник. Последним я выдал легионеру армейский тесак, притаившийся на ноге, и жестом показал, мол, все.

На этом дружелюбность моего очередного конвоира закончилась. Он сделал полшага назад поднял автомат и жестом приказал мне усесться на пол. С Кариной поступили один в один, да еще сунули с ней рядом нашего незадачливого товарища Сашку.

Рук ему так и не расковали.

— Велл, велл, велл, — по-отечески улыбался Джинн, обводя взглядом картинку такой быстрой смены ролей. Пистолет в его руке покачивался. Черная точка на кончике ствола выписывала в воздухе замысловатые узоры, гипонотизируя пространство и приковывая мое внимание.

Пауза заканчивалась. Я чувствовал: командир сейчас на каком-то распутье. Наконец, решение видимо было принято.

Вороненый ствол качнулся указкой в сторону носилок капитана. Прозвучала гортанная фраза и двое легионеров ухватились за рукояти.

Неожиданно Карина бросила короткую фразу на английском. Ее никто не останавливал, и это показалось мне хорошим знаком.

Шеф задумался. Видимо девушка вывалила ему очередную порцию загадок, потому как Джинн вдруг расхотел общаться с капитаном, и для начала решил закончить историю со вторым помощником.

Пара усталых фраз вернула того к действительности, а командир вдруг заметил недопитый стакан виски.

Взял-понюхал и жестом вдруг предложил его молодому офицеру, колдующему над приборами. Выглядело это очень располагающе, и азиат, машинально принимая стакан, сам того не понимая, завершил этот неожиданный «акт принятия в семью».

— Рандэбаут! — рявкнул следом Джинн, поднимая из кресла свои сутулые два метра роста, — Рандэбаут! — проорал он еще раз Каринино прозвище. Шеф явно дурачился, и настроение у него было самое задорное. Неожиданно взгляд его упал на носилки, что подтащили легионеры, и лицо его снова ожесточилось. — А зее ту мени мистерис? — обратился он к Карине. Лева, устроившийся рядом с Рубаном, с удовольствием переводил. Делал он это явно для нас с Сашкой, испытующе посматривая то на него, то на меня, — Сначала история с радистом, — тем временем продолжал командир, — Потом эта ситуация, — обвел он руками помещение, — Теперь ты рассказываешь мне о зарядах в машинном отделении, мешая прикончить этот кусок капитанского мяса. Расскажи, Карусель, кем ты настолько информирована?

Карина молчала явно, не желая ничего говорить, и лишь смотрела с улыбкой на Джинна.

— Лео, — обратился тогда командир к легионеру, — Телл ю.

История на франзуском оказалась короткой, и Лева подвел итоги, выложив на столик Малыша.

— Секретс, — улыбнулся Джинн, и неожиданно я понял что произошло. Легионер напоролся на Сашку, когда тот общался с Малышом — иначе не было бы смысла городить огород возле ненужного в нынешнем Армагеддоне куска пластмассы. — Рандэбаут? — обратился он к воительнице, и тут я сообразил, что настал момент открывать карты. Стоить Карине, лишь сослаться на Сергея, как наши акции рухнут неимоверно.

— Лева, давай расскажу, — хрипло отозвался я, — Это моя фиговина…

— Фэйс? — повернулся ко мне Джинн, — Телл ю …

— Ты застукал Сашку, когда он с кем-то разговаривал? Верно? — спросил я в лоб Леву и тот машинально кивнул, обезоружено глянув на своего командира.

— Транслэйшен! — с неожиданной яростью сопроводил мой разведывательный вопрос матерый легионер, — Транслэйшен, Лео!

Хохол испуганно зачастил, явно переживая за свой прокол, а я моргнул Карине, мол, все в порядке. Справимся…

— Это наш пятый товарищ, — произнес я в пространство мостика и жестом попросил подать мне Малыша, — Серегино детище, — кивнул я в сторону укрытого простыней трупа, — Искусственный интеллект… Ты думал Лавер общается с кем-то на удалении? — обратился я к Леве, однако тот не ответил не получив разрешения Джинна и лишь когда хохол кивнул мне я продолжил, — В это поверить, конечно, сложно. Но… смотрите сами… Ты здесь? — обратился я к своему маленькому другу положив на него пальцы. Тот в ответ лишь коротко свибрировал, выполняя мои давние инструкции, — Тебе придется говорить с посторонними, — начал разыгрывать спектакль я, — Готов? — и, уловив еще раз «недоуменную» вибрацию под пальцами, задал Малышу первый вопрос.

Замерли все.

Забавно было смотреть как матерые легионеры, на счету у которых было не по одному покойнику, потянулись вдруг к необычно картавящему телефонному аппарату. Появилось ощущение, будто на сухогруз, борющийся сейчас с волнами, заехал некий оракул, и зрительный зал собирался именно для этого представления.

Оказалось в тот момент, когда Лева ворвался в нашу каюту, Малыш как раз докладывал Сашке положение дел.

Идти на мостик Рубану запретила воительница. Расчет ее оказался почти верен, вот только дотянуть до концовки первой части операции мы не успели, и драться пришлось все-таки без сыворотки.

— Я знаю каждого, — неожиданно заявил Малыш, — Лева, он, когда один, иногда плачет… — Лица медленно повернулись в сторону легионера, а тот сидел, вытаращив глаза. Неожиданно я понял: для парней это не новость. Не могло не тронуть общее сочувствие, с которым товарищи сопереживали сейчас какой-то их общий секрет. — Джинн любит рисовать. — Разошелся аппарат, — Но больше всего мне нравится гармошка Франсуа…

В воздухе витало нечто, и скрутившаяся была тугая «пружина» ослабла, скомкалась и напоминала теперь забавную игрушку на детском утреннике.

Легионеры тоже походили теперь детей.

Но только не Джинн.

— Дую спик инглиш? — неожиданно прервал он эти неожиданно возникшие «сопли» и выслушав утвердительный ответ продолжил, — Чайнас… Френч? О ‘кей, — закончился краткий допрос Малыша, и командир плюнул Леве несколько распоряжений на французском.

— Сорри, Фэйс, — потянулся он, было к телефону, но я остановил шефа, вывалив скороговоркой, мол, без кого-либо из нас аппарат разговаривать с ним не будет.

Лева моментально перевел.

— Верно? — уважительно поинтересовался я напоследок он у Малыша и тот с легким удивлением подтвердил, мол, да, только в присутствии…

— Короткая батарея, — сообщил он напоследок, — Минут десять не больше…

— Рандэбаут! — раздраженно крикнул, наверное, уже в десятый раз за сегодня командир, улавливая, скорее всего, что его опять где-то переиграли, — Рандэбаут! Тэйк ит веэ гоуинг! Лавер! бринг зи щаргер! Фэйс! Бари зейр дэд… — мое задание о похоронах после окончания караула он вывалил с особым злорадством, и пока Карина переводила мне его распоряжение, бегло сыпал окружающим французскими словечками.

Нам вернули оружие. Причем была в действиях легионеров какая-то виноватость. Гранату мне снова сунули в руку, будто некий секрет, и сапер француз еще раз за сегодня зажал мои пальцы, совсем уж по-детски.

Прежде чем раскованный, наконец, Рубан ушел за зарядником, я «маякнул» ему, мол, возвращайся — поможешь.

— Лева! — окликнул я почти ушедшего легионера, — Ты ножи мне верни, пожалуйста. — Хотелось еще добавить, что буду плакать над ними по ночам, но, глянув в его виноватые глаза, удержался.

— Забыл, — досадливо сунул он их мне, и я почему-то сразу поверил.

— Вот и нет больше секретов, — объявил я, протягивая руку, — Мир? — Рукопожатие оказалось сильным, а я задумался над тем, куда все-таки делись остатки сыворотки с «птичкой». Лева бы их, конечно же, таить не стал бы, так что кое-какие секреты еще оставались…

Сережка лежал на дальнем краю мостика укрытый куском брезента.

Бардово желтая лужа растеклась от него уже почти на метр.

Похоронами на море я еще не занимался и представлял себе «процедуру» только по фильмам, да книжкам. Хотел, пока Санька «прислуживает» Джинну, нашарить в близлежащих помещениях что-нибудь полезное для таких случаев. Однако сообразил, что никак не смогу объяснить саперу французу, оставленному вместо Карины, своих действий, и решил не рисковать.

Полагая, что Рубан все-таки вернется, решил осмотреть Сережкины карманы. Ясности, куда девались остатки сыворотки, за исключением никому не доставшейся порции, спрятанной у меня сейчас за голяшкой берцев, так пока и не было.

В брюках и за поясом не прощупывалось ничего. В разгрузке тоже. А вот в кармане, откуда вывалился злосчастный цилиндрик «с птичкой» оказался сложенный фронтовым треугольником тетрадный листок.

Печатные буквы поперек импровизированного конверта складывались в одно единственное слово, и касалось это опять лично меня