Перегрины. Правда за горизонтом

Глава 6. Нежные руки вечности

Имя: Сервий Клавдион. Место: остров Вададли

На этот раз хватило сил на то, чтобы поднять руку. Просто, чтобы увидеть ее. Правда, посмотреть старый Клавдион не успел.

– Что ты хочешь, дедушка?

Теперь, когда старик окончательно превратился в развалину, не мог двигаться, не мог говорить – возле его постели постоянно кто-то сидел. И пытался угодить в любой мелочи. Забавно: в былые годы молодежь Клавдионов считала неприятной обузой уход за стариком. Самые молодые и дерзкие из них раньше ворчали и позволяли себе исподтишка сделать маленькую гадость обессилевшему главе семейства. Теперь же, когда скорая смерть Сервия стала очевидной, уход за стариком превратился в главное дело для всей семьи. Не только подростки, но и почтенные отцы и матери готовы были сидеть долгие хоры у постели патриарха. И днем, и ночью. Обессиленное тело прело и гадило под себя, но его заботливо обмывали, подтирали, сменяли перины и накидки.

Клавдионы – от мала до велика – боялись того, что Бессмертный умрет.

Сервия передернуло. Если бессмертие именно такое, то будь оно проклято! Любая нежизнь лучше такого бессмертия! Внутри он был жив. Тело почти не двигалось, говорить старик не мог, видел и слышал еле-еле. Но его разум продолжал активно работать в плену неработающей плоти. Делать Сервий ничего не мог, ему только и оставалось, что думать. Мысли бежали неудержимым потоком, от них приходила реальная боль. Сны сменялись явью, и между ними всё хуже различалась граница. Клавдион засыпал часто, и порой сам не замечал этого. А во снах мысли бежали еще быстрее и становились только назойливее.

С того памятного дня, когда на Вададли приплыли Протиты и навсегда изменили жизнь портойев, Бессмертный больше не бывал на заседаниях Совета. Теперь на духо* Клавдионов (на его духо!) сидел один из внуков. Но Бессмертный был в курсе всех дел. Потому что не только Клавдионы испугались остаться без Сервия. Страх окутал всю Рефигию Ультиму. И почти каждый день к его ложу приходил кто-нибудь из членов Совета. Робко садились они у изголовья и рассказывали обо всем, что происходило в мире. Надеясь получить мудрый совет, идеальное решение. Сервий косил на знатных гостей взглядом, и его поражал трепет на лицах первых людей портойской державы.

«Так, глядишь, помру, а они меня высушат и поставят где-нибудь в тенечке на постаменте, – фыркал старик. – И будут ходить к изголовью, мух отгонять. Да выражать почтение».

Почти парализованный, Сервий нередко спал во время таких визитов, и кое-что от него ускользало. Но уж если услышал – память держала всё крепко. Она у старика была на удивление тверда. Разум постоянно перебирал множество воспоминаний разных времен, и Сервий сам пугался того, насколько большую жизнь прожил. И прекрасно понимал, как пугает портойев. Никто, никогда не жил в этом мире без Сервия Клавдиона. Для всех он был частью мироздания. Как Солнце или Багуа.

Что станет с мирозданием, если этой части не станет?

Портойям было страшно, а Сервию смешно. Только вот поделиться этим весельем было не с кем. Говорить старик совершенно не мог. Из сморщенной пасти издавалось лишь шипение и бульканье. Угадывать желания Бессмертного окружающие пытались лишь по вялым телодвижениям и выражению глаз.

– Что ты хочешь, дедушка? – кинулась к постели Сервия смуглая толстуха, которая точно не была внучкой Клавдиона. Ни по возрасту, ни по крови. На редкость сильное движение изможденной руки старика заставило ее подпрыгнуть от неожиданности. Но, если прыткости у бабы хватало, то вот читать по глазам старика она не умела.

– Водички? Ты хочешь пить! – радостно воскликнула она и протянула ко рту Сервия чашку с теплой водой. Пришлось отплевываться и пытаться отвернуть голову, чтобы толстуха поняла, что вода не нужна. Но она не успокоилась и предлагала то одно, то другое, отказываясь понимать простую мысль: его надо просто оставить в покое!

– Гулять? Может быть, ты хочешь погулять? – обрадовалась новой идее женщина.

Сервий дважды моргнул, соглашаясь. Пусть уж гулять – только бы подальше от заботы этой дуры. Баба тут же высунулась в дверь и визгливым криком начала раздавать команды.

…Оказывается, снаружи был вечер. В закрытой комнате теряешь ход времени. Оранжевое закатное солнце слепило глаза, Бессмертный болезненно жмурился и мычал, но тупые носильщики-ара не догадывались сделать перед лицом старика какую-нибудь тень.

Уже давно Клавдион отказался от привычки ежедневных прогулок, но слуги хорошо помнили маршрут. Постепенно слезящиеся глаза Сервия привыкли к свету, и он с тихим наслаждением стал оглядывать окрестности: Клавдионов холм, Рефигия Ультима, развалившаяся в низине, тихая гладь залива Катагуа. Ввечеру все каноэ портойев уже замерли у причалов или были вытащены на берег. Но по широкой части залива на большой скорости шла одна лодка.

Это свою руку перед глазами старик толком не мог разглядеть, а вот вдалеке различал всё прекрасно. Он ясно рассмотрел запредельные размеры лодки и даже сосчитал людей в ней. Сосчитал не по головам, а просто сходу понял, сколько их там. Лодка была ферротская. Как тогда.

Тогда Бессмертный также сидел в носилках на этом берегу. А по Катагуа плыла лодка ферротов с послами. И после этого весь мир пошел кувырком.

Воспоминания, обрывки рассказов других людей с новой силой нахлынули на разум Клавдия. Они сыпались на него, складывались в какие-то немыслимые конструкции… И вдруг озарение осветило его разум. Клавдион понял! Внезапно предельно ясным стало всё вокруг. Не только тайна появления ферротской лодки у берегов Вададли, но и вообще всё.

Бессмертный словно вознесся над миром Прекрасных островов и увидел его с высоты. Весь мир опутывали сотни и тысячи светящихся ниточек. Они изысканными дугами опутывали острова и Багуа, взаимопересекались и перепутывались, превращаясь в неосязаемую белесую сеть.

Всё, что происходит в мире, не происходит случайно. У всего есть причина, у любого действия имеется побудительная сила, которую, в свою очередь, побуждает другая сила, а ту – еще одна. И так бесконечно. Каждый остров, каждая общность, каждый человек и даже нечеловек ежесекундно движут события, что приводит к новым последствиям.

Клавдий знал это давно. И жизнь его была посвящена тому, чтобы постичь эти причины, распутать клубок, вызнать побуждающие силы. Иногда ему удавалось промыслить грядущее, но обычно знаний для этого было недостаточно.

«Видимо, нужно было оказаться запертым в мертвом теле, жить одними мыслями, сотни раз обдумывать одни и те же факты, просеивать тысячи воспоминаний, чтобы в один момент всё понять, – улыбнулся сам себе Сервий. – Увидеть картину во всей ее полноте и величии! И понять, что последствия происходящего не такие уж и непредсказуемые».

Он всегда знал, что был мудрецом и не запрещал себе признаваться в этом. Но каким же глупым и наивным он стал казаться самому себе сейчас. Даже не глупым, а просто слепым. Крошечным слепым куренком, который сидит в корзинке. Он обполз все стенки и решил, что узнал всё об окружающем мире, даже не подозревая, что всего лишь рядом, за стенкой…

«О, ЙаЙа! – взмолился Клавдион. – Зачем ты не открыл мне глаза раньше! Хотя бы на один сезон штормов!».

Лодка к берегу плыла ферротская. Там снова сидели послы. И они снова несли беды портойям.

Факты укладывались в цепочки, и реальность представала ясной, как никогда.

«Прежний посол Катагуа говорил о войне, – Сервий рассортировывал белые ниточки, поясняя всё самому себе, ибо не с кем ему было больше поделиться. – Наша хитрость сработала на время: ферроты не решились напасть ни до сезона штормов, ни во время. Но пусть с запозданием они всё же напали».

«Напали, да неудачно, – поддакнул Сервий самому себе. – Взгляни на лодку: там летапикцы, увешанные железом и совсем непохожие на побежденных. Значит, ферроты напали незначительными силами».

«Это так, – кивнул Сервий. – Их было больше ста, чтобы решиться напасть на врага, но вряд ли больше двухсот, иначе «детям» ни за что было бы не одолеть такую силу».

«Но почему южан так мало? Разведка боем?»

«Сервий, неужели тебе непонятно? – скривился Сервий. – Напасть решил не владыка, а кто-то из его подручных. И мы знаем, кто мог на такое решиться».

«О, да! Только кровожадный Корогу. Буйный Корогу. Непокорный Корогу».

«И он проиграл… Но наверняка забрал немало жизней летапикцев».

«Да уж наверняка! И «дети» не в силах воевать дальше в одиночку. Им нужна помощь. К кому обратиться? К бьоргам, которые первыми могут добить слабого, или к портойям? К таким миролюбивым и на вид неопасным».

«Ответ, очевидный даже для прежнего Сервия, – улыбнулся Сервий. – Тем более что вот они! И мы даже знаем, к кому именно они плывут».

«Знаем? Ах да! Конечно, Совет испугается ввязываться в войну с ферротами и дать помощь летапикцам. Тем более когда столько людей ушли на Порто Рикто. «Дети» тоже наслышаны о трусливости Совета и предпочтут вести личные переговоры».

«Именно! И ни с кем иным, как с нашим буйным мальчиком Корвалом! Ты же слышал рассказы отцов, юный Принцип стал первым из советников, кто расправил крылья, когда в Совете исчезла тень Бессмертного. Вовсю командует в зале Совета, много времени проводит с башенниками».

«Только Корвал, – согласился Сервий. – Лишь глухой и слепой не знает о его одержимости железом. А у «детей» сейчас горы железа. Никто еще не разбивал столь огромного отряда ферротов и не получал с них столь много добычи!».

Лодка еще была далеко от берега, а Бессмертный уже видел ее пришвартованной к причалу. Бестелесные белые нити тянули и толкали события. И всё было ясно, как если бы это случилось вчера. Десяток летапикцев, какой-то макатиец и Мелид Протит (опять Протиты!) выскочили на берег. Они прямо пошли к усадьбе Принципов. Юный Корвал принял их хмуро. Еще более хмуро он выслушал историю кровопролитного боя на Папаникее… Макатиец же среди послов! Значит, кровопролитного боя еще на Ниайгуае! Лысый летапикец с болью в глазах попросил у портойя помощи.

«Дай нам хотя бы полсотни людей в защиту!» – Сервий ясно видел, как потрескавшиеся губы лысого произносят эти слова. Как покрывается испариной его плешь. Как еще больше хмурится Корвал. Рефигия и так, как будто после войны, – молодежи почти нет, а та, что имеется, усиленно тренируется у Башни.

Лысый обещает дать каждому портойскому воину железный нож или копье или меч, дать щит и доспехи. Искушение велико, но Принцип еще в сомнениях. Портойскую державу саму некому защищать.

«Мы откроем вам тайну железа, – наконец кидает летапикец главный козырь. – Научим его ковать. И даже расскажем, как его добывают из особого камня – руды. Хотя сами мы не владеем этим секретом».

И Корвал сдается. Корвал молча протягивает послу руку. Он пошлет на Папаникей и пятьдесят, и сто портойев ради этой тайны! Мальчик уверен, что этот секрет – ключ к силе, ключ к процветанию, ключ к будущему.

«Только вот так в Портойе думают не все», – вздохнул Сервий.

Ниточки разбегались осьминожьими щупальцами от нового узелка. И Бессмертный с ужасом видел – ясно видел своими помутневшими глазами! – чего раньше и заметно не было.

Ох, не за теми надо было приглядывать, кто громче всех говорил! Теперь старика пугали те, кто больше всех молчал.

«Как много всего изменилось, и так быстро! Кто не понимал, что старая жизнь ломается, уже осознал это, – вздохнул Клавдион. – Даже слепой и глухой почувствует, когда под ним начнет трещать лавка. И им ведь плевать, что вместо этой старой растет новая – более крепкая, более прекрасная! Они понимают только то, что привычное седалище ломается. Что детей отбирают, что торговлю перехватывают. Что власть отнимают».

Над Рефигией вились тонкие перышки дымков – в печах семейных усадеб готовили ужин. И Сервий ясно слышал запах каждого. И чуял, откуда, от каких семей веет предательством. Ему не надо было собирать факты и делать выводы – вся картина распахнулась перед ним в завершенном виде. Дымки ядовито-зеленого цвета отделялись от прочих, свивались в прочную веревку, которая начинала свивать тугую петлю над портойской столицей.

– Беда, – прошептал старик. Слуги-ара ничего не услышали. Да и никто бы не услышал, не было у него сил выплеснуть мысль за пределы своего тела.

«Надо же, – горько усмехнулся он. – Когда наконец стал всё понимать, ничего не могу сделать. Может, так и становятся богами… Потому и не видим мы от них никакой помощи, как бы ни был несправедлив этот мир. Они полностью постигли мир, но никак не могут на него влиять. Ни Исус, ни ЙаЙа, ни прочие духи».

Непривычный мороз пронзил тело старика – он давно перестал чувствовать и холод, и тепло.

«Это что же получается – я стал богом?!» – с ужасом подумал он.

«Нет. Не ты», – прошелестело в ответ. И Клавдион готов был поспорить на свою душу, что это был не его голос.

Теплые, полные нежности, руки подняли его и окутали почти забытым ощущением удовольствия. Незримые руки обволакивали каждую пядь его тела.

«Засыпай, малыш, – вернулся из космической дали тот же шепот – мягкий, полный заботы и любви. Сервий сказал бы, что это шепот его матери, если бы не забыл его за все свои бесчисленные годы. – Ты не стал богом. Это не твой путь. Твоя дорога – к покою».

«Я же не могу! – нашел в себе силы дернуться из таких желанных рук малыш-старик. – Петля над Рефигей Ультимой! Беда грядет! Я нужен им, как никогда!».

«Не нужен, – теплое дыхание шевельнуло оставшиеся пряди выцветших волос. – Они не заслужили тебя. Ты дошел до грани, на которую у тебя нет сил перешагнуть, малыш. Пора тебе отдохнуть. Засыпай».

Слезинка, запинаясь на грядках морщин, скользнула из глаза старика. А потом ему перестало быть плохо. И не стало хорошо. Наступило абсолютное непоколебимое Никак.

Только через полхоры скучающие у носилок ара заметили, что Бессмертный давно не дышит.