Патриот. Смута. Том 3

Глава 9

Военный совет завершился, день также шел к ночи.

Сотники и атаманы в задумчивости расходились по своим позициям и лагерям. Им я поставил задачу сейчас до темноты все проверить, обдумать. Глянуть на местности, что можно еще сделать, что улучшить.

То, что наше войско увеличилось на две сотни человек, а к завтрашнему вечеру увеличится еще на четыреста, меня несказанно радовало. Появилась возможность лучше организовать резерв. Концентрировать его не с расчетом, что придется бросать туда, где образуется самый основной накал, а по факту необходимости именно на конкретном направлении удара.

Василий о своей роли ворчал. Не очень она ему нравилась. Но, я посчитал, что пеша рать придет достаточно измотанной дневным переходом. Убедил его в вынужденности таких действий и расположения. Да, этот резерв — четыре сотни, но хватит их на один удар. И должны быть рядом с ними знакомые сотоварищи, для лучшей организации.

Долго мы спорили по поводу использования посошной рати во всем этом деле. Василий аж шапку скинул, вскочил в какой-то момент, закричал:

— Моих бери! Бери сотню, она всяко лучше этих голозадых мужиков. Они же… Драпанут и все.

Уставился на него я в тот момент строго. Проговорил:

— А твои казаки давно из мужиков выросли? Небось, в первом колене, показаченные.

Чершенский, как стоял, икнул громко, кашлянул. Сел и с тех пор до конца совета спокойно говорил, не выкрикивал.

Сотники ворчали, дворянам и детям боярским сложно было смириться с тем, что рядом с ними бок о бок будут сражаться вчерашние холопы. Атаманы постепенно становились на мою сторону, слыша доводы о том, что казак сейчас это не так давно человек, взятый от сохи. Мало старожилов, людей старой закалки в рядах казацких.

К тому же мужикам, вооруженным по моему указу пиками, ставилось в задачу хоть и сложное ввиду отсутствия у них опыта действо, но подконтрольное. Сам лично туда направлялся, ими должен был руководить. Отчего тоже негодовали предводители отрядов. Каждый хотел, чтобы я рядом с ним в бой шел. Но — общий план битвы был таков, как я решил, и менять его — нельзя.

А что до посошной рати в бой поставленной, как не жестоко это прозвучит. Если они не справятся, на ход боя это почти никак не повлияет. Только их жизни на кону. Они приманка, должны в нужный момент заманить врага и бежать. Все.

Не побегут — посекут их татары, только хаоса добавив. Но дела сложиться в стратегическом плане ровно так же. Именно чтобы вовремя увести новобранцев из-под удара я решил встать вместе с ними. Ну и, уверенности придать. Как еще-то. Люди первый раз в бой идут. В остальных я не сомневался.

Отвлекся от раздумий, засидевшись за столом в полумраке комнаты. Ванька вернулся, сидел у входа. Уже некоторое время. Вошел, когда все ушли, ждал

Я сидел задумчивый, разглядывал в очередной раз стол, на котором из горшков, колбасы, мисок и ложек оказался сооружен план боя с указанной диспозицией. По плану все ладно, все получается. А как дело пойдет — день завтрашний покажет.

— Хозяин? — Спросил наконец-то Ванька тихо, с опаской. — Завтра же все это?

— Да, Иван. — Я поднял на него серьезный взгляд. — Сегодня ночью спим спокойно. Дозоры стоят, смотрят, а мы отдыхаем. Врага ждем завтра. К вечеру появиться должен. Утомленный, но готовый к бою.

— Боязно. — Проговорил он, шмыгнул носом. — А вам, хозяин, вижу, нет. Как изменились вы за это время. Как в Чертовицком подменили вас… Хозяин.

Он смотрел, в полумраке комнату глаза отсвечивали. Вновь шмыгнул носом.

— Чертов городок и казаки те, чертовы. — Покачал головой, протянул. — Боюсь я за душу вашу.

Я усмехнулся.

— Это ты битвы боишься, грядущей. Понимаю

— И ее тоже. Как не бояться-то.

— Это первый раз. Оно так всегда. Потом, постепенно привыкаешь. — Посмотрел на него, а он с каким-то невероятным удивлением на меня.

М-да. Для него я все тот же неприученный к жизни боярский сын. Золотая молодежь, мот, лентяй и рохля, который после драки в Чертовицком стал совсем иным человеком. Лидером, ведущим за собой, переговорщиком, воином.

Видано ли… Чтобы тот мальчишка решился к татарам в стан ехать один? Маришку ведьму бить… Да и все остальное.

— Так вы… — Он заикался. Уверен, побледнел сейчас. — Также вы же…

Перегнул я палку с ним, ох перегнул. Неделю назад он знал вообще иного человека.

— Не бери в голову. Я и Жука уже бил и Маришку. — Усмехнулся, поднялся, двинулся к нему.

Эх, знал бы ты, Ванька, через что пройти пришлось в той иной жизни. Сколько крови на руках того человека, что перед тобой сидит, сколько потерь, боли, но в то же время побед и самое важное, опыта.

Он дернулся, кивнул в ответ. Надо с ним проще как-то, полегче. Такие изменения в хозяине с ума свести могут.

— Ты поспи. — Проговорил я успокаивая. — Отдохни.

— Да какой тут…

В двери появилось лицо стрельца, что на страже стоял.

— Воевода. — Говорил сбивчиво, смущенно. — Здесь эти… Двое. К тебе хотят.

— Какие двое? — Я отвлекся от своего слуги.

— Жениться желают. Вас просят.

— Чего? — Я чуть не рассмеялся в голос, с трудом сдержался, кашлянул в кулак. — Жениться. Пусти их.

В комнату вошел один из братьев, перебежчиков и Глаша. Даже в темноте, при свечах было видно, что красная она вся, трясется, сопит и сжимается от стеснения. Парень поклон отвесил низкий, она следом.

Обратился кашлянув:

— Воевода. — Голос его дрожал. — Игорь Васильевич.

— Чего хотел, служилый человек? Имени не знаю твоего, как-то не спросил.

— Петр Просов я, воевода. С просьбой я к тебе, завтра же в бой.

И действительно. Он же на нашу сторону перешел, сражаться ему за нас завтра. Филарет его, насколько помнил я, пристроил как раз с мужиками из посошной рати воевать с братом, мушкетами вооружил. Тот, хоть и с перевязанной головой, но сказал куда один, туда и второй. По-иному никак.

— Так чего хотел, Петр?

Я понимал, о чем речь пойдет, но человек сам же должен свою судьбу вершить.

— Венчаться бы нам. Свадьбу законно как-то… — Он сбился. — Завтра мало ли как, повернется все.

При этих словах он в пол уставился, а Глаша, как была красная, вмиг побелела, прижалась к суженному своему. Страшно ей было и за себя, и за него.

— Ну так, я не поп, чтобы венчать вас. — Буравил взглядом, бровь поднял.

— Так, нет отца, чтобы благословил и у нее, и у меня. Сироты мы. И нет священника, чтобы перед богом, как положено… А вы, воевода, первый человек. Дозволение ваше, закон. Благословения просить пришли.

Я глянул на Ваньку. Он стоял, смотрел на все это удивленный. Глаза выпученные, рот чуть приоткрыт.

— Обрядов я не знаю. — Проговорил медленно. — Если дозволение мое нужно, так, дозволяю.

Повернулся к ним, сделал шаг к застывшим у двери, встал рядом. Обратился к парню:

— Петр. Берешь ее в жены?

— Да.

— Любишь, обещаешь верность хранить и в горе и в радости, пока смерть не разлучит?

— Да.

— А ты, Глаша. Выйдешь за него.

Девушка с трудом выдавила робкое:

— Да…

— Жить и в горе и в радости, очаг домашний хранить, обещаешь, пока смерть не разлучит вас?

— Не разлучит. Да, боярин. — Проговорила она тихо.

— Клянетесь в сказанном?

Они сказали свое веское «да».

— Как кончится все, в церковь идите. Я вам не священник, но свое благословение, воеводское, даю. — Улыбнулся, хлопнул парня по плечу. — Ввиду обстоятельств. Первенец родится, Игорем назовите.

Они начали в пол кланяться. Благодарить невпопад.

— Ванька. — Спросил я громко. — Кафтан мой почищен?

— Да, хозяин. — Он смотрел на все это с невероятным удивлением.

— Так, Петр, тебе тогда жалую на свадьбу кафтан с плеча моего.

Я расстегнул пряжку, скинул перевязь. Положил на лавку. Стащил верхнюю одежду, отороченную мехом, протянул. Вроде бы такой подарок должен оказаться уместным.

— Спасибо, воевода. — Он схватил, начал вновь кланяться. — Я за вас, живота не пощажу. Вы мне жизнь новую дали. Воевода.

— Любите друг друга, крепко. В мире живите, да детей плодите. Побольше.

Махнул рукой.

Они попятились к двери, вышли, а я вернулся за стол. Слугу тоже отпустил, пускай делами своими занимается, снаряжение мое в порядок приводит. Сам посидел немного. Хлопнул по столу. Чего рассаживать — решено же все! Поднялся, вышел наружу, обошел поместье, перекинулся несколькими словами со стрельцами, что выступали караульными.

Думал о завтрашнем, прикидывал все так и эдак. Проигрывал варианты развития событий.

И здесь вспылила мыслишка.

Надо же что-то с Жуком делать. Просто повесить, да как-то бессмысленно это. Использовать его надо как-то в своих целях. Отпустить, чтобы рассказал, что-то нужное нам, смуту внес в мысли вражеских лидеров. Поверит ли ему Кан-Темир? Скорее нет, все же отпущенный из плена — это скорее дезинформация, чем что-то важное. Я бы точно не поверил словам такого перебежчика.

Но, разъярить и без того яростного мурзу может.

Там у меня не один же сидит, хм… Интересная мысль. Это, конечно, не «Иду на Вы» — Святослава Игоревича, ставшее частью русской культуры. Но, свою роль сыграет. Сделаю, как мурза подходить будет.

Стемнело. Дозоры стояли славно, лагеря успокаивались, затихали. Я взобрался на вышку.

— Воевода. — Боец явно нервничал появлению вышестоящего начальства. — Чего изволите?

— В степь глянуть. — Уставился, посмотрел окрест.

Темнота непроглядная, деревья кругом и не видать ничего. Костров не видно, хорошо. Все же завтра ты придешь, как и планировал мой враг. Затягивать не должен, нет у тебя на это никакой возможности. Да и, даже если так… Больше времени. Это только нам на руку. Те четыре сотни казаков не с марша в бой пойдут, а отдохнувшие.

Спустился, добрался до колодца, умылся, встряхнулся и отправился спать.

Завтра тяжелый день, нужно отдохнуть. Хорошо, крепко. Выспаться за все те ночи, когда я лазил по болоту, бил налетчиков, сражался с волками. Печка грелась, девушки забились в свой угол и дремали. Прошел в ставшие моими покои, развалился на облюбованном месте. Оружие далеко не убирал. Да, здесь я чувствовал себя в безопасности, в окружении верных людей, но ночью могло случиться что-то, что потребовало бы быстрых действий. И люблю я, когда нужное под рукой, это добавляет уверенности.

Поздний вечер. Устье Хворостани вблизи берега Дона.

Ярость бушевала в душе мурзы Кан-Темира.

Он старался сдерживаться, хотя здесь и сейчас, после военного совета никто его не видел и не слышал. Жены, что вдвоем раболепно склонились и сжались комочками вблизи его импровизированного трона — не в счет. Ппришли, потому что он позвал их. Хотел снять напряжение, но увидев, только еще больше разозлился.

Ему ли, мурзе, что желает стать правой рукой хана утолять свою злость в любви. Он не юнец, чтобы бежать от бед к женщинам и искать их ласки. Кан-Темир берет то, что желает, повелевает грозной рукой и не знает жалости. Он Кровавый меч!

Махнул рукой, указал на то место, где они сейчас ютились, глянул злобно. Продолжил ходить взад вперед.

Злость бурлила, исходила от него волнами. Рука сжимала рукоять сабли, отбрасывала ее, перебиралась на кинжал. Мысли злобными шайтанами плясали в голове.

Дженибек Герай, да будут долги его годы и не оскудеют стада — хитрый лис. Недаром хан назвал его своим сыном. Ох, недаром. Он не хочет идти на север. Он говорил с этим русским. Принял его дары. Отпустил его.

Этот рус! Чтобы тысяча псов обгадила его могилу.

Вдох… Выдох… Рука вновь вернулась к эфесу сабли.

Бахши Ибн-Рауд сказал, что завтра самый важный день в жизни Кан-Темира. Что завтра он увидит в багряном зареве заката свое величие. Что именно завтра, взойдет его звезда и укажет путь всему народу, что испокон веков кочевал в степях. Он, мурза, будет заревом будущего своего народа. Он, Кан-Темир, полыхнет, словно факел!

Но…

Тогда почему Дженибек не шлет свои тысячи на север? Почему он прислал письмо, где витиевато требовал его, мурзу идти в авангарде. А сам он двинется следом. Где тяжелые всадники хана, которые вкатали бы этих непокорных русских в землю? Почему вместо них в течение дня в его лагерь вливаются самые бедные, самые необученные и самые наспех собранные воины во главе с неизвестными и непрославленными командирами.

Где лучшая часть войска, где тумены, обещанные ханом? Они же договорились обо всем еще там, в Крыму. Что заберут серебро царька Василия, пойдут якобы по его воле, но сожгут все и вся. Русь слаба, сейчас можно вернуть все, вернуть старый порядок и этот казак Жук и люди, что за ним…

Они предлагали хороший ход. Девка царских кровей.

Но этот рус! Откуда он взялся! Зубы скрипнули, кулаки сжались.

— Я убью этого пса сам, лично убью. — Прошипел мурза. — Отомщу за эти минуты злости.

Еще круг по шатру.

Мурза смотрел на выход из шатра, вдыхал воздух, пытался успокоиться. Какой-то русский приехал вчера к Джанибеку, передал письмо от его приемного отца. То самое, что не должно было попасть к названному сыну хана. Откуда оно у него! Это понятно. Он еще и привез Тутай Аргчина, который письмо добыл.

Вновь приступ невероятной злобы.

Окружение — черви никчемные, которым нельзя ничего доверить.

Тутай, собака… Почему ты сдался живым? Почему не уничтожил бумагу. Ты должен был вспороть себе брюхо, удавиться. Пес, трус, тварь! Лис Джанибек теперь догадывается, что не просто так он идет далеко на север. Уж он-то точно. Старый, хитрый Джанибек.

Мурза сжал и разжал кулаки.

— Вон, все вон! — Выкрикнул. — Богатура ко мне, Дивеева.

Женщины вскочили, юркнули к выходу. От них пахло не любовью, а страхом. Впрочем, прозванный Кровавым мечом любил этот запах. Он придавал ему сил. Но нет, не сейчас. Сейчас нужно взять себя в руки. Завтра — его день, и он возьмет все, что по праву принадлежит ему. Кровь этих русских будет литься под ударами татарских копий, стрел, сабель. А их воеводу он убьет сам.

Дженибек, ты хитер, но если я Кан-Темир с войском прорвусь на север! Убью всех этих русских шайтанов, войско пойдет за мной. Твой авторитет пошатнется. И то, что я задумал сделать, станет ближе. Старый хан слаб. Он умрет, а тебе не стать новым. Нет. Им будет тот, кто более достоин, кто вернет всем нам, потомкам Чингисхана то, что мы забыли.

Надо победить!

Надо!

Спустя несколько минут в шатер, где царил полумрак, вошел еще один татарин — Богатур, Гирей Дивеев. Опытный воин, хороший полководец и верный товарищ. Верный, насколько это возможно в постоянно тлеющей борьбе за место у ханского трона.

— Звал, достославный мурза. — Это не было вопросом.

— Да, собрат, скажи, что говорят пришедшие об этом русском.

— Гм… — Прогудел Богатур. — Тебя он беспокоит?

— Нет. — Соврал не моргнув глазом мурза.

Он не мог самому себе признаться в том, что испытывал сейчас. Себе самому, не то что сказать другому полководцу о своей слабости. Произнес сквозь зубы:

— Врага нужно знать, чем больше, тем лучше.

— Говорят. — Начал медленно Гирей Дивеев. — Высок, статен, красив. Отважен как барсук. Он приехал к Джанибеку один. Не побоялся всей армии, всех его туменов.

Хотелось хохотать и плакать.

Тумены. Мы давно зовем так свои войска, потомки великой орды. Но от былой славы, что осеняла наших предков, остался только пепел. Девлет Гирей сжег ее остатки дотла в войне со Злым Иваном. Большим русским царем.

Лицо Кан-Темира исказилось яростной гримасой.

Тем временем Богатур продолжал

— Еще Рус хитер как лис и говорит очень умно. Джанибек рад был ему, его подаркам и его словам.

— Рад. — Процедил сквозь зубы Кан-Темир. — Рад!

— Да, мурза.

Повисла тишина.

— Сколько у нас сейчас сил? — Резко спросил предводитель авангарда.

Он знал все, но ему было важно здесь и сейчас услышать мнение этого человека. Оно внушило бы ему уверенность, придало бы сил.

— Наших почти две тысячи. В половине из них я уверен, как в самом себе. Половина от этой половины, хорошо снаряжены. Почти две сотни в бронях. Остальные, люди проверенные, но… — Он сделал паузу. — Наши распри стоили нам много, мурза. Они пойдут за тобой, но для них важна твоя удача. Твой огонь, твой напор.

Кан-Темир замер посреди шатра. Схватился за саблю. Это его всегда успокаивало, но в этот раз не работало. Слишком много было злости, за которой крылся страх. Поражение! Четыре лета назад ему почти удалось победить в тяжелой ситуации. Там он почти смог переломить ход битвы, но клятые ляхи оказались сильнее. Их латная конница…

— Сколько пришло от Джанибека Герайя. — Процедил он сквозь зубы, буравя взглядом собрата. — Да будут его годы долгими, жены нежными, а табуны бессчетными.

По лицу Богатура видно было, что он недоволен пополнением.

— Господин мой, друг мой, собрат мой. — Он покачал головой, ввергая мурзу в еще большее уныние. — Я буду честен с тобой. Их три, может даже четыре тысячи. Но…

— Говори! Собрат.

А что говорить, Как-Темир и так все понимал. Если даже половина его войска колеблется и ждет от него удачи, то все эти пришлые шайтаны, псы, прохвосты — побегут, если только почувствуют какую-то слабину. Малейший просчет, паника, отход — и они дрогнут.

Он уже видел это, близ того малого, безымянного хутора. Как трепетая на ветру оперенными своими крыльями, малый отряд ляхов с пиками в латах сбил с позиций его верных людей, после чего…

Это стоило ему пятерых верных друзей. От этого удара орда и за четыре года не оправилась, как и он сам. Сейчас он собрал не десять, а лишь две тысячи.

Богатур молчал, и это свидетельствовало о ситуации лучше его слов.

— Собери лучших из них! Лучших. Ты их поведешь.

Дивеев недовольно засопел, но ничего не ответил.

— Ну?

— Дозволь сказать, мудрый мурза.

— Говори.

— Это будет непросто. Эти люди…

— Я знаю, друг мой. Знаю. Поэтому требую это от тебя. Это сделаешь именно ты и только ты. Поведешь их в обманный маневр. Там не нужно ничего — ни стойкость, ни умение, только связать боем и показать напор. Все. Нужно дать им то, что они хотят. Легкий бой, возня на месте и стрельба. А русским показать, что мы хотим ударить там, где они ждут.

— Рассчитываю на твою мудрость.

— Рус перебежчик, Жук, что строил для нас переправу, писал, что сделал просеку. Он сделал так, чтобы мы быстро прошли и двинулись на север. Там нас будет ждать этот их воевода. И надо сделать вид. Просто вид, что мы ударим там. — Мурза сделал паузу. — Поэтому возьми этих никчемных шайтанов. Собери полтысячи самых отважных, бесшабашных и чего уж там, глупых псов. И веди их.

— Хорошо, мурза. — Богатур поклонился. — Что-то еще?

— Иди.

Он вышел, и Кант-Темир остался один в шатре. Ему стало чуть спокойнее на душе.

У этого Барсука людей меньше тысячи. У меня — две, верных и надежных насколько это возможно. Это превосходство! Нас больше! И еще… Нужно использовать этих никчемных союзников, чтобы хоть как-то усилить себя. Сделать трех, а то и четырехкратное преимущество.

Тогда русским конец. Барсук издохнет в своей норе. Он же не посмеет вылезти наружу, видя, что нас орда. И мы забьем его! Втопчем в землю копытами! Посечем саблями!

Мурза улыбнулся. План в его голове складывался.

— Утром мы выступим с первыми лучами алого рассвета, как сказал Ибн-Рауд. Мудрый бахши.

Проговорив это, Кан-Темир отправился раздавать приказы и проверять последние приготовления к завтрашнему переходу перед боем. Завтра его ждала слава! Он верил в это! Завтра алое зарево вновь разгорится над степью, и память предков великого Чингисхана забурлит в их жилах с новой силой.

Ночь прошла тихо. Я проснулся, потянулся, сделал легкую разминку.

Сегодня важный день. Сегодня мы встретим татар и рассудим — кому стоять на этой земле, нам или им. Сегодня тот самый — момент истины из которого разгорится пламя. Зарево нашей будущей победы и торжества русского оружия.

Я верю в это, я готов и у меня есть план. Поглядим, что сможешь противопоставить мне — Кровавый меч.