Первая гражданская война в Риме

ВОСТОЧНЫЕ ПРОВИНЦИИ

Важнейшей проблемой для нового сената являлись дела на Востоке. Там шли войны с Митридатом, там же находилась армия Суллы, который после войны наверняка пожелал бы вернуться в Италию. И в случае победы над Митридатом лавры победы достались бы ему одному, под его контролем оказались бы восточные провинции. Это в планы Цинны и его окружения наверняка не входило (Meier 1966, 233). Потому в 86 г. в Азию было направлено войско под командованием консула-суффекта Луция Валерия Флакка[1006]. Исследователи давно спорят о том, какие цели были поставлены перед ним. Плутарх (Sulla 20.1) утверждает, что на словах его задачей была борьба с Митридатом, а на деле — с Суллой. Однако всерьез принимать это невозможно. У Суллы, как мы видели, было пять легионов (пусть и с учетом потерь), тогда как у Флакка — всего два[1007]. Рассчитывать на то, что Сулла добровольно расстанется с командованием или что солдаты пойдут за новым командующим, после событий 88 г. также не приходилось[1008]. Мемнон (34.1) говорит, что Флакк был послан для сотрудничества с Суллой в том случае, если последний признает власть сената[1009]. Но как тогда мыслилось положение обоих командующих? Означает ли это, что Флакк должен был признать власть Суллы? Это настолько же маловероятно, как и то, что Сулла признает первенство Флакка. Вероятнее всего, последний, по мысли отправлявших его, должен был завладеть Азией, пока Сулла будет сражаться на Балканах[1010]. Привлечение богатых ресурсов этой провинции значительно облегчило бы борьбу с мятежным проконсулом, который, в свою очередь, этих ресурсов оказался бы лишен (напомним, что даже захватив их, он полтора года готовился к высадке в Италии). Возрастала надежда на то, что италийцы, явно не стремившиеся участвовать в боевых действиях, изменили бы свою позицию и пополнили достаточно немногочисленную восточную армию циннанцев.

Экспедиция Флакка началась неудачно — корабли с войсками, вышедшие из Брундизия, попали в бурю, часть их, если верить Аппиану, была уничтожена врагами (не менее вероятно, впрочем, что неприятелю приписали гибель судов от шторма). В Греции один из отрядов консульской армии перешел на сторону Суллы (App. Mithr. 51.206)[1011]. Тем временем сам будущий диктатор, занятый войной с понтийцами, не стал вступать в противоборство с главными силами Флакка. Это позволило последнему продолжить путь к проливам, который не сопровождался, если исходить из молчания источников, какими-либо эксцессами в отношениях консула с его армией. По сообщению Диодора (XXXVIII. 8. 1) в пути солдаты ограбили земли союзников и кое-кого из них поработили, в чем греческий автор обвиняет Фимбрию[1012], искавшего популярности у воинов. Пострадавшие обратились к Флакку, который приказал воинам вернуть награбленное, а Фимбрии сделал выговор. Последний заявил, что солдаты действовали без его ведома, и обещал выполнить распоряжение командующего, но воинам заявил, что делать это совершенно не обязательно. Флакк продолжал настаивать, и в итоге вспыхнул мятеж (ταραχή καί στάσις κατείχε το στράτευμα).

Согласно Диону Кассию, консул отличался жадностью и наживался за счет солдатских пайков, а когда его воины достигли Византия, велел воинам располагаться за пределами стен, сам же отправился в город. Но его помощник Фимбрия начал обличать алчность командующего. Солдаты ворвались в город и начали грабить жителей, убивая тех, кто пытался сопротивляться. Затем у Фимбрии разгорелся спор с квестором, Флакк принял сторону квестора, Фимбрия стал осыпать командующего бранью, и тот лишил его должности. В ответ смещенный легат произнес речь перед воинами и спровоцировал их на мятеж (fr. 104. 16).

По версии же Аппиана (Mithr. 51-52), Фимбрия, пользовавшийся немалой популярностью у воинов, удержал их от перехода на сторону неприятеля после измены упоминавшегося отряда, что тем не менее не помешало Флакку взять сторону квестора в его споре с Фимбрией. Фимбрия стал угрожать командующему своим возвращением в Рим. Консул в ответ назначил на его место Минуция Терма, но когда он уехал в Халкедон, Фимбрия отнял у Терма, замещавшего консула, фасции и провозгласил себя главнокомандующим, ссылаясь на волю войска. Флакк бежал в Никомедию, где спрятался в колодце, однако его разыскали и убили[1013].

Весьма странен рассказ об этих событиях Мемнона (34. 1-2). По его словам, сенат поставил во главе войска, шедшего против Митридата, Флакка и Фимбрию ('η δέ σύγκλητος Φλάκκον Ούαλεριον και Φιμβρίαν πέμπει πολεμεΐν Μιθριδάτη). Получается, что они оказываются, вопреки очевидности, равными величинами — тут явное влияние на рассказ последующих событий. Воины больше любили второго, ибо он командовал ими более («человеколюбиво» (φιλανθρώπως), а Флакк поносил и Фимбрию, и его лучших воинов, двое из которых в итоге убили консула, когда армия дошла до Никеи (не Никомедии).

В этих описаниях много неясного[1014]. Из Диодора, например, трудно понять, где имели место грабежи — весьма вероятно, что Фимбрия изображен как фактический глава войска еще до мятежа. То, что он пользовался огромным влиянием среди легионеров, вполне возможно, хотя история с удержанием солдат от перехода на сторону Суллы вряд ли достоверна, ибо к последнему переметнулся лишь отряд, действовавший отдельно от основных сил. Вполне вероятно также, что описанные Диодором грабежи относятся к событиям в Византии[1015]. Но главное тут в другом: в источниках все описано на уровне личного противостояния Флакка и Фимбрии (причем оба изображены людьми порочными), только консул заботится исключительно о себе, тогда как его вероломный легат потакает дурным наклонностям воинов, стремясь обрести власть через их поддержку. При этом в источниках ничего не говорится о «группе поддержки» помимо войска, без которого Фимбрия ничего не добился бы и вообще вряд ли посмел бы вести себя столь дерзко. Очевидно, его подержали не только солдаты, но и центурионы, а также основная часть военного совета[1016] — нет сведений, чтобы кто-то из его членов покинул Фимбрию или был убит за неповиновение ему, о чем источники вряд ли умолчали бы — хотя бы для обличения его жестокости. Более того, сенат (и, очевидно, циннанское руководство), как уже говорилось, утвердил Фимбрию на посту главнокомандующего[1017], что вряд ли оказалось бы возможно без активной поддержки со стороны влиятельных patres. Наиболее вероятной причиной их явно отрицательного отношения к Флакку был его закон de aere alieno. Конечно, несколько странно, как они могли одобрить мятеж в войсках. Однако вполне вероятно, что в своем донесении Фимбрия изобразил случившееся в сильно искаженном виде, а в Риме закрыли глаза на «инцидент», тем более; что узурпатор отнюдь не проявлял нелояльности по отношению к циннанскому режиму[1018].

Как известно, Фимбрия активно повел войну с понтийцами, ибо только победа над ними и могла оправдать захват им командования. Однако условия гражданской войны не позволили ему, несмотря на все его победы[1019], добиться решающего успеха — взять в плен Митридата, что могло изменить течение римской истории в последующие десятилетия. После своего изгнания из Пергама царь заперся в Питане и разослал приказы о доставке туда кораблей. Фимбрия же, не располагавший судами, предложил Лукуллу блокировать неприятеля с моря но тот отказался, что позволило царю уплыть в Митилену на Лесбосе[1020]. Г. Беннет считает, что задача по овладению Питаной была отнюдь не столь простой, как может показаться, поскольку потребовалась бы длительная осада. Да и вообще неясно, достаточно ли была сильна эскадра Лукулла, чтобы удержать блокаду[1021]. Однако если бы дело обстояло так, он сам и/или симпатизировавшие ему античные авторы, бесспорно, сослались бы на эти обстоятельства. Но Плутарх, приводящий разные варианты возможных причин такого поведения Лукулла (Luc. 3.8), о его слабости ничего не пишет. Истинная же причина достаточно очевидна — в случае пленения Митридата слава успеха досталась бы действовавшему на суше Фимбрии (Magie 1950, I, 228). Последствия этого для Суллы нетрудно представить — он оказался бы лицом к лицу с победоносной неприятельской армией, одоление которой потребовало бы от него немалых потерь в условиях отсутствия подкреплений. К тому же он предстал бы в отнюдь не выигрышной роли губителя войск, разгромивших злейшего врага Рима. Конечно, можно было попытаться пойти на соглашение с циннанцами, но его условия оказались бы во много раз менее выигрышными, чем то, что он получил в результате победы в гражданской войне. В этих условиях отказ Лукулла сотрудничать с Фимбрией[1022], несомненно, был оптимальным решением для соблюдения интересов Суллы и его группировки, хотя это решение очевидным образом и противоречило интересам res publica[1023].

Примечательно, что Фимбрия, предложивший фактический союз Лукуллу, не предпринимал подобных попыток в отношении Суллы. Весьма возможно, что помимо пленения Митридата он рассчитывал также переманить на свою сторону Лукулла и его офицеров. Однако если такие планы и имели место, им также не суждено было осуществиться.

Неудача под Питаной обернулась для Фимбрии катастрофой. Он не сумел захватить в плен понтийского царя, а затем пожать плоды своих побед и завершить войну, поскольку его опередил Сулла, предложивший царю весьма выгодные условия[1024]. Дарданский мир оказался для царя даже более благоприятным, чем вызвавшее возмущение многих римлян соглашение с Югуртой в 111 г.[1025] Фактически это был союз, если учесть военную помощь, оказанную Митридатом Сулле (Гуленков 1998, 59-60). В сущности, под давлением обстоятельств[1026] будущий диктатор сделал то, о чем говорил Архелай, предлагая ему в обмен на уступки Митридату деньги и корабли, столь нужные для борьбы с марианцами. Как резонно замечает А. Н. Шервин-Уайт, «это предложение, восходящее к мемуарам Суллы, не так глупо, как может показаться»[1027].

Фимбрия стал первой жертвой Дарданского договора. Он оказался в безвыходном положении, не сумев сделать того, что, как уже говорилось, только и могло оправдать расправу с Флакком и узурпацию командования. Продолжать войну со столь скромными силами, да еще имея в тылу армию Суллы, было опасно. Все это явно не способствовало сохранению им прежнего авторитета у воинов и командиров.

Вскоре Сулла подступил к Фиатирам[1028], где стояло войско Фимбрии, и расположился в двух стадиях от него. Он потребовал от марианского полководца передать ему свою армию, которой тот командует незаконно. Фимбрия отвечал, что Сулла тоже командует точно так же. Воины Суллы стали окружать рвом лагерь фимбрианцев, которые начали перебегать на их сторону[1029]. Фимбрия созвал сходку и принялся уговаривать воинов не покидать его, но те заявили, что не будут воевать с согражданами, после чего он, как уверяет Аппиан (Mithr. 59.242), бросился им в ноги, чем вызвал у них еще большее отвращение.

Число перебежчиков выросло, и Фимбрия, если верить Аппиану (loc. cit.), стал подкупать командиров, а затем собрал их и потребовал, чтобы подчиненные поклялись ему в верности. Самые преданные из их числа стали требовать поименного принесения клятвы. Но когда глашатай вызвал ближайшего помощника полководца, Нония, тот отказался присягать. Фимбрия обнажил меч и хотел убить его, но из-за всеобщего возмущения не решился. Он будто бы подослал во вражеский лагерь раба, соблазнив его деньгами и обещанием свободы, и приказал ему убить Суллу. Но раб будто бы выдал себя нерешительностью, был схвачен и во всем сознался. Фимбрия пытался вызвать Суллу на переговоры, но тот не явился сам, а прислал к нему Рутилия Руфа[1030], который гарантировал неприятельскому командующему беспрепятственный проход до побережья, если тот хочет отплыть из Азии. В ответ Фимбрия заявил, что «у него есть другая, лучшая дорога», удалился в Пергам и покончил с собой вместе со своим рабом в храме Асклепия[1031].

В этом рассказе следует оговорить несколько моментов. Совершенно очевидно, что он основан на враждебных Фимбрии источниках[1032]. Говорится о попытке подкупа Фимбрией своих подчиненных, но умалчивается об аналогичных действиях Суллы, которые, как мы видели на примере армии Сципиона, в таких ситуациях имели место. Нет полной уверенности и в правдивости истории с рабом, подосланным убить Суллу — это мог быть обычный перебежчик, согласившийся дать нужные его новым хозяевам показания. Наконец, не говорится о такой очевидной причине измены воинов Фимбрии, как заметный численный перевес противника[1033]. (Вопрос о том, была ли в действительности предоставлена марианскому военачальнику свобода передвижения, будет рассмотрен в следующей главе.)

Так или иначе, в результате событий под Фиатирой циннанское правительство постигла катастрофа — оно лишилось единственной боеспособной армии, а также окончательно потеряло все провинции к востоку от Италии, которые стали теперь базой для наступления Суллы на Апеннинский полуостров, начавшегося в 83 г.

САРДИНИЯ И СИЦИЛИЯ

О положении на Сардинии наши сведения крайне скудны. Мы знаем лишь, что её наместником в 82 г. был Квинт Антоний Бальб[1034], претор 83 или 82 г.[1035] Известно, что в качестве претора он чеканил в Риме денарии с победными символами, очевидно, демонстрировавшими решимость марианцев отразить нападение возвращавшегося из Азии Суллы[1036]. Во вверенной ему провинции он это сделать не смог, как и другие марианские военачальники в Италии, Испании, Африке и на Сицилии. Как сообщает эпитоматор Ливия (per. 86), на острове высадился Л. Марций Филипп, перешедший на сторону Суллы и ставший его легатом. Он разбил войско наместника (сам Антоний погиб) и овладел островом[1037].

Что касается Сицилии, то ее наместником еще во времена Союзнической войны был Гай Норбан, хорошо показавший себя в ходе борьбы с италийцами[1038]. Затем его сменил Марк Перперна Вейентон[1039]. Диодор, повествуя о событиях 82 г., называет Перперну «стратегом Сицилии» (XXXVIII. 14). Учитывая, что этим термином греческие авторы обычно обозначали претора, многие исследователи решили, что именно в 82 г. он и занимал эту должность[1040], т. е. тогда же стал и наместником.

Однако, по мнению Э. Бэдиана, сообщение Диодора не дает бесспорных оснований для такой датировки[1041]. С этим трудно не согласиться — мы имеем дело лишь с эксцерптом, да и под стратегом мог иметься в виду просто наместник. Логично предположить, что Перперна занимал претуру в 83 г., после чего и отправился на Сицилию (Konrad 1994, 146). Не исключено также, что он управлял в 82 г. островом уже не первый год[1042].

Так или иначе, в 82 г. Перперна занимал пост наместника Сицилии. Диодор пишет: «В то время как Марий [Младший] из-за недостатка необходимого был покинут воинами, лишь стратег Сицилии Марк Перперна, хотя Сулла и присылал к нему [для переговоров] и предлагал перейти на его сторону, до такой степени не поддавался увещеваниям, что не только сохранял верность Марию, но даже надменно заявлял, будто переправится с Сицилии со всеми силами и вызволит Мария из Пренесты» (XXXVIII. 14). Более краток Плутарх: «Спустя некоторое время пришла весть о том, что Перпенна укрепляется на Сицилии, стараясь превратить остров в опорный пункт (όρμητήριον) для остатков... приверженцев Мария... Против них был послан Помпей с большим войском. Перперна немедленно (εύθύς) уступил ему остров» (Pomp. 10. 1-2).

Рассмотрим эти сообщения. Э. Бэдиан предполагает, что Перперна отправился на Сицилию еще в начале войны (проверить это трудно) и сравнивает его с Серторием, отбывшим той порой в Ближнюю Испанию. Оба имели связи в своих провинциях: дед первого подавлял на Сицилии восстание рабов, а второй воевал на Пиренейском полуострове в 90-х гг. (Ваdian 1958, 269). Однако если о деятельности Сертория в качестве наместника Hispania Citerior довольно подробно рассказывают Плутарх и Эксуперанций (см. с. 330-338), то о Перперне таких сведений нет. Поэтому вопрос об отношениях Перперны с жителями острова, насколько мне известно, в историографии практически не ставился, если не считать замечания о вероятных связях Перперны благодаря его деду с сицилийцами. Но на основании косвенных данных можно высказать и другие предположения. Плутарх рассказывает (Pomp. 10.11), что Помпей хотел покарать Гимеру, державшую сторону врага (μετά των πολεμίων), т. е. марианцев. Промарианскую позицию занимала, видимо, и Мессена, коль скоро Помпей не пожелал обойтись с нею милостиво (φιλανθρώπως πάσαις έχρήτο πλήν Μαμερτίνων τών εν Μεσσήνη — 10.2). По словам Плутарха, Помпей карал лишь наиболее знатных и явных врагов Суллы (έν δόξη μάλιστα τών Σύλλα πολεμίων — 10.10), остальных же щадил, причем ясно, что было их не так уж и мало, причем в их число входили и сицилийцы. Об этом свидетельствует упоминание чуть ниже сторонника марианцев Стенния из Гимеры (10. 11-13). Вряд ли factio Mariana имела бы столь значительную поддержку на острове, если бы его наместник вел себя слишком уж неподобающим образом. Обращает на себя внимание, что Цицерон в своих весьма пространных «верринах» нигде не упоминает о злоупотреблениях Перперны (хотя бы для того, чтобы представить их как не столь вопиющие по сравнению с верресовыми). Молчит и явно враждебный Перперне Плутарх. Правда, по его словам, Помпей, высадившись на Сицилии, πόλεις άνελάμβανε τετρυχωμένας (10.2), что Г.А. Стратановский переводит как «начал восстанавливать разрушенные города» (Плутарх 1994, 66). Но из Плутарха следует, что боев на острове не было, откуда же взяться разрушениям? Глагол μναλαμβάνω имеет также значение «вновь занимать», a τρύχωι— «разорять», так что можно говорить просто о занятии армией Помпея городов, чьи жители были разорены (например, налогами)[1043]. Но вполне возможно, что перед нами обычное для Плутарха риторическое преувеличение, тем более что оно никак не связано с предыдущим и последующим изложением.

Как же понимать отказ Перперны перейти на сторону Суллы и его угрозу переправиться в Италию, вместо чего последовала сдача острова без сопротивления? Прежде всего надо учитывать характер изложения Диодора, который, желая демонстрировать примеры умеренного и милосердного поведения, в то же время весьма благосклонен к Сулле — последний у Диодора предлагает наместнику Сицилии договориться, а тот надменно (μετ’ άνατάσεως) отказывается и разражается пустыми угрозами, а сам, как мы знаем из Плутарха и как, очевидно, сообщал далее и Диодор, позорно бежит с острова перед наступающим Помпеем. В то же время нельзя не отметить и другое: Перперна был, по словам греческого историка, единственным (μόνος), кто не оставил попавшего в тяжелое положение Мария Младшего. Возможно, симпатии автора к Сулле и, соответственно, неприязнь к его врагам наложились здесь на благоприятный для Перперны рассказ, восходящий к местной традиции. Собственно, кроме замечания о надменности ответа наместника Сулле, ничего предосудительного о Перперне в данном пассаже не сказано. То, что он не пошел на помощь Марию, как собирался, могло объясняться в источнике Диодора или его полном тексте обстоятельствами, от наместника Сицилии не зависевшими. Что же касается бегства Перперны из вверенной ему провинции, которое, очевидно, контрастирует с его гордыми заявлениями о походе на Пренесту, то для местного населения оно было благом, ибо избавило его от бедствий войны[1044]. Сторонники Суллы, разумеется, изображали дело иначе. Вспомним для сравнения события 49 г., когда Катон Младший, управлявший Сицилией, оставил ее без боя, чтобы не подвергать цветущую провинцию разорению — неизбежному спутнику боевых действий (Plut. Cato Min. 53.4; App. ВС. II. 40. 162; Dio Cass. XLI. 41. 1). Это, впрочем, не помешало Цезарю изобразить его уход с острова как бегство — ex provincia fugit (ВС. I. 30. 5).

Ф. Мюнцер указывает, что своим поведением Перперна продемонстрировал, как позднее в Испании, высокомерие, трусость и нежелание подчиняться консулу Гнею Папирию Карбону (Münzer 1937b, 898). Бесспорно, с точки зрения военной дисциплины бегство Перперны без санкции сверху оправданий не находит. Но справедливости ради заметим, что и сам Карбон точно так же бежал из Италии, причем еще не исчерпав всех возможностей для борьбы, тогда как сопротивление наместника Сицилии вряд ли уже что-то изменило бы.

Как известно, Перперна был внесен в проскрипции (Veil. Pat. II. 30. 1), но при Сулле избежал гибели. Ф. Мюнцер объяснял это тем, что наместник Сицилии получил от Помпея обещание личной безопасности в обмен на сдачу Сицилии без боя[1045]. Он удалился в изгнание, как то сделал другой проскрипт, Луций Корнелий Сципион, уехавший в Массилию (Cic. Sest. 7). Точка зрения Ф. Мюнцера вполне приемлема, но требует некоторых дополнений. Перперна не относился к числу опасных противников нового режима, хотя в свое время и отказался, в весьма нелюбезной форме, пойти на соглашение с Суллой. В марианских репрессиях он, похоже не участвовал, да и в ходе кампаний 83—81 гг. его хватило лишь на то, чтобы благоразумно сдать свою провинцию Помпею. Это, очевидно, облегчило его договоренность с Помпеем и обеспечило ее соблюдение в дальнейшем.

Куда менее удачно, как уже говорилось, сложилась судьба Карбона[1046]. Он бежал на остров Коссуру[1047], намереваясь, если верить Орозию (V. 21.11), отплыть в Египет, и послал Марка Брута (очевидно, претора 88 г.) к Лилибею разведать положение дел[1048].

Лодку Брута окружили неприятели, и он покончил с собой[1049]. Вскоре люди Помпея захватили в плен Карбона и доставили его на Сицилию, несмотря на то, что, как уверяет Плутарх, всех прочих, подлежавших казни, Помпей приказывал убивать, не приводя к нему. Хотя Карбон и помог будущему победителю Митридата во время судебного процесса, это его, разумеется, не спасло, поскольку отпустить под свою ответственность столь важного пленника Помпей не решился бы, даже если бы захотел. Как пишет Р. Сигер, «связь с Карбоном оказалась для него лишним поводом подчеркнуть преданность Сулле актом примерной суровости», и Карбон был немедленно казнен[1050].

Несколько слов необходимо сказать о такой немаловажной детали, как полномочия Помпея, на основании которых он действовал на Сицилии, а затем и в Африке. По словам эпитоматора Ливия (per. 89), облеченный империем Помпей был отправлен на Сицилию сенатом (Cn. Pompeius in Siciliam cum imperio a senatu missus). Граний Лициниан (31F) уточняет, что над Африкой, покорение которой стало продолжением операции на Сицилии, молодой полководец справил триумф[1051] в качестве pro praetore, в связи с чем ученые предполагают получение им статуса пропретора[1052]. В самом наделении частного лица империем, как показывают случаи с Марием и Фимбри-ей, ничего удивительного не было. Беспрецедентность ситуации заключалась в другом: если Марий являлся консуляром, то Помпей оставался простым всадником, прежде не занимавшим ни одной должности — как и Октавиан четыре десятилетия спустя[1053]. Но даже и это, насколько известно, не вызвало особых нареканий — таковы были реалии гражданской войны. Следует также отметить, что власть Помпея распространялась не только на Сицилию, но и на Африку, поскольку марианцы находились в обеих провинциях. Задача же его состояла не столько в управлении этими территориями, сколько в очищении их от противника, причем то, что Сулла просто отозвал полководца в Рим после выполнения этой задачи (Plut. Pomp. 13.1), говорит об особом характере пропретуры. В отличие от обычных наместничеств, она была ограничена сроком, необходимым для разгрома неприятеля и умиротворения вверенных военачальнику областей[1054]. Так было положено начало необычной карьере Помпея, который пять раз оказывался обладателем империя, но лишь однажды получил его потому, что перед этим занимал соответствующую магистратуру — консулат (Steel 2013, 240).

АФРИКА

Ситуация в Африке после победы марианцев не вполне ясна. Известно, что там находился со своими войсками Метелл Пий, удалившийся туда после участия в обороне Рима и предполагаемого соглашения с Цинной (см. выше, с. 161-163)[1055], а затем в 84 г, был изгнан оттуда Г. Фабием Адрианом (Liv. Per. 84)[1056]. Известно также, что к нему на какое-то время присоединился прибывший из Испании М. Лициний Красс, который, однако, вскоре с ним поссорился и уехал к Сулле (Plut. Crass. 6.2).

В каком статусе пребывал в Африке Метелл, неясно. Обычно считается, что он удалился в Африку, чтобы готовиться там к борьбе с циннанцами[1057]. Однако это вызывает серьезные сомнения: ни о какой его активности до 84 г. мы не слышим. К тому же если в 84 г. марианцы достаточно легко вытеснили его оттуда (см. ниже), то имеются все основания подозревать, что они могли в случае враждебной позиции Метелла сделать это и раньше. Возникает, однако, вопрос, в каком статусе он там находился. Трудно себе представить, что Метелл был наместником[1058] — во-первых, отдавать богатейшую провинцию отнюдь не самому лояльному человеку было небезопасно, а во-вторых, ео ipso Цинна демонстрировал бы свою слабость, да и его окружение вряд ли согласилось бы на это. К тому же вряд ли Плутарх, говоря об уходе Метелла из-под Рима, не упомянул бы о том, что последний открыто перешел на сторону победителей. Обращает также на себя внимание то, как легко Фабий его, одного из лучших полководцев Рима, изгнал из Африки. Это заставляет думать о том, что с Метеллом не было его ветеранов или их было совсем немного (вероятнее второе). Кроме того, будь он наместником, то смог бы подготовить достаточно сильное для отпора войско. Все это позволяет предложить следующую реконструкцию: Метелл распустил значительную часть войска, сохранив лишь небольшой отряд, с которым и отбыл в Африку, где занял какой-то из районов провинции и не предпринимал враждебных действий против циннанцев[1059]. В 84 г., после смерти Цинны[1060], одна из сторон разорвала соглашение (какая — неизвестно), и начались боевые действия. Именно тогда Метелл мог собрать «большое войско (στρατιάν ούκ ευκαταφρόνηταν)»[1061], о котором пишет Плутарх (Crass. 6.2), что, впрочем, может быть сильным преувеличением[1062]. Еще неизвестна была его боеспособность (если говорить о новобранцах), тогда как Фабий мог привлечь к операции проживавших в Африке ветеранов Мария (Poma 1981, 33).

Обращает на себя внимание то, что Метеллу не помешали покинуть Африку; как считается, последний отправился из Африки в Лигурию, поскольку именно там он упоминается применительно к началу гражданской войны Аппианом[1063]. Поскольку отвергать это сообщение нет оснований, то приходится предположить, что Метелл пересек Средиземное море без особых препятствий. К тому же hostis его объявили только в 83 г. (см. выше, с. 270). Все это позволяет предположить, что марианцы и на сей раз не стремились вести с ним войну на уничтожение — целью операции было его вытеснение из Африки, и когда он на это согласился, ему дали возможность удалиться оттуда.

Если события развивались именно так, то становится понятно, что могло вызвать ссору Метелла и Красса, которую обычно объясняют просто личными причинами[1064]. Последний вел в Испании активные боевые действия против марианцев, и нет никакого сомнения, что то же самое он собирался делать и в Африке. Однако Метелл, судя по всему, либо уже заключил новое соглашений с Фабием, либо был близок к этому, и не собирался в данный момент обострять ситуацию[1065]. Недаром Красс отплыл именно на Восток, чтобы присоединиться к Сулле, который готовился к решительному удару. Метелл, по-видимому, также не собиравшийся полностью отказываться от борьбы, решил тем не менее сохранять для себя автономное положение, пока позволяют обстоятельства.

Фабий удерживал в повиновении марианцам не только Африку, но и, очевидно, Нумидию, что, несомненно, требовало немалых затрат и жесткости. Посему, надо полагать, он и навлек на себя обвинения в алчности и тирании[1066]. При этом античные авторы утверждают, что он опирался на рабов (Oros. V. 20. 3; Ps.-Ascon. 241 St.), а Орозий даже уверяет, будто Фабий с их помощью стремился завладеть regnum в Африке — очевидный результат искажения событий в позднем источнике. Так или иначе, в 82 г. недовольные расправились с наместником, сжегши его в Утике в собственном доме или в претории — если верить Орозию, со всей его фамилией[1067]. Конечно, со стороны Фабия вполне могли иметь место злоупотребления, но вероятнее, что основная масса собиравшихся им денег шла на военные нужды. Не вполне ясно, что означают упоминания Псевдо-Аскония о corruptum servitium, и Орозия о manus servitium Фабия. Сомнительно, что он решился бы использовать рабов в качестве главной вооруженной силы; не исключено, что речь шла об отряде телохранителей-вольноотпущенников. Орозий (V. 20. 3) утверждает, что [бывшие] хозяева рабов Фабия и убили его. Возможно, что он просто выкупил в свое время кого-то из них у своих будущих убийц (или того, кого таковым считала молва). Валерий Максим (IX. 10. 2) сообщает, что убийство совершили римские граждане, тогда как Цицерон (Verr. II. 1. 70) прямо этого не утверждает, хотя и пишет об их сильном недовольстве действиями наместника (Рота 1981, 23). Однако напрямую участвовать в расправе с наместником им и не требовалось.

По словам Цицерона (loc. cit.), все считали убийство Фабия настолько справедливым, что не было даже назначено следствия. Ф. Мюнцер объясняет это приходом к власти сулланцев, которым было неинтересно разбираться в том, кто умертвил враждебного им наместника (Münzer 1909, 1771). Однако власть марианцев в Африке продержалась как минимум до рубежа 82—81 гг. (см. ниже), а потому времени для расследования вполне хватало. Другое дело, что преемник Фабия, видимо, решил не портить отношения с местной верхушкой и предал случившееся забвению — по крайней мере, до победы над сулланцами, если бы ее удалось одержать.

После разгрома основных сил марианцев в Италии Африка продолжала оставаться под их контролем — серьезных политических последствий убийство Фабия Адриана не имело (Poma 1981, 34). Их силы там[1068] возглавил зять Цинны Гней Домиций Агенобарб[1069]. В каком статусе он действовал — неизвестно (MRR II, 69), однако в тех условиях это уже не имело значения — других претендентов на командование не было. Ему оказал поддержку нумидийский царь Ярба, который в свое время изгнал с помощью марианцев прежнего царя Гиемпсала и занял его место [1070]. Против них Сулла направил Помпея, завершившего покорение Сицилии. Помпей отплыл оттуда на 120 боевых и 800 грузовых кораблях после окончания операции по захвату Сицилии, оставив там Меммия — мужа своей сестры (Plut. Pomp. 11.2). Одна часть армии Помпея, насчитывавшей шесть легионов, высадилась в Карфагене, другая — в Утике. На сторону Помпея, как сообщают Плутарх (Pomp. 11.3) и Зонара (X. 2), сразу же перешло 7000 вражеских воинов, что не только ослабило Домиция, но и явно породило у него неуверенность в своих силах, отнюдь, кстати, не столь уж многочисленных — Плутарх (Pomp. 11.4) пишет о его 20-тысячном войске на момент решающего сражения[1071]. Атаковать Помпея Домиций не решился из-за сильного дождя и ветра, а также оврага, отделявшего их от врага, и начал отход. Неприятель воспользовался этим и начал наступление сам, перейдя упомянутый овраг, переправиться через который уже никто ему не мешал. Важную роль сыграла, вероятно, более высокая боеспособность воинов Помпея, прошедших кампанию 83—82 гг. и вряд ли сомневавшихся в победе. Ряды воинов Домиция и Ярбы, если верить Плутарху, расстроились при отходе, что усугубило их положение. Обратив противника в бегство, легионеры Помпея провозгласили его императором, однако он потребовал прежде захватить вражеский лагерь, что солдаты и сделали. Из 20 000 воинов Домиция и Ярбы спаслись, как уверяет Плутарх, лишь 3000. Домиций, судя по всему, попал в плен и был казнен[1072]. Города Африки быстро перешли под власть Помпея, лишь некоторые пришлось брать штурмом. Он также совершил поход в Нумидию, взял в плен и казнил Ярбу, а его престол передал Гиемпсалу. Вся операция и последующее урегулирование, если верить Плутарху, заняла сорок дней (Plut. Pomp. 12; см. также: Sail. Hist. I. 53; Liv. Per. 89; Eutr. V. 9. 1; Oros. V. 21. 13-14). О самом этом урегулировании ничего конкретного неизвестно, если не считать того, что Помпей в доказательство своей силы и ловкости устроил охоту на слонов и львов (Plut. Pomp. 12. 6-8). Неудивительно, что в Африке мы не встречаем такого множества Помпеев, как в Испании — у молодого полководца просто не было времени обзавестись там обширной клиентелой.

О позиции местного населения следует сказать особо. Мы уже видели на примере убийства Фабия Адриана, что она не была совершенно пассивной. В то же время больше ни о каких действиях провинциалов мы не слышим — судя по всему, они просто не видели в них смысла, поскольку победа или поражение любой из сторон заметно на их жизнь не влияла. В той легкости, с какой Помпей овладел штурмом несколькими африканскими городами, можно усмотреть косвенное указание на безучастность населения, а сломить сопротивление немногочисленных марианских отрядов большого труда явно не составляло, о чем и свидетельствуют краткие сроки, в которые уложилась операция по захвату провинции.

ИСПАНИЯ

Во времена циннанского господства наместником в Испании был проконсул Гай Валерий Флакк, управлявший с 92 г. Ближней Испанией, а затем, видимо, и (с 85 г.) Трансальпийской Галлией (Badian 1964b, 82, 90, 95-96). В 85 г. в Дальнюю Испанию прибыл с тремя друзьями Марк Красс. Восемь месяцев он скрывался в поместье своего клиента Вибия Пакциана, а после гибели Цинны набрал отряд в 2500 человек и повел боевые действия против марианцев, захватив и разграбив Малаку (сам он, правда, последнее отрицал), но позднее отплыл в Африку к Метеллу Пию (Plut. Crass. 4-6).

Возникает вопрос, с какой целью приехал в Испанию Красс. По словам Плутарха, он считал себя окруженным со всех сторон и выслеживаемым врагами (αύτός δέ νέος ών παντάπασι τό μέν αύτίκα δεινόν έξέφυγε, πάντη δέ περιβαλλόμενον έαυτόν αισθανόμενος καί κυνηγετούμενον ύπό των τυράννων). Однако будущий триумвир, по словам того же автора, появился здесь более чем за полгода до смерти Цинны, т. е. в 85 г.[1073], когда репрессии давно прекратились[1074], и вряд ли ему что-то угрожало[1075]. К тому же если бы речь шла о безопасности, куда проще было доехать до Греции и присоединиться к войску Суллы, что, собственно, позднее Красс и сделал[1076]. Остается думать, что Красс ехал с целью начать то, к чему в 84 г. и приступил — повести активную борьбу с режимом, уничтожившим его отца и брата. Характерно, что он уехал далеко не сразу, а примерно через два года после прихода к власти Цинны и Мария[1077]. Вполне возможно, что Красс рассчитывал на поддержку наместника Валерия Флакка[1078], чей брат к этому времени погиб от рук Фимбрии, а потому можно было надеяться, что проконсул захочет отомстить[1079]. Однако обстановка явно не благоприятствовала планам Красса, и лишь после смерти Цинны он сумел вступить в борьбу с марианцами. Возможно, он рассчитывал на скорое падение их власти, но этого не произошло, а неприятель, по-видимому, сумел противопоставить ему достаточно серьезные силы, коль скоро ему пришлось эвакуироваться в Африку[1080].

В 82 г. в Ближнюю Испанию, как уже говорилось, был направлен новый наместник — проконсул Квинт Серторий. По дороге, как пишет Эксуперанций (8.50Z), «ему было приказано по пути привести в порядок дела в Трансальпийской Галлии (ei mandatum est, ut transiens res in Gallia Transalpina componeret)»[1081]. В самой Испании он застал «начальников, которые, желая угодить Сулле, не передавали Серторию своих полномочий (στρατηγούς, ού παραδιδόντας oi τήν άρχήν ές χάριν Σύλλα)». Марианский проконсул вытеснил их оттуда — если верить Аппиану (ВС. I. 86. 392; 108. 506), с помощью кельтиберов. Что же касается местных жителей, то они, по словам Эксуперанция (8.51Ζ), готовы уже были к отпадению, однако Серторий «ласкою и благоразумным попечением (modeste tuendo ас blandiendo)» склонил союзников на сторону своей «партии» (in favorem partium suarum).

Ученые предлагают различные трактовки случившегося. Дж. Лонг, а вслед за ним и некоторые другие ученые (в том числе и автор этих строк), основываясь на цитированном выше сообщении Эксуперанция, а также данных Плутарха (Sert. 6.7), считали, что главной проблемой были мятежные настроения среди местных жителей, возмущенных алчностью и произволом римских наместников[1082], т. е. не связывали сложную ситуацию в испанских провинциях с гражданской войной в Риме.

Ф.О. Спанн указывает, что одним из «стратегов» был Г. Валерий Флакк, который управлял, по-видимому, как уже говорилось, и Трансальпийской Галлией, а в Дальней Испании находился в качестве легата М. Фонтей[1083]. По поводу сообщения Аппиана об изгнании прежних наместников из Испании Спанн добавляет: «по-видимому, без труда». Плутарх же и Эксуперанций не упоминают о борьбе с ними при первом прибытии туда Сертория, «и вполне вероятно, что силы Фонтея и второго ответственного лица существовали лишь на бумаге. Если так, то очень возможно, что наместник Ближней Испании бежал на юг, к Фонтею, когда Серторий пересек Пиренеи, и что тот "изгнал" их из Испании лишь позднее, когда начал проводить свои известные административные реформы и тем снискал себе множество горячих приверженцев среди туземцев, прежде всего кельтиберов» (Spann 1987, 41).

Иначе смотрит на ситуацию К. Г. Рийкоек. Как уже говорилось (см. выше, с. 277-280), причиной отправки Сертория он считает необходимость сместить Гая Валерия Флакка. Последний, видимо, находился в Галлии, потому-то Серторий и должен был сначала урегулировать ситуацию именно там. Однако главною его целью была Ближняя Испания, ибо Нарбонская Галлия еще не имела статуса самостоятельной провинции. Попытка сместить Флакка в Галлии могла окончиться полным фиаско — все помнили о судьбе Помпея Руфа (уместно добавить сюда и несостоявшуюся передачу армии Суллы Марию). А в случае овладения Ближней Испанией Серторий оказывался бы в тылу у Валерия Флакка и тем как минимум удержал бы его от антимарианского выступления. При этом Серторий очень торопился, отправившись в путь еще зимой (Plut. Sert. 6.5: χειμώσι), и даже согласился уступить туземцам, потребовавшим плату за проезд через горные проходы[1084].

Точка зрения Дж. Лонга основывается на очень позднем и крайне неконкретном сообщении плохо представлявшего себе реалии того времени автора. К тому же у Эксуперанция отмечается, что Серторий склонил туземцев «в пользу своей группировки (in favorem partium suarum)», т. e. вероятнее, что в источнике подразумевается назревавшее восстание не против римлян, а против partes suas, т. е. марианцев. Правда, Плутарх (Sert. 6.7) пишет о враждебности испанцев ко всему, связанному с владычеством (Рима) (διακείμενα τήν ήγεμονίαν). Но здесь следует учитывать два обстоятельства. Во-первых, Плутарх был склонен к широким мазкам — достаточно вспомнить анекдот об убийствах тех, на чьи приветствия не отвечал Марий, или слова Архелая, который у Плутарха предлагает Сулле оставить Понт. Во-вторых, здесь мы, возможно, имеем дело с отголосками пропаганды самого Сертория или благосклонных к нему писателей — чтобы защитить последнего от обвинений в союзе с врагами Рима, они могли изобразить его реформы на пользу провинциалов как средство предотвращения их мятежа против Рима. Не исключено, в-третьих, что в высшей степени небрежный Эксуперанций, подобно Аппиану, просто перепутал события 82—81 гг. и 80—73 гг.

Если говорить о гипотезе Ф. О. Спанна, то американский ученый слишком всерьез воспринимает слова не отличавшегося точностью Aппиана о кельтиберах, упоминание о которых играет важную роль в его построениях[1085]. Ведь сразу после упоминания об изгнании с их помощью наместников Аппиан сообщает о присылке Метелла Пия, а потому более чем вероятно, что он имел в виду появление Сертория в Испании в 80 г.[1086]

Что же касается реконструкции К. Г. Рийкоека, то она в целом убедительна. Однако не совсем понятно, что означало урегулирование ситуации в Трансальпийской Галлии, если потом Серторий должен был оказаться в тылу Флакка — в тексте Эксуперанция последовательность событий вполне четкая. Кроме того, совершенно не очевидно, что марианский проконсул располагал необходимыми силами — воинов в его распоряжении, как признает сам К. Г. Рийкоек, было немного[1087].

Как справился со своей задачей Серторий в Галлии, неясно; судя по тому, что об участии Г. Валерия Флакка в кампании 82 г. ничего не известно, можно предполагать его нейтралитет[1088]. Не исключено также, что по причине болезни или ранения он на значительное время утратил активность. Примечательно, что Плутарх рассказывает о том, как Серторию пришлось платить горцам за проход через их владения, но ничего не говорит о смещении правителя или правителей провинции — очевидно, все произошло вполне мирно, а Фонтей, возможно, просто признал его власть.

Серторий предпринял ряд мер с целью добиться лояльности провинциалов: «Знать он привлек на свою сторону обходительностью (άνελάμβανεν ομιλία τε τούς δυνατούς), а народ — снижением податей (φόρων άνέσει τούς πολλούς); особое расположение он завоевал, отменив постой: он принуждал воинов устраивать зимние квартиры в пригородах и сам первый показал пример. Впрочем, он строил свои расчеты не на одном только расположении варваров: он вооружил способных носить оружие римских поселенцев ('Ρωμαίων... μετοικούντων), а также приказал изготовить всевозможные военные машины и построить триеры. Города он держал под пристальным наблюдением. Он был мягок в решении гражданских дел, враги же испытывали ужас, видя его военные приготовления» (Plut. Sert. 6. 7-9). Однако когда весной 81 г.[1089] Сулла, завершивший основные операции в Италии и проскрибировавший Сертория в числе первых[1090], направил против него проконсула Г. Анния Луска[1091], все эти меры не помогли. Командир шеститысячного войска, охранявшего пиренейские проходы, Ливий Салинатор, был убит неким Кальпурнием Ланарием, а воины разбежались. Сколь-либо серьезного сопротивления силы вторжения[1092], судя по всему, не встретили. С 3000 человек Серторий отступил в Новый Карфаген[1093], а оттуда вышел в море[1094]. Испания перешла под власть сулланцев (Plut. Sert. 7. 1-4; также см. Sail. Hist. I. 96).

Возникает вопрос, находилась ли под властью Сертория только Ближняя Испания, или также и Дальняя[1095]? Эксуперанций пишет лишь о Hispania Citerior (8.50Z), и многие ученые считают, что ею дело и ограничилось. Ведь Серторий после прорыва неприятеля через Пиренеи и не пытался укрыться в южной провинции[1096]. Но так вопрос стоял лишь на момент отправки в Испанию, а позднее ситуация могла измениться. Поэтому неоднократно высказывалась точка зрения, согласно которой Серторий являлся наместником обеих испанских провинций[1097]. В источниках, правда, на сей счет ничего определенного не сообщается[1098], да и после прорыва Анния через Пиренеи Серторий, отступив до Нового Карфагена (крайний юг Ближней Испании), не попытался уйти в Бетику. Кроме того, Аппиан (ВС. I. 89. 409) пишет об отряде кельтиберских всадников, в 82 г. отправленных в Италию των έν Ίβηρία στρατηγών и участвовавших в неудачном для марианцев сражении при Глании (Гурин 2001, 38). Однако все это само по себе ничего не доказывает: управлявший на юге легат (очевидно, Фонтей) мог перейти на сторону победителей, и Серторий, узнав об этом, естественно, не пошел бы в Hispania Ulterior. Что же касается упомянутых Аппианом «стратегов», то это слово могло обозначать и квестора, и легата (Brennan 2000, 11). Кроме того, помощь наместника Дальней Испании, где кельтиберские племена не жили, для отправки их всадников Серторию не требовалась. Таким образом, полностью исключить возможность того, что под его властью находились обе испанские провинции, нельзя.

Стоит обратить внимание на то, что хотя Серторий желал снискать симпатии туземцев (των βαρβάρων εύνοία), вооружал он, как мы видели из цитированного выше текста Плутарха (Sert. 6.9), римских поселенцев ('Ρωμαίων δέ των αύτόθι μετοικούντων τούς έν ήλικία καθοπλίσας). Это не значит, конечно, что он вообще не имел в своем распоряжении отрядов из местных жителей, о чем свидетельствует упомянутый случай с отправкой кельтиберских всадников в Италию. Но налицо стремление опереться на вооруженные силы, состоявшие именно из Hispanienses, тогда как от местного населения требовалась в основном лишь лояльность. В итоге оно не оказало Серторию поддержки при вторжении сулланцев, что привело к его быстрому поражению[1099]. Не оказали ее марианскому проконсулу, очевидно, и римские поселенцы; не была, наконец, настроена сражаться и армия, о чем свидетельствует дезертирство воинов Ливия. Кроме того, не могло не сыграть своей роли впечатление от недавних побед сулланцев, в том числе и над теми из их врагов, кто пытался сопротивляться в провинциях. Все это предопределило быстрое поражение марианцев и в Испании.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Роль провинций в ходе гражданской войны обозначилась не сразу, но даже когда она стала очевидной, то оставалась вспомогательной. Исход борьбы определялся на италийском театре военных действий — в отличие, например, от гражданской войны Цезаря и Помпея, все главные сражения которой проходили за пределами Апеннинского полуострова. Именно победа Суллы в Италии, очевидно, побудила Перперну без боя оставить Сицилию, а Кальпурния Ланария — убить командира и тем самым пропустить сулланцев через Пиренеи. После этого вся оборона Испании рухнула в одночасье, особенно если учесть явное нежелание испанцев сопротивляться. В Африке марианцы даже обратились за помощью к нумидийцам, однако и это не спасло положения, что отчасти могло быть обусловлено превосходством Помпея как полководца и уровнем боеспособности его армии. Впрочем, даже в случае разгрома Помпея вряд ли можно было бы сомневаться в конечном успехе наступления сулланцев на Африку.