Паутина. Книга первая «Геныч»

Глава 20. «Волки и шакалы.»

* * *

Хлопоты, связанные с подготовкой к свадьбе, постепенно подходили к завершению. Кольца куплены, белое подвенечное платье невесты и черный костюм жениха мирно висят на плечиках в шифоньере и дожидаются своей очереди. После пышной, иначе и не скажешь, свадьбы Эдика у Нины с Генычем осталась целая неделя свободного времени и они решили провести эту неделю в Пеньковке. Да и то сказать! Давно уже надо было жениху познакомиться с родителями невесты. Досадное упущение, которое следовало немедленно исправить.

Семейство Зайцевых не бедствовало. Их дом заметно выделялся в деревне своими размерами и какой-то особой фундаментальностью. Он был полностью построен из кирпича, а это считалось в Замежье признаком хорошего достатка. Дом стоял на самом краю деревни. Как раз напротив маленького деревянного домика, где проживали родители Вероники Ушаковой. Рядышком были заложены еще два фундамента. Все говорило о том, что вскоре здесь появится еще пара строений, судя по всему, не менее грандиозных, чем первое. У Петра Герасимовича, отца Нины, было еще два сына, которые тоже собирались обзавестись семьями. И он решил, что будет правильно, если свои дома они построят рядом с родительским.

Петр Герасимович считался свободным промысловиком и имел в тайге свою заимку, что по советским меркам дело немыслимое. Но в Замежье это было обычным явлением. Он со своими сыновьями надолго уходил в тайгу, добывал пушного зверя. Там же, на заимке, обрабатывал шкурки, а потом сдавал их в местную артель. В артели из этих шкурок шили шубы и шапки, а из выделанного меха делали неплохие воротники. Вся эта продукция распространялась среди местного населения, не выходя за пределы Замежья. Не хотелось жителям Пеньковки, чтобы большие начальники в столице прознали про эту артель. Такое на памяти стариков уже было. Когда-то в деревне делали лучшую в Сибири пеньку. Канаты, свитые из такой пеньки, отличались большой прочностью, ткани сотканные кустарным способом почти не уступали льняным, но зато были намного дешевле. Поэтому изделия из пеньки пользовались большим спросом и изготавливались в огромных количествах. По сути являлись главным источником дохода этого края. В те времена почти половина всех полей была засажена коноплей. По непонятной причине конопля, выращенная в этих краях, была невероятно хороша. То ли почва здесь какая-то особенная, то ли еще что? Однако конопля была замечательная, это признавали многие. И все было хорошо. Но потом приехала представительная комиссия из области и приказала уничтожить все посевы.

И вот теперь... Не дай бог узнают, что есть в Сибири маленькая деревня, где шьют меховые изделия, способные конкурировать с продукцией, изготовленной на лучших фабриках страны. Понаедут с проверками, обложат налогами, а то, глядишь, и вообще запретят такую деятельность: "Зачем нам эти проблемы?.. Нет!.. Мы уж как-нибудь сами походим в своих шубах!" Вот и получалось, что жители Замежья зимой щеголяли в одежде, какую трудно было достать даже в Москве.

Когда Нина открыла калитку, на нее тут же с громким лаем кинулась огромная собака. Она виляла хвостом, выказывая таким образом непомерную радость, и непременно хотела лизнуть девушку прямо в нос. "Лайма, что ты делаешь! — смеясь, отбивалась от нее Нина. — Уронишь ведь!" Но Лайма продолжала наскакивать. Собака принадлежала к той редкой породе сибирских лаек, которая всегда отличалась необычайной привязанностью к своим хозяевам. А Нина была хозяйкой. Она по каким-то причинам долго отсутствовала, и Лайма по ней тосковала. Собака учуяла Нину задолго до того, как та подошла к калитке, и заранее вышла из-под навеса чтобы встретить. И вот теперь её эмоции перехлестывали через край.

Из дома вышел Петр Герасимович, худощавый старик лет семидесяти, и быстро навел порядок. Он грозно цыкнул — Лайма, виновато виляя хвостом, убежала прочь. Старик подошел к калитке, внимательно посмотрел на Геныча:

— Приветствую вас, молодой человек. — сказал он неожиданно зычным и густым басом. — Вы чьих это будете?

— Это Геннадий Будников, папа, — сказала Нина. — Можно, мы все-таки войдем?

Петр Герасимович посторонился:

— Ну проходите, проходите... А вы не Василия ли Каврецкого сын?.. Как же! Помню я вашего отца. Великой силы был человек!.. Галина, где ты там? Иди, встречай гостей! Нина с молодым человеком приехала.

Галина Михайловна вышла на крыльцо. Стройная, величавая. С достоинством приветствовала Будникова и пригласила в дом. Геныч сразу заметил её удивительное сходство с дочерью. Ну просто копия! Только слегка пополневшая. Да еще морщинки на лице, которые совсем её не портят. Красивая женщина пожилого возраста. Вот такой наверное будет Нина в её годы...

— Ты бы, Петя, сбегал за сыновьями, — сказала она. — Таких гостей нужно встречать всем семейством.

— Подожди, мать, не спеши! — тихо перебил её Петр Герасимович. Он не торопился проявлять к гостю свое благодушие. Надо еще выяснить, что это за гусь! То, что парень — сын самого Каврецкого, еще ни о чем не говорит. И молва о его невероятном даре, которая даже до Пеньковки донеслась, тоже! Он все-таки выдает за этого парня свою любимую дочь, а здесь важны совсем другие показатели. Вот взять бы его в тайгу на несколько дней, сразу все и прояснилось бы! Тайга плохих людей не любит. Она выворачивает их гнилую суть наизнанку... Когда зашли в дом, старик сказал:

— Ну что, гости дорогие, садитесь и рассказывайте (при этом он обращался исключительно к Будникову) с чем вы к нам пожаловали?

— Папа, — укоризненно вступилась Нина. — Ну что ты, право! Я же вам уже и письмо послала. Да и так, думаю, уже вся Пеньковка знает о нашей свадьбе. Мы же не за тридевять земель живем.

Вот именно! Не за тридевять... А ты письмо прислала. Могла бы и сама приехать. А лучше бы — вдвоем!.. Нас вот уже соседи все спрашивают, когда на свадьбу позовем? А нам и сказать нечего.

— Да, Петр Герасимович, — виновато сказал Геныч. — это наше упущение. Замотались мы. Раньше надо было. Но вот сейчас мы здесь, и я прошу руки вашей дочери. Извините, что без сватов, нет у меня опыта в этом деле. Да и родни совсем не осталось. Одна только мать. В общем, не судите слишком строго, принимайте таким, как есть.

Старик строго посмотрел на своего будущего зятя:

— А что ж ты, мил человек, так долго до нас добирался. Обычно с родителями невесты знакомятся еще до того, как подавать заявление в загс. А вы, как я слышал, уже сами все решили и организовали. Даже с нами не посоветовались.

— Да ладно, Петя, не кипятись! — вмешалась Галина Михайловна. — Радоваться надо, что молодежь нынче такая самостоятельная.

— Нет, погоди! — не унимался Петр Герасимович. Ему было обидно, что в таком важном деле, как замужество дочери, решились обойтись без его непосредственного участия. Не спросили, не посоветовались! А он бы мог помочь. Хотя бы деньгами. Чать не бедствует! Его, главу семейства, где все происходило только с его согласия, проигнорировали! Самолюбию старика был нанесен непоправимый урон. Трудно свыкнуться с мыслью, что у дочери появился человек, который оттеснил отца на второй план. Это должно было когда-то случиться, но он не ожидал, что все будет происходить так болезненно! Сейчас Петру Герасимовичу очень хотелось, чтобы последнее слово было за ним. И он сказал:

— Ресторан конечно — хорошее дело. Но не для нас. Мы люди простые, у нас здесь принято играть свадьбы всем селом. Я лично считаю, что в нашем доме тоже нужно организовать застолье!

— Так в чем проблема, отец? — ответил Геныч. — Сначала отметим в ресторане, а потом к вам приедем. Хорошая свадьба длится три дня. Разве не так?

Старик сразу потеплел лицом, глаза у него загорелись:

— Ну это же совсем другое дело! Извольте полюбопытствовать: вы когда расписываетесь?

— Двадцать пятого, отец. Мы решили не торопиться и сыграть свадьбу после Крещения.

— Это правильно! — согласился Петр Герасимович. Парень ему нравился все больше и больше. Молодой, но обычаи предков уважает. Отцом называет!.. Уже с другим настроением он подытожил: — Значит, завтра с сыновьями идем на охоту! Будем добывать изюбря! На стол же надо что-то ставить. К нам же вся деревня придет. А ты, мать, тем временем принимайся гнать самогон...

— Я понял, вы даете согласие на наш брак? — уточнил Будников.

Старик развел руками и рассмеялся:

— А куда нам деваться? Вы же все уже давно решили без нас! Ты сам-то не хочешь пойти в тайгу? Познакомишься с моими сыновьями. Им тоже будет интересно узнать тебя поближе.

— С большим удовольствием, Петр Герасимович! Честно говоря, я и сам хотел напроситься.

— А на лыжах-то ходить можешь? До заимки целый день идти придется. С непривычки можно без ног остаться.

— Могу, отец, не сомневайся! Лыжи-то для меня найдутся?

* * *

Вечером пришли сыновья: Степан и Прохор. Два здоровенных парня под два метра каждый. Близнецы. Они были похожи друг на друга как две капли воды. "Как их вообще можно различать? — удивился Геныч. — Разве только по одежде?" Близнецы стали готовиться к охоте. Заряжали патроны картечью и пулями, проверяли снаряжение. Они были сосредоточены и молчаливы. Говорили мало — делали много, изредка поглядывали на гостя и приветливо улыбались.

В тайгу вышли утром, лишь только начало светать. Впереди шли близнецы. Они прокладывали лыжню по свежему снегу, чтобы идущему за ними гостю было легче идти. Генычу еще не приходилось преодолевать на лыжах такие большие расстояния и через несколько часов он стал замечать, что ноги его начинают наливаться свинцом. Петр Герасимович заметил это и устроил небольшой привал.

— Ну как, сможешь дальше идти? — спросил он. — Мы-то люди привычные, а для тебя все это в первый раз.

— Да уж! — согласился Геныч. — Ходить на лыжах, это тебе не гири таскать... Но я смогу, отец, ты не сомневайся! Сколько еще осталось до заимки?

— Ну, считай, больше половины пути уже прошли, — прикинул старик. — Надеюсь, еще засветло будем на месте. А ты молодец, хорошо держишься! Другой на твоем месте давно бы уже сдался и повернул назад. Недаром о тебе столько разного говорят. А правда, что ты одного человека с того света вернул?

— Правда, отец, было такое дело!.. Ну что? Может, пойдем дальше?

Они добрались до заимки, когда стемнело. Зашли в охотничий домик. Петр Герасимович хорошо ориентировался в темноте. Он быстро нашел на полке керосиновую лампу и зажег её — в домике сразу стало уютно.

— Предупреждаю, — сказал он, обращаясь к Генычу, — к канистре с керосином не подходи! Изюбрь, животное осторожное! У него очень тонкое обоняние, он нерадивого охотника чует за версту. Если ты накануне принял спиртное или закурил, ждать его в схроне дело безнадежное. А запах керосина он тем более учует!

— А он обязательно должен появиться? — спросил Будников. — Не случится так, что он совсем туда не придет?

— Придет, куда он денется! — махнул рукой старик. — Не один, так другой. Их в наших краях много расплодилось!.. Мы же к этому зверю бережно относимся, без особой надобности не отстреливаем. На чужую заимку не заходим, охотимся только на своей. Мы вот свой схрон поставили на солонце. Изюбрь зимой без соли не может, он обязательно туда заглянет. Тут другая сложность. Он может появиться ночью, и тогда его трудно будет заметить. Хорошо, если небо ясное и луна — тогда он будет виден как на ладони. А что, если случится непогода?

— Так может сразу туда и пойдем! — предложил Будников. — Я вот, например, совсем не устал, а сегодня как раз ясное небо!

— Какой ты прыткий! — старик усмехнулся и покачал головой. — А вдруг он уже там, и мы его спугнем? Он тогда неделю будет обходить это место стороной. Нет, парень, в этом деле спешить не стоит! Вы пойдете туда завтра, еще засветло. А пока отдыхай, набирайся сил.

А между тем братья уже занимались делом. Один из них сходил к лабазу и принес оттуда хороший кусок оленины. Другой, тем временем, растопил дровами небольшую печь.

— Хорошие они у меня! — сказал Петр Герасимович с гордостью. — Настоящие промысловики выросли. Теперь я могу быть спокоен за наше дело.

— А вы сами-то на солонец пойдете?

— Нет! Стар я для этого. Трудно мне уже в засаде сидеть. Да и глаз уже не тот. Теперь здесь всем управляют мои сыновья. Ты не беспокойся, они опытные охотники. Если изюбрь заглянет, они его не упустят.

Петр Герасимович, — попросил Будников, — дайте мне ваше ружье.

Старик сразу посуровел:

— Нет, парень, не дам! Даже и не проси. Ни к чему оно тебе! Не дай бог пальнешь еще, а зверь уйдет. Не нужен нам подранок. И зверя погубим, и без мяса останемся. Ты же даже стрелять пока толком не умеешь. Так что извини, Геннадий Васильевич, нынче ты здесь у нас в качестве гостя. А там поживем, увидим... Эх жалко, Лаймы с нами нет. С ней было бы сподручней, она любому подранку не даст далеко уйти.

— А что же вы её с собой не взяли?

— А ты и не заметил? — старик хитро сощурился. — В положении она у нас. Через месяц уже щенков от нее ждем.

Утром братья пошли на солонец, проведать все ли там на месте. Не поврежден ли схрон, хорошо ли скрыт от посторонних глаз. А заодно и посмотреть следы, появившиеся на свежем снегу. Старик стал показывать Будникову свое хозяйство. И было на что посмотреть! Обосновались здесь Зайцевы капитально, с размахом. Неподалеку от охотничьей избушки стояли два больших сарая, на крышах которых были видны печные трубы. А чуть поодаль, на высоких столбах — несколько лабазов. В сараях, объяснял он, мы разделываем тушки и обрабатываем шкурки. А лабазы предназначены для того, чтобы хранить готовую продукцию.

— А не боитесь, что кто-то забредет сюда и заберет все, что хранится в этих лабазах, — спросил Геныч. — Что-то, я смотрю, запоры здесь ненадежные.

Старик с удивлением посмотрел на него:

— Запоры, мил человек, не от людей. Они от зверя разного. Его тут бродит немало! Особенно досаждает росомаха! Бывает, и медведь сюда заглядывает... Людей мы не опасаемся. Здесь кроме охотников никто не ходит, а они у своего брата-охотника никогда красть не будут! У каждого имеется своя заимка, и наши границы четко размечены. Если начнем друг у друга воровать, что тогда получится? Бардак получится! Вражда, недоверие... Это, поверь мне, никому не нужно! На нашей земле, слава богу, пока нет шакалов. Это Замежье — здесь не воруют! Ты же сам местный, откуда у тебя такие мысли?

— Да нет, забудьте. Это я так! — смутился Геныч. — Просто побывал кое-где и такого насмотрелся... Правильно вы сказали — шакалы! Хотелось бы, чтобы эти шакалы не дошли до нас.

— Вот вы, молодые, и проследите! — нахмурил брови старик. Его вдруг потянуло на разговоры. — Мне ведь тоже много где довелось побывать! — начал он. — Я всю войну от начала до конца прошел. Когда возвращался домой, повстречал Галину... В поезде в одном купе ехали. Она моложе меня на целых двадцать лет... Я и сам тогда не понял, как все случилось... В общем, не доехал я до дома. Сошел вместе с ней где-то под Свердловском.

И вот живем мы в поселке. Все вроде бы хорошо. Та же Сибирь, та же тайга... и дом большой, и хозяйство имеется. Работать устроился в госпромхоз, который занимался пушным промыслом. Дело для меня привычное. Я же потомственный охотник. Еще мальчишкой с отцом на соболя ходил — силки, капканы ставил. Потом, в двадцатых, уже сам начал с ружьишком промышлять. В общем, опыт есть! Но не смог я в этом госпромхозе работать. Мне как будто воздуха там не хватало. Все было не так, как у нас в Замежье. Люди там собрались случайные, за дело не болеют. Для них главное: шкурок побольше добыть. Как и когда, это уже не имеет значения!.. А ведь настоящий хозяин все учитывает. Знает, когда мех у зверька становится наиболее ценным, и только тогда начинает охотиться. И не жадничает, во всем соблюдает меру. Иначе потом зверек совсем может исчезнуть. Что зачастую в тех краях и случается. Очень скоро я понял: госпромхоз — это не для меня! А чтобы самостоятельно промышлять, нужно лицензию иметь и пошлину платить. Словно я на этой земле и не хозяин! И тогда я плюнул на все, забрал Галину и вернулся в Пеньковку...

Внезапно старик остановился и стал разглядывать снег вокруг лабаза.

— Что за черт!.. Откуда?.. Вот свежие следы. Это Степан, он вчера приходил сюда за олениной. Но рядом находятся и другие, припорошенные снегом. Опытным взглядом Петр Герасимович определил: это человечьи следы! Здесь находился чужой человек. Геныч внимательно посмотрел и тоже их увидел.

— Похоже, здесь был гость! — сказал он. — И его интересовали ваши лабазы.

Сзади незаметно подошел Степан:

— Я еще вчера их приметил. Решил пока не поднимать шум и проверить еще раз сегодня утром. Поэтому на солонец послал Прохора, а сам пошел по следу. Батя, это чужие люди, и их было трое! Вот что я нашел в пяти километрах отсюда. — он протянул отцу сломанную лыжную палку.

Петр Герасимович взял палку в руки, внимательно осмотрел.

— Это не охотники. Это какие-то любители! — заключил он. — Палка слишком хлипкая, охотник такую не купит. Интересно, что им тут было нужно?

— Известно что, собольи шкурки! — уверенно сказал Степан. — В этот раз они на разведку сюда пришли. К лабазам подходил только один — остальные ждали в ста метрах отсюда. А лыжня идет в сторону Зареченска... Батя, они сюда еще вернутся!

— Вернутся!.. Как пить дать, вернутся! — Петр Герасимович выглядел очень растерянным.— Вот лихо-то какое!.. Кто же им рассказал про нашу заимку? Здесь же кроме охотников никто не ходит. А охотники не могли!..

— Батя, — сказал Степан. — Я думаю, возвращаться домой нужно по их следу. Если повезет и вьюга не заметет. Надо будет посмотреть, куда эта лыжня завернет...

К обеду вернулся Прохор. Он сообщил, что на солонце много разных следов. Следы изюбря тоже имеются. Совсем свежие... Скорее всего ночью он опять придет... Раздевшись, Прохор зачерпнул ковшом воды из ведра и добавил:

— Надо будет, батя, патронов побольше взять. Вокруг волчьих следов много, не нравится мне это! — он отпил из ковша и поинтересовался: — А что там насчет лабаза? Выяснили что-нибудь?

— Выяснили! — ответил Степан. — Нас ограбить собираются!

* * *

Эта ночь оставила в памяти Геныча неизгладимый след. Он впервые почувствовал азарт охотника. Жаль только, что ружье ему так и не доверили!

Они залегли в схроне еще засветло. Схрон был оборудован в зарослях кустарника метрах в двадцати от места, где была заложена соль. Здесь вполне можно было разместиться с комфортом всем троим. Сверху в виде шалаша имелось подобие крыши, надежно защищающее засидку от снега; внизу все было устлано мелкими ветками. Конечно, здесь можно было только сидеть или лежать, но зато отсюда вся площадка солонца была видна как на ладони.

Сначала на солонец зашли две косули. Геныч напрягся, но братья их проигнорировали. Потом косули ушли, и площадка опустела. Проходили часы... ничего не происходило. У Геныча стали смыкаться глаза. Степан, лежавший рядом с ним, толкнул его в бок.

— Ты подремли немножко, — шепнул он. — Если появится изюбрь, я тебя разбужу.

— А вы как?

— Мы люди привычные. Мы тоже дремлем, но по очереди... Не беспокойся, если изюбрь появится, мы его не упустим.

Он замолчал, а Геныч задумался. Его беспокоили следы у лабазов. Если предположить, что гости пришли из Зареченска. А до него отсюда без малого пятьдесят километров... Вывод напрашивается сам собой — они пришли сюда не случайно! И прав был Степан, они пришли разведать. Они даже мясо в лабазе не тронули, чтобы не насторожить хозяев.

Но вот вопрос: как они нашли эту заимку? Как узнали, что здесь промышляют соболя... И самое главное, как они собираются забрать добычу у трех вооруженных охотников?

Его размышления прервал толчок в бок.

— Просыпайся, — прошептал Степан, — у нас гость!

Геныч открыл глаза. Там, на площадке, стояло крупное животное с раскидистыми рогами. Изюбрь вытянул шею и к чему-то прислушивался. Месяц вышел из-за туч и осветил поляну. "Пора!" — прошептал Степан. Грянули два выстрела...

Братья выбрались из засидки и направились к животному, а Геныч завороженно продолжал наблюдать. Такое он видел впервые: Изюбрь секунды две стоял неподвижно. Можно было подумать, что пули его совсем не задели. Однако потом передние ноги у него стали подгибаться — он начал падать, заваливаясь набок. Когда Геныч подошел, он уже не подавал признаков жизни.

— Ну вот, — сказал Прохор, — теперь осталось только увезти его к себе на базу.

— А как мы его повезем? — спросил Геныч.

— Очень просто. Батя слышал выстрелы, значит, скоро появится здесь с санями! — Прохор оценивающе посмотрел на изюбря — Крупный самец, наверное потянет на два центнера — не меньше! Ну ничего. Вчетвером мы его затащим в сани, а потом уже по снегу, не спеша...

— Что-то у меня дурное предчувствие! — перебил его Степан. — Ветер сильно изменился. Думаю, к утру пурга начнется. А тут еще батя задерживается...

— А мне показалось, — добавил Прохор, — волки воют! Или это ветер? И бати все еще нет...

Начинало светать, и вместе с рассветом поднималась метель. Где-то совсем рядом раздались выстрелы. Братья переглянулись. Они сразу поняли — стрелять мог только отец. И тогда они схватили ружья и рванулись на помощь... Степан на мгновение обернулся, но Геныч махнул рукой:

— Беги!.. А я останусь у туши. Не бойся, со мной ничего не случится!..

Вскоре братья скрылись из виду. Выстрелы звучали почти непрерывно. Но вот они стихли, и Геныч снова увидел Степана.

— Беда! — сообщил Степан, стараясь перекричать нарастающую вьюгу. — Кругом волки!.. Батю за ногу схватили — едва сумели отбить!.. Бросай все, скоро волки будут здесь! Черт с ней, с тушей, нам нужно батю спасать.

— Ну вот и спасайте, — крикнул Будников. — А с волками я сам договорюсь. Жалко им такого красавца отдавать. — он показал рукой на тушу изюбря.

— Ты с ума сошел! — Степан подошел почти вплотную. — Очнись! Я же говорю, кругом волки и ни черта не видно! Я даже не знаю, сколько их тут? А мы не можем тебе даже ружье оставить!

— Не надо мне ружья — оставь свой нож! И не смотри на меня так!.. Я не самоубийца. Я на днях жениться собираюсь, если ты еще не забыл. Спасите отца и возвращайтесь. Нам надо еще тушу отсюда увезти.

Степан смотрел на Геныча, как на ненормального... Потом не выдержал — выругался! Вынул охотничий нож, протянул:

— Бери! Дай Бог, чтобы он тебе помог!

Потом, возвращаясь к туше, Прохор всю дорогу матерился. Никак не мог успокоиться:

— Что он за человек такой! Что мы теперь Нинке скажем?.. И ты тоже хорош, не мог его уговорить. Взял бы за шкирку и приволок к саням!

Степан усмехнулся:

— Геныча?.. За шкирку?.. Ты сам-то понял, что сейчас сказал? — он наклонился к брату. — Знаешь, когда я смотрел в его глаза, я не увидел там ни страха, ни тени сомнения. Вот увидишь, он жив и невредим!

Геныч сидел на туше. Заметив близнецов, он встал.

— Что-то вы припозднились, — сказал он. — Я уже совсем замерз. Метель-то вон какая разыгралась!

— А волки?..

— Да вон они лежат! Я их к тому большому камню перетащил. Всех семерых — больше не было!

* * *

«...Метель! Видимость такая, что в пяти шагах ничего не видно! И только темные тени снуют вокруг. Это волки! Их голодные глаза возникают то справа, то слева... Что их удерживает от решающего броска?.. Кажется, я понимаю — их удерживает страх! Они чувствуют, что существо, на которое они собираются напасть, не похоже на жертву! Но тогда почему они не убегают прочь? Что заставляет их, преодолевая страх, готовиться к нападению? Наверное это инстинкт охотника. Все волки — охотники! Их главное предназначение — убивать! У каждого из них имеются острые клыки.

У меня таких клыков нет, но у меня есть нож. В умелых руках это страшное оружие! И я ощущаю, как во мне тоже просыпается охотник. Вот только страха во мне нет, потому-что я сильнее их. Я быстрее их думаю, быстрее двигаюсь... Я чувствую предвкушение битвы с достойным противником, имя которому: волчья стая! И меня это возбуждает!..»

Геныч отложил ручку, задумался... Еще в Москве он купил себе этот дневник и стал записывать в него свои мысли. Мыслей было много. В его жизни стало происходить невероятное количество событий, которые он потом переосмысливал и давал им соответствующую оценку. Для чего он это делал? Геныч не задумывался. Он просто чувствовал в этом большую потребность.

* * *

Сегодня двадцать четвертое января. Завтра праздник — Татьянин день. А еще завтра они с Генычем идут в загс. Нина находилась в приятном возбуждении, будущее казалось ей радужным. Вот только случай, произошедший с её отцом на заимке, немножко подпортил общий настрой. В принципе, ничего страшного не случилось. Волк вцепился зубами в лодыжку — было потеряно много крови, но кость не задета. Когда отца привезли к врачу, он чувствовал себя совсем плохо. Сейчас отец бодро ковыляет на костылях и активно готовится к свадьбе. Конечно, в загс он поехать не сможет, однако у себя дома на следующий день обещал выглядеть здоровым!..

Нина достала свадебное платье, примерила. Долго крутилась у зеркала и поглядывала на Геныча, который что-то записывал в свою тетрадь. В последнее время она часто видит эту тетрадь и чисто из женского любопытства ей иногда хочется взять её и почитать. Когда Геныча нет дома. Но это будет неправильно! Если он не дает, если всегда прячет её на верхнюю полку, значит она не будет этого делать. Она просто не сможет потом свободно смотреть в его глаза. От него же ничего нельзя утаить...

И все же пора бы уже и обратить внимание на свою невесту. Нина, сдерживая непонятно откуда возникшее раздражение повернулась перед Будниковым, показывая свое платье:

— Ну как? Мне кажется, оно меня слегка полнит.

Геныч посмотрел и как-то совсем уж равнодушно сказал:

— Если и полнит, то только слегка. А вообще мне нравятся полные женщины!

"Ну вот! — Нина совсем расстроилась. — Неужели он не понимает?.. Мне сейчас так необходимо его внимание. Именно сейчас! Я хочу, чтобы мною восхищались и не скрывали этого". Она достала из коробочки серьги, примерила. Проколы на мочках уже зажили, и серьги больше не доставляли неприятных ощущений.

— А как мои сережки? — спросила она. — Не правда ли, они мне к лицу! Представляешь, это настоящие гранаты и стоят они безумно дорого!

Геныч улыбнулся.

— По правде говоря, я плохо в этом разбираюсь, — сказал он. — Но ничего, нормальные сережки.

— Я же серьезно спрашиваю! — Нина капризно надула губы. — А тебе, похоже, все равно, как я выгляжу. Ты наверное совсем меня не любишь!

Геныч посмотрел на Нину с удивлением: "Что она так расстроилась? Все же хорошо!.." Неожиданно понял, подхватил её на руки и закружил по комнате...

— Дурёха! Конечно, люблю!

— Ну тогда поцелуй меня...

Неожиданно в окно постучали. Нина подбежала к окну, откинула занавеску...

— Там Вероника! — сказала она растерянно. — Стоит, а в глазах слезы. Зачем она пришла?

Будников тоже подошел и сразу увидел: с Вероникой случилась беда! Надел шапку, вышел в сени... У Нины сжалось сердце. Уж кого кого, а Нику ей совсем не хотелось сейчас видеть. И Гена!.. Как он изменился в лице, увидев её! Куда только подевалось его напускное равнодушие?.. Когда Ника вошла в избу, вся заснеженная и несчастная, Нине захотелось сказать своей подруге что-то резкое. Но, взглянув на Геныча, она вовремя остановилась. А Будников помог Веронике раздеться, усадил на табурет. Сам сел напротив, убрал с её лица спутавшиеся волосы...

— Ну давай, рассказывай. Что там у тебя случилось?

Вероника подняла заплаканное лицо.

— Помоги, Гена! Мне больше не к кому обратиться!..

Успокоившись, она начала рассказывать. Оказывается, Толика забрали в милицию. Поймали ночью с поличным прямо в продуктовом магазине.

— И чего его туда понесло? — спросила Нина. — Как-то раньше не замечали мы за ним такое. Похулиганить, это он мог! Но чтобы украсть...

— Он в последнее время связался с плохими парнями. Все трое — законченные подонки!

— Трое? — насторожился Геныч. — Кто такие?

— Одного ты знаешь. Петька Кобчанский. А вот другие не из наших.

— Почему ты так думаешь?

— А говор у них не наш. И потом... Сразу видно, что сидели в тюрьме. У них все тело в наколках.

— А ты, значит, видела какое у них тело? — язвительно заметила Нина. — Ты как всегда в своем репертуаре! И когда только успокоишься?!

— Они меня насиловали! — сказала Вероника и заплакала. — Теперь от них нет никакой жизни. Они постоянно меня преследуют!

Геныч встал, заходил по комнате... "Это не может быть совпадением. Трое, уголовники!.."

— Ты не заметила, — спросил он, — лыжи у них есть?

— Есть, — удивленно сказала Вероника. — Целых три пары. В сенях стоят.

— Одевайся! Покажешь, где они живут.

Они ушли... Нина сняла с себя свадебное платье и бросила на кровать. Потом села на стул и задумалась. Из соседней комнаты вышла Зинаида Павловна.

— А Геннадий ушел? — спросила она. Увидев, что невестка расстроена, подошла, обняла:

— Что с тобой, доченька? На тебе лица нет!

— Ой, мама, — расплакалась Нина, — какая я все-таки дура!..

* * *

По дороге Вероника взяла Будникова под руку.

— Можно? — спросила она. — Пока ты еще не женат!.. Мне так спокойнее.

Геныч только покачал головой:

— Почему ты все время попадаешь в разные истории? Умная ведь женщина!

— Потому-что я непутевая, — с грустью ответила она. — И невезучая! У меня карма наверное такая. Кого люблю — теряю. Притягиваю к себе только подонков.

— Скажи, а Толик мог знать, что Зайцевы занимаются соболиным промыслом?

— Что ты сказал? — Вероника от неожиданности даже остановилась. — Ты имеешь ввиду дядю Петю и его сыновей?

— Да, именно их! Быть может ты как-то рассказывала ему об этом?

Вероника покачала головой.

— Я не рассказывала. Но Толик и сам мог это знать. У него же бабушка рядом с ними живет. А он в последнее время частенько её навещал. Ты его в чем-то подозреваешь?

— Пока сопоставляю факты, — задумчиво сказал Геныч. — И эти факты совсем не в его пользу... Долго нам еще идти?

— Еще долго, — прижалась к его руке Вероника. — Это на Нижней Меже, сразу за мостом. А я даже рада, что так далеко. Вот так и шла бы с тобой под ручку всю жизнь!..

...Калитка во двор была открыта, в окнах горел свет. Они подошли к крыльцу.

— Боишься? — спросил Будников.

— Боюсь! — призналась Вероника. — Это страшные люди!

— Доверься мне и ничего не бойся. Ну давай, стучи в дверь.

Вскоре в сенях раздался недовольный голос: "Какого черта!.." Однако, услышав Веронику, голос расслабился, потеплел. Раздался скрежет отодвигаемого засова. В дверях показался довольный Кобчанский. Увидев Геныча, он тут же изменился в лице. Пытался закрыть дверь — не получилось! Сильный удар в челюсть отправил его в глубокий нокаут. Геныч зашел в сени, разыскал в углу лыжи, стал перебирать палки... Одной не оказалось. Как раз такой, какую нашли у заимки. Его догадки подтверждались!

Он схватил за шиворот обмякшего Кобчика, втащил в комнату... Вероника видела, как кинулся с ножом на Будникова удивленный Корень. Нарвавшись на встречный удар, он свалился под стол и больше уже не поднимался. Геныч подошел к столу, стал разглядывать лежавшие на столе карты. Чем-то они его заинтересовали: король, джокер и четыре дамы... где-то он это уже видел... Сзади из соседней комнаты осторожно вышел Серый с пистолетом в руке. Серый не стал медлить, сразу нажал на курок. Пуля пробила Генычу затылок — он упал замертво. Вероника увидела, как из пробитого черепа вытекает кровь... Ноги её подкосились, она сползла по стене на пол...

Но спустя мгновение в комнате произошла трансформация времени. Все вернулось на несколько секунд назад, и дальнейшие события пошли по другому сценарию... Где-то там, в другой реальности, Вероника плакала над телом Будникова и проклинала свою судьбу... Здесь же она увидела, как Серый падает на пол, а Геныч стоит с пистолетом в руке и с интересом его рассматривает. Из её жизни был вырван маленький отрезок времени, и потеря этого отрезка в корне изменила её дальнейшую судьбу! Геныч подошел к Веронике и сказал:

— Ну вот видишь, не такие они и страшные. Возвращайся домой и спокойно живи дальше! Теперь у тебя начнется совсем другая жизнь, уж поверь моему слову. А эти шакалы, — он указал глазами на лежавших, — тебя больше не побеспокоят! Оставь нас, мне еще надо у них кое-что спросить.

Вероника ушла, а он огляделся вокруг, фиксируя мельчайшие детали. Он один помнил, как все здесь происходило! В данный момент это был уже не Геннадий Будников, несколько минут назад получивший пулю в голову. Когда он падал, чип, находящийся в его теле, уже взял управление над его сознанием и повернул ход истории. Теперь это был не человек, а робот! Совершенная машина, лишенная эмоций, работающая до тех пор, пока не будет решена поставленная задача...

Геныч привел в чувство Кобчанского. Спросил, глядя прямо ему в глаза:

— Вы зачем ходили на заимку?

— Кобчанский сплюнул на пол.

— Да пошел ты!..

— Зря ты так! — сочувственно сказал Геныч. — Ответить все равно придется! Ты же очень боишься боли... Чувствуешь, как она расползается по всему телу? Она становится все сильнее, её невозможно остановить!

Кобчанский с ужасом глядел на Геныча — он уже начинал все это ощущать.

— Прекрати! — захрипел он.

— Не могу! Только ты сам можешь эту боль успокоить. Если начнешь говорить правду.

— Я все скажу. Только прекрати!..

— Говори!

— Это была разведка. Мы планировали в конце сезона забрать всю добычу. А пока нужно было найти эту заимку и пометить маршрут. Поэтому, когда Зайцевы вернулись домой на праздники, мы пошли по их лыжне... Мать твою!.. Как больно! Ну прекрати, я умоляю тебя!..

— А ты не тяни кота за хвост! Почему я должен все вытаскивать из тебя клещами? Рассказывай по-порядку: Кто вас надоумил? Каким образом думали забрать у охотников шкурки? Все четко и быстро о своем плане! Тогда боль тебя и отпустит.

Под столом зашевелился Корень, выплевывая наружу слюну, сдобренную отборным матом. Геныч отправил его в очередной нокаут... Снова обратился к Кобчанскому:

— Продолжай!

И Кобчанский рассказал все.

Идея ограбить охотников пришла в голову Толику Устюжанову. Ему постоянно что-то приходит в голову! А тут он узнал, что в доме напротив живет Петр Зайцев, самый известный в округе промысловик. Каждый раз, приезжая в деревню, Толик с завистью смотрел на этот дом из окна. Было ясно — там живут очень состоятельные люди. Но только в этот раз он всерьез заинтересовался его владельцами.

— Так ты говоришь, промысловик? — спросил он бабку. — А чем он промышляет?

— Соболями! Чем же еще! — ответила она. — В нашей артели каждая вторая шубка сшита из его соболей. Ты хотя бы знаешь, сколько стоит такая шубка?!

Толик знал. Прикинув в уме, он начал понимать, какие деньги проходят мимо! Своими соображениями он поделился с Кобчиком. Теперь пришла пора задуматься и Кобчику. Тот сразу понял: ему это дело самому не провернуть. Толик не в счет! Его можно использовать только как промокашку. Не более того!.. Использовать и выбросить! Что касалось дела, здесь требовались серьезные люди. Такие, как Серый, с которым он сидел в одной колонии. Серый был старше и опытнее, его эта тема должна заинтересовать. Кобчик написал Серому письмо.

Тот откликнулся быстро. А вскоре и сам приехал в Зареченск вдвоем с корешем. Предложение было заманчивым. Здесь, в этом дремучем краю, люди были совсем не пуганы. Потому и вели себя крайне беспечно... Да какие это люди?.. Фраера!.. Таких обчистить сам бог велел!..

Толика они заставили собирать информацию о семействе Зайцевых. Выяснилось, что Петр Герасимович имеет в тайге свою заимку, где вместе с сыновьями и добывает соболя. Серый решил — брать их нужно там, на заимке, когда шкурок будет достаточное количество. Оставалось только выяснить, где эта заимка, и подгадать время для налета...

Геныч слушал внимательно. Когда Кобчанский закончил, он заметил:

— Ты забыл рассказать, что вы планировали сделать с охотниками.

Кобчанский развел руками.

— Это и так понятно! Мы хотели сорвать куш и исчезнуть из этих мест навсегда. Свидетелей в таких случаях не оставляют.

— Ты труп! — сказал очнувшийся Серый. — Никогда не думал, что ты такой болтун! — его рука что-то лихорадочно искала вокруг себя.

— Ты не это ищешь? — спросил Геныч, показывая пистолет. Напрасно. Он тебе больше не понадобится.

— Это почему же?

— Потому-что твоя правая рука больше не работает. А левой ты стрелять не можешь. Неужели ты сам этого не чувствуешь?

Серый с ужасом начал понимать, что левая рука, которой он шарил по полу, плохо его слушается. Пальцы почти не сгибаются, координация никудышная. А правую руку он вообще не чувствует!

— А еще, — продолжал Геныч, — ты никогда больше не сможешь быть с женщиной. Ты будешь с трудом передвигаться на своих больных ногах и мочиться в штаны. Единственное, что ты еще сможешь, это кое-как держать в левой руке ложку.

— Что ты со мной сделал? — спросил Серый. Он своим ограниченным умом уже осознал: этот страшный человек, который появился невесть откуда, говорит правду!

— Я просто помог людям, которых ты и твои подельники приговорили. Теперь вы уже не сможете ни убить, ни изнасиловать! Вы поставили себя выше этих людей, а по сути вы — никто! Плесень, которая мешает нормальным людям жить. Я просто указал вам ваше настоящее место! Завтра вы все трое уедете из этого города. Сами понимаете, здесь вам уже ничего не светит. Лишние вы тут!

* * *