Первая кровь

Глава 12 Если долго-долго по дороге

— Ты чего это? — встрепенулась Алла, когда я углядел нужное мне место — съезд с шоссе на грунтовую дорогу, ведущую в лес, — притормозил и свернул с Каширки.

Алла оказалась человеком слова — ну или ей действительно очень понравилась идея путешествия на юг на машине вместе с малознакомым пареньком. Я не исключал и того, что она успела похвалиться перед Иркой и отступить без потери лица уже не могла. Как бы то ни было, в пятницу вечером, накануне отъезда, Алла поймала нас с Жасымом после окончания занятий и позволила проводить её к нашей общаге. Мне удалось шепнуть ей про то, что Казах не в курсе наших приключений, и она не начала выпытывать подробности сразу при встрече. Голова у неё работала неплохо, так что я с некоторым удивлением узнал, что бабушка пригласила нас на все праздники на загородную дачу под Волоколамском, на которую Алла и повезет меня завтра утром. Жасым ещё поинтересовался, нет ли там места и для него, но нарвался на отповедь — домик маленький, спальных мест всего ничего, но к следующему разу Алла попросит бабушку подумать и о несчастном потомке кочевников из Младшего жуза.

В самой общаге Алла быстро свинтила к Ирке, попросив найти её перед выходом, если она не проснется сама — и даже выдала номер комнаты этой таинственной девицы, которая, похоже, училась на другом факультете, если судить по этажу, — но этого не потребовалось. Когда я утром вышел из нашего блока, то увидел, что Алла сидит на корточках рядом с объемной сумкой, забитой каким-то барахлом до самого верха. Скорее всего, она всё ещё не до конца доверяла мне, не собиралась ничего пускать на самотёк и давать мне шанс сбежать, бросив её одну и оставив без такого приключения.

В поселке художников ничего интересного не произошло. Сонный Виталик был хмурым, неразговорчивым и выглядел так, словно хотел убить всех человеков. Кажется, он даже не удивился, когда увидел вместе со мной Аллу, буркнул что-то приветственное, отдал ключи от машины и довольно толстый конверт из плотной желтоватой бумаги. Он не был запечатан, и я сразу заглянул внутрь.

— Дед сказал, всё по твоему заказу, — сказал Виталик.

— Я думаю, он не обманул, но лучше посмотрю, — я улыбнулся. — Если что не так, потом фиг исправишь.

Виталик молча пожал плечами — мол, хозяин — барин.

Конверт был полон бумаг, и на вид все они были настоящими и солидными. Там нашлась нотариальная доверенность на право владения автомобилем — далее шла марка, госномер и прочие нужные для идентификации транспортного средства реквизиты. Я не помнил, как она должна выглядеть в этом времени; у нас в таксопарке какое-то время ходили доверенности в красных корочках, но до этого ещё надо дожить. Были ещё документы на машину — техпаспорт, свидетельство о регистрации.

И был очень важный для меня документ — права на управление автомобилями, выписанные на моё имя.

Старик и его неведомый приятель расстарались не на шутку. В правах стояли две отметки, дающие мне право на вождение автомобилей категории B и C и даже на работу по найму. Ещё был талон, который злобные гаишники должны были прокомпостировать, если я нарушу какое-нибудь правило дорожного движения — хорошо забытый антиквариат, весьма популярный в это время. И — о боги, на меня прямо пахнуло моим будущим — медицинская справка, из которой следовало, что я пригоден к вождению легковых автомобилей и грузовиков без прицепов. Как они это провернули, я не знал — и благоразумно не стал уточнять.

— Ого! — я прицокнул, — Михаилу Сергеевичу огромное спасибо! Про справку я совсем забыл…

Виталик расцвел, словно он сам, лично, добывал для меня все эти документы.

Был листок с адресом в Анапе — конечная цель моего маршрута; Анапу я совсем не знал, ни разу там не был, но надеялся, что аборигены выручат. Листок с несколькими номерами телефонов — один из них стоял в квартире старика в переулке Хользунова; видимо, по этим телефонам я должен буду звонить в случае каких-либо проблем.

Два документа поразили меня до глубины души. Они были исполнены на грозных бланках управления делами Совета министров СССР; один предписывал местным исполкомам советов всяческих депутатов помогать мне всеми доступными им силами и средствами. Второй документ позволял получить два билета на поезд — по некой «министерской» квоте. Любой билет на любой поезд.

Эти два листа были скреплены вместе обычной канцелярской скрепкой и сопровождались запиской, на которой очень разборчивым почерком было написано: «В случае затруднений упоминай моё имя. Они меня знаю. МС».

По меркам СССР это был поистине царский подгон. Бумаги были настоящими вездеходами — жаль, что одноразовыми. Я подумал, что такое было в старых для меня, но ещё не придуманных компьютерных играх — у тебя есть заклинание, которые забывается после применения. А я, получается, играю в эту игру — под руководством опытного сенсея Смиртюкова, полного тезки Горбачева…

Моя просьба о талонах на бензин тоже не была проигнорирована. В конверте имелась тоненькая пачка разноцветных бумажек, каждая из них — на десять литров драгоценного топлива. Я подумал, что продешевил, что надо было просить больше, но волевым усилием задавил жабу.

И ещё один конверт — обычный, почтовый, из тех, что продаются в киосках «Союзпечати»; в этом конверте лежала пачка десятирублевок. Пересчитывать их я не стал — вряд ли старик, уже показавший свою щедрость, будет обманывать в такой мелочи.

Деньги я убрал в карман прямо в конверте, перегнув его пополам. По нынешним временам это была солидная сумма, но я привык к другим, много большим деньгам, отношение к которым у моих современников из будущего было каким-то панибратским. В отличие от людей последнего десятилетия советской власти мы были с золотым тельцом на ты.

Напоследок я походил вокруг машины, с умным видом попинал колеса, проверил содержимое багажника — там тоже всё оказалось на месте, а вдобавок стояли полная 20-литровая канистра с бензином, емкость с маслом и ещё одна белая канистра с обычной водой. Я не забыл проверить уровни жидкостей, но все щупы показывали максимум, а сама «Двушка» была заправлена под пробку. Даже бачок омывателя был залит полностью.

Я пожал руку Виталику, мы запрыгнули в машину и вырулили со двора, оставив его закрывать ворота.

Наш будущий маршрут я представлял хорошо, но лишь в общих чертах. Впрочем, особых проблем мы так и не встретили. Я вырулил из закоулков поселка на Алабяна, сумел не запутаться в сложной развязке одного проспекта, двух шоссе и двух улиц и с первого раза попал на Волоколамку, а с неё по простому «лепестку» — на МКАД.

Я ещё помнил эту старую кольцевую, хотя и очень смутно. Когда в начале девяностых я начал «бомбить», на ней уже начались работы по расширению — тогдашние урбанисты посчитали, что трёх полос хватит всем. Многим, кстати, хватило, поскольку из-за убранного разделительного газона между встречными полосами начались страшные лобовые аварии со смертельным исходом. Меня бог миловал, но в девяностые МКАД и вполовину не был так популярен среди таксистов, как позже — хотя по ночам частенько выручал, если нужно было быстро попасть из одного московского района в другой.

Но сейчас, в 1984-м, московская кольцевая представляла собой две бетонные дороги — внутренний и внешний круги, которые были двухполосными. На них не было никаких светофоров, зато имелось целых двенадцать развязок — тех самых «лепестков», с которыми активно боролось несколько поколений столичных строителей. В эти годы кольцевая проходила буквально в чистом поле — многочисленные торговые центры на обочинах появятся лишь через полтора-два десятилетия, — и лишь в отдалении можно было увидеть корпуса новых московских районов. Город всё ещё пытался заполнить пространство внутри этих колец власти, хотя уже обзавелся Зеленоградским эксклавом и солнцевским протурберанцем и готовился создать ещё районы в Митино и Куркино.

По раннему времени МКАД был почти пустой — редкие грузовики не в счет. Так что я спокойно держал разрешенную скорость, не рискуя добавлять привычную в моё время «двадцатку» — гаишники могли и не оценить, что я весь из себя такой продвинутый, и поставить в мои новенькие права первую отметку.

Алле наша поездка явно нравилась. Она отказалась от предложения застегнуть ремень безопасности, развалилась на своем кресле, разулась и закинула босую ступню на торпеду — наверное, увидела нечто подобное в каком-нибудь модном журнале и решила повторить. Я ничего на это не сказал — просто решил быть внимательным, чтобы никуда не въехать. Меня не прельщала перспектива выковыривать колени девушки из её головы.

Мы вообще ехали молча. В «двушке» был радиоприемник, который я опробовал ещё на Волоколамке, но набор станций был странным, и я решительно нажал кнопку выключения. Возможно, он пригодится позже, когда я устану от дороги, но пока что местные радиопередачи меня не впечатлили.

С МКАДа мы свернули на старую Каширку — в этом времени она была единственной и неповторимой, начиналась от Каширского шоссе в Москве. Это была уже обычная двухполоска с пешеходными переходами и многочисленными перекрестками в городах ближайшего Подмосковья. Скорость сильно упала, но я надеялся, что наверстаю, когда мы уедем за Каширу и вырвемся на оперативный простор. Вроде там не было особых препятствий аж до Воронежа.

Но сначала мне нужно было разобраться с одним делом. И где-то за Домодедово, которое мы преодолевали добрые полчаса, я и свернул в лес.

— Ты чего сюда заехал? — спросила Алла ещё раз, поскольку на предыдущий её вопрос я не ответил. — Тут и дороги-то нет.

Она даже сняла ногу с торпеды, обулась и как-то подобралась.

— Дороги? — я ухмыльнулся. — Сейчас нам не нужны дороги.

Но «Назад в будущее» в эту реальность ещё не завезли, и Алла шутку не оценила. Я припарковался на небольшой полянке, заглушился и вышел и машины.

— Егор, что происходит?

Алла тоже покинула теплое нутро «двушки». В начале нашего пути она была одета по погоде — модные джинсы, что-то вроде кроссовок, теплый джемпер и курточка. Но курточка сейчас валялась на заднем сидении, и девушка немного дрожала — то ли от утренней прохлады, то ли от того, что она поняла, в какую авантюру ввязалась.

Но я не собирался держать её в этом состоянии вечно. Да и никаких планов на её жизнь у меня не было.

— Ничего страшного, Ал, — ответил я. — Мне просто нужно кое-что проверить, а делать это на обочине я не хочу. Это ненадолго. Можешь пока перекусить, у меня в сумке есть несколько бутербродов и чай в термосе.

На подготовку к путешествию я спустил заметную часть оставшихся у меня денег. За аляповатый китайский термос марки «олень» я отдал столько же, сколько стоили брюки, но считал, что без этого предмета отправляться в поездку нельзя. Правда, заваривать чай для него пришлось в единственной нашей уцелевшей кастрюльке, но это того стоило — в восьмидесятые китайцы, в отличие от передовой советской промышленности, делали относительно неплохие и удобные термосы. У родителей такой уже был, и, насколько я помнил, пережил пару переездов, бесчисленное число ремонтов, походов и выездов на дачу. Но тот китаец находился в полутора тысячах километрах, и помочь мне не мог.

Ещё я прикупил некоторое количество продуктов — на первое время. Меня в дороге всегда пробивало на пожрать, причем мне было всё равно, что закидывать в рот. Но брать с собой, например, докторскую колбасу я не рискнул — не хватало ещё пищевого отравления где-то посреди воронежской степи, — обошелся той же «московской», которая всё никак не заканчивалась в нашем лабазе. Был ещё сыр, какие-то печеньки и конфетки. Консервы я брать не стал, хотя и не исключал, что по дороге можно будет приобрести нечто подобное — за неимением других вариантов обеда.

Впрочем, несмотря на траты, сейчас я был настоящим богачом — конверт с наличкой от вседобрейшего Михаила Сергеевича приятно ощущался в кармане.

— Точно ничего не случилось? — в голосе Аллы сквозило недоверие.

— Точно, — я снова улыбнулся. — Десять минут — и мы поедем дальше. А в Кашире можем заглянуть в магазинчик, подумай, что стоит прикупить. Мы там часа через полтора будем.

Я открыл заднюю дверь, достал из сумки отвертку — ещё одно недавнее приобретение — и гостеприимно не стал закрывать свой «спорт» обратно. Шмотки у меня лежали отдельно, в холщовом мешке, который я позаимствовал у Казаха, так что я не боялся, что Алла увидит, какого цвета плавки я взял с собой.

У меня был приличный опыт обращения с «Жигулями» — модели «классики» отличались, по большому счету, лишь внешним обвесом, и вплоть до «семерки» оставались внутри всё тем же честно купленным у итальянцев «фиатом-124». Для начала я открыл багажник, выложил на траву всякие аптечки и прочий добавленный по моему заказу груз, убрал коврик, открутил болт и поднял фальшпол. В отдельной нише лежала запаска, и на первый взгляд, ничего постороннего тут не было. Даже у пластиковой заглушки над бензобаком шурупы были без видимых повреждений — никто не пытался тыкать в них отверткой и откручивать. Я поставил всё на место и сложил вещи обратно.

После этого я заглянул под машину, но увидел там только то, что должно быть под днищем ВАЗа. Прощупывание декоративных панелей на дверях тоже ничего не дало, как и складывание и раскладывание заднего сиденья. Моторный отсек я осмотрел ещё во дворе дачи, но там мест, в которых можно что-то спрятать, не было заложено в исходную конструкцию. Но на всякий случай я открыл бачок омывателя и потыкал туда отверткой. Безуспешной была и попытка выдернуть радиоприемник из положенного ему по штату гнезда — сидел он прочно, а разбирать приборную панель я не хотел.

И я был вынужден признать, что думал о Михаиле Сергеевиче слишком плохо — ну или он был много хитрее, чем я предполагал.

Я сам не знал, что искал. Дело в том, что за свою жизнь я сталкивался с самыми разными подставами, и сразу же придумал несколько версий того, что может стоять за невинной просьбой перегнать машину из Москвы в Анапу. Вариантов было несколько — какие-то оружие, наркотики, ещё что-то не слишком законное. В самом печальном для меня случае — какие-то секретные документы, которые товарищ Смиртюков сливал вероятному противнику вот таким заковыристым способом. Поскольку меня о побочной задаче никто в известность не ставил, это означало использование вслепую. Так что искомое могло быть спрятано где-то в машине — например, под дверными панелями. Но после осмотра я был вынужден признать, что ничего лишнего там не было — или же с машиной работали такие профессионалы, в деятельность которых лучше не влезать. Ну а если контрразведчики перехватят меня где-нибудь под Ростовом, то единственным правильным выходом для меня и Аллы будет сразу же поднять лапки вверх и выложить всё, что мы знаем и что только предполагаем.

Но никаких закладок в машине, похоже, не было. И поэтому нам надо собираться, выруливать обратно на шоссе и ехать в Каширу — этот городок не совсем по пути, но заглянуть в него стоит, поскольку следующую остановку я предполагал сделать в Ельце или даже в Воронеже. Туда мы должны были приехать уже после обеда, и я не был уверен, что нам удастся найти открытый магазин. В Советском Союзе торговые точки закрывались очень рано даже в Москве, а в провинции — ещё раньше.

Но сразу поехать нам не удалось. Когда я захлопнул капот, я наткнулся на недоуменный взгляд Аллы. В одной руке она держала купленный вместе с парой отверток гвоздодёр, а в другой — огромный и грозный на вид тесак, который совсем не подходил этой хрупкой девушке. Гвоздодёр ей, впрочем, тоже не походил.

— Егор, это — что? — как-то растерянно спросила она.

Наверное, я должен был ожидать этого вопроса, но как-то упустил его из вида и правильного ответа не подготовил.

В ту субботу, когда я пьянствовал с Жасымом и диктовал Михаилу Сергеевичу список необходимых для поездки вещей, у меня было ещё одно дело. Я с ним вполне справился, но в общагу вернулся уже затемно, отделавшись от интереса Казаха какой-то отговоркой — кажется, просто сказал, что захотел прогуляться. Тот мне не поверил, подозревал, наверное, что я бегал на очередное свидание с Аллой, о котором не хочу рассказывать, но мне было плевать на его домыслы. Рассказать ему правду я всё равно не мог, потому что фактически совершил кражу.

Дело в том, что мои планы — не те, что были связаны с машиной и поездкой на черноморское побережье, а другие, подразумевающие разборки с Чикатилой — требовали, чтобы я был вооружен. Выходить против серийного маньяка с пустыми руками я не хотел.

Наверное, проще всего было попросить оружие у Михаила Сергеевича, и, возможно, тот смог обеспечить мне какой-нибудь пистолет типа ТТ или ПМ; на заграничный «глок» я не претендовал. Но просить я не стал — больше из опасений, что этот хитрозадый старик с множественными связями решит на всякий случай избавиться от случайного знакомого со странными запросами, а не удовлетворять все его хотелки, которые могли обернуться настоящей бедой. Ну а быстрого выхода на здешнюю организованную преступность у меня не было. В первой жизни я всех этих крестных отцов советского разлива счастливо избежал и не собирался менять эту полезную привычку, хотя и не исключал, что в будущем могу стать объектом интереса для подпольных дельцов. Но сейчас я просто не знал, куда тыкаться.

Кроме того, до времен, когда самый распоследний бык из многочисленных банд имел собственный ствол, оставалось несколько лет. В начале восьмидесятых эти ребята всё ещё полагались на собственные кулаки, натренированные в многочисленных подвальных качалках, да на подручные средства вроде велосипедных цепей или арматурин.

У меня с кулаками было не ахти. В школьные и студенческие годы я всеми силами избегал силовых секций и — по возможности — уроков физкультуры. Но уже в девяностые, после пары случаев, когда клиенты оказались очень непростыми и конфликтными, мне пришлось озаботиться самозащитой. Оба этих случая закончились для меня относительно благополучно — но после второго я лишился дневной выручки, долго залечивал неприятный порез на ноге и лишь по счастливой случайности остался при машине.

Вот тогда-то я и опробовал эти самые качалки. Тренеров там не было, парни занимались по книге Арнольда Шварценеггера и по советам неких гуру, размноженных на новомодных ксероксах, но помогали друг другу и таким новичкам, как я, и в целом атмосфера царила самая дружелюбная. Если, конечно, не думать о том, чем эти милые ребята занимались после тренировок. Насколько я знал, большинство этих культуристов делали карьеру рэкетиров. В общем, контингент там был весьма специфический и маложивущий. Редкую неделю мы не скидывались рублями на похороны очередного Коляна или Вовчика, сложивших голову в борьбе за благосостояние новых коммерсов. В «моей» качалке парни полностью поменялись примерно за год, неожиданно превратив меня в старожила, который «всё тут знает» — и я мог лишь надеяться, что некоторые просто сменили вид деятельности и им стали не нужны крепкие мускулы и поставленный удар.

В той качалке я занимался года три. Кондиций Железного Арни я, конечно, не достиг, но к этому и не стремился. Держал себя в определенном тонусе, чтобы отмахаться от залетного товарища — к тому времени я уже был официалом, так что тёрки с местными пацанами стали головной болью моего начальства. На всякий случай возил под рукой короткую монтировку с самодельной рукоятью из синей изоленты — орудовать цепью надо было учиться, а в салоне удобнее драться небольшим и тяжелым предметом, конец которого не летает по непредсказуемой траектории.

С ножом я тоже учился обращаться — под руководством прошедшего Афган спившегося десантника, которого по каким-то причинам не взяли в афганскую мафию. Его звали Толик, он всегда носил тельняшку, которую не стирал со времен Джелалабада; как раз сейчас он обитал в спецназе 40-й армии и через год должен был демобилизоваться. Учеником, правда, я оказался так себе, сумел освоить только пару приемов, но на практике ни разу их не применял.

Но один совет той поры я помнил всю жизнь — любой нож лучше монтировки, а монтировка лучше голых кулаков. Так что довольно долго, лет десять, со мной в машине ездил и очень хороший нож, изготовленный неизвестными мастерами из какой-то секретной стали по образцу ножей СМЕРШа. Потом, правда, пришлось его выложить — менты могли не оценить наличие у простого таксиста настоящего холодняка, ну а совсем потом я оставил его у очередной любовницы, от которой сбежал в чем был.

До этого ножа я, разумеется, дотянуться не рассчитывал — даже не был уверен, что в этом году он уже изготовлен. Но у меня была точная информация, где можно заиметь хороший нож и забрать его так, чтобы хозяева ничего не заподозрили.

После отчисления из аспирантуры и перехода на вольные хлеба я как-то легко пошел по рукам. К тому времени я был давно разведен, бывшая жена и её родители не слишком радовались моим редким появлениям, так что жить мне тогда было негде. Поэтому возможных кандидаток на мою руку и сердце я рассматривал исключительно с точки зрения наличия жилплощади — лучше, конечно, отдельной, но в целом я был непривередлив. И одна из моих подруг того периода оказалась москвичкой в бог знает каком поколении и наследницей каких-то профессоров-академиков, в силу чего обитала в старом сталинском доме на одной из улиц, прилегающих к проспекту Вернадского.

Дом мне нравился, квартира тоже — там были высокие потолки, просторный двор, в котором моя машина чувствовала себя прекрасно, и большие комнаты, в одной из которых мы с той девушкой и пытались свить любовное гнездышко. Делать это, правда, было тяжеловато. В той же квартире жили три поколения предков моей избранницы и семья её сестры, и все эти люди были очень хлебосольными хозяевами — что означало регулярное и неконтролируемое нашествие самых разнообразных гостей. В утренней очереди в туалет можно было легко встретить какую-нибудь заспанную незнакомую рожу, которая вчера заглянула на огонек и забыла уйти; я помнил ситуации, когда этого человека не знал никто из членов семьи. В общем, было весело — но хорошо, что недолго. Я уже не помнил, почему мы расстались, но съехал я оттуда с облегчением. Отдохнуть там после многочасового «бомбления» было невозможно.

Но именно благодаря гостеприимству хозяев дверь в их квартиру никогда не запиралась — заходи любая сволочь, бери, что хочешь. Наверное, кто-то этим и пользовался, но я не отслеживал. Меня интересовал один ящик в шкафу на кухне, в котором я как-то пытался найти чистую тарелку, а обнаружил огромный острый нож с кровостоком, наборной ручкой и гардой. Вернее, этот нож больше походил на небольшой меч, но я тогда не был силен в терминологии. На мои расспросы отец пассии пожал плечами и сослался на своего отца, который притащил этот тесак из какой-то экспедиции. Никому в семье он нужен не был, кто-то, наверное, даже не подозревал о его существовании — ну а я собирался позаимствовать его для своих нужд. Та девушка уверяла меня, что они всегда так жили — то есть и в этом году тоже. К тому же по субботам у них были самые ударные вечеринки, так что моему появлению на кухне никто не удивится. И сразу после разговора со стариком я направился к метро и с парой пересадок добрался до нужного места.

Всё прошло как по маслу. В квартире действительно царили чад и угар и толкались какие-то люди в неприличном количестве; как это выдерживали соседи — бог весть. Никто из присутствующих не обратил на меня внимания, не спросил, имею ли я право находиться здесь, а на кухне я даже перекинулся парой слов с ещё бодрой прабабушкой той девушки — во время моего пребывания тут она уже лежала и не вставала, хотя посетителей принимала. Потом я спокойно изъял нож, завернул его в куртку — и ушел из этого вертепа. Моя пассия сейчас училась в школе, и я даже не стал пытаться пересечься с ней — всему своё время. Через несколько лет мне может понадобиться место со свободными нравами, а как завоевать её сердце, я примерно представлял.

Моток синей изоленты я, кстати, тоже купил — и собирался во время какой-нибудь остановки сделать свежекупленный гвоздодёр более ухватистым.

Но как объяснить всё это Алле, я не знал. И поэтому решил быть как можно более честным.

— Алла, а почему ты решила поехать со мной? — задал я встречный вопрос.

Она, видимо, этого не ожидала. Она опустила руки, но орудия убийства н выпустила, и я всеми силами старался смотреть ей в глаза, а не вниз.

— Эм… я не знаю…

Она как-то неловко отвела взгляд.

— Ну что значит — не знаешь? — я пытался говорить как можно более уверенно и больше всего на свете сейчас боялся «дать петуха» — мои связки были слишком молодыми и неокрепшими, и я уже несколько раз ловил себя на том, что иногда перехожу на фальцет. — Я же помню, как ты просто поставила меня перед фактом, что ты поедешь. Вот я и хочу понять — почему?

— Ну… мне показалось, что это очень интересно… съездить к морю, на машине… у меня никогда такого не было… и не будет, наверное…

Всё у тебя будет, Алла. Подождешь всего несколько лет — и всё будет. Особенно если ты применишь нож или гвоздодёр или всё сразу по назначению, оставишь мой хладный труп прямо тут и вернешься домой. История пойдет своим чередом, а ты ещё достаточно молода, чтобы заиметь богатого любовника из кооператоров — обязательно в малиновом пиджаке, — который свозит тебя не только в Анапу, но и, страшно сказать, в Ниццу. Нужные знакомства ты заводить умеешь, да и принадлежишь к правильному кругу.

Говорить такое вслух я, конечно, не стал.

— То есть тебе всего лишь приключений захотелось? А бабушка твоя в курсе, куда ты отправилась и с кем? — она кивнула. — Ну хоть так… про отца не спрашиваю, он, наверное, весь в делах и заботах, и ему не до шила в попке любимой дочки. И всё-таки. Вот он я — какой-то первокурсник обычного института, родом из, как ты сказала, малых ебеней, хотя эти ебеня не такие уж и малые, но это к делу не относится… Мы с тобой знакомы ровно две недели, встречались три раза и ни разу серьезно не говорили друг о друге и о том, кем мы можем быть друг для друга. Но ты вдруг решила, что готова на многодневное путешествие чёрт-те куда именно со мной, с человеком, о котором ты знаешь лишь имя, фамилию и место учебы. Бабушка хоть не возражала?

— Н-нет! — мне показалось, что Алла готова заплакать. — Т-ты ей понравился…

— О.

И вдруг я всё понял. Я совсем забыл это время, этих людей и этот мир. Этот мир позднего совка не был простым и приятным, не был, наверное, даже комфортным, но тут люди совсем иначе относились друг к другу, даже если не были представлены по всем правилам и не съели вместе пуд соли. У каждого человека начала восьмидесятых имелась презумпция доверия — любой незнакомец с первых секунд считался добрым другом и приятелем, с которым можно в огонь, в воду и в медные трубы. И лишь неоднократные проступки разрушали эту презумпцию, причем не разом, а понемногу. Грубо говоря, нужно было очень сильно постараться, чтобы тебя начали считать гнидой болотной. Ну а я пока что ничего непоправимого не совершил, даже бабушке вон понравился. То есть Алла мне доверяла, хотя, думаю, и готовилась к некоторым «моментам», которые могли случиться между нами во время столь долго путешествия туда и обратно.

«И что мне с тобой делать, принцесса?»

Я поступил самым нерациональным образом. Сделал несколько шагов, подошел к девушке вплотную, мягко забрал у неё своё оружие и отбросил в траву. А потом обнял её. А Алла обняла меня в ответ.

И мы долго-долго стояли посреди подмосковного леса, который только начинал зеленеть, напоминая о том, что вокруг бушует весна.