Пенрод

Глава XXVI
ТИХИЙ ЗНОЙНЫЙ ВЕЧЕРОК

Для каждого нормального мальчика новый день подобен новой эпохе. Если накануне его наказали или он потерпел неудачу какого-нибудь иного рода – все это на следующее утро просто перестает волновать его. Неприятности должны достигнуть поистине невиданного размаха, чтобы мальчик помнил о них на следующие сутки.

Вот почему, проснувшись наутро, Пенрод и думать забыл о злосчастном мистере Кинослинге и о порке, которой наградил его мистер Скофилд-старший за эксперимент со шляпой достойного молодого человека. Даже вара словно и не существовало для Пенрода.

Всю ночь в душе нашего героя происходили какие-то таинственные процессы. К тому времени, как он пробудился, процессы эти оформились в ясное сознание цели. Отныне Пенрод знал, чему он посвятит себя. Бизнес – вот его подлинная стихия! Он открывает торговлю металлоломом! Это сулит головокружительные барыши! Какие же порой великие планы складываются у нас, когда нам кажется, что мы просто спим! Правда, не исключена возможность, что грандиозные замыслы Пенрода Скофилда родились просто благодаря старьевщику. Тот как раз проходил под окном их дома и криком своим разбудил мальчика.

К десяти утра необыкновенно деятельный Пенрод уже взял в долю Сэма, и торговый дом «Скофилд и Уильямс» ринулся в водоворот бизнеса. Хитроумные манипуляции со свинцом, а также тряпками и макулатурой принесли компаньонам к вечеру третьего дня двадцать три цента чистой прибыли. Такое блестящее начало подвигло Пенрода на новые замыслы. Он решил закрепить успех предприятия торговыми операциями с пустыми пузырьками из-под лекарств. Однако юный предприниматель еще не знал, как губительно может сказаться на самом прогрессивном начинании людской скепсис.

В роли скептика выступил, в данном случае, аптекарь с их улицы. Неверие этого человека достигало подлинного цинизма. Он взглянул на бутылки и баночки, доставленные Пенродом Сэмом, и решительно отверг товар. Он, видите ли, заявил, что «это стекло не стерильно»!

Не стерильно! Пенрод просто кипел от негодования. Как только у аптекаря повернулся язык! И это после того, как они с Сэмом целое утро терли все эти стекляшки песком и мыли водой из колонки!

Тогда компаньоны переключились на «зелень». Начали они с прекрасного растения под названием «одуванчик». Однако спроса у покупателей товар не нашел. Зато друзья столь тщательно собрали все одуванчики, что ни у Скофилдов, ни у Уильямсов этим летом так больше ни одного и не выросло. На этом славная торговая фирма временно свернула работу, и друзья посвятили себя дрессировке собак.

Однажды стоял такой знойный вечер, что даже мальчики почувствовали себя плохо. Во всяком случае, Пенрод, Сэм, Морис Леви, Джорджи Бассет и Герман забились в сумеречный закуток сарая Скофилдов и были просто не в состоянии двигаться.

Они беседовали. Автор этих строк настоятельно призывает всех, у кого растут мальчики, к особенной бдительности в августовский зной и в зимнюю слякоть. Оба эти периода очень опасны. Помните: когда ваши питомцы принуждены долго сидеть в помещении, они подобны вулкану. Это только на первый взгляд они мирно беседуют, но в недрах их закипает лава, и лишь бренный миг отделяет ваш дом, а порою и город от всесокрушающего извержения.

Если бы кто-нибудь подслушал ленивую беседу в сарае Скофилдов, вряд ли бы ему пришло в голову, что надвигается катаклизм.

– Когда я стану взрослым, – медленно проговорил Сэм, – найму себе парочку официантов из цветных. Потом я лягу в гамак. Один официант будет меня качать, а второму велю лить на меня день и ночь из лейки сверху холодную воду. Одним из этих официантов будешь ты, Герман, – с щедростью богача, предлагающего завидную должность, добавил он.

– Ни фига, – отозвался неблагодарный Герман. – Ты не цветок, чтобы я тебя поливал. И нанимать меня никто не будет. Когда подрасту, сам себе буду хозяином. Пойду на железную дорогу работать.

– А кем ты там решил быть? – заинтересовался Пенрод. – Супериндендантом или билеты пойдешь продавать?

– Супер… инт… ед… а, ладно, – отчаявшись справиться с трудным словом, махнул рукой Герман. – Ты говоришь, продавать билеты? О, нет, сэр – победоносно улыбнулся он. – Я буду носильщиком! Мой дядя сейчас в носильщиках. У него один мундир чего стоит! Все пуговицы из чистого золота!

– Положим, у генералов пуговиц из чистого золота побольше, чем у твоих носильщиков, – заспорил Пенрод, – генералы…

– Мне без разницы твои генералы, – перебил Герман, – носильщики зарабатывают лучше всех. Мой дядя тратит денег больше любого белого у нас в городе.

– Все-таки я предпочитаю стать генералом, сенатором или еще кем-нибудь в этом роде, – стоял на своем Пенрод.

– Тогда тебе придется жить в Варшингтоне, – важно проговорил Морис Леви. – Я, лично, там был. Варшингтон, по-моему, ничего интересного из себя не представляет, – упрямо коверкая название города, продолжал он. – Ниагарские водопады во сто раз лучше. И Атлантик-Сити тоже лучше. Я и там и там был. Я вообще был во всех самых интересных местах. Я…

– Все равно! – перекрикивая Мориса Леви, снова вмешался в беседу Сэмюел Уильямс. – Когда я стану взрослым, я буду лежать в гамаке и прикажу своим цветным официантам день и ночь лить на меня холодную воду из лейки! Я целый год могу так в гамаке пролежать!

– Спорим на что угодно, целый год у тебя не получится, – недоверчиво покачал головой Морис Леви. – Вот наступит зима. Что ты тогда делать будешь?

– Как это что? – удивился Сэм.

– Ну, что ты будешь делать зимой в гамаке со своими цветными официантами?

– Так и буду лежать, – убежденно проговорил Сэм и поглядел сквозь открытую дверь сарая на знойное марево. – Сколько бы ни поливали меня цветные официанты, мне все равно будет мало.

– Но ведь зимой ты от холодной воды весь покроешься льдом, – не унимался Морис Леви.

– Об этом-то я и мечтаю, – с вожделением отвечал Сэм.

– И еще на тебя снега целый сугроб нападает, – засмеялся Морис.

– Еще лучше! – воскликнул Сэм. – Снег будет падать, а я его буду глотать на лету. Если даже весь этот сарай набьется снегом, я и то ничего не имею против.

Стоило Сэму заговорить о снеге, как Пенрод и Герман с жалобными стонами побежали пить к колонке во дворе.

– Слушай, Сэм! – угрожающе сказал Пенрод, вернувшись обратно. – Заткнись ты со своим снегом! Мне из-за этого еще больше пить хочется. А у меня уже и так живот от воды раздулся. И вода в этом чертовом кране нагрелась от солнца!

– Вот когда я вырасту, – не обращая никакого внимания на муки Пенрода, стал разглагольствовать Морис Леви, – у меня будет большой магазин.

– Кондитерский? – вожделенно осведомился Пенрод.

– Бери выше, дружище, – отвечал Морис Леви. – Кондитерский отдел у меня, разумеется, точно будет. Но это все так, мелочи. Потому что я стану хозяином не какого-то там магазинчика, а «увинермага». Там будет и женская одежда, и мужская, и галстуки, и посуда, и кожаная галантерея, и шерсть, и кружево, и вообще все!

– Подумаешь! – презрительно фыркнул Сэм. – Да я за весь этот твой магазин не дам даже стеклянного шарика. А ты, Пенрод? – взглянул он на друга.

– Я тоже не дам! – решительно поддержал тот. – Я даже за миллион таких магазинов не дам стеклянного шарика.

– Да вы просто не понимаете! – возмутился практичный Морис Леви. – В моем «увинермаге» ведь будет специальный отдел игрушек, а в нем – навалом стеклянных шариков. Как же тогда мой магазин может стоить дешевле одного из них? Ну, вот, а когда у меня будет собственный «увинермаг», я женюсь.

– Вы только его послушайте! – захохотал Сэм. – Он женится!

– А чего смешного? – солидно продолжал Морис. – Разумеется, я женюсь. На Марджори Джонс. Я очень ей нравлюсь. Я ее жених.

– С чего это ты взял, что ты ее жених? – осведомился Пенрод, и голос его прозвучал как-то не совсем обычно.

– Да потому, что Марджори Джонс – моя невеста, – уверенно отвечал Морис Леви. – По-моему, это достаточный повод, чтобы считать себя ее женихом. Как только у меня будет «увинермаг», я женюсь на ней.

– У Пенрода задвигались скулы, но он сдержался.

– Женится! – продолжал хохотать Сэмюел Уильямс. – Нашел, чем гордиться. Я, лично, ни за что не женюсь. Я не женюсь даже за…

Он умолк, ибо вот так, сразу не мог придумать достойного искушения, ради которого было бы можно пойти на столь ужасный шаг, как женитьба.

– В общем, я ни за что не женюсь, и все, – упрямо продолжал он. – Нечего сказать, радость! Приходишь домой с работы усталый, из-за всего волнуешься, детей ругаешь, кухарку отчитываешь… Не женись, Морис! Очень тебе не советую. Потом ты наверняка пожалеешь.

– Все женятся, – непоколебимо изрек Морис, – значит, и каждый из нас должен.

– Бьюсь об заклад, я не должен! – яростно возразил Сэм. – Пусть только меня кто-то заставит сказать, что я должен! Никто не обязан жениться, если не хочет.

– Нет, Сэм, обязан! – по-прежнему настаивал Морис.

– Да кто тебе это сказал? – все больше распалялся мистер Сэмюел Уильямс.

– Ну, например, мой папа, – ответил Морис. – Он говорит, между прочим, что твой папа, Сэм, непременно должен был жениться на твоей маме. Иначе он не получил бы ни цента из ее денежек. Теперь, надеюсь, ты понял, что все жениться обязаны? Ну, назови мне кого-нибудь, кому больше двадцати и у кого жены нету?

– Учителя! – победоносно глядя на Мориса, выпалил Сэм. – И еще – полицейские! Посмотрел бы я, как ты заставил бы полицейского жениться!

От такой перспективы тщедушного Мориса Леви передернуло, и он поспешно ответил:

– Тут ты, пожалуй, прав, Сэм. Полицейские могут и не жениться, когда не хотят.

– Ну, а я как раз собираюсь стать полицейским, – подвел итог Сэм. – Ты, наверное, тоже Пенрод?

– Ну, да, – немедленно согласился друг. – Шеф полиции – это, пожалуй, именно то, что мне надо.

– Кстати, а ты кем собираешься стать? – повернулся Сэм к Джорджи Бассету, который все это время молчал.

– Я буду священником, – трепетно проговорил тот.

– Ответом ему была тишина. Подобного мальчики не ожидали даже от Джорджи.

– Проповедником, что ли? – первым нарушил молчание Герман. – Ты?.. – изумленно поглядел он на Джорджи. – Ты проповедовать будешь?

– Да, – с кротостью святой Цецилии произнес Джорджи Бассет.

Герман рот разинул от изумления.

– Ты чего, знаешь, о чем все эти проповедники говорят? – решил он выяснить вопрос до конца.

– Пока, конечно, не все, – с прежней кротостью ответствовал Джорджи, – но я буду учиться.

– И орать во всю глотку тоже научишься? – с сомнением покачал головой Герман.

– Куда ему! – презрительно воскликнул Пенрод. – Он же пищит, как девчонка!

– Знаешь, Джорджи, тогда тебе лучше оставить эту затею, – серьезно сказал Герман. – Дельный проповедник он ведь не только должен орать свои проповеди во всю глотку. Ему еще на столб нужно вскарабкаться. Ты, Джорджи, можешь быстро залезть на столб?

– Нет, – снова вмешался Пенрод. – Видел бы ты, Герман, как Джорджи…

– Проповедники не должны по столбам лазить! – с внезапной решимостью перебил Джорджи Бассет. – Предназначение проповедника в другом!

– Много ты в них, в проповедниках, понимаешь, – возразил Герман. – Уж кого-кого, а на проповедников я нагляделся. Самый лучший из них лазил по столбу, как циркач. Когда он лез наверх, он орал: «Иду в рай!» А потом соскальзывал вниз и орал: «Иду к дьяволу!» Так он целый час подряд вверх-вниз лазил и кричал то про рай, то про дьявола.

Подобно большинству чернокожих, Герман явно был наделен актерскими способностями. Он так рассказал об удивительном проповеднике, что история эта глубоко потрясла всех слушателей. Некоторое время никто от волнения не произносил ни слова. Наконец, Пенрод взмолился:

– Слушай, Герман, расскажи еще раз!

Герман с радостью повторил все сначала, несколько усиливая те эпизоды, которые, по его наблюдениям, больше всего захватили присутствующих. Особенно потрясла всех финальная сцена, когда окончательно съехав со столба, проповедник сидел на земле и вопил, что сатана держит его, как клещами, и вот-вот уволочет в преисподнюю.

Услыхав это, Пенрод вдруг резко вскочил на ноги.

– Да ты, Джорджи Бассет, не сможешь такого, даже если ухлопаешь на тренировки всю жизнь! – воскликнул он. – Я вот подумал, что лучше всего проповедником сделаться мне. Как ты считаещь, Герман, – заискивающе поглядел он на чернокожего, – у меня это выйдет все получше, чем у Джорджи?

– Я тоже хочу быть проповедником, – донесся из темноты сарая голос мистера Сэмюеля Уильямса. – Чем я хуже Пенрода, правда ведь, Герман?

– И я не хуже! – заявил Морис Леви. – А голос у меня даже громче, чем у вас всех!

Тут Пенрод, Сэм и Морис, перекрикивая друг друга, стали наперебой доказывать, насколько каждый лучше двух остальных подходит на роль проповедника. Конечно же подразумевался не проповедник вообще, а тот пленительный образ священнослужителя, который предстал им в рассказе Германа.

– Вы только послушайте, как я умею орать! – во всю глотку вопил Морис Леви. – Может, на столб я так быстро не влезу, зато кричать уж буду на славу!

– Заткнись! – сумел еще громче крикнуть Пенрод. – Иди в рай, а потом к дьяволу!

– Как ты можешь, Пенрод! – в ужасе всплеснул руками Джорджи Бассет, о котором в горячке спора друзья вообще позабыли. – Нельзя упоминать дьявола!

– Это правда, – испуганно подтвердил Сэм. – Нельзя, Пенрод.

– Вы просто не поняли, – победоносно усмехнулся Пенрод. – Я же не святотатствовал!

– Но ты ведь только что сам сказал: «Иди к дья…».

Джорджи Бассет осекся. Повторить подобное святотатство у него просто не поворачивался язык.

– Ничего подобного, – запротестовал Пенрод. – Я ведь сначала сказал: «Иди в рай!» Тот проповедник говорил точно так же. Правда ведь, Герман? Он ведь кричал: «Иду в рай!» А потом: «Иду к дьяволу!».

– Ну! – утвердительно кивнул головой чернокожий.

– Вот! – подхватил мистер Скофилд. – Если сам проповедник так говорил, значит это не святотатство! Правда, Герман? Значит, если сначала говоришь: «Иди в рай!» – то потом можно сказать: «Иди к дьяволу!» Тогда это уже вроде как не будет святотатством. Правда, Герман?

Герман, чрезвычайно польщенный ролью эксперта, взвесил все «за» и «против» и самым решительным образом признал правоту Пенрода. Получалось, что «Иди в рай!» как бы очищало от скверны вторую половину высказывания. Один только Джорджи Бассет по-прежнему не соглашался.

– Этот священник ведь про себя говорил, – занудливо пищал он. – Он говорил, что сам идет к дьяволу. Но ведь никого больше туда не посылал. А Пенрод…

Но остальные не захотели слушать дальше его рассуждения. В пику Джорджи они принялись орать наперебой: «Иди в рай! Иди к дьяволу!» Но через некоторое время занятие это им наскучило, и они умолкли. Тут каждый почувствовал, что спор по-прежнему не решен. Кто же из них больше всех подходит на роль проповедника? Они стали по очереди выдвигать свои кандидатуры на суд Германа. Тот совсем заважничал, однако никак не мог решиться отдать кому-нибудь предпочтение.

Вот мне только интересно бы знать, кто тут первый сказал, что будет священником? – внезапно вступил в спор Джорджи Бассет. – Может быть, это вы первые сказали? Нет уж. Я, я решил стать священником. Я давно мечтаю им стать. Ты же слышал, что я первый сказал, правда, Герман? Ведь после этого ты и вспомнил про своего проповедника!

– Точно! – кивнул головой Герман. – Ты, Джорджи, мне и напомнил.

Пенрод, Сэм и Морис укоряюще поглядели на Германа. Чувствовалось, что авторитет его в их глазах падает с каждой минутой.

– Ну и что дальше? – ринулся Пенрод в атаку на Джорджи Бассета. – Подумаешь, он первый сказал! Да мало ли кто тут что говорил?

– Вот именно! – подхватил Сэм. – А потом мамаша тебе все равно не позволит стать проповедником, Джорджи. Даже и не надейся. Она вообще не разрешает тебе ничего интересного.

– Разрешает! Разрешает! – возмущенно закричал Джорджи. – Даже когда я совсем маленький был, она…

– Маменькин сыночек! Маменькин сыночек! – выкрикнул Морис. – Куда тебе быть священником!

– И буду! И буду! – отчаянно вопил Джорджи. – Я буду священником лучше, чем вы все вместе взятые! Да я одной левой на этот столб залезу!

– Залезет он! – продолжали подтрунивать над ним мальчики.

Они хохотали, улюлюкали, придумывали Джорджи обидные прозвища. Такое вряд ли выдержал бы даже мальчик с более крепкими нервами. Джорджи внезапно почувствовал, как все существо его исполняется гнева. Еще некоторое время он из последних сил сдерживался.

– Нет я буду! Я буду! Буду священником! – усиленно бубнил он себе под нос.

Но мальчики расходились все больше и больше.

– Идите в рай! Идите к дьяволу! – вдруг выкрикнул Джорджи только что узаконенное выражение.

Ему стало немного легче, но ненадолго. Несколько минут спустя он вдруг совершенно потерял голову.

– Доказать, да? Доказать? – вдруг прохрипел он. – Дайте мне только возможность. Сами тогда убедитесь, каким я могу быть классным священником!

– Вот это уже деловой разговор! – похвалил Пенрод. – А ну, тихо! – прикрикнул он на продолжавших орать Сэма и Мориса. – Джорджи хочет держать экзамен на проповедника!

В следующие пять минут Пенрод проявил себя поистине блестящим организатором. Он разработал и согласовал с остальными участниками план испытания на сан священника, которое можно с полным правом именовать «Тестом Германа».

Все эти условия Джорджи воспринял абсолютно спокойно.

– Только-то? – окинув Пенрода безумным взглядом, проговорил он. – Ну, это вообще мне раз плюнуть!