Перегрины. Правда за горизонтом

Глава 23. Пойманное слово

Имя: Благостный Гуапидон. Место: остров Папаникей

Сильная молодая рука очень неуверенно держала в руке обсидиановый резак. Даже слегка дрожала. Наконец она опустилась к выглаженной доске, и острой кромкой орудия выцарапала вертикальную линию. После небольшой паузы справа от «палочки» появилась кривая линия. Словно волна, но только набок поставленная. Третий знак напоминал веревку. Если взять ее за два конца и сблизить их, так, чтобы середина провисла. И, наконец – еще одна «волна» рядом.

– Что это? – спросил благостный Гуапидон, протягивая соседу доску с только что вырезанными знаками. И утер испарину со лба.

Темнокожий, абсолютно лысый мужчина, принявший доску, метнул стремительный взгляд на резьбу, но, уважая мучительный труд своего собеседника, произнес слово медленно, растягивая каждый звук.

– Иии–суу–сс. Ты написал «Исус», портой, – улыбнулся лысый.

У Гуапидона от радости зашлось сердце. Удивительному умению благостный учился у летапикцев уже довольно давно, но до сих пор не мог привыкнуть к этому чуду. Грамота – набор специальных знаков, с помощью которых можно запечатлеть любое слово, любую речь. И другой человек, который никогда не слышал фразы, который мог находиться за горами и морями, по знакам грамоты может воспроизвести ее.

Сегодня, перестав изучать отдельные символы, Гуапидон впервые решился написать целое слово. Конечно, это было имя божьего сына, которого чтили портойи и к которому испытывают интерес «дети» из Летапики.

– Кияки, напиши ты мне что-нибудь тоже! – уже в азарте обратился священник к своему летапикскому учителю.

– Хорошо! – улыбнулся лысый мужчина, склонился над доской так, что его уши стали казаться заостренными, и начал что-то уверенно резать на доске под первым словом.

– К… Ка–Р… Кресс… Кресд, – выдавил из себя, наконец, Гуапидон.

– Почти верно, только – «крест». Этот знак, – Кияки ткнул пальцем в знак палочки с поперечинкой, словно навершие весла каноэ. – Этот знак может означать и «т», и «д». В зависимости от слова. Так что это – крест. Вы ему молитесь.

– Не ему, Кияки! – мягко и нравоучительно поправил своего друга портой. – Мы молимся творцу мира ЙаЙа и сыну его Исусу. Крест – это место, на котором за нас страдал сын божий.

– Хорошо, портой, – улыбнулся его собеседник. – Хотя, странно, конечно, что вы почитаете вещь, которая истязала вашего бога.

Гуапидон смутился. Но благостный на то и благостный, чтобы всегда найти ответ на вопрос. Тем более, для потенциальной паствы.

– Мы носим крест на груди, чтобы всегда помнить о тех мучениях, которые Исус вынес ради нас. Ради спасения наших душ, – глубокомысленно изрек он.

Летапикец с улыбкой кивнул, но ничего не сказал по этому поводу.

– Ну, я пошел, дружище, – поднял он руку, завершая урок.

Вот кто же знал, что так повернется? Послали Гаупидона в Летапику учить и наставлять местных в истинной вере, а в итоге учеником стал он. Поначалу он вообще воспринял свою поездку как ссылку. Два года назад здесь, в Летапике, скончался благостный Полидор. Тот самый, который не стал уезжать с Папаникея после войны. Весь портойский народ после поражения от бывших рабов ферротов бежал на новую родину, а тот священник отказался. Передал титул патрона Круксу и в одиночку пришел к захватчикам. Видимо, что-то он верно разглядел в них. Потому что «дети» приняли благостного мирно. Полидор начал рассказывать им об Исусе – и немало было «детей», что прониклись милосердным богом. Он стал для них как бы противоположностью другого бога, которого знали все беглецы с Пусабаны – Гемия. Бога-отца ферротов, требовавшего полного подчинения, требовавшего обильных жертв. Человеческих жертв, которыми всегда становились рабы. Лишь раз в году ферроты отправляли к своему богу Светлую пару – самых красивых юношу и девушку из своих семей. Вчерашние рабы ненавидели Гемия. Не только из-за жертв – у многих жителей Теранова обычаи были не лучше. Однако Гемий дал своим детям нереальную мощь, с помощью которой «железные» покорили много племен Теранова, обращая в рабов всех непокорных.

И тут – Исус. Бог, который не требует служить себе. Который сам своей недолгой земной жизнью служил людям. Причем всем, а не только своему племени. И не только людям, жившим в былые времена, а всем, кто когда-либо родится. Великий бог, спасший смертью своей все души в мире. И он не требовал ничего за это. А только предлагал. Принять его, отречься от демонов-духов и надеть крест. Конечно, летапикцы, как и все дикари, видели в этом торг с богом. Мы тебе попугая – ты нас вылечишь от болезни. Но это был совсем другой торг. Бог портойев не просил вперед. Он уже всё отдал. Осталось лишь отплатить в ответ. Честный бог – так любили называть Исуса в Летапике.

Многим местным он нравился, причем только он. К могуществу ЙаЙа «дети» относились достаточно равнодушно. Гуапидон вскоре понял почему. За годы рабства «дети» смогли насмотреться на «могущественного бога». Гемий, вероятно, был одним из самых сильных слуг Мабойи, потому что следы его могущества были налицо. Это и корабли, и оружие ферротов. Их умение побеждать врагов. Летапикцы рассказали и о многих других дарах Гемия, которые видели на Пусабане – высокие дома из каменных глыб, скрепленных «земной смолой» – асфальтом, различные орудия, которым ферроты умели делать разное. Например, длинные мотыги, которыми они вскапывали поля. Ферроты не знали ячменя, зато Геммий послал им маниок. Воистину, дар демона. Корень маниока горек и даже ядовит. Но, если его правильно вымочить, маниок становится съедобным и сытным.

Всё было странно у ферротов. Всё отталкивало. Но об одном их знании мечтали все на Прекрасных островах. О железе. Главное чудо и великая сила. Удивительный материал, которому какими-то неведомыми способами можно было придать любую форму, затачивать вновь и вновь. И, говорят, возвращать испорченной вещи, прежнюю форму. Гуапидон слышал от Крукса, что в былые годы Первые считали железо своим даром. Еще одним наследием предков. Несколько ножей – малых и больших – было у бьоргов. Чуть меньше – у портойев. Лишь некоторые семьи передавали старшим в роду эти реликвии. Ими никто не торговал. Даже если семья была не особо знатна и богата, она ни за что не лишилась бы такого наследия от предков!

А потом пришли ферроты – дикари дикарями на вид! Но у них этого железа оказалось во много раз больше, чем у благородных пришельцев. И вскоре стало известно, что жители Пусабаны могут это железо создавать!

Это, конечно, был удар. Неудивительно, что после заключения великого договора, северяне стали охотно идти в наемники к ферротам. За железное оружие можно было пойти на многое.

Например… Например, заставить благостного шпионить за «детьми». Ведь беглые рабы и слуги ферротов были еще одним народом, которому была известна тайна железа. И еще Полидор (по тайному заданию Совета) должен был эту тайну выведать.

Увы! «Дети» хранили ее не хуже прежних хозяев. За 13 лет благостный Полидор смог выяснить только следующее: беглецы умеют обрабатывать железо. Чинить старье, придавать изделиям новую форму. Но вот новое железо создавать не могут. Возможно, не знают, как это делать или просто нет у них чего-то для этого.

Полидор был замечательным священником. Он смог превратить враждебный народ в друзей портойев. Некоторые жители Летапики крестились. Когда благостный умер, «дети» сами привезли его тело в Рефигию Ультиму и попросили дать им нового священника. Крукс вызвал Гуапидона в Дом ЙаЙа, где несколько членов Совета и раскрыли ему дополнительную, но крайне важную задачу: сделать то, что не смог Полидор, – узнать секрет железа.

Увы, новый портойский священник также не сильно преуспел. Он узнал, где куют железо (это слово «куют» открыл еще Полидор), узнал имена нескольких мастеров-кователей. Но дальше дело не пошло. Место всегда охранялось, а мастера охотно говорили про ЙаЙа и Исуса, но не про «ковку».

Вот и сейчас Гуапидон шел к южному устью Соленой Реки не самым коротким путем, а так, чтобы пройти мимо высоких заборов, за которыми пряталась тайна. Оттуда частенько взмывали в небо столбы черного дыма, там постоянно слышался лязг и грохот. Гуапидон узнал, что в закрытое место постоянно ввозили черное дерево. Бруски складывали в ямы, поджигали, а потом укрывали дерном. Ямы курились дымом, черные остатки дров потом вынимали и везли в запретное место… Но зачем? Зачем его портили? Как это дерево можно использовать?

Гуапидон терялся в догадках. И ничего не мог передать тем портойским купцам, что специально засылались в Летапику для связи с благостным.

– Дяденька Гуапидон! – к портойю со всех ног неслась нескладная долговязая для своих десяти лет девочка. Каракури* звали ее родители и друзья, и большое костяное кольцо болталось в ее носу в подтверждение имени. Ребенок притормозил в самый последний момент – все-таки детской непосредственности не хватило на то, чтобы с размаху обнять священника. А Гуапидор не сомневался, что таковым и было ее изначальное намерение. И портой не знал, рад он сдержанности ребенка или нет.

– Вы же к нам идете на берег? – пританцовывая на месте, спросила девчонка. – Я тоже сегодня иду! Расскажете нам новые истории?

Гуапидон с улыбкой кивнул. Девочка говорила на чистом языке ара. Потому что ара и была. Яркий пример странной и чужой для портойя жизни в Летапике. Здесь все были равны. Когда «дети» приплыли на Папаникей и разбили войско портойев, они первым делом заявили, что все ара на острове свободны. «Оно понятно, – ухмыльнулся благостный. – Мы бы тоже так сделали, чтобы слуги врагов перестали им служить и перешли на нашу сторону». Но удивительное было в том, что летапикцы на самом деле так и сделали. Все жители Папаникея стали свободными. Летапикцы совершенно не указывали, как жить местным ара. Хотите – охотьтесь в лесах. Хотите – приходите в Летапику и учитесь строить дома, растить маниок… и даже ковать! Причем, как равные. Ара охотно приходили в Летапику. Кто-то уходил обратно, но некоторые оставались. Конечно, их положение отличалось от «детей». Но они однозначно были свободны. А уж между детьми пришельцев и местных жителей точно не было никакой разницы.

Каракури* – дочь пришлых ара – жила в Летапике точно так же, как дочь кормчего или даже одного из военных вождей. Это было дико. Видимо, дело было в том, что там, на юге, «дети» сами были рабами. Они и бежали из Пусабаны для того, чтобы больше в их жизни не было рабства.

– Дяденька Гуапидон, а что вы нам сегодня расскажете?

– О, сегодня нас ждет совершенно восхитительная история о Дави и Гуалиаппе. Дави был мальчиком, который пас кур, а Гуалиаппа – был огромным великаном в доспехах и с длинным копьем…

– Он был феррот? – насупив брови, спросила девочка.

– Ферротом он не был, но был ничуть не лучше. И так уж судьба сложилась, что маленькому Дави пришлось с этим злодеем сразиться.

Каракури ахнула и вцепилась в руку благостного:

– Великан его убил? В твоих историях, дяденька, очень часто погибают хорошие!

– А об этом я расскажу всем на берегу. Можешь бежать вперед и рассказать всем, что уже узнала.

Девчонку просить два раза не надо было. Первой рассказать часть истории – это для Каракури был просто сказочный подарок. Юная ара бросилась вниз к берегу, а Гуапидон неспешно двинулся следом. Приближались самые счастливые его хоры в Летапике. У южного устья Соленой Реки находилась гавань «детей». Место было просто чудесное! Портой сначала нашел каменистую возвышенную площадку, с которой можно было подолгу любоваться красотами земли и моря. Но как-то раз уединение благостного нарушила стайка детишек. Гуапидон пребывал тогда в изрядном благодушии и начал развлекать ребятню историями. Стоило ли удивляться, что в следующий раз его поджидала на площадке уже вдвое большая компания!

И постепенно «на берегу» почти в каждый солнечный полдень проходили встречи священника с целой оравой. Гуапидон рассказывал детям Слово Божье. Или просто знакомил с окружающим миром. Рассказывал о Теравете* – затонувшей Империи и Теранове, о котором слышал немало со слов самих летапикцев. Объяснял, что Багуа и Океан – это совершенно не одно и то же. А горький маниок и в подметки не годится сытному ячменю. О том, что рыбы мечут икру, птицы несут яйца, а вот шерстистые звери сразу рожают живых детенышей. Да мало ли чем взрослый может поделиться с ребенком!

Но истории, удивительные истории из ушедшего на дно Океана мира Первых – это было самое желанное блюдо. По счастью, Гуапидон знал их во множестве. И тех, что собраны в Слове Божьем, и тех, что ходят в памяти на родной на портойской земле.

Дети были на месте. Ребятня, снабженная секретной информацией от Каракури, уже изнывала от нетерпения. Как голодные хищники, поджидали они приближающегося благостного, предвкушая жирную трапезу для своих ушей. Но не судьба была им сегодня узнать: погибнет ли юный Дави, пробитый копьем злодея-великана, потому что Гуапидон замер на подходе к площадке и с волнением уставился на тихое море, по которому неслось к гавани крохотное каноэ.

Опытному мореходу (а благостный, несомненно, был им, с юных лет работая на весле) многое может сказать даже небольшой силуэт лодочки, находящейся в необозримой дали. Во-первых, он сразу узнал обводы, сделанные опытными руками именно портойских мастеров. И потому казалось странным, что северное каноэ шло в Летапику с юга. По урывчатому дерганому ходу понял Гуапидон, что люди в каноэ гребут изо всех сил. Причем из последних. Беспорядочно машут веслами, а потому выходит то дружный гребок, то разнобой бессмысленный. И лодочка от того рассекает тихую гладь, как нож с заусенцами: то режет, то цепляется.

И кто может грести так? Либо криворукие люди, никогда в каноэ не сидевшие, либо моряки, уже долгое время убегающие от чего-то. От шторма или… От чего убегали эти портойи, если на небе не было ни облачка, а воздух еле шевелился от слабого ветерка?

Гуапидон так взволновался, что ничего не сказал детям. Молча сошел с тропы и по скалам устремился вниз к гавани. Путь его был значительно короче, но каноэ ткнулось в берег Папаникея немного раньше. В гавани всегда хватает людей, «Дети» и ара уже столпились возле гостей, и начали гудеть растревоженным ульем. Забыв про вежливость, Гуапидон растолкал местных, пробираясь в эпицентр волнения. Его взору предстали пятеро. Космы, бороды и косы сразу выдали макатийцев в четверых из них. Все они были изранены, один даже не держался на ногах. А вот пятым был портой, и священник его узнал.

– Мелид! – крикнул он, привлекая внимание. – Эй, Протит! Что случилось?

– Благостный! – торговец Протит, конечно, сразу узнал единственного портойя, живущего не Папаникее. – Беда случилась! Я был в Макати, когда на них напали «железные». Их было много – не одна сотня! Похоже, это нашествие. Они окружили Макати и не оставили нам шанса… Мой брат – он там остался.

– Убили? – ахнул Гуапидон.

– Не знаю, – опустил голову Мелид. – Не видел. Надеюсь, он смог выжить…

Гуапидон, утешая, приобнял торговца. Но взгляд его искал летапикца постарше статусом. Наконец выбрал парня с растатуированным лицом и крашеными волосами.

– Эй, друг! Мой земляк принес очень важные и тревожные сведения! Срочно пошли кого-нибудь к вождям! На нас могут напасть ваши главные враги!

– Мой брат уже бежит к дому вождей, жрец, – кивнул расписной летапикец. – Скажи нам, портой, далеко ли враги?

Мелид отстранился от благостного и мотнул головой.

– Не знаю, – выдохнул он. – Они не гнались за нами по пятам. Их каноэ были далеко от того места, где мы вышли на воду. Да и нельзя им спешить. Раненых и погибших у них было немало. Уж макайтицы постарались, – Малид задумался. – Вряд ли они успеют приплыть сюда сегодня. Хорошо, если завтра.

– Что ж, у нас есть время, – кивнул «расписной».