Новый знакомый

В столовой не очень многолюдно. Я взял кофе (он оказался бесплатным), круассан и пару кусков ветчины. Последняя за деньги. И тут я вспомнил, что у меня нет кольца: я не могу расплатиться. Пришлось вернуть обратно.

Есть хотелось. Кофе ничего, бывает и хуже, круассан вполне себе. В общем, жить можно. О ветчине осталось только повздыхать.

— Артур Вальдо, если не ошибаюсь?

— Да.

Рядом с моим столом стоял молодой человек лет тридцати и держал поднос.

— У вас свободно? — спросил он.

— Да, садитесь. С кем имею честь?

— Илья Махлин.

— Очень приятно, — сказал я.

Он сел напротив.

— Ну, как вам наш пансионат для грешников?

— Терпимо.

— На сколько вас сюда?

— Две недели.

— Немного, — сказал он. — Мне мой психолог сказал минимум полгода.

— А по приговору сколько?

— А у меня нет приговора. Я согласие подписал.

— До суда? — спросил я.

— На второй день следствия. Я признал вину.

— А что с вами случилось? — спрашивать «за что?» казалось нетактичным.

— Я врач, — ответил он. — У меня пациент умер.

Ну, вот и первый убийца. Правда, по неосторожности. В кодексе это не называется убийством, потому что убийство по определению умышленное. Есть более мягкая формулировка.

— Причинение смерти по неосторожности, — пояснил Илья.

— Я понял. Знаете, я же юрист, хоть и не доучившийся. Насколько я понимаю, от этой статьи можно отбрехиваться до последнего и подавать кассации до посинения, потому что очень трудно доказать, что это ваша вина, а не просто несчастный случай или несовершенство науки.

— Да можно. Легко. Я им сам на допросе под биопрограммером все и выложил: и что я должен был сделать, и чего не сделал. Я-то понимаю. Ну, следователь мне и говорит: «Куда едем в тюрьму или в Психологический центр?» «В Психологический центр, конечно».

— Вы были в Закрытом Центре?

— Нет, в ПЦ не был. Все-таки неумышленное преступление. Сразу отправили сюда. Правда, под охраной. Хотя я бы и сам доехал.

— Он преувеличил, мягко говоря, ваш следователь, — сказал я. — Это не арестная статья. Вообще не имели права ни в какую тюрьму отправлять. И под охрану брать не имели права. Максимум контрольный браслет.

— Ну, я же не знал, — сказал он. — Потом меня просветили.

— Кто?

— Мой психолог. Но он сказал, что ничего страшного не произошло, что, если бы я не подписал согласие, и был суд, я бы все равно поехал сюда и на столько же, только двумя месяцами позже. ПЗ положительное, значит, все правильно.

— А бывают отрицательные?

— Говорят, да. Ошибки следователей, судебные ошибки. Редко, но бывает.

— Илья, вы помните фамилию следователя?

— Конечно. Жеребков.

— Угу, я запомнил. Нагорному скажу. Или Леониду Аркадьевичу. Или обоим.

— Да, не надо. Я не в обиде, в общем.

— Причем тут вы? Дело в других. Он сейчас лжет, а потом что будет? Дела начнет фабриковать?

— Это у них методика допроса, по-моему…

— Илья, я по методикам допроса экзамен сдавал. Нет там вранья в качестве методики. Я понимаю, что до эпохи биопрограммеров это еще можно было как-то оправдать. Но сейчас! Нет в этом никакой необходимости. И в вашем случае не было. Он просто себе работу облегчил: никого больше не допрашивать, не делать экспертиз, не писать обвинительное заключение.

— Не хотите ему залепить пощечину? — улыбнулся Махлин.

— Хочу. Но не буду. Пусть Александр Анатольевич разбирается. По закону.

— Угу. Артур, интересно, а что вы здесь делаете?

Я пожал плечами.

— Вы о чем? Вообще-то завтракаю.

Я вспомнил про кофе и обнаружил, что он остыл. Круассан постигла та же участь.

— В Центре я имею в виду, — пояснил Махлин. — Тут при Центре есть церквушка православная, а там иконостас. Вот там вам, по-моему, самое и место.

— В церкви? Я не верующий.

— На иконостасе.

Я хмыкнул.

— У меня ПЗ положительное.

— А кто писал?

— Старицын.

— Старицын — это круто. Как это он так?

— Ладно, — вздохнул я. — Видимо, не так уж у меня лучезарно со святостью. Вы сколько здесь?

— Три месяца.

Я кивнул и все-таки принялся за круассан.

— Вы без кольца? — спросил Илья.

— Угу. Вчера Старицын отобрал. Заговорился с девушкой позже одиннадцати.

— Не переживайте. Он вас еще денек повоспитывает и вернет. Здесь кто только на это не нарывался. Я сам неделю проходил без кольца. И на минимальном рационе. Вам, кстати, что-нибудь взять из платного набора? Как только будет кольцо, деньги вернете.

— Ветчины, — сказал я.

Она оказалась не самой дорогой, но свежей. И была очень в кайф. Все-таки зря я ужинал апельсиновым соком.

— Илья, а сколько времени? — спросил я, доедая последний кусок.

— А вон часы.

Небольшое табло располагалось над дверью в столовую и показывало без десяти десять.

— Старицын меня убьет, — сказал я.

— Да здесь за пять минут можно дойти.

— Ну, все равно пойдемте. Спасибо вам!


Я вернулся в комнату и сел на кровать. Без пяти десять. Звонок раздался ровно в десять ноль-ноль. Я нехотя встал, прошел узким коридорчиком мимо душевой и открыл. Это напоминало то ли религиозный обряд, то ли куртуазный танец: Старицын звонит в дверь, от которой у него есть ключ, а я ее открываю.

— Доброе утро, Артур, — сказал Олег Яковлевич.

— Доброе утро. Мне на кровать?

— Угу, ложитесь.

Я подчинился.

Старицын взял стул, сел рядом с кроватью.

— Артур, как спалось?

— Как в склепе, — честно сказал я. — Ничего не помню. И голова утром как кирпич.

— Сейчас не болит?

— Нет.

— Ну, и отлично.

— Олег Яковлевич, биопрограммер работал всю ночь, да?

— Конечно.

— А что он делал?

— Ничего особенного. Просто подготовка к психокоррекции. Чтобы вас не трясло перед каждым сеансом.

Объяснение было реалистичным. Меня действительно не трясло. Ни в малейшей степени.

— А сейчас он работает? — спросил я.

— Работает, конечно.

— Странно, я вообще ничего не чувствую.

— Ну, он же не только растормаживать умеет.

Растормаживал он, видимо, все равно. Голова не кружилась, но была слабость во всем теле и спокойная безучастность в душе: вот лежу я здесь — и прекрасно, и комфортно, и не надо больше ничего.

— Давайте вот, с чего начнем, — сказал Олег Яковлевич. — Вы все еще считаете себя правым в этой истории?

Я задумался. Как бы это поточнее сформулировать?

— Со времени кассации ничего не изменилось, — сказал я. — Я и сейчас считаю, что в принципе прав, но, видимо, надо было сдержаться. Кривин погиб, и когда я увидел его мертвым, никаких недобрых чувств, никакой обиды на него у меня не осталось. Он был лжец, но за клевету же не казнят.

— А вы бы могли сдержаться? Насколько это сильнее вас?

— Думаю, что мог. Не сильнее.

— А почему не получилось?

— Если честно, не стремился.

— Вам хочется походить на отца?

— Хотелось. Но перед тем как приехать к вам, я летал к нему в Лагранж…

И я выложил все подробности нашего разговора вплоть до истории с неслучайным выстрелом. И даже не задумался, что говорить стоит не все. Голова почти не кружилась, но тормоза все равно не работали.

— Так что, думаю, больше не хочется.

— Точно?

— Походить на его идеальный образ, наверное, хочется до сих пор, если отвлечься от некоторых деталей того дня, когда погибли пассажиры. Быть отважным, независимым, верным себе и своим принципам. Но я же на другой стороне.

— И вам очень хочется показать всем, что вы на другой стороне, да?

— Да.

— И все средства тут хороши…

— Не все. Но одна лживая физиономия вполне может потерпеть…

— То есть истинной целью было доказать преданность императору, одновременно продемонстрировав независимость, отвагу и верность принципам.

— Да, — сказал я.

Хотя понял, что это действительно так, секунды две назад.

— Угу, — кивнул Старицын. — Теперь, сформулируйте мне, пожалуйста, в чем ошибка.

Я даже не усомнился, что ошибка действительно есть.

— Это не метод доказательства преданности, — сказал я. — Да и всего остального.

— Отлично. Мне здесь вообще делать нечего, — улыбнулся Старицын. — А что метод?

— Ну, например, то, что я до сюда доехал.

— Ну, например. Кстати, я ни минуты не сомневался, что доедете.

Мы проговорили до обеда. Под конец разговора голова начала здорово кружиться. Я уже ожидал кофеиновой инъекции, но, видимо, Старицын просто выключил биопрограммер, и все тут же пришло в норму.

— Все, делаем перерыв, — сказал он. — Ну, я доволен. Все хорошо. Кольцо берите.

И он отдал мне кольцо.

— Так, Артур, контрольный вопрос: как вы сегодня будете доказывать, что вы на другой стороне?

— Вернусь сюда ровно в три, а вечером сниму кольцо без пяти одиннадцать.

— Пятерка. Еще кофе себе обязательно закажите. Марину я просил вам во время обеда не звонить, а то вы у меня голодным останетесь.

— Только мне кажется, что этого недостаточно: приехать сюда, слушаться вас. Этого мало для того, чтобы доказать, что я на правильной стороне. Слишком просто.

— Вчера вечером это оказалось для вас совсем не просто.

— Больше не повторится, — сказал я.

— И еще, Артур, преступления вашего отца никакого отношения к вам не имеют, вам не надо их искупать. Если вам хочется что-либо доказать — это только ваш выбор. Хотя ничего плохого в этом выборе я не вижу.


Войдя в столовую, я стал искать глазами Илью: ему надо было отдать деньги.

Он сам помахал мне рукой, и я подошел к его столу.

— Илья, мне кольцо вернули, — сходу сказал я, — давайте я с вами расплачусь.

— Да, бросьте! Копейки!

— Если бы я знал, что мне не удастся вернуть долг, я бы лучше обошелся без ветчины.

— Все равно не возьму, — улыбнулся он.

Я сел напротив.

— Знаете, у меня сегодня в жизни произошло важное событие, — сказал я, — давайте отметим.

— Здесь шампанского не подают.

— Ну, что-то ведь подают…

Я обернулся к стойке с едой.

— Кажется там пирожные какие-то. Угощаю.

— Только из уважения к вашей щепетильности.

Я взял сырный суп с крутонами (был очень рад этому элементу тессианской кухни), кусочки курицы с овощами, рекомендованный Старицыным кофе и два пирожных.

— Так что у вас в жизни за событие? — поинтересовался Илья, когда я сел за стол.

— Начало психокоррекции, — невозмутимо ответил я.

Он даже не рассмеялся.

— А-а… первый сеанс…

— Угу.

— Ну, и как?

— Легче, чем опрос. И полезно совершенно явно.

— Во как! После первого сеанса. Старицын — монстр!

— А у других не так?

— Да, так. Ну, может быть не после первого. Знаете, как говорят? Если вы после второго сеанса еще не уверовали, что психокоррекция для вас полезна — то вы закоренелый преступник, если не уверовали после третьего — то у вас плохой психолог.

— Старицын, видимо, хороший.

— Лучший.

— Да я знаю, что у него семь книг. Я их даже частично прочитал.

— Ну, вот. По блату, явно.

— Все, — сказал я, — каюк! Нагорный назначит антикоррупционное расследование.

— Да народ болтает, что он сам Старицына и попросил. Говорит: хороший мальчик, вместе были ранены коррупционерскими выстрелами, вместе в больнице лежали. Ну, бывает… ты уж сделай все, как следует.

— Значит, антикоррупционное расследование назначит СБК. Против обоих.

— А по другой версии, Старицына попросил лично император: «Олег Яковлевич, позаботьтесь о моем воспитаннике, я хочу, чтобы психокоррекция была сделана на высочайшем профессиональном уровне».

— Ага! Значит, антикоррупционное расследование назначит все же Нагорный. Против Леонида Аркадьевича. Нагорному по фигу.

— Еще говорят, что Старицын сам очень хотел: интересный случай.

— Ага. Это он мне говорил. Интересовался, нет ли у меня шизофрении от того, что я сын государственного преступника, пасынок одного императора и воспитанник другого.

— И как?

— Теперь точно нет. Возможно, начиналась. Вы за какую версию?

— Наиболее реалистичной мне кажется просьба императора.

— Нет, я за последнюю. Иначе столько хороших людей поедет в ПЦ за коррупцию, а мне сменят психолога.


К себе я вернулся без пяти три. Было душно. Я подошел к окну. Оно преспокойно открылось, но стало только хуже. Конец июня. Самая жара. Во внутреннем дворе ни одного человека.

Раздался звонок. Я привычно открыл дверь сигналом с кольца.

— Артур, что вы здесь устроили? — с порога спросил Олег Яковлевич. — Закройте окно.

— Душно.

— Ну, сделайте на два градуса ниже. Вы в каком веке живете?

Я поискал строчку «кондиционер» в меню кольца «комната». Присутствовала. Скинул два градуса и закрыл окно. Не подходя к нему, с кольца.

— Ну, вот, — сказал Старицын. — Вы что считаете, что вас заперли в подземелье средневекового замка? Или кому-то надо, чтобы вы разучились жить в обществе? Все, как дома.

— Мне отец рассказывал, как он читал книги на планшете…

— Угу, старая репрессивная система. Нет этого давно. Даже в ПЦ внутренняя Сеть со своими кольцами, и все работает, как здесь. Только каждый день домой звонить нельзя. Два-три раза в неделю. И то, по-моему, лишнее мучительство. Почему нельзя? Разговоры можно автоматически мониторить.

Олег Яковлевич подошел к столику у моей кровати и поставил на него полиэтиленовую упаковку с маленькой пластиковой бутылочкой, заполненной некой жидкостью.

— Все, Артур, идите сюда, садитесь.

Я сел на кровать.

— Мы сегодня немного поможем биопрограммеру, — сказал он и открыл упаковку.

Я все понял, у меня мурашки побежали по коже.

— Артур, вы по какому поводу бледнеете? — поинтересовался он.

И поставил на стол бутылочку и положил упакованную в белый пластик таблетку, которую я сначала не заметил.

— Какой это препарат из списка? — тихо спросил я.

Список психоактивных препаратов, применяемых в психокоррекции, в одной из книг Старицына занимал страниц пять. Все я их не помнил. Только самые ходовые.

— Это КТА, — сказал Старицын.

— Катехол-триптамин-активатор, — вздохнул я.

— Ну, замечательно. Вы все знаете. Вашу генетическую карту в больнице мы запросили. Я посмотрел. Ни аллергии, ни гиперчувствительности к КТА у вас быть не может, так что берите таблетку, в бутылочке вода обыкновенная артезианская — запить.

— КТА еще шизофрению лечат, — заметил я.

— Артур, я вам сейчас переэкзаменовку устрою, — улыбнулся Старицын. — Шизофрению лечат дофамин-контроллерами. Нам не только дофамин нужен, но и еще несколько нейромедиаторов.

— Адреналин, норадреналин и серотонин, — сказал я.

— Приятно иметь дело с подкованным человеком.

— Я где-то читал, что КТА тоже можно использовать при лечении шизофрении.

— У меня вы это читали. Но, видимо, поверхностно. Можно, но не нужно. Зачем из пушки по воробьям?

Мысль о том, что для КТА шизофрения — это воробей, а сам препарат — пушка, меня не успокоила.

— Их еще нейролептиками называют, эти препараты, — заметил я.

— Угу! Народное название. Был бы вашим профессором — влепил бы пару. Нейролептики почти восемьсот лет не применяют. Это вообще другая группа препаратов.

— А в чем разница?

— Нейролептики были тупы как бревно. Например, ту же шизофрению лечили препаратами, которые блокировали дофаминовые рецепторы. Причем, все. Везде. На всех дофаминовых путях. О том, что при шизофрении вообще-то в одних зонах мозга избыток дофамина, а в других недостаток, тогда уже знали, но ничего сделать с этим не могли, не умели. Для избирательного действия моды нужны. В результате с бредом и галлюциациями, которые возникают из-за избытка дофамина, успешно справлялись, а вот с прочим… Побочные эффекты могли быть такими, что не дай боже. Нет этого сейчас! Вы думаете, Хазаровскому КТА не давали? Чтоб Ройтман да без КТА обошелся?

— Леонид Аркадьевич мне об этом не рассказывал.

— Не обязан рассказывать. К тому же мог и не знать. В ПЦ могут и в еду подмешать. Это здесь мы считаем, что вы у нас все сознательные. Мне, кстати тоже давали КТА, когда я проходил курс в ПЦ. И всем будущим психологом дают КТА в Центре. Самый распространенный препарат, и совершенно безвредный.

— Вы пишете, что после приема КТА клиентом на его душе можно играть, как на пианино…

— Можно, — сказал Старицын, — но я ведь ничего плохого не сыграю. Я умею. Знаете, как это работает?

— Примерно.

— Ну, давайте я вам напомню. Мы сейчас подстроим ваши моды, они абсорбируют препарат из крови, но работать с ним не начнут без команды с биопрограммера. Потом, во время очередного сеанса, биопрограммер будет управлять тем, сколько должно выделиться того или иного нейромедиатора, где, в какой зоне мозга, на каком дофаминовом пути, и в какой момент времени. Так что все, Артур, давайте не капризничайте, берите таблетку, запивайте и ложитесь. Кольцо мне давайте.

Таблетка оказалась пестрой, с вкраплениями всех цветов радуги, и совершенно безвкусной. Даже у воды по сравнению с ней был вкус.

— Ну, и все, — сказал Старицын. — Час потеряли на разговоры.

Я отдал ему кольцо, лег и прикрыл глаза.

Не почувствовал абсолютно ничего.

— Все в порядке, моды на препарат не жалуются, — сказал Старицын минут через пять, — теперь можно пойти погулять, но немилосердно вас выгонять на такую жару. В общем, как хотите. У вас два часа свободного времени, до шести. Кольцо остается у вас.

И вернул мне кольцо.

Загрузка...