Пасынки Апокалипсиса

«6»

Никогда не думал, насколько способен организм адаптироваться к самым диким условиям.

Нам не помешали ни вой обезумевших манекенов, ни запах проникающий в каждую клеточку, ни опасность быть снова атакованными остатками армии дядюшки Чжао. Не помешала нам и жажда — мы уснули.

Первую руладу испустил Рубан. Я хотел было ткнуть его в бок, и попытался еще опасливо покоситься на обессилевшего противника, но сонная муть уже крутилась перед глазами, и мне вдруг стало все равно. Спать, только спать…

Снов почти не было. Обрывочные видения с остановившимся временем увели в далекий иллюзорный мир, где я снова стал «Капитаном Удачей» и примерял на себя роль спасителя.

Явилось детское желание вытащить хоть что-нибудь полезное из собственного сна. Захотелось открыть глаза и не упускать этот меняющий сознание клубок энергий. Но ничего не вышло…

Сколько я порвал наручников в этом единственном сне — не сосчитать, однако добраться до моего бывшего товарища Кольки, по воле которого мы оказались здесь так и не вышло.

Неожиданно всплыл из полного небытия запрятанный далеко-далеко образ жены и старшей дочки. Мне это было сейчас совсем не надо — неизвестность штука страшная. Тем более именно мы с Сергеем организовали этот «Пятиминутный Армагеддон», как сказал Колька, и винить в случившемся (если что и произошло дома) можно было только себя.

Забавно, но, обладая сверхвозможностями, я ни о чем таком не переживал. На задний план отодвинулась даже беременность Карины, о которой знали после гибели ее отца только мы вдвоем.

Образы домочадцев упрямились и не уходили, они лишь переместились на задний план и неподвижно стояли сейчас, молчаливо напоминая про завязавшийся «узел».

«Разберемся после», — твердо пообещал себе я, пытаясь отогнать ненужные сейчас переживания-сомнения, но полусон-полудрема упрямо возвращали меня обратно к семье — снова и снова.

«Выручил» лязг дверей, отгоняя разом любые соображения и напоминая о непростой ситуации.

Тело затекло. Еще бы — если кто и спал когда-то закованный, меня поймет.

Сухость во рту напоминала уже наждачную бумагу. К тому же безумно хотелось в туалет.

Громкое распоряжение на китайском активизировало безумцев в клетках и затихший было вой снова взвился под потолок.

— Приказывают встать, кто может, — захрипела Карина, — Давайте на колени поднимаемся и с левой…

Самостоятельно вышли из ангара-гаража лишь мы.

Молчаливые бойцы триады Дракона споро грузили в машин напоминающие автозаки обессиленных манекенов. Для начала им расстегивали тросики, размыкая человеческую «вязанку» и не снимая наручников с «кандалами» на ногах бросали, словно кули, в темное жерло фургонов.

— Точно обезвоживание, — шепнула Карина под пристальным взглядом автоматчиков из оцепления — Специально выжидали, пока они обессилят.

Я, молча, согласился с ней, понимая: парни сейчас убили несколько проблем разом, буквально заморив в этом каземате нашпигованных сывороткой ярости «зомби».

— Ттух, — плюхались в фургоны тела, — Клац, — захлопывалась очередная дверь и подъезжал следующий «автозак».

Нам досталось местечко в третьем по счету автомобиле.

Коренастый китаец махнул в нашу сторону вороненым стволом автомата и что-то гаркнул.

— Танцуем с левой, — открыла счет первым шагам Карина…

Что-то невнятное мелькнуло в глазах у конвоира, когда мы проходили мимо, и полное безразличие сменилось у него чем-то вроде неподдельного интереса-уважения.

Наша воительница мимоходом спросила его о чем-то, а тот лишь отмахнулся, ограничившись лишь парой слов.

Расковывать нас не стали и пришлось карабкаться по узенькой металлической лестнице, как Бог на душу положит. Внутри же мы попросту бахнулись на пол в уже привычно порядке, устроившись среди обессилевших манекенов, разевающих, словно рыбы рот.

— О чем спрашивала? — поинтересовался Рубан после клацанья замков за спиной.

Мне почему-то казалось будто Карина сейчас станет по обыкновению дурачиться, но она лишь помолчала немного и выдала:

— Плохо все, парни. Я попить спрашивала, а он говорит — там напьетесь. К тому же не расковали. По-моему, нас убивать везут. Как говоришь, милый, это место на допросе называли? Отстойник?

— Отработка, — буркнул я, понимая, что девчонка не так уж неправа.

— Значит и мы отработка, — ледяным голосом поставила точку Карина и добавила дурашливым тоном, — Споём?

— Чего споем-то? — как-то испуганно пискнул Сергей…

— А Варяга, — злобно отозвался Рубан, — Помирать же едем…

— Слова-то знаешь? — оживилась Карина, — Нет, правда. Всегда мечтала спеть что-нибудь эдакое, если именно так всё заканчиваться будет…

Я промолчал, а Серёга неожиданно заплюхал носом.

Двигатель автомобиля натужно урчал — он явно объезжал какое-то препятствие, пробираясь вперед, и скорость его была невысокой.

За железной коробкой будки иной раз звучала человеческая речь. Один раз даже кто-то из прохожих хлопнул со смехом по обшивке фургона. В ответ из кабины прозвучал злобный окрик и одиночный выстрел.

Испуганный возглас и топот шагов. Шутник явно ретировался.

— На палубу вышел сознанья уже нет, — неожиданно запел Саня.

— Это ж не Варяг, — пыталась возразить Карина.

— Пою что помню, — злобно отозвался Рубан и продолжил, — В глазах у него помутилось.

— Увидел на миг ослепительный свет, — подхватил я щемящий мотив, — Упал, сердце больше не билось…

— Не хочу так! — с неожиданной яростью заорал Сергей, — Так не может быть! Мы же всех победили!

— К ногам привязали ему колосник… — выводили мы на пару с Саней. Нам уже было плевать, что там дальше. Важнее допеть что помнили, чтобы после начать сначала, а потом еще и еще.

Не знаю, что чувствовал сорвавшийся в истерику Серега, а у меня перед глазами вставали вместе с песней русские моряки и нечеловеческие испытания, в которых и шлифовался этот яростный текст.

Мы с Саней были сейчас не здесь, а на крейсерах, что шли под командованием адмирала Рожественского на верную гибель в Цусимском проливе.

Жара и жажда. Нечеловеческие условия. Кто-то бежал на берег, будто иная крыса, но таких было немного, и гибли матросики, гибли, но вахты своей не бросали.

— Напрасно старушка ждет сына домой, ей скажут, она зарыдает, а волны несут от винта за кормой и след их вдали пропадает…

«Нет смерти», — говорили мне Сашкины глаза, — «Нет!» — отвечал ему я.

Автозак неожиданно остановился, прыгнув на кочке, но мы не перестали петь — нельзя останавливаться — мы знали это и пели, наверное, уже по шестому кругу. Теперь уже вчетвером. Эх, если б не эта сушь во рту…

Прервали нас неожиданные выстрелы рядом с машиной. Не сговариваясь, мы замолчали, пытаясь угадать, что происходит.

«Не перестрелка», — понял я и переглянулся с Кариной.

— Добивают, — кивнула она головой, — Мы на закуску.

— Поём что ли? — гнал от себя страх наш интеллигентный Серега.

— Потом. На улице, — отрезала «бандерша».

Клацнула дверь соседнего автозака. Говор на китайском. Кто-то сбрасывал неподвижные тела на землю. Позвякивали цепочки расстегиваемых наручников-кандалов.

Все деловито-споро. Без лишних слов и почти без команд. Каждый знал, что ему делать.

— Тах, — прозвучал в стороне первый выстрел, — Тах-тах, тадах…

— Отработка, — шептал снова замерший на грани истерики Серега, — Мы отработка…

— Драться нет смыла, да и не выйдет — поставила точку Карина и «подбодрила», — Осталось красиво умереть? А, парни?

— Вы просто не знаете, — неожиданно зачастил Сергей, — Я-то не верю, что нас убьют. Вы не подумайте, мне же бабушка про жизнь мою все-все рассказала. Она знаете, какая была? К ней весь Новосибирск ездил.

— Трах-бах, — отзвучали последние выстрелы на улице.

— Так уж и рассказала? — таращился на него Рубан, но ничего Серега ответить не успел.

Шаги. Клацанье замка и неожиданно резкий дневной свет.

Свежий ветер ворвался к нам в автозак, разгоняя запахи тел, крови и нечистот.

Ветер пах морем и свободой — прав был Валентин Катаев никому не убить ветер! Эх…

Солнце! Только сейчас я сообразил, что мы уже несколько дней не были на улице, так бездарно попавшись на удочку триады Дракона.

— Птахина, — показалась в открытых дверях круглая харя обрусевшего Дэн Тина. Колькиного зама и товарища. — Хочеша последней быти? Тогда безы фокусав. Сядыте в стороныке — воздуха дыши.

— Пить дашь? — жарко задышал я, — И сигаретку подкури по-братски, а?

— Питы мало, — выудил Дэн початую поллитровку колы и издевательски отхлебнул, — Сигареты тожы мало. Арымагеддона. Дыши так пока. Небы сонце смотри…

Я молча отвернулся от него и дернул Рубана за тросик — вставай, мол.

Поднимались молча. Обреченно.

На улицу валились кулями — видимо все силы остались там, в автозаке и отзвучавшей старой песне российских моряков.

Солнце лупило нещадно, и было еще не в зените.

— Часов одиннадцать, — прищурился я на редкие облачка и неожиданно увидел портовые краны меньше чем за километр.

Морской воздух вливался в легкие, а я неожиданно понял, чего не хватает для полноты картины. Гуанджоу почти не изменился внешне — те же небоскребы, отстроенные с китайским размахом, те же дорожные развязки. Вот только по ним сейчас никто не ехал.

Людей тоже не было видно. Понятно — какому зеваке захочется попадать под нечаянную раздачу.

Добитые манекены лежали куклами в одной куче. Нашпигованные когда-то системной химией парни навсегда утратили ненужную никому ярость и какие-либо желания. Кровь текла из еще свежих ран и, по-моему, каждый из них имел по аккуратной дырке в голове.

— Хораишо пели, — романтично прищурился Дэн Тин, — Чего сеичас малычите?

Ответа он не дождался и, отвернувшись от нас, махнул бойцам, мол, начинайте.

Конвейер заработал.

— Динь-дилинь, — мелодично звенели заботливо отстегиваемые цепочки кандалов. — День-делень… — летели они в общую кучу.

Первый автозак развернулся и, проезжая мимо нас, до невозможности испортил морской воздух бензиновым выхлопом.

Бойцы споро потащили первого манекена к куче мертвецов. Тот не сопротивлялся и, по-моему, не понимал что происходит.

— Та-дах! — всадил один из них пулю ему в башку.

Мы невольно вздрогнули. Даже привыкшая к переплетам Карина не удержалась.

Расстрел. Сколько я смотрел подобных сцены в еще советских кинофильмах про войну, никогда не примеряя на себя роль жертвы или палача. В иные моменты, будучи еще пацаном, даже закрывал глаза. Не нравились мне во все времена ни удовольствие на лицах маргинальных палачей, ни хладнокровный героизм будущих убиенных.

«Надо же было так вляпаться!» — разглядывал я, как волокут будто куклу очередной манекен.

— Тадах! — грохотал одиночный выстрел.

Второй автозак покинул место расстрела ловко объехав нашу машину. Он даже фафакнул нам и нагло ухмыльнулся через лобовое стекло, мол, пока. Бывайте.

— Ну, всё, — напрягся вдруг Саня, — Последний остался…