Патриот. Смута. Том 3

Глава 4

Я пятками толкнул своего скакуна, пошел неспешно вперед. Копыта выбивали пену подо мной, пробирался через воду, не оборачивался. Слушал. Если стрела прилетит в спину, так тому и быть. Середина реки… Начал подниматься. Вот и берег, то самое место, истоптанное в сложно проходимую грязь.

Все спокойно, я жив. Повернулся, бросив взгляд на тонущий в закатных лучах солнца лагерь с его шумом и гамом. Толкнул коня, поднял на дыбы, резко перевел его в рысь, а потом почти сразу в галоп.

Несся как угорелый.

Самому хотелось бежать быстрее ветра, нестись впереди скакуна. Сердце стучало как бешеное. Наконец-то можно дать волю эмоциям, сдерживаемым последние часы.

Удалось! Не в полной мере, конечно, но удалось же! На большее рассчитывать было сложно, считай практически невозможно. До самого Джанибек Герайя, сына хана дошел. Через разъезды и весь татарский лагерь проехал не тронутым. Поговорил, передал ему важные сведения. А еще обратно меня выпустили, без боя, без выстрела в спину, без поднесенного питья с ядом.

Это победа. Это жизнь!

Окружающие лагерь дозоры меня не преследовали. Видимо, была у них установка, если кто из стана татарского выходит, не противодействовать. Отслеживать только тех, кто к нему движется. Тех встречать, задерживать, ловить. Мало ли какие гонцы из лагеря несутся с письмами по важным делам.

Ветер бил в лицо. Начал накрапывать мелкий, осенний дождик, срывался с неба. Это добавляло неудобства, потому что на скорости вся эта сырость летела в меня.

Конь начал уставать, преодолев где-то половину расстояния до рощи. Ладно! Оторвался на три километра примерно, уже хорошо. Это не привычные мне расстояния и скорости. Здесь все медленнее. Пешком такое расстояние час идти. А галопом коней гнать, обязательно заводные нужны. Иначе падут они, не вынесут долго. Мой то — славный и то сбиваться стал.

Притормозил.

В голове был полный кавардак, смешалось все от прилива адреналина и накатывающего чувства счастья. От проведенной успешной операции хотелось танцевать, прыгать и кричать. Удалось!

Но собрался быстро, думать нужно о будущем. Кан-Темир, не мальчик. Ему сообщат о произошедшем. Как он будет действовать? Осторожно или ломанется сразу всей силой, в надежде показать другим знатным крымчакам свою силу. Судя по его прозвищу — Кровавый меч, этот человек был жестоким, безжалостным и опасным противником. Радость победы — это одно, но расслабляться пока что рано. Ох как рано.

О встрече передовых отрядов татар думать надо. План у меня был. Его уже воплощали в жизнь верные мне люди. Пока я ездил в татарский стан к Филарету и Тренко должен был присоединиться Григорий и прочие силы города. Может быть, Яков уже с собранными окрест бойцами подошел. Было бы отлично. Каждый человек на счету. Если ему удалось собрать сотню, даже неполную, человек восемьдесят, это уже боевая единица. Важны люди, оружие и снаряжение в городе есть. А вот тех, кто его держать умеет — мало.

Вооружать посошную рать, не умеющую стрелять и сражаться, не имеющую боевого опыта — плохая затея. Их просто перебьют. За три дна натренировать крестьянина и сделать из не копейщика или стрельца — невозможно. А тем более всадника — рейтара. Надежда только на людей служилых.

Думал, прикидывал, оценивал силы.

Дальше шел быстрым шагом, дал коню успокоиться, чуть отдохнуть. Ему и так было нелегко меня доспешного на себе тащить. Лесок все ближе, дальше проще будет.

Еще минут десять и добрался до балки, где мы с Пантелеем расстались. Позвал.

— Пантелей. Пантелей!

Тишина. Служилого человека здесь не было. Неужто случилось чего? Дальше в лес ушел или… Тараский разъезд добрался сюда, перехватил. А может, дипломат вырвался, удрал. Отставить!

Не похоже это все на моего здоровяка служилого. Он же спокойный, собранный. А Айрат Мансур не воин. Он мастер слова, а не дела. Хотя тут ему смертью угрожали. После такого вряд ли кто спокойным останется и будет думать, как выбраться.

Всмотрелся. Овражек уходил вглубь рощи. Следы, недавние. Вот мои — выбрался и в Поле ушел, а еще много. Точно вот вижу — на другую сторону перебрались. Прибрали за собой. Только скрыть, что десять коней здесь прошло — не так уж и просто. Приметно, если вблизи смотреть.

— Пантелей!

Вон вижу, на той стороне оврага из лесочка выходят кони. Слишком я торопил служилого человека, а на нем пленник, желающий удрать, и небольшой табун скакунов, а он один.

Я направил своего верного коня вниз. Тот всхрапнул недовольно. Решил не перегружать его, спрыгнул, взял под уздцы. Свел, помог спуститься, погладил. Животина она ласку любит. Сказал добро.

— Потерпи, потерпи. Хороший мой. Еще послужить надо.

Повел его вверх.

Перебрался и тут как тут уже был мой небольшой табун. Лошадь менять надо. А то совсем своего боевого товарища изведу. Не вывезет он еще одного рывка подо мной.

Пантелей, смотрящий по сторонам, подъехал, резко не в своей манере спрыгнул. Улыбка безмерной радости исказила его лицо. Подошел, чуть косолапя, и недолго думая заключил меня в объятья. Крепко сжал. Силищи в нем было, о-го-го.

Выпалил:

— Я уж думал все, боярин. Думал конец. А ты! — Отстранился, хлопнул меня по бокам. Вновь обнял. — А ты! Вот он, ты! Рад я, очень рад, что жив.

Казалось, даже скупая слеза навернулась на глаза этого здоровяка. Неужто так проникся ко мне за время нашего короткого знакомства? Хотя мы же с ним уже через многое прошли.

Айрат Мансур, привязанный сзади к одной из лошадей, стоял, смотрел на нас. Он тоже был доволен. Хотя ухмылка на его лице была больше кривая и презрительная, чем радостная. За себя и свою жизнь он радовался, а не за меня. Не вернулся бы, его мой служилый человек здесь бы и убил.

Не спасло бы ничего. Приказ есть приказ, а в верности Пантелея я нисколько не сомневался.

— Так, сотоварищ, время. — Я остановил череду похлопываний со стороны служилого человека. — Я тоже очень рад, что и ты, и я живы. Очень. Но, торопиться надо.

Тот закивал в ответ, отошел, начал лошадей готовить.

— Ну что, Айрат. — Проговорил я, подойдя к татарину. — Пора прощаться нам.

Начал срезать с него путы. Рассекал быстро, не особо задумываясь об аккуратности. Небольшие порезы заживут, а вот если за нами погоня из лагеря все же рванется, уйти от нее будет не так-то просто.

— Рад я этому, Игорь. Не добр ты ко мне был. Ох не добр. К послу самого хана. — Покачал степняк головой. Подставил спутанные руки.

Усмехнулся в ответ, проговорил:

— Надо так. Сыну хана, все как есть расскажи, без утайки. И про серебро, и про то, что Артемием у нас свои счеты имелись. И про письмо, которое при тебе вскрыли. И про Тутая тоже. Он же враг твой. — Взглянул его в глаза, улыбнулся криво. — Да про все расскажи. И что в поместье у Жука видел. И в городе, что слышал. Что люди в кулак собраны, к бою готовятся.

Татарский дипломат смотрел на меня.

— Что и коня не дашь? — Наконец-то руки его были свободны, он начал их растирать. Кривился лицом, добавил негодующе. — Пешком идти мне, что ли.

— Нет, ты что. Как можно тебя без коня отпускать, без уважения. — Смотрел на него, думал о том, а что он скажет, как всю ситуацию подаст. Вряд ли из-за его слов сын хана передумает. По-хорошему они должны лишь усилить ощущение от нашей встречи.

— Говорю же, то, как тебя содержали и относились — лишь необходимость. Нельзя было иначе.

Подошел Пантелей, передал узду одного из скакунов, на котором татарин до этого ехал с нами. Замер рядом, ждал указаний. Все готово.

— Ждут тебя в лагере, а нам пора. — Я взлетел в седло.

Моему примеру тут же последовал служилый человек. Мы развернулись и погнали весь наш небольшой заводной табун в сторону поместья Жука. Дипломат Айрат Мансур остался близ рощи у балки. Его ждала недолгая дорога и, как думалось мне, долгий и интересный разговор о произошедшем с ним с Дженибек Герайем и его близкими людьми.

Мы же неслись через Поле.

Темнело. Время утекало сквозь пальцы.

Ночь уже вступала в свои права. Оставались последние минуты сумерек, когда лучики солнца еще чуть-чуть освещали из-за горизонта этот мир. Бескрайнее зеленое Поле, островками в котором вздымались рощи, рассеченное частыми ручьями и руслами неглубоких, даже по весне речек, несущих свои воды к Дону.

Мы мчались вперед, нещадно гоня лошадей и не жалея себя. Останавливались, спрыгивали, пересаживались каждые минут семь — десять. На каждого у нас приходилось по пять лошадей, так что такой темп с учетом остановок мы держали где-то около часа. Пару раз налетали на небольшие речушки, шли метров тридцать по их руслам, чтобы немного сбить с толку погоню, если такая будет.

Выбирались на другой берег, неслись дальше, на север, к поместью Жука. Вслед за ушедшей туда грозой. Небо продолжало нависать единой серой тучей. Дул сильный ветер, распогоживаться не собиралось.

Кони выбивались из сил. Идти галопом уже было нельзя, риск потерять скакунов возрастал. Да и ночь вступила в свои права. Затормозили, видя в стороне небольшой лесной массив. Дальше уже двигались шагом, даже на рысь не срывались. Двигались к деревьям, в том направлении, перестав их видеть. С трудом ориентировались в непроглядной темноте. Ночь выдалась безлунная и беззвездная, темная, хоть глаз коли.

Пришлось срочно искать место для ночлега, и укрытие в деревьях показалось отличной идеей.

Добрались спустя тяжелых полчаса. Уперлись в опушку. В темноте сложно разобрать плотность деревьев и сколько их сильно влево и вправо, насколько протяженно, в каком месте вышли — не очень понятно. Не видно ни зги.

Прошли чуть правее, нашли небольшую ложбинку, промоину, от которой пахло сыростью. Зашли метров на тридцать вглубь.

— Все, здесь ночуем. — Проговорил я.

Усталость накатывала волнами. Ноги болели, филейная часть превратилась не просто в доску, а в камень. По всему организму пробегали молнии, говорившие, что затекло просто все — от шеи до ступней. Этот организм не был приспособлен к столь долгим конным гонкам и страдал. Я терпел, мне не привыкать. Прикидывал, что как время будет, нужно тренироваться.

Время. Сейчас это самый для меня ценный ресурс.

Глянул на Пантелея. Он тоже выглядел не лучшим образом. Еще бы, встал ни свет ни заря, шел под дождем к хутору Жука по воде, затем считай весь день верхом, потом три часа томительного ожидания, охраны человека, который только и думает, как бы сбежать. И еще одна гонка.

— Ты как? — Спросил его.

— Нормально. — Проворчал он гулко.

Нужно обустроить ночлег. Даже если отбросить усталость и связанные с ней риски, путь продолжать все равно нельзя. В полнейшей темноте, без звезд и луны двигаться дальше опасно. Зайдем, заплутаем, поутру еще и направление искать верное. Удалимся от хутора, а не приблизимся к нему. Да и кони устали, ночью оступятся, ноги переломают, придется добивать, бросать. Дело совсем негодное.

Внезапно я услышал волчий вой — протяжный, пробирающий до глубины души. Было в нем что-то пробуждающее самые древние человеческие опасения, инстинкты. Близость дикого зверя, желание укрыться, спрятать самое дорогое и готовность драться с ним за свою жизнь и жизни родных и близких.

Лошади сразу же занервничали. Черт. Их много, целых десять, а нас всего двое. Мой-то скакун привычный ко всему — небось, дурить не будет. А вот за остальных я поручиться не мог. И этих, серых санитаров леса, сколько? Если три-четыре, можно совладать, а больше?

Мы-то с Пантелеем в любом случае спасемся. На крайний случай — влезем на дерево, там переждем. А вот скакуны? Без нас им конец. А без них потом, поутру, и нам несдобровать. Бежать бегом на своих двоих до поместья? Спасибо — не хочется. Такой путь — трата времени. Потери — неприемлемы.

Значит — биться!

— Костер. — Мы переглянулись со служилым человеком.

— Глубже зайдем, чтобы видно с Поля не было. — Приказал я. — Давай, вперед.

Торопились как могли. По ложбинке, где, как оказалось в самой ее нижней части все же текла вода. Тонкий, еле заметный, засыпанный хвоей и листвой ручеек. Ушли дальше, в глубину массива. Может, метров пятьдесят от опушки или даже сто. В непроглядной темноте не понять точно.

Но надо сделать так, чтобы нас не было заметно. А то за волками придут еще и люди.

Вой раздался еще два раза. Приближался.

Товарищ мой нервничал, и я понимал его. Если стая большая, будет нелегко с ней справиться. Оставить одну лошадь на растерзание, чтобы спасти остальных? Вряд ли этот план сработает. Они зарежут всех, кого смогут. Обожрутся, но не отступят.

Наконец-то, отличная позиция.

— Разводи костер. — Приказал я.

Пантелей пристроился в огромном вывороте с краю от оврага. Дерево было огромным, питалось, видимо, водами того самого ручейка, но не выдержало недавней бури. Рухнуло, сломав и повалив своим весом еще несколько поменьше. Совсем зеленые еще листья, ветви станут отличной защитой. С одной стороны к нам легко не подобраться.

На краю глубокой ямы, вблизи поднявшихся вместе с землей корней, мой товарищ сложил кучку из хвои. Набрал он ее по дороге. Лес был смешанным. Часть, с нашей стороны — почти вся лиственная, а с другой — стоял плотный сосняк.

Валежник, что валялся под ногами сырой. Весь день дождит, каким ему еще быть-то. Но служилый человек со всем рвением стал высекать искры из кремня, дуть на трут. Должен справиться, от этого зависит его и моя жизни.

Я же, обошел окрестность, подвел коней как можно ближе, собрал всех вместе. Проверил узду каждого, закрепил за сучьями.

В очередной раз порадовался, что место мы выбрали отличное.

С одной стороны прикрывал тот самый овражек. В нем струилась вода, ключ где-то рядом, дно грязное, слегка заболоченное. Здесь внизу под нами в паре метров просто так не пройти. Если волки сунутся здесь, перепрыгнуть с края на край сложно, будут перебираться, а это время. Лишаются они своего преимущества — резкого рывка, прыжка.

Сверху их поразить не проблема. Один выстрел — один труп, иначе никак. У меня их четыре, у Пантелея тоже сколько-то. Надеюсь, хотя бы два.

Не видел я у него аркебузы, но пистолет один точно был. Может, второй где-то припрятан.

Еще нас защищал крупный ствол недавно упавшего дерева. Корни его — тот самый выворот, где товарищ мой сейчас трудился над разведением костра. С третьей стороны этого треугольника, что окружал нас — плотно стоящие друг к другу деревья. Оттуда атаковать проще всего. Они воспользуются этим, точно.

— Есть тесак?

— Да, в седельной сумке той пегой, моей основной. — Выпалил боец. Втянул шумно воздух носом. Выдул поток из своих мощных легких. Выругался. — Зараза!

Вой приближался. Лошади волновались все сильнее. Они были привязаны, но, если начнется паника, могут и оборвать, рвануться в лес. И там их точно ждет смерть.

Добыв тесак, я начал обрубать ветви павшего исполина, что торчали в нашу сторону. Больше пространства для маневра и сгруппировать скакунов проще. Нарубленное, таскал, укладывал между деревьями с открытой стороны. Впихивал между торчащими сучьями, крепил, упирал. Там тоже валялось пара толстых бревен, немного подгнивших, но еще крепких. Поднял, привалил к стволам, распер обломанными ветками. Это, конечно, не забор и даже не плетень. Удара волчьей туши не выдержит, но хотя бы задержит, придаст сомнений, заставит задуматься на секунду. А даже миг в нашей ситуации — это шанс выстрелить и поразить цель.

Главное — не дать им возможности стремительно атаковать. Бить на подходе, когда проникнут внутрь нашей маленькой крепости.

Работать в доспехах оказалось чертовски неудобно. Еще бы, дополнительных килограмм двенадцать на теле. Пот струился по лицу, заливал глаза, щипал так, что приходилось часто моргать. Спина тоже взмокла. Несмотря на окружающую прохладу мне все больше казалось, что воздуха не хватает. Юшман сдавливал, хотелось сорвать его, работать в одной рубахе.

Нельзя.

Я торопился как мог. Крупные ветви не трогал, некогда. Времени нет. Отсекал то, что можно было взять одним, максимум двумя резкими, сильными ударами. Отсекал сучья с пятирублевую монету в диаметре обхвата. Тащил, крепил. Хоть что-то.

Повеяло дымом. Наконец-то! Возня Пантелея давала результаты, но вой был уже рядом. Нас обходили со всех сторон. Окружали. Сколько же их?

Последний рывок по подготовке импровизированной засеки. Больше работать нельзя, серые слишком близко. Отбежал от нагроможденного, выхватил из седельных сумок рейтпистоли.

— Да сыпани ты туда пороху, Пантелей!

Он заворчал, но послушал. Пыхнуло.

— Зараза! — Сбил пламя с бороды.

Запахло жженой шерстью, слегка. Но риск и жертва стоили свеч. Пламя разгоралось медленно, зачадило, задымило. Дрова были слишком сырые. Но уже кое-что, если есть дым, сейчас будет огонь.

Служилый человек со свистом втянул в легкие воздух, вновь дунул. Наконец-то появились стойкие язычки пламени. Это победа. Факела бы нам, да кто же знал, что нужны будут.

Вой уже рядом, во мраке, что клубился за нашей импровизированной изгородью. Слышались шорохи, темнота ожила, в ней двигались, отсвечивали мхом волки. Серые крались где-то рядом. На той стороне овражка несколько и здесь, с нашей стороны тоже. Окружали. Взяли в кольцо и сокращали дистанцию.

Раздался протяжный вой. Совсем близко. Метров тридцать. Лошади постепенно сходили с ума. Надо ждать, стрелять только так, чтобы бить наверняка.

— Сколько пистолетов, Пантелей?

— Два, боярин и лук еще. — Он продолжал колдовать над костром, получалось все лучше. Пламя разгоралось, захватывало все большие ветки. Появился хоть какой-то источник света.

— Лук, это хорошо! — Я криво улыбнулся, проговорил вслух фразу, которая давно вертелась в моей голове — Один выстрел, один труп. Только так, товарищ.

— Сделаю, боярин.

Огонь осветил нас, застывших спинами друг к другу и готовых принять этот бой.