Пенрод

Глава V
ПРЕДСТАВЛЕНИЕ

– Пенрод! – миссис Лора Рюбуш открыла дверь и негодующим взором буравила сэра Ланселота-дитя, который стоял перед ней, по горло укутанный в мантию.

– Да будет тебе известно, – продолжала она, – что по твоей милости начало спектакля уже задержалось на десять минут. Пятьсот зрителей ждут в зале! – воскликнула она, и Пенроду невольно подумалось, что теперь эти пятьсот человек вынуждены будут вместе с ним еще подождать, пока миссис Рюбуш не дочитает свою нотацию.

– Вы уж извините меня, – сказал он самым миролюбивым тоном, шествуя за ней на сцену. – Мне отчего-то захотелось посидеть в тишине, и я немного замечтался.

Две минуты спустя занавес наконец поднялся. Зрителям предстала зала средневекового замка, щедро задрапированная розовой и голубой марлей. Тут находились король Артур-дитя и королева Гвиневера-дитя. Они восседали на тронах в окружении девы Элейн-дитя, сэра Галахада-дитя и прочих знаменитостей. А пятнадцать рыцарей- детей пировали за круглым столом, скатертью для которого служил большой персидский ковер. Эти рыцари утоляли жажду из серебряных кубков, позаимствованных на время спектакля у местного Спортивного клуба.

Роскошь обстановки дополняло такое количество самых разнообразных растений в горшках и пальм в кадках, какого наверняка не знали дотоле ни подлинные замки, ни спектакли. Кроме огней, освещавших сцену, на декорацию и исполнителей был направлен луч прожектора из глубины зала, придававший окончательный блеск этому великолепному зрелищу.

Воспитанная публика с трудом сдерживала восхищение, ограничиваясь приглушенным гулом. Когда шум в зале совсем затих, дети дрожащими голосами запели, неимоверно коверкая слова:

Тут король Артур-дитя вскочил с трона и, размахивая скипетром, как жезлом регулировщика, завопил:

Первым вышел сэр Мордред-дитя – единственный злодей в этой пьесе. Отведенные ему слова были тем немногим в творении миссис Лоры Рюбуш, что не вызывало у Пенрода протеста. Но почему-то эти слова достались не ему, а Джорджу Бассету, который не только обладал ангелоподобной наружностью, но и славился примерным поведением. Из-за того, что он был таким паинькой, сверстники называли его не иначе, как «маленьким джентльменом», и не желали иметь с ним ничего общего.

И все они дружно сходились во мнении, что именно за примерное поведение ему дали единственную стоящую роль в спектакле. Сэр Мордред-дитя встал из-за стола и тоненьким голоском продекламировал:

После этого, понятное дело, сэру Мордреду-дитя наотрез отказали в рыцарском посвящении, и этот счастливчик навсегда удалился восвояси. Правда, тут останавливала внимание одна деталь: почему-то сэр Мордред, не будучи посвященным, все же носил рыцарские доспехи, но на эту мелочь мало кто обратил внимание.

Тем временем из-за стола поднялся Морис Леви. Поклонившись, он объявил, что зовется сэром Галахадом-дитя, затем бойко затараторил:

Король Артур-дитя всем своим видом показывал, что явно одобряет такую позицию. Он повелел Морису подойти к трону, что тот и не приминул сделать, стараясь как можно выгоднее выставить достоинства своего костюма.

Теперь настала очередь Пенрода. Стоя за столом, который, подобно барьеру, отгораживал его от зрительного зала, он, стараясь отделаться как можно быстрее, проговорил:

Пенрод запнулся и громко проглотил слюну. Тут он услышал громкий шепот миссис Лоры Рюбуш, исполнявшей роль суфлера. И сэр Ланселот-дитя повторил:

Его заявление тоже снискало монаршью милость. Его также попросили подойти к трону и встать подле сэра Галахада-дитя. Когда он шел вдоль сцены, миссис Скофилд шепнула Маргарет:

– Ну, что за мальчишка! Надо же так заколоть мантию, чтобы она закрыла весь костюм. Все наши труды пошли насмарку!

- Не расстраивайся, – успокоила Маргарет. – Мантию ему скоро придется сбросить.

Потом, прищурившись, внимательно посмотрела на брата.

- Что это болтается у него на левой лодыжке? – прошептала она с тревогой. – Не понимаю! Может, он в чем-то запутался?

- В чем запутался? – испугалась миссис Скофилд.

- На левой ноге. Видишь, он сейчас чуть не споткнулся. Что же это такое намоталось? Издали нога кажется толстой, как у слона…

Сэр Ланселот-дитя и сэр Галахад-дитя взялись за руки и повернулись лицом к королю. Вот сейчас, наконец, Пенрод ощутил подлинное воодушевление. Еще мгновение, и ему предстоит сбросить мантию. Но теперь это не пугало его: он знал, что надежно защищен от позора. Не мучил его больше и страх сцены, – он уже вполне освоился. Позорный текст, где он вынужден был называть себя «крошкой» тоже был позади. И, главное, подлый сэр Галахад-дитя, наконец, попался. Ловко ухватив его за запястье, Пенрод хором с ним начал декламировать:

На какую-то долю секунды воцарилась пауза, потом тишину прорезал истошный вопль сэра Галахада-дитя. Он орал и корчился, словно вместо концовки блистательного дуэта, которая так и не прозвучала, решил изобразить человека-змею.

– Спасите! Он выкрутил мне руку! Отпусти! – наконец выкрикнул он.

Из-за кулис немедленно послышался шепот миссис Лоры Рюбуш. На этот раз он звучал столь кровожадно, что Пенрод почел за лучшее отпустить свою жертву. Тогда король Артур-дитя, которого эта неожиданная импровизация несколько сбила с толку, поднял скипетр и, при поддержке суфлерши, чей шепот по-прежнему сохранял гневные интонации, произнес:

И Пенрод сбросил мантию. Зал охнул. Словно пять сотен пловцов одновременно окунулись в ледяную воду. Этот звук не был однороден. Множество оттенков слышалось в нем. Тут был и плохо скрытый восторг, и даже бурное ликование, и два горестных вопля. Такое сочетание чувств, слившихся в одном крике, услышишь не часто, и те, кто присутствовал при этом, надолго запомнили славное представление. Крику ничуть не уступало породившее его зрелище. Вид Пенрода, который, сбросив средневековую мантию, предстал залу в комбинезоне сторожа, был сногсшибателен.

Сторож был человеком дородным, и его комбинезон омывал Пенрода как море. А складки синей ткани словно штормили, ежесекундно грозя захлестнуть сэра Ланселота-дитя. Левая штанина, которую Пенрод впопыхах не успел как следует завернуть, теперь спустилась. Она-то и создавала эффект «слоновой ноги», так озадачившей Маргарет. Словом, на нашего юного рыцаря стоило посмотреть.

Возможно, некоторые из присутствующих уже тогда осознали, что стали очевидцами исторического события. Великое распознается сразу, ибо даже на первых порах несет печать бессмертия. Не ощутил величия лишь сам виновник торжества. Со скромностью, этой неразлучной сестрой истинного дарования, он решил продолжать спектакль. И, выставив плечо, по которому при посвящении король должен был ударить мечом, начал декламировать:

Он продолжал свой монолог и дальше, однако его не слушали. Потеряв самообладание, зрители разразились хохотом. Позже один из них назвал это происшествие «культурным безобразием».

Что касается участников представления, то на них вид Пенрода не произвел столь сильного впечатления. Наиболее проницательные из них, – правда таких было меньшинство, – сразу догадались, что комбинезон – не что иное, как необходимая поправка, на которую Пенрода вынудили неправомерные действия матери. Эта часть актеров прониклась к нему невольным почтением. Так молодые заключенные робко и, одновременно, восторженно взирают на соседей по камере, приговоренных к виселице. Другие дети просто решили, что Пенрода так одела мать. Наряд им казался немного странным, но они считали, что родители и не такое могут придумать, и пытались продолжать представление.

Их мужество было беспредельно, но кратко. Неудержимый хохот зрителей выбивал детей из колеи. Они не понимали, в чем дело, но от этого им было не легче. Стоило сэру Ланселоту-дитя открыть рот, как зал начинал неистовствовать, повергая актеров во все большее замешательство. Наиболее решительные из зрителей, собрав последние силы, покидали зал. Эти девушки и женщины доходили до фойе, чтобы упав друг другу в объятия, снова зарыдать от смеха. Малодушные продолжали хохотать в зале.

Места радом с миссис Скофилд и Маргарет незаметно опустели – так зрители проявили свою деликатность. Друзья автора пьесы поспешили за кулисы, и там миссис Лора Рюбуш открылась им с совершенно неожиданной стороны. Позже они уверяли, что та сама не ведала, что творит. Как бы там ни было, она со слезами на глазах молила, чтобы ей дали возможность хоть ненадолго остаться один на один с Пенродом Скофилдом.

Ее увели.