Знакомство с поэтом и дипломатом продолжалось всю жизнь. Любопытно такое стечение обстоятельств — со временем Нечаев породнился с семьей Мальцевых (в другом написании Мальцовых), глава которой, Иван Сергеевич, в качестве секретаря русской миссии в Иране остался единственно уцелевшим во время кровавой расправы над Грибоедовым. В одном из его писем Нечаеву говорилось: «Каких ужасов был я свидетелем в Персии! — истинно мои похождения могли бы послужить материалом Шпизу для какого-нибудь ужасного романа, а Шекспиру для кровопролитной драмы». На письме карандашная пометка: «По прочтении просим возвратить». Есть предположение — правдивое описание убийства Грибоедова входило в противоречие с правительственной версией.
Рубрика дополнений будет сопровождать каждую хронику. По замыслу автора, она расширит чтение некоторым сводом дополнительных сведений.
Стихотворение перепечатывается по «Мнемозине». С. Л. Мухина печатает его в своей статье «Из истории литературы декабризма» по публикации 1887 года из журнала «Русская старина», считая, что оно приводится без цензурных поправок. Но мне показалось важным представить его таким, каким увидели стихи современники.
В чем смысловые отличия? Вместо строчки, посвященной торгашам, стояло «Для судей — воров искусство» и вместо «Скареду…» — «Для попов — Тартюфа роль».
В 1845 голу Николай «реорганизовал» систему телесных наказаний. Отныне никаких палок и розог — только треххвостая плеть.
Николай создал в своей канцелярии пять отделений. Предполагаю, что Нечаев мог бы стать чиновником четвертого — оно занималось благотворительными воспитательными заведениями. Им управляла вдовствующая императрица Мария Федоровна.
1832 год — один московский книгопродавец дает объявление о продаже «Полярной звезды». Власти всполошились. Греч по запросу Бенкендорфа подтверждает крамольность издания. Докладывают царю — царь дает распоряжение: «…оные книги были ото всех книготорговцев отобраны».
Пусть, как думается, слишком скупо и кратко, но еще в 1949 году сообщил немало по этой теме ценного У. Гуральник в примечаниях к 13-му тому Полного собрания сочинений Н. Г. Чернышевского. Известные для того времени сведения и факты содержали кандидатская диссертация Э. Ефременко (1953 г.) и монография В. Шульгина (1956 г.). Тогда же стали появляться в научных трудах интересные сообщения якутского исследователя И. Романова.
Н. Г. Чернышевскому, конечно, не дано было знать, что в 1880 году основанный Ж. Гедом и П. Лафаргом в Париже журнал «Социалистическое обозрение» напишет: «Среди противников Мальтуса, несомненно, самым грозным был Чернышевский».
Газета была создана группой демократически настроенных деятелей Грузии, многие из которых во время учебы в Петербурге были лично знакомы с Чернышевским.
Не могу не заметить, что в личной библиотеке В. И. Ленина в Горках среди почти 160 книг по военной истории и военному делу находился и один из трудов этого генерала — «Записки о стратегии».
С. Ковалевская, как выяснил, читая интересное исследование Н. М. Чернышевской «Старший сын Чернышевского», была знакома с женой писателя и его сыновьями.
П. М. Сажину принадлежат интересные воспоминания, как очевидца, о гражданской казни Н. Г. Чернышевского. Он их опубликовал еще в 1909 году.
Не будем удивляться составу авторов воспоминаний о жизни Чернышевского в Вилюйске. Только такие люди имели доступ к ссыльному писателю. За все 12 лет сюда не был доставлен — с воли — ни один новый ссыльный. Лишь В. Н. Шаганов побыл в 1872 году с Чернышевским несколько дней, да и то сопровождаемый по этапу с каторги, к которой был приговорен еще в 1866 году.
Дружеское, теплое и заботливое отношение к вождю мирового пролетариата и его семье выражает отсюда, из сражающегося Парижа, и Е. Кушелева — пишет через посредника: «Я всегда вспоминаю о всех вас в свободное время, которого у меня, впрочем, очень мало. Жму руку Вам, Вашей семье и семье Маркса. Что поделывает Женни? Если бы положение Парижа не было столь критическим, я очень хотела бы, чтобы Женни была здесь — здесь так много дела. Лиза».
Николай Утин (1845―1883) — был лично знаком с Н. Г. Чернышевским. Сохранилось свидетельство, что Н. Г. Чернышевский в момент ареста попытался передать ему какие-то особые слова, «специальный смысл» которых автору воспоминаний остался необъясненным. С 1863 года эмигрант, один из организаторов Русской секции Интернационала. В середине 70-х годов отошел от революционного движения.
С благодарностью вспоминаю помощь работникам ИМЛ при ЦК КПСС, Института военной истории, музея на борту самой «Авроры», ленинградских архивов и библиотек.
Поначалу «Ведомости» являлись рупором либерально настроенных помещиков и буржуазии. Затем, с 1905 года, началось резкое изменение позиций. Газета становится кадетской. Свое существование она прекратила после Октября, когда скатилась до прямой контрреволюции.
Крейсер «Аврора» имел водоизмещение 6731 т, длину — 126,8 м, ширину — 16,7 м, мощность машин — 11 610 л. с., ход — до 20 узлов, вооружение — 40 пушек и орудий, 3 торпедных аппарата. Экипаж — 570 человек.
«Диана» и «Паллада», как мне рассказали в Центральном военно-морском музее в Ленинграде, тоже воевали. «Диана», в частности, в Порт-Артуре. Адмирал С. О. Макаров провел на этом крейсере свою последнюю перед гибелью ночь.
Здесь обнаруживаю чинно-благоговейное послание барона Ферзена, будущего командира «Авроры», к царю, которое он посылает сразу же после Цусимы, командуя там одним из миноносцев.
Тогдашний командир «Авроры» барон Ферзен, виновник тяжких страданий команды, впоследствии станет членом Главного военно-морского суда. Примечательная карьера!
Надо сказать, что и в 1911 году крейсер попадает на газетные страницы, на этот раз зарубежные. В авроровском музее мне показали вышедшую в итальянском городе Мессине газету за 1 марта. Полна уважения и благодарности статья: «Граждане! Завтра к нам прибывает русский крейсер „Аврора“ для принятия медали, которую жители Мессины передают морякам Балтийского флота за самоотверженность и доблесть, проявленные во время землетрясения 28 декабря 1908 года.
Вы видели их, бросавшихся, не щадя своей жизни, в самые опасные места, чтобы без лишних слов спасать жизни других, невзирая на ужас, их окружающий. Вы помните примеры исключительного мужества, совершенные среди развалин и смерти.
Мы обращаемся к храбрым русским морякам, с которыми нас так сблизило несчастье, с самыми сердечными приветствиями, торжественно подтверждая, что если грустные воспоминания об этих печальных днях еще живы, не забудутся, то вечны и наши благодарность и признательность тем, кто показал великолепные образцы человеческой солидарности и братства, первыми придя нам на помощь!»
28 сентября 1914 года в водах Балтики на глазах у авроровцев погибает от немецкой торпеды «Паллада». Она, поясним, лишь «однофамилица» тому кораблю, что родился день в день с «Авророй» и погиб в войне с японцами в 1904 году. Но с честью пронес этот крейсер свой боевой флаг, не приспустил его даже в последнюю смертную минуту.
Для этого понадобилось, о чем вычитал я у Неволина, убрать часовых и сбить замки с артиллерийских погребов, куда все винтовки были снесены по приказу командира еще несколько дней тому назад.
К этому времени команда установила связь с Военной организацией при ЦК РСДРП(б). Матрос Т. И. Липатов часто бывал там, принося оттуда газеты и листовки.
«Правда» чутко следила за такого рода публикациями, которые выражали мнение народа. 6 июня, к примеру, она отметила: «В „Солдатской правде“, в „Голосе Правды“ и в некоторых провинциальных социалистических газетах напечатаны резолюции солдат и матросов…»
Буржуазия изо всех сил готовилась к вооруженному выступлению. Тот же день, 11 часов ночи: «…Ко мне явился командующий войсками со своим начальником штаба. Они предложили мне организовать… экспедицию для захвата Смольного института — штаб-квартиры большевиков. Этот план получил сейчас же мое утверждение, и я настаивал на его немедленном осуществлении». Таково свидетельство Керенского. Знание этого факта пригодится при чтении материалов о позициях Петроградской думы в следующей главке.
Вполне боевая обстановка на газетном фронте. В книге Джона Рида (в разделе «Приложения») есть его записи о событиях в ночь на 7 ноября. Почти все они посвящены журналистским делам: «Около 12 часов ночи… явился полковник с ротой юнкеров и приказом арестовать редактора „Рабочего пути“». Еще запись: «Вечером отряды красногвардейцев стали занимать типографии буржуазных газет и печатать сотни тысяч экземпляров „Рабочего пути“, „Солдата“ и различных прокламаций. Городской милиции был дан приказ очистить типографии от красногвардейцев, но она наткнулась на забаррикадированные двери и вооруженную охрану».
Съезд Советов представлял более 400 местных Советов страны. Из 650 делегатов около 400 — большевики. Большинство остальных являлись левыми эсерами. Меньшевики, правые эсеры, до этого господствовавшие в Советах, составляли небольшую группу в 70―80 человек.
Об этом я прочитал в воспоминаниях Н. И. Подвойского: «Парламентеры не возвращались… В это время с „Авроры“ сообщили, что парламентеры задержаны. Открывать огонь из орудий, когда заложниками у врагов наши товарищи, было рискованно: заложники могли быть расстреляны».
Точно такое же сообщение появилось в «Известиях», правда, на день позже.
Так и произошло. Снова «Известия» (за 28 октября) позволяют узнать о роли авроровца в прекращении провокации и успокоении делегатов: «После выступлений представителей крейсера „Аврора“ и миноносца „Забияка“ с заявлением от имени левых с.-р. выступает тов. Камков. „Правые с.-р., — говорит он, — ушли со съезда, но мы, левые, остались“». Даже на них, лишь кратковременных, как известно, союзников большевиков, подействовало.
«Аврора» благодаря ее особой роли в восстании становится все более и более известной. Ее имя с этих дней на устах и друзей, участников революции, и врагов.
Своеобразнейшее подтверждение этому нашел в донесении одного из полков 9-й армии, доставленном в Петроградский ВРК. Солдаты не без тревоги сообщают, что 29 октября получили телеграмму Керенского «…следующего содержания, что большевики почти побеждены, заняты Гатчина и Царское Село… что вообще большевистское восстание почти ликвидировано». Есть и об «Авроре»: «…крейсер „Аврора“ сдался и сознался, что будто бы действительно восстание не принесет никакой пользы…» До чего же низко пал бывший премьер и главковерх! Ложь всей телеграммы «подкрепляет» столь запросто сочиненным мнимофактом. На что надеялся?
Секретарем комитета был сигнальщик С. П. Захаров.
Как же прозорливо прав Ленин! 17 ноября он произносит на заседании ВЦИК «Речь по вопросу о печати». В ней такие слова: «…во имя свободы печати было устроено восстание юнкеров, объявлена война в Петрограде и Москве». И еще как бы об «Авроре»: «Мы не можем дать буржуазии возможность клеветать на нас».
К сожалению, не удалось установить, что за конкретный повод случился для такого гневного обращения авроровцев в «Правду». Мне не удалось найти эту самую «Простую Газету» в московских библиотеках и прочитать, что же там опубликовано.
Между прочим, упомянутый здесь крейсер «Олег» — давний побратим «Авроры». Вспомним, что они вместе вели бой у Цусимы.
Догадываюсь, почему рассказывается в том числе о том, как изгнали тех, кто хотел спасти старый режим. И на этот раз команда выдерживает испытание на политическую зрелость. Не сдалась «Аврора» (вспомним телеграмму Керенского). Можно понять, что не без надежды на успех заявились на корабль враги. Видно, рассчитывали на не очень сознательных людей, а они пока еще действительно были здесь, но, отметим, в ничтожном меньшинстве.
Дыбенко П. Е. — в это время председатель Центробалта, член Петроградского ВРК, делегат 2-го Всероссийского съезда Советов. Впоследствии — нарком по морским делам. Активный участник гражданской войны.
Остальные части своего романа — лучшие главы — Шолохов тоже прежде всего прочитает рабочим — в 1929 году на заводе «Красный богатырь» в Москве, через год в одном из заводских Дворцов культуры Ростова.
Через годы и иные — политические в своей стране — испытания пронес этот писатель, переводчик и ученый свое доброе отношение к встречам с Серафимовичем. В 1978 году напечатал статью «Заметки о „Железном потоке“», в которой и рассказал о былом.
Шолохов, не сговариваясь, подтвердил эти слова своим выступлением перед молодыми писателями в Ростове в 1934 году: «Мне не нужно было собирать материал, потому что он был под рукой. Я не собирал, а сгреб его в кучу. Поживете в колхозе месяц, и люди пойдут к вам гужом…» Заключил выступление таким нестареющим для всех, уверен, поколений писательской молодежи советом: «…я делаю вывод, не знаю, может быть, ошибочный, что писателю, который хочет работать и расти, необходимо каким-то образом прикрепиться к материалу, и более или менее крепко, а не в порядке творческой командировки на месяц».
Осуществляет в защиту чести своей и другое. В конце 1929 года, например, печатает в ростовском журнале «На подъеме» открытое письмо, в котором и такая возмущенная строчка: «…обвинения эти лживы насквозь».
В. А. Закруткин напомнил М. А. Шолохову об этой своей встрече спустя 45 лет — в день 75-летия великого мастера. Надо было только видеть, как прочувствованно воспринялись давние события.
Судя по архиву Н. А. Островского, переписка была довольно оживленной. В конце 1936 года они наконец встретились. Шолохов высоко ценил творчество выдающегося комсомольского писателя. В скорбные дни смерти Островского он, прощаясь, писал в ростовской газете «Молот»: «…Даже поверженный болезнью, безмерно страдающий, он до последнего вздоха сражался оружием писателя-коммуниста за великие идеи своей партии… Мы горды за страну, за партию, за Ленинский комсомол, воспитавший такого замечательного человека. О нем будут вспоминать с любовью, признательностью и восхищением. Велика тяжесть понесенной нами утраты».
Немногие знают, что этот театр создан по инициативе М. А. Шолохова. В репертуаре пьесы А. Островского, «Любовь Яровая» К. Тренева, инсценировки романа «Как закалялась сталь» Н. Островского и — «Поднятой целины», столь злободневной, столь узнаваемой для зрителей-земляков. Только за два года этот необычайный коллектив осуществил 200 спектаклей, познакомив с 10 пьесами свыше 75 тысяч земляков в донских хуторах, станицах, городах. Впоследствии несколько артистов стали профессионалами.
Возможность стать непосредственным свидетелем многих проявлений шолоховского наставничества и не раз общаться с ним пришла с конца 50-х годов благодаря работе в отделе пропаганды ЦК ВЛКСМ, а затем в комсомольском издательстве «Молодая гвардия». Знакомство не прервалось и позднее. Профессия книгоиздателя способствовала этому счастливому обстоятельству.
Эти записи, конечно же, выходят за рамки стержневой темы: писатели — учителя молодежи. Но уверен, что свидетельства о последних месяцах жизни М. А. Шолохова не вступят в противоречие с общим замыслом книги.
Так первое время называли панфиловцы реактивные минометы, что обретут впоследствии имя «катюша».
Этот очерк входит теперь в книгу писателя «Подмосковный караул».
И. С. Русяев — преподаватель, заведовал кафедрой в одном из Вольских учебных заведений. Однажды он написал мне: «Я не мог этим не заняться после того, как узнал, что в Вольске жил и работал человек, который еще с войны был для меня легендой». Впоследствии, когда мы познакомились поближе, Русяев переслал мне свою тетрадь с некоторыми другими материалами о Клочкове в Вольске. Сейчас она хранится в Центральном архиве ВЛКСМ.
Такой прием — некоторой предположительности в попытках создания портрета Василия Клочкова, в описании обстановки, в которой жил он, — нечасто, но пройдет по хронике, тем не менее в основе домысла подлинные воспоминания или документы.
Упоминание, к примеру, о том, что Клочкова призывали на военные сборы в 1937 году, я нашел в одном из списков, что составили на командиров и политработников в Панфиловской дивизии.
На ней представлен и колхоз имени К. Маркса. Это Синодское. Односельчане частенько навещают земляка. Муж Т. Г. Клочковой, В. С. Рогожин, припоминает: «Он помогал своему колхозу гвоздями, мешками, тарой, то есть всем тем, что было тогда нам трудно доставать. А он как-никак в торге работал. Однажды Василий помог мне для колхоза купить 150 мешков. Меня председатель чуть не задушил от радости».
И такие записи остались в дневнике Г. Серебрякова: «Уезжая на аэродром, Гагарин шепнул ребятам: „Я залечу еще раз попрощаться. С летчиком договорюсь, он мне машину доверит…“
Через некоторое время над Вешенской появилась маленькая серебристая „морава“. Описав дугу, она развернулась над Доном и начала кружить над домом Шолохова. Вираж, второй, третий… Все, кто был, выскочили на крыльцо. Вышел и Михаил Александрович. Маленький самолет закачал крыльями и, сделав последний виток, круто ушел в синеву. Это был прощальный автограф, оставленный Гагариным в донском небе».
Оказывается, что в творческой биографии космонавта имеется и очерк. Все в нем сотворено, как говорится, по законам жанра — образность, живопись словесных красок, проникновение в психологию того, о ком писал, раздумчивость, которую пропустил через собственное «я». То был рассказ о Герое Советского Союза Георгии Мосолове. Летчик-испытатель очутился в страшной беде — катастрофа самолета, спуск-падение на парашюте, ранение на ранении, две клинические смерти, почти год в госпитале… Он нашел в себе силы еще в лесу, то и дело теряя сознание, продиктовать прохожему причины аварии. Гагарин не успокоился на том, что первым рассказал о подвиге Г. Мосолова, сходил в ЦК ВЛКСМ и настоял, чтобы издательству «Молодая гвардия» дали поручение создать полное документальное повествование. Такая книжка была написана и вышла в серии «Честь, отвага, мужество».
И эту свою книгу он не увидел. Она издана в 1968 году, когда в благоговейную память о нем решили собрать по газетам, журналам, архивам хотя бы часть им написанного и сказанного.
Арку впоследствии бережно восстановили на Кутузовском проспекте неподалеку от памятника полководцу и музея «Бородинская панорама».
Елена Гагарина закончила искусствоведческое отделение исторического факультета Московского университета, а Галина — Институт народного хозяйства имени Г. В. Плеханова.