В столовой не очень многолюдно. Я взял кофе (он оказался бесплатным), круассан и пару кусков ветчины. Последняя за деньги. И тут я вспомнил, что у меня нет кольца: я не могу расплатиться. Пришлось вернуть обратно.
Есть хотелось. Кофе ничего, бывает и хуже, круассан вполне себе. В общем, жить можно. О ветчине осталось только повздыхать.
— Артур Вальдо, если не ошибаюсь?
— Да.
Рядом с моим столом стоял молодой человек лет тридцати и держал поднос.
— У вас свободно? — спросил он.
— Да, садитесь. С кем имею честь?
— Илья Махлин.
— Очень приятно, — сказал я.
Он сел напротив.
— Ну, как вам наш пансионат для грешников?
— Терпимо.
— На сколько вас сюда?
— Две недели.
— Немного, — сказал он. — Мне мой психолог сказал минимум полгода.
— А по приговору сколько?
— А у меня нет приговора. Я согласие подписал.
— До суда? — спросил я.
— На второй день следствия. Я признал вину.
— А что с вами случилось? — спрашивать «за что?» казалось нетактичным.
— Я врач, — ответил он. — У меня пациент умер.
Ну, вот и первый убийца. Правда, по неосторожности. В кодексе это не называется убийством, потому что убийство по определению умышленное. Есть более мягкая формулировка.
— Причинение смерти по неосторожности, — пояснил Илья.
— Я понял. Знаете, я же юрист, хоть и не доучившийся. Насколько я понимаю, от этой статьи можно отбрехиваться до последнего и подавать кассации до посинения, потому что очень трудно доказать, что это ваша вина, а не просто несчастный случай или несовершенство науки.
— Да можно. Легко. Я им сам на допросе под биопрограммером все и выложил: и что я должен был сделать, и чего не сделал. Я-то понимаю. Ну, следователь мне и говорит: «Куда едем в тюрьму или в Психологический центр?» «В Психологический центр, конечно».
— Вы были в Закрытом Центре?
— Нет, в ПЦ не был. Все-таки неумышленное преступление. Сразу отправили сюда. Правда, под охраной. Хотя я бы и сам доехал.
— Он преувеличил, мягко говоря, ваш следователь, — сказал я. — Это не арестная статья. Вообще не имели права ни в какую тюрьму отправлять. И под охрану брать не имели права. Максимум контрольный браслет.
— Ну, я же не знал, — сказал он. — Потом меня просветили.
— Кто?
— Мой психолог. Но он сказал, что ничего страшного не произошло, что, если бы я не подписал согласие, и был суд, я бы все равно поехал сюда и на столько же, только двумя месяцами позже. ПЗ положительное, значит, все правильно.
— А бывают отрицательные?
— Говорят, да. Ошибки следователей, судебные ошибки. Редко, но бывает.
— Илья, вы помните фамилию следователя?
— Конечно. Жеребков.
— Угу, я запомнил. Нагорному скажу. Или Леониду Аркадьевичу. Или обоим.
— Да, не надо. Я не в обиде, в общем.
— Причем тут вы? Дело в других. Он сейчас лжет, а потом что будет? Дела начнет фабриковать?
— Это у них методика допроса, по-моему…
— Илья, я по методикам допроса экзамен сдавал. Нет там вранья в качестве методики. Я понимаю, что до эпохи биопрограммеров это еще можно было как-то оправдать. Но сейчас! Нет в этом никакой необходимости. И в вашем случае не было. Он просто себе работу облегчил: никого больше не допрашивать, не делать экспертиз, не писать обвинительное заключение.
— Не хотите ему залепить пощечину? — улыбнулся Махлин.
— Хочу. Но не буду. Пусть Александр Анатольевич разбирается. По закону.
— Угу. Артур, интересно, а что вы здесь делаете?
Я пожал плечами.
— Вы о чем? Вообще-то завтракаю.
Я вспомнил про кофе и обнаружил, что он остыл. Круассан постигла та же участь.
— В Центре я имею в виду, — пояснил Махлин. — Тут при Центре есть церквушка православная, а там иконостас. Вот там вам, по-моему, самое и место.
— В церкви? Я не верующий.
— На иконостасе.
Я хмыкнул.
— У меня ПЗ положительное.
— А кто писал?
— Старицын.
— Старицын — это круто. Как это он так?
— Ладно, — вздохнул я. — Видимо, не так уж у меня лучезарно со святостью. Вы сколько здесь?
— Три месяца.
Я кивнул и все-таки принялся за круассан.
— Вы без кольца? — спросил Илья.
— Угу. Вчера Старицын отобрал. Заговорился с девушкой позже одиннадцати.
— Не переживайте. Он вас еще денек повоспитывает и вернет. Здесь кто только на это не нарывался. Я сам неделю проходил без кольца. И на минимальном рационе. Вам, кстати, что-нибудь взять из платного набора? Как только будет кольцо, деньги вернете.
— Ветчины, — сказал я.
Она оказалась не самой дорогой, но свежей. И была очень в кайф. Все-таки зря я ужинал апельсиновым соком.
— Илья, а сколько времени? — спросил я, доедая последний кусок.
— А вон часы.
Небольшое табло располагалось над дверью в столовую и показывало без десяти десять.
— Старицын меня убьет, — сказал я.
— Да здесь за пять минут можно дойти.
— Ну, все равно пойдемте. Спасибо вам!
Я вернулся в комнату и сел на кровать. Без пяти десять. Звонок раздался ровно в десять ноль-ноль. Я нехотя встал, прошел узким коридорчиком мимо душевой и открыл. Это напоминало то ли религиозный обряд, то ли куртуазный танец: Старицын звонит в дверь, от которой у него есть ключ, а я ее открываю.
— Доброе утро, Артур, — сказал Олег Яковлевич.
— Доброе утро. Мне на кровать?
— Угу, ложитесь.
Я подчинился.
Старицын взял стул, сел рядом с кроватью.
— Артур, как спалось?
— Как в склепе, — честно сказал я. — Ничего не помню. И голова утром как кирпич.
— Сейчас не болит?
— Нет.
— Ну, и отлично.
— Олег Яковлевич, биопрограммер работал всю ночь, да?
— Конечно.
— А что он делал?
— Ничего особенного. Просто подготовка к психокоррекции. Чтобы вас не трясло перед каждым сеансом.
Объяснение было реалистичным. Меня действительно не трясло. Ни в малейшей степени.
— А сейчас он работает? — спросил я.
— Работает, конечно.
— Странно, я вообще ничего не чувствую.
— Ну, он же не только растормаживать умеет.
Растормаживал он, видимо, все равно. Голова не кружилась, но была слабость во всем теле и спокойная безучастность в душе: вот лежу я здесь — и прекрасно, и комфортно, и не надо больше ничего.
— Давайте вот, с чего начнем, — сказал Олег Яковлевич. — Вы все еще считаете себя правым в этой истории?
Я задумался. Как бы это поточнее сформулировать?
— Со времени кассации ничего не изменилось, — сказал я. — Я и сейчас считаю, что в принципе прав, но, видимо, надо было сдержаться. Кривин погиб, и когда я увидел его мертвым, никаких недобрых чувств, никакой обиды на него у меня не осталось. Он был лжец, но за клевету же не казнят.
— А вы бы могли сдержаться? Насколько это сильнее вас?
— Думаю, что мог. Не сильнее.
— А почему не получилось?
— Если честно, не стремился.
— Вам хочется походить на отца?
— Хотелось. Но перед тем как приехать к вам, я летал к нему в Лагранж…
И я выложил все подробности нашего разговора вплоть до истории с неслучайным выстрелом. И даже не задумался, что говорить стоит не все. Голова почти не кружилась, но тормоза все равно не работали.
— Так что, думаю, больше не хочется.
— Точно?
— Походить на его идеальный образ, наверное, хочется до сих пор, если отвлечься от некоторых деталей того дня, когда погибли пассажиры. Быть отважным, независимым, верным себе и своим принципам. Но я же на другой стороне.
— И вам очень хочется показать всем, что вы на другой стороне, да?
— Да.
— И все средства тут хороши…
— Не все. Но одна лживая физиономия вполне может потерпеть…
— То есть истинной целью было доказать преданность императору, одновременно продемонстрировав независимость, отвагу и верность принципам.
— Да, — сказал я.
Хотя понял, что это действительно так, секунды две назад.
— Угу, — кивнул Старицын. — Теперь, сформулируйте мне, пожалуйста, в чем ошибка.
Я даже не усомнился, что ошибка действительно есть.
— Это не метод доказательства преданности, — сказал я. — Да и всего остального.
— Отлично. Мне здесь вообще делать нечего, — улыбнулся Старицын. — А что метод?
— Ну, например, то, что я до сюда доехал.
— Ну, например. Кстати, я ни минуты не сомневался, что доедете.
Мы проговорили до обеда. Под конец разговора голова начала здорово кружиться. Я уже ожидал кофеиновой инъекции, но, видимо, Старицын просто выключил биопрограммер, и все тут же пришло в норму.
— Все, делаем перерыв, — сказал он. — Ну, я доволен. Все хорошо. Кольцо берите.
И он отдал мне кольцо.
— Так, Артур, контрольный вопрос: как вы сегодня будете доказывать, что вы на другой стороне?
— Вернусь сюда ровно в три, а вечером сниму кольцо без пяти одиннадцать.
— Пятерка. Еще кофе себе обязательно закажите. Марину я просил вам во время обеда не звонить, а то вы у меня голодным останетесь.
— Только мне кажется, что этого недостаточно: приехать сюда, слушаться вас. Этого мало для того, чтобы доказать, что я на правильной стороне. Слишком просто.
— Вчера вечером это оказалось для вас совсем не просто.
— Больше не повторится, — сказал я.
— И еще, Артур, преступления вашего отца никакого отношения к вам не имеют, вам не надо их искупать. Если вам хочется что-либо доказать — это только ваш выбор. Хотя ничего плохого в этом выборе я не вижу.
Войдя в столовую, я стал искать глазами Илью: ему надо было отдать деньги.
Он сам помахал мне рукой, и я подошел к его столу.
— Илья, мне кольцо вернули, — сходу сказал я, — давайте я с вами расплачусь.
— Да, бросьте! Копейки!
— Если бы я знал, что мне не удастся вернуть долг, я бы лучше обошелся без ветчины.
— Все равно не возьму, — улыбнулся он.
Я сел напротив.
— Знаете, у меня сегодня в жизни произошло важное событие, — сказал я, — давайте отметим.
— Здесь шампанского не подают.
— Ну, что-то ведь подают…
Я обернулся к стойке с едой.
— Кажется там пирожные какие-то. Угощаю.
— Только из уважения к вашей щепетильности.
Я взял сырный суп с крутонами (был очень рад этому элементу тессианской кухни), кусочки курицы с овощами, рекомендованный Старицыным кофе и два пирожных.
— Так что у вас в жизни за событие? — поинтересовался Илья, когда я сел за стол.
— Начало психокоррекции, — невозмутимо ответил я.
Он даже не рассмеялся.
— А-а… первый сеанс…
— Угу.
— Ну, и как?
— Легче, чем опрос. И полезно совершенно явно.
— Во как! После первого сеанса. Старицын — монстр!
— А у других не так?
— Да, так. Ну, может быть не после первого. Знаете, как говорят? Если вы после второго сеанса еще не уверовали, что психокоррекция для вас полезна — то вы закоренелый преступник, если не уверовали после третьего — то у вас плохой психолог.
— Старицын, видимо, хороший.
— Лучший.
— Да я знаю, что у него семь книг. Я их даже частично прочитал.
— Ну, вот. По блату, явно.
— Все, — сказал я, — каюк! Нагорный назначит антикоррупционное расследование.
— Да народ болтает, что он сам Старицына и попросил. Говорит: хороший мальчик, вместе были ранены коррупционерскими выстрелами, вместе в больнице лежали. Ну, бывает… ты уж сделай все, как следует.
— Значит, антикоррупционное расследование назначит СБК. Против обоих.
— А по другой версии, Старицына попросил лично император: «Олег Яковлевич, позаботьтесь о моем воспитаннике, я хочу, чтобы психокоррекция была сделана на высочайшем профессиональном уровне».
— Ага! Значит, антикоррупционное расследование назначит все же Нагорный. Против Леонида Аркадьевича. Нагорному по фигу.
— Еще говорят, что Старицын сам очень хотел: интересный случай.
— Ага. Это он мне говорил. Интересовался, нет ли у меня шизофрении от того, что я сын государственного преступника, пасынок одного императора и воспитанник другого.
— И как?
— Теперь точно нет. Возможно, начиналась. Вы за какую версию?
— Наиболее реалистичной мне кажется просьба императора.
— Нет, я за последнюю. Иначе столько хороших людей поедет в ПЦ за коррупцию, а мне сменят психолога.
К себе я вернулся без пяти три. Было душно. Я подошел к окну. Оно преспокойно открылось, но стало только хуже. Конец июня. Самая жара. Во внутреннем дворе ни одного человека.
Раздался звонок. Я привычно открыл дверь сигналом с кольца.
— Артур, что вы здесь устроили? — с порога спросил Олег Яковлевич. — Закройте окно.
— Душно.
— Ну, сделайте на два градуса ниже. Вы в каком веке живете?
Я поискал строчку «кондиционер» в меню кольца «комната». Присутствовала. Скинул два градуса и закрыл окно. Не подходя к нему, с кольца.
— Ну, вот, — сказал Старицын. — Вы что считаете, что вас заперли в подземелье средневекового замка? Или кому-то надо, чтобы вы разучились жить в обществе? Все, как дома.
— Мне отец рассказывал, как он читал книги на планшете…
— Угу, старая репрессивная система. Нет этого давно. Даже в ПЦ внутренняя Сеть со своими кольцами, и все работает, как здесь. Только каждый день домой звонить нельзя. Два-три раза в неделю. И то, по-моему, лишнее мучительство. Почему нельзя? Разговоры можно автоматически мониторить.
Олег Яковлевич подошел к столику у моей кровати и поставил на него полиэтиленовую упаковку с маленькой пластиковой бутылочкой, заполненной некой жидкостью.
— Все, Артур, идите сюда, садитесь.
Я сел на кровать.
— Мы сегодня немного поможем биопрограммеру, — сказал он и открыл упаковку.
Я все понял, у меня мурашки побежали по коже.
— Артур, вы по какому поводу бледнеете? — поинтересовался он.
И поставил на стол бутылочку и положил упакованную в белый пластик таблетку, которую я сначала не заметил.
— Какой это препарат из списка? — тихо спросил я.
Список психоактивных препаратов, применяемых в психокоррекции, в одной из книг Старицына занимал страниц пять. Все я их не помнил. Только самые ходовые.
— Это КТА, — сказал Старицын.
— Катехол-триптамин-активатор, — вздохнул я.
— Ну, замечательно. Вы все знаете. Вашу генетическую карту в больнице мы запросили. Я посмотрел. Ни аллергии, ни гиперчувствительности к КТА у вас быть не может, так что берите таблетку, в бутылочке вода обыкновенная артезианская — запить.
— КТА еще шизофрению лечат, — заметил я.
— Артур, я вам сейчас переэкзаменовку устрою, — улыбнулся Старицын. — Шизофрению лечат дофамин-контроллерами. Нам не только дофамин нужен, но и еще несколько нейромедиаторов.
— Адреналин, норадреналин и серотонин, — сказал я.
— Приятно иметь дело с подкованным человеком.
— Я где-то читал, что КТА тоже можно использовать при лечении шизофрении.
— У меня вы это читали. Но, видимо, поверхностно. Можно, но не нужно. Зачем из пушки по воробьям?
Мысль о том, что для КТА шизофрения — это воробей, а сам препарат — пушка, меня не успокоила.
— Их еще нейролептиками называют, эти препараты, — заметил я.
— Угу! Народное название. Был бы вашим профессором — влепил бы пару. Нейролептики почти восемьсот лет не применяют. Это вообще другая группа препаратов.
— А в чем разница?
— Нейролептики были тупы как бревно. Например, ту же шизофрению лечили препаратами, которые блокировали дофаминовые рецепторы. Причем, все. Везде. На всех дофаминовых путях. О том, что при шизофрении вообще-то в одних зонах мозга избыток дофамина, а в других недостаток, тогда уже знали, но ничего сделать с этим не могли, не умели. Для избирательного действия моды нужны. В результате с бредом и галлюциациями, которые возникают из-за избытка дофамина, успешно справлялись, а вот с прочим… Побочные эффекты могли быть такими, что не дай боже. Нет этого сейчас! Вы думаете, Хазаровскому КТА не давали? Чтоб Ройтман да без КТА обошелся?
— Леонид Аркадьевич мне об этом не рассказывал.
— Не обязан рассказывать. К тому же мог и не знать. В ПЦ могут и в еду подмешать. Это здесь мы считаем, что вы у нас все сознательные. Мне, кстати тоже давали КТА, когда я проходил курс в ПЦ. И всем будущим психологом дают КТА в Центре. Самый распространенный препарат, и совершенно безвредный.
— Вы пишете, что после приема КТА клиентом на его душе можно играть, как на пианино…
— Можно, — сказал Старицын, — но я ведь ничего плохого не сыграю. Я умею. Знаете, как это работает?
— Примерно.
— Ну, давайте я вам напомню. Мы сейчас подстроим ваши моды, они абсорбируют препарат из крови, но работать с ним не начнут без команды с биопрограммера. Потом, во время очередного сеанса, биопрограммер будет управлять тем, сколько должно выделиться того или иного нейромедиатора, где, в какой зоне мозга, на каком дофаминовом пути, и в какой момент времени. Так что все, Артур, давайте не капризничайте, берите таблетку, запивайте и ложитесь. Кольцо мне давайте.
Таблетка оказалась пестрой, с вкраплениями всех цветов радуги, и совершенно безвкусной. Даже у воды по сравнению с ней был вкус.
— Ну, и все, — сказал Старицын. — Час потеряли на разговоры.
Я отдал ему кольцо, лег и прикрыл глаза.
Не почувствовал абсолютно ничего.
— Все в порядке, моды на препарат не жалуются, — сказал Старицын минут через пять, — теперь можно пойти погулять, но немилосердно вас выгонять на такую жару. В общем, как хотите. У вас два часа свободного времени, до шести. Кольцо остается у вас.
И вернул мне кольцо.