Первая кровь

Глава 16 Каждую ночь

«Знаешь, каждую ночь я вижу во сне море…»

Нас выставили за дверь отдела милиции в половине пятого утра — усталых, злых и совершенно сонных. «Двушка» терпеливо ждала нас у самых дверей, рядом с милицейской «копейкой», и я был чертовски рад снова оказаться за её рулем. Я предложил Алле не ждать утра и уехать сразу, а она согласилась, лишь поинтересовавшись, смогу ли я вести машину без отдыха. Я заверил её, что смогу. Мне не хотелось оставаться в Шахтах — даже ради утренних пирожков; их можно купить в любом другом месте, а вот вероятность заполучить неприятности в этом городе гораздо выше, чем в любом другом населенном пункте, который встретится нам по дороге.

Из Шахт я выбирался, впрочем, добрых полчаса. Свернул не туда, куда надо, пришлось возвращаться на нужный маршрут; старался соблюдать все скоростные ограничения, чтобы не спровоцировать каких-нибудь коллег наших лейтенантов, которые могли предупредить их по рации. Я не знал, как далеко распространяется их милицейское братство, но на всякий случай ехал аккуратно ещё с полчаса.

И всё это время у меня в голове на репите крутилась «киношная» песня, которую я знал лет сорок, но вживую услышал первый раз всего пару недель назад. В другой жизни. Уже в новой, но в другой.

В той другой жизни я больше всего боялся, что провалю сессию, что меня отчислят из института и заберут в армию. Я лениво размышлял о том, что нужно поменять в стране, чтобы не случились все те пиздецы, свидетелем которых я был в своей первой жизни, но не собирался ничего делать, не составив предварительно подробный и стопроцентный план. Но себе-то я мог признаться — планирование никогда не было моей сильной чертой; по большей части я следовал по жизни благодаря каким-то правилам, которые устанавливали другие люди.

Если у твоей подруги наступает беременность, то на ней нужно жениться; разводиться плохо, но иногда необходимо; если тебе нужно остаться в столице, а ты приезжий в первом поколении, то после института иди в аспирантуру; «бомбить» это легко, любой может этим заниматься и преуспеть. Какие-то постулаты, вбитые в мои мозги за много лет, проявляли себя самым неожиданным образом, и я иногда им следовал безропотно, иногда пытался протестовать и действовать наперекор, но результат был одинаковым и от моего поведения не зависел. И от моих желаний тоже не зависел. Меня это раздражало; наверное, с этим можно было справиться, но отношение к психологам как к паразитам и врагам рода человеческого очень крепко сидело в моей подкорке. В общем, я не мог решить свои проблемы без помощи профессионалов и не мог пойти к профессионалам, потому что не доверял им. Это был крепко замкнутый и очень порочный круг.

Даже мои потуги доехать своим ходом до Шахт и разобраться с много в чем повинным Чикатилой были далеки от воплощения в реальность. На этом пути у меня было много возможностей сдаться и отложить воплощение своей затеи на когда-нибудь потом. Например, я мог забить на этот план, если бы не собрал нужную сумму — очень вероятный исход в моих обстоятельствах; мог посмотреть на дикую очередь у железнодорожных касс, развернуться и уйти ни с чем. Мог даже доехать до этих грёбанных Шахт, помыкаться там с денек — и вернуться в Москву, не найдя Чикатило ни дома, ни в его мазанке в Межевом переулке.

Последний вариант вполне мог реализоваться и сейчас, хотя на меня пролился дождь из всяких подарков, включающих и наличные деньги, и средство передвижения, с которым я умел обращаться очень хорошо. Что я собирался делать, оказавшись в Шахтах? Все мои планы рухнули после разговора с ментами, и мне оставалось тихо-спокойно подремать в машине с Аллой под боком, а утром поехать дальше. И если бы не Чикатило, который сделал всё, чтобы наши дороги пересеклись, то на этом всё и закончилось бы. Он продолжил бы свою грешную жизнь, а я — свою. Меня с Аллой ждала Анапа, море, наверное, солнце и продолжение наших странных брачных игр.

У меня мелькнула мысль, что я и против присутствия Аллы в «двушке» не протестовал, чтобы у меня было меньше возможностей для поиска маньяка. Я не хотел его искать, как не хотел искать пути спасения СССР и его жителей. Одно дело спорить о вариантах истории на форумах, и совсем другое оказаться перед возможностью — даже не необходимостью — самому проверить некоторые теории на практике. Всё-таки таксист это диагноз. Мы всегда знаем, как нужно, но в реальности только говорим об этом. Нам хватает осознания собственной правоты.

«Знаешь, каждую ночь я слышу во сне песню…», — продолжал напоминать мне Цой.

Я завидовал ему. Мои сны и в старой жизни не были чем-то выдающимся. В новой жизни мои сновидения вообще превратились в калейдоскоп непонятных картинок, событий и смутно знакомых людей с редким вкраплением тех, кого я знал хорошо. Но зачем мне сны про Дёму? Его мне и наяву хватало с избытком. Я был бы счастлив, если бы видел в своих снах море или слышал какие-нибудь песни. Но для этого, наверное, мне надо было родиться Цоем.

Я не был Цоем и не знал, кто я такой. В старой жизни я, наверное, мог сделать научную карьеру в заборостроительной отрасли — ну или просто продвинуться достаточно далеко по служебной линии на соответствующем заводе. Так бы всё и было, если бы не события перестройки, либерализации и развала Советского Союза; почти любой советский студент мог спрогнозировать всю свою дальнейшую жизнь с достаточно высокой точностью. Разумеется, в эти прогнозы безжалостно вмешивалась жизнь; кто-то делал крутой зигзаг и мог, например, стать учителем в школе, а не технологом на производстве, а кто-то внезапно — на самом деле нет — спивался и в какой-то момент умирал или оказывался в местах не столь отдаленных. Но распределение Гаусса безжалостно и неопровержимо — то, что происходит на концах графика, можно смело отбросить и предсказывать события с высокой точностью.

Но перестройка и прочее в моей жизни случились; я не окончил аспирантуру и не пошел на завод, а стал таксистом. Профессия не самая почетная, но определенно уважаемая. К тому же мне удалось увернуться от скатывания в откровенный бандитизм; я не обкрадывал пьяных клиентов, не предлагал шлюх по прейскуранту и не покупал у барыг алкоголь, чтобы толкать его ночами у закрытых магазинов. Просто возил, просто получал за это деньги и жил по средствам. Этого не хватило для построения крепкой семьи — я подозревал, что дело всё-таки во мне, — но хватило для относительно спокойного существования, которое и прервало попадание в прошлое.

Я чувствовал, что если не встряхнусь, если не изменю себя, то снова проживу жизнь амёбы. Например, женюсь на Алле, которая, похоже, имела на меня какие-то виды; мы заведем ребенка, потом поругаемся так, что не сможем жить вместе. Вернее, не сможем обеспечить друг другу нужный уровень комфорта, но результат будет тот же — мы разведемся. Я снова пойду по рукам добрых женщин, куплю себе убитый «жигуль», если он подвернется под руку, и начну таксовать. Я примерно знал, к кому обращаться, что делать и как себя вести — правда, эти знания окажутся востребованными не сейчас, а лет через восемь, но они помогут мне проделать всё то же самое, что и в первой жизни, но со значительно меньшими затратами сил и средств. Стоило ли ради этого беспокоить вселенную и откручивать назад движения небесных тел?

На этот вопрос я мог ответить однозначно — не стоило. Проще было пришибить меня прямо там, где меня застало то, что я назвал червоточиной. Звезды и галактики даже не заметили бы смерти какого-то одного прямоходящего разумного млекопитающего и продолжили бы свой путь по бесконечной пустоте. Но вселенная уже побеспокоилась, а я уже спас Аллу от смерти, посмотрел на живого Цоя и сдал шахтинского маньяка нашей доблестной милиции. С одной стороны, это много для двух недель. С другой — преступно мало.

«Знаешь, каждую ночь я вижу во сне берег…».

Попаданцы, про которых я читал, начинали действовать сразу — если, конечно, не оказывались в телах младенцев. Они сносили танковые дивизии немцев под Москвой в сорок первом и давали прикурить японцам на войне начала двадцатого века. Они загоняли монголов в ту степь, из которой те выползли, и завоевывали новые, более пригодные для жизни и процветания пространства нашей крохотной планеты, причем задолго до эпохи Великих географических открытий.

Им ничего не стоило создать интернет в каменном веке и научить древних египтян вере в правильного бога; они могли давать советы Иисусу из Назарета и писать ему конспекты Нагорных проповедей в нужном количестве. Эти попаданцы были титанами из титанов, я им в подметки не годился. Правда, я и не претендовал, да и вообще не готовился к какой-либо деятельности в прошлом. Мне всегда хватало настоящего. Про будущее я думал лишь в прикладном плане — ведь замену масла и летней резины на зимнюю нужно планировать загодя, чтобы не нанести ущерба рабочему графику.

Эти планы были мне понятны и составлялись почти что сами, без особого участия мозга. Позвонить тому, написать этому, прикинуть, когда поток клиентов и пробки будут поменьше. Ничего сложного, на взгляд искушенного профессионала. Делается мимоходом, почти без отвлечения от текущих забот. Вот почему нельзя сделать нечто подобное со спасением страны от страшных опасностей? Позвонить, написать, приехать — и оно вдруг оказывается выполненным. Но нет. Честно говоря, я даже не знал, с какой стороны подходить к этой проблеме, а потому старательно имитировал бурную деятельность в библиотеке имени Ленина. Никому мои списки членов ЦК не нужны. Хотя когда я приду к власти, их можно будет использовать в качестве списков будущих заключенных внутренней тюрьмы КГБ, конечно, если там останутся места после массовых посадок самих гэбешников.

«Знаешь, каждую ночь…»

— Мы же скоро будем Ростов проезжать? — вдруг спросила Алла.

Весь этот час мы с ней молчали. Я думал о своей жизни, которая мне не очень нравилась, а она, похоже, пыталась понять, во что вляпалась, когда напросилась в эту поездку. И вот теперь осознала.

— Да, примерно через полчаса, — спокойно ответил я.

— Я там выйду и вернусь в Москву. Мне надоело. Я хочу домой.

Ну, чего-то подобного стоило ожидать.

— Да как пожелаешь, Ваше Высочество, — откликнулся я. — Подвезу прямо к вокзалу и помогу с билетом. У меня волшебная бумажка есть, с ней любой администратор нам билет продаст.

Она одноразовая, но Алле об этом знать не нужно. Правда, я немного опасался, что без «вездехода» от Михаила Сергеевича мне будет сложно уехать из Анапы, но и везти девушку дальше против её воли я не собирался. Хочет лишиться моря, до которого осталось совсем чуть-чуть — флаг ей в руки и барабан на шею.

— Точно? И ты даже не будешь меня уговаривать? — Алла резко повернулась и внимательно посмотрела на меня.

Я лишь скосил на неё взгляд и снова уставился на дорогу. Не то, чтобы у меня был план, как действовать в этом случае, но он особо и не нужен. Я просто завершу поездку в одиночестве.

— А зачем, если ты всё решила? — деланно удивился я. — Ты с самого начала не обязана была ехать со мной, это твоя добрая воля. Ну и моя тоже, а также нашего нанимателя. С машиной я управлюсь и один, и место на пляже будет проще искать. У тебя деньги с собой есть?

Алла шмыгнула носом и промолчала.

— Ну и ладно, ты думай, только недолго, — удовлетворенно кивнул я. — Если что, помогу. Свои люди — сочтемся.

Мы только что проехали какую-то станицу с названием Грушевская; я мельком подумал, что где-то тут продолжает нести свои воды та самая речка, на берегу которой — только в Шахтах — стоит мазанка Чикатилы. Правда, никаких указателей я не увидел, но это ничего не значило. Разогнаться после станицы не удалось — сразу началась очередная деревушка, на этот раз какой-то Красный Колос, наверняка названный так после революции, когда любили добавлять прилагательное «красный» ко всему, что не движется и не может убежать. Мне это было фиолетово. Впереди в череде домов я увидел строение с надписью «Магазин», с широкой площадкой перед ним и самым настоящим колодцем сбоку, сбросил газ, притормозил, съехал с трассы — и аккуратно припарковался справа от ступенек.

Я наверняка не раз проезжал здесь в своей первой жизни — я тогда любил ездить на машине отдыхать на наши черноморские и азовские курорты, хотя сами курорты мне не нравились. Но никаких воспоминаний о Красном Колосе у меня не осталось. Скорее всего, тут появились какие-нибудь сетевые закусочные и заправки, этот магазинчик вряд ли уцелел, хотя в девяностые, наверное, ещё работал. Насчет колодца ничего сказать не могу. Вода нужна при любой власти.

— Ты зачем остановился? — раздраженно сказала Алла. — Мне в Ростов надо!

— Я помню, Ал, — миролюбиво ответил я. — Мы ненадолго, надо воды в канистру набрать, там на дне плескается, а с нашей машиной лучше подстраховаться. Так что потерпи, тут дел на пять минут. Поезда на Москву уходят вечером, никуда мы не опоздаем.

Она промолчала. Даже не кивнула.

Я выбрался из машины, открыл багажник и с тоской посмотрел на беспорядок, который мы там устроили. По-хорошему, надо было собрать сиденья и вообще привести всё в приличный вид, но мне было откровенно лень заниматься этим прямо сейчас. Раскидать наши шмотки по сумкам можно быстро, всё равно нам ещё надо будет заправляться. Я нашел в хламе нужную канистру, вылил остатки воды на траву и медленно пошел к колодцу. Торопиться мне было некуда, да и за руль возвращаться не хотелось. Хоть я и не подавал виду, но решение Аллы спрыгнуть с маршрута меня немного задело. Совсем чуть-чуть. Самую капельку.

Было раннее утро, но у колодца уже набирала воду в эмалированное ведро местная жительница — бабушка в сильно заношенной фуфайке, цветастой юбке и в обрезках резиновых сапог. «Галоши», — всплыло у меня в голове полузабытое слово.

Я вежливо с ней поздоровался, поставил свою канистру рядом и сделал то, чем обычно занимаются пионеры — перехватил у бабки ведро с колодезного ворота и перелил воду. Потом подхватил полное ведро и помог донести до калитки — её участок располагался через дом от магазина. Дальше не понёс, сослался на то, что не хочу оставлять подругу одну — устала, нервничает, все дела.

— А, дело молодое, — отмахнулась бабка. — Не впервой, дотащу. Спасибо тебе, сынок. Вы того, если в магазин наш хотите, то не стоит — Верка сегодня дай бог к полудню из района вернется.

Верка, видимо, была продавщицей и хозяйкой местного лабаза, в который я и не надеялся попасть. Но я поблагодарил бабушку и заверил её, что отсутствие Верки никак не влияет на наши планы.

Я вернулся к колодцу, наполнил свою канистру и оттащил её в машину. Потом грузно шлепнулся на своё сиденье и повернулся к Алле.

— Ну, рассказывай, что случилось.

В принципе, мне не нужны были её переживания, я и сам знал всё, что она может сказать. Но будет лучше, если она проговорит их самостоятельно. Кажется, именно так работает одиозная гештальт-терапия. Правда, я ни разу не психолог, но в данном случае хватит моих обрывочных знаний и жизненного опыта.

— А ты что, не понимаешь? — Алла посмотрела на меня взглядом маленького злого волчонка.

— Не-а, — соврал я.

Она с минуту молчала, а я терпеливо ждал, чем всё это закончится.

— Блин, — Алла спрятала лицо в ладонях, и голос её зазвучал глухо. — Захотела романтическую поездку на море, дура… во что ты меня втравил, Егор?..

Можно было напомнить, что она сама пошла неизвестно куда с человеком, которого видела первый раз в жизни, а такие поступки обычно ни к чему хорошему не приводят. Но это было не совсем правильно, и я не стал этого делать. Во всяком случае, в лоб.

В тесном салоне «двушки» вести психотерапевтические беседы неудобно. По всем канонам я должен был установить зрительный контакт со своей пациенткой, а уже потом рассказывать ей, почему она оказалась в этой жопе. Я неловко развернулся в кресле набок, но Алла так и сидела со спрятанным в ладонях лицом и, кажется, плакала. Это было, конечно, плохо для моих целей, но девушка, которая сумела выплакаться, наполовину здорова, как говорил один из моих знакомых мужских шовинистов. Он любил доводить своих подруг до слез с помощью кулаков, полагая, видимо, что всего лишь ускоряет процесс излечения от неведомой болезни, присущей всем женщинам.

— Вообще-то мы выбрались из этой передряги с наименьшими потерями. Всего лишь не поспали ночку, но это легко переживается, мы в общаге как-то на три дня марафон устроили, да ещё и под пиво… вот тогда было тяжко.

— Марафон?

— В преферанс играли, — объяснил я. — И разошлись по нулям, все при своих остались. Очень забавно было, когда выяснилось, что мы три дня просто тупо пьянствовали.

— Ты не о том говоришь! Я тебя о серьезных вещах спрашиваю, а ты про какие-то карты! — если бы у Аллы было чуть больше пространства, после этой тирады она бы точно топнула ножкой.

— Ну так и я про это, про серьезные вещи. Преферанс! Однажды Казах всю стипендию слил старшекурсникам, а это ой как серьезно…

— Егор, я тебя убью!

Алла наконец вернулась в почти нормальное своё состояние и ткнула меня кулачком в плечо. Уворачиваться я не стал, а заодно убедился, что она действительно плакала, правда, без драматических рыданий. У неё просто из глаз одна за другой катились слезы. Я протянул руку, снял одну слезинку с её щеки и поднес её к своим глазам, чтобы рассмотреть поближе, но увидел лишь мокрое пятнышко. Меня опять ткнули кулачком, чему я был почти рад.

— Ты только грозишься, — улыбнулся я и продолжил миролюбиво: — Алла, всё могло закончиться очень плохо. Я мог не успеть защитить тебя. Я мог не справиться с этим… с нападавшим. Мне всего восемнадцать, я не мастер спорта по каратэ и никогда не поднимал ничего тяжелее шахматного короля. Я даже с теми своими штуками, которые так тебя напугали, толком не умею обращаться… Я был в таком ужасе, когда закрыл тебя своим телом, что мне сложно передать это словами, и я не хотел бы ещё хоть раз испытать нечто подобное.

Я понимал, что все мои слова — откровенная манипуляция, и от этого мне было немного стыдно. Но Алла должна помнить, кому обязана своей жизнью и девичьей честью.

— Ребята-милиционеры мне рассказали, что тут, в области, последние шесть лет орудует серийный маньяк-убийца. Он заводит детей и юных девушек в укромные места типа вот таких, — я указал на другую сторону трассы, где как раз была густая полоса деревьев и кустов, — пытает их, насилует и убивает — и не обязательно в этом порядке.

Алла ахнула. Я скосил взгляд на неё и удовлетворенно отметил, как её глаза испуганно округлились, и как она закрыла руками открывшийся рот. Ничего подобного лейтенанты мне, разумеется, не говорили, но вряд ли Алла сообразит, что я ни на секунду не оставался с постовыми наедине.

— Я это говорю не для того, чтобы напугать тебя, — вообще-то именно для этого. — Несколько десятков жертв, сотни подозреваемых, два уже расстреляны по вполне законным приговорам. В «Правде» об этом не пишут, и в программе «Время» не говорят, но тут все, кажется, в курсе.

Это опять же было далеко не так, но немного сгустить краски не помешает.

— Они уверены, что мы как раз на такого и нарвались, — я говорил как можно более убежденно, словно сам верил в произносимое, — и что если бы не… в общем, если бы мы не сопротивлялись, то всё могло закончиться очень плохо. И для тебя, и для меня.

— Ох, Егор…

Вот теперь Алла прониклась. Она разревелась окончательно и попыталась броситься мне на шею, но конструкторы «двушки» таких порывов не одобряли. Но она была девушкой настойчивой, сумела протиснуться мимо длинного рычага переключения передач и ничего не сломать, а потом всё-таки обняла меня и замерла, уткнувшись мне в плечо. Я чувствовал себя последней сволочью. Возможно, так было надо для восстановления душевного равновесия девушки, но от этого мой поступок не становился менее аморальным.

Нас прервали примерно в тот момент, когда я с нетерпением ждал от Аллы слов о том, что ни в какую Москву она не поедет, а отправится со мной дальше, до самого синего моря. В моё стекло осторожно постучали снаружи, и мне пришлось проявить чудеса гибкости, чтобы посмотреть, кто там смеет вторгаться в мой первый сеанс психотерапии. Шея опасно хрустнула, и это отвлекло Аллу от её страхов и жалости к себе. Она тоже подняла голову и посмотрела.

Снаружи стояла давешняя бабушка.

Я с неохотой оторвался от Аллы и вернул девушку на её место. А сам вылез из машины.

— Что-то случилось? — мой вопрос, наверное, прозвучал немного резковато, и я мысленно дал себе по мозгам.

Старушки в моих бедах точно не виноваты.

— Ой, да нет, что ты! — она махнула рукой, демонстративно не обратив на мой тон никакого внимания. — Просто смотрю — вы сидите и сидите, никуда не едете, думаю — дай еды им что ли предложу? Мои вчерась собирались приехать, я наготовила для них, но что-то не получилось, теперь сегодня или завтра жду. Ты не думай, оно всё свежее, только остывшее, но можно и подогреть!

Я не сразу понял, чего от меня хочет эта бабуля — она произнесла слишком много слов за слишком небольшой промежуток времени.

— О, спасибо, разумеется. Но если ваши, — я понятия не имел, кто такие эти «её», но подумал о каких-либо родствениках, — приедут сегодня, то они и съедят, наверное?

— Ай, я для них ещё сготовлю всё, свежее, а это всё равно поро… — она оборвала себя, но у меня всё равно сложилась полная картина.

Эти «её» — люди уважаемые и ожидаемые, приезжают редко, видимо, слишком заняты, чтобы часто навещать старушку. И каждый их приезд она старается превратить в праздник, который по древней советской привычке сопровождается обильным столом. Наверное, где-то у этой бабули ещё и сколько-то там бутылок водки — или чего покрепче — припрятано, чтобы всё было «как у людей», но эту опцию она залетным туристам предлагать не будет, ведь спирт не скисает. А вот какие-нибудь блинчики с пирожками вполне могут и прокиснуть; сама она их не съест, поэтому у поросей будет праздник желудка. Или не у поросей, а у нас с Аллой, думаю, бабушке это без разницы. Ну а своих гостей она собиралась встречать только тем, что только что приготовила, с пылу-жару. Я обратил внимание, что из трубы её дома валит легкий дымок — видимо, печь была готова к очередной порции кулинарных чудес. А ещё меня привлек дымок, поднимавшийся от небольшого строения в углу участка.

— Отказываться глупо, — я улыбнулся. — Мы можем даже купить… хотели в Шахтах еды купить, но приехали туда поздно и уехали рано, ни одного магазина не застали. Нам немного надо, я за рулем, и если наемся сильно, то засыпать начну, а моя девушка вообще малоежка.

Дверь я не закрыл, и слова про «мою девушку» и «малоежку» предназначались для чутких ушек Аллы.

— Какие деньги, окстись! — старушка снова замахала руками. — Давно я деньги не брала за свою стряпню!

Я понял, что мы договоримся, и попробовал нащупать ещё одну точку взаимодействия.

— Извините, а у вас баня есть? Нам бы умыться, сутки уже в дороге, да ещё и с приключениями…

Суть наших с Аллой «приключений» я, конечно, раскрывать не собирался.

— Ох, есть, есть! Сын построил, всё по чудному как-то, но греет на зависть соседям! Вчера Самойловы мылись, но я на ночь воды дотаскала и дров подкинула, там и сейчас, наверное, тепло, и горячая вода есть. Будете мыться?

Вообще-то я действительно хотел просто ополоснуть морду лица, чтобы убрать с кожи неприятную липкую пленку, которая была нежелательным последствием наших «приключений». Чикатило всё же заставил меня несколько раз покрыться неприятным потом. А у Аллы, наверное, до сих пор в волосах мусор с той тропинки, да и белье ей надо бы поменять — все мои знакомые женщины были очень чистоплотными существами, возможно, это вообще свойственно прекрасному полу.

Но идея полноценной помывки в баньке — пусть в простой и деревенской — меня воодушевила. Это позволит переключить Аллу на другие заботы.

— Мне ужасно неловко так вам надоедать… — начал я, надеясь, что меня сейчас начнут уговаривать.

На самом деле мне не было неловко, я уже был согласен на всё, что может предложить эта деревенская волшебница. Баня — это то, что сейчас было нужно Алле гораздо больше, чем любые мои слова. Слова не могли её успокоить, а вот горячий пар мог убрать лишние переживания из её головы. Но я готовил почву для последующей оплаты, потому что пользоваться благами цивилизации даром не хотел. Да и старушке лишние деньги вряд ли помешают — у меня были какие-то смутные воспоминания о размере нынешних пенсий. Они, кажется, были побольше тех, что получали пенсионеры в моем будущем — в относительном выражении, конечно, — но всё равно маленькими.

Бабушка ожидаемо стала настаивать, а я быстро согласился — чтобы не трепать языком попусту, теряя время.

— Я сейчас, предупрежу подругу, — сказал я и открыл дверцу машины.

Бабушка понятливо пошла к своей калитке.

— Ал, у нас праздник, — сказал я, плюхнувшись на сиденье. — Добрая бабушка разрешила нам воспользоваться её баней. И обещала накормить.

— Зачем? — она посмотрела на меня удивленно.

Я её понимал. Совсем недавно мы обсуждали достаточно жуткие вещи, а тут вдруг появилась какая-то баня.

— Чтобы плохие мысли из головы ушли, — объяснил я. — Да и нельзя, чтобы мы в Ростове выглядели как два бомжа… так нам даже билеты не продадут.

— Как кто?

«Черт».

— Ну такие… опустившиеся люди… это сокращение — без определенного места жительства, б, о, м и ж. Иногда употребляется, в Америке таких полно, им даже помыться негде, — выкрутился я. — А нас ждет пар, жар и горячая вода. Так что собирай наши полотенцы и прочее бельё. У нас праздник.

— Я не моюсь в банях, — гордо сказала Алла.

— Сегодня хороший денёк, чтобы начать делать это, — я меланхолично пожал плечами. — Воспринимай это как утренний душ. Мы сутки в машине, давай немного освежимся. Горячая вода — она успокаивает, я читал.

Она фыркнула.

— Читал он! Не хочу я…

— Это не обсуждается! Хотя бы умоешься и прическу в порядок приведешь.

Это было запретный прием — я намекал на то, что Алла выглядит не очень. Девушки такое на дух не переносят и готовы на всё, чтобы доказать свою красоту и привлекательность. В том числе и на применение неконвенционального оружия.

Но я не стал дожидаться, пока к ней вернется дар речи, в темпе выбрался из машины, напомнил про полотенчики и пошел к терпеливо ожидающей меня бабушке.

Домик у неё на участке, скрытый с дороги большими кустами с ярко-белыми цветками, которые потом превратятся то ли в сливы, то ли ещё во что, оказался очень аккуратненьким. Привычный пятистенок, он был выстроен из ошкуренных бревен, покрыт оцинкованным железом и даже имел крыльцо — не самый необходимый элемент деревенских домов, насколько я знал. За домом виднелся такой же бревенчатый сарай, но его покрывала простая солома. А мы пошли налево, к одиноко стоящей у ограды участка крошечной хижине — уже каменной, с плоской крышей и торчащей из неё трубой. Из трубы шел легкий белесый дымок.

Внутри баня выглядела значительно просторнее, чем снаружи, хотя всё равно оставалась крошечной. Небольшой предбанник с лавкой и вбитыми в стены гвоздями вместо вешалок и с небольшим окошком, выполняющим неведомую функцию — наверное, служило аварийным освещением, которое работало только днем. Парилка была размером два на два метра, но часть этого квадрата занимала небольшая печка, дрова в которую следовало подкидывать из предбанника. На уступе печки стоял плоский железный бак с краном внизу — это было, по всей видимости, горячее водоснабжение. Внутри печки, на пути горячего воздуха, была устроена выемка, заполненная округлыми камнями — похоже, импровизированный генератор пара. И ещё один угол занимал большой бак с водой и висящим с краю ковшиком. А на стене висел простой эмалированный тазик.

Это была хорошая конструкция, достаточно простая для изготовления и предельно функциональная. Я был с ней хорошо знаком — в одни из каникул мы с родителями ездили на какую-то заимку в глухой тайге, где местные обитатели устроили нечто подобное. Правда, у них, кажется, был доступ к советским космическим технологиям, и потому оба бака были изготовлены из самого настоящего титана. У бабки баки были из обычной нержавейки, но и они работали как часы — главное, не забывать воду доливать и дрова подкидывать. Поленницу у неё во дворе я видел — запас там был приличный для конца весны.

— Хорошая баня, — похвалил я.

Бабке моя похвала понравилась.

В бане было жарковато — видимо, дрова с вечера хозяйка подкидывала не единожды, но я не стал расспрашивать её о том, как она провела эту ночь.

— Как пользоваться, знаешь?

— Да, приходилось, — кивнул я. — На камни плескать можно?

— А как же! Они для того и лежат там, так что плескай, сколько надо. Так что бери свою невесту и мойся. Полотенца есть или принести?

— Спасибо, — от души поблагодарил я. — У нас свои, купили по дороге.

В подобных баньках, конечно, много пара не добыть — через какое-то время камни остывают и надо дать им время, чтобы снова накопить тепло. Но вообще для того, чтобы помыться, ничего лучше сейчас не найдешь. Наверное. я бы предпочел привести Аллу в президентский люкс с видом на море и с огромной джакузи, но где всё это взять в Красном Колосе, я не представлял, а спрашивать бабушку постеснялся.

Бабушка отправилась в дом, а я вернулся к машине. Алла всё ещё сидела внутри, но, кажется, смирилась с тем, что будет чистой.

Я постучал в стекло, и Алла с видимой неохотой выбралась наружу.

— Ты вот серьезно сейчас? — прошипела она очень тихим голосом. — Предлагаешь просто сходить в баню и всё? После того, что было?..

— Ну да, а что такого? — я развел руками. — Есть какие-то другие предложения? Например, продолжать грызть себе душу или что-то подобное, вспоминать эту неприятную ночь и думать о том, что могло случиться, а могло и не случиться? Глупость какая-то… Пойдем, теперь я обещаю, что тебе понравится.

— Не хочу я ничего, — Алла притопнула ножкой. — Может, просто поедем?

— Да не опоздаешь ты на свой поезд, обещаю. Там и мыться-то — полчаса, потом внутри станет неприятно находиться. Зато грязь смоем.

Довод был так себе, но Алла сдалась. Не вернулась в салон с гордым «не хочу и не буду», а полезла на задние сиденья собирать нужные ей вещи. Я тоже подхватил своё полотенце и трусы с носками. Конечно, ничего ещё не решилось, но о будущем думать надо было тоже.

От бани Алла в восторг не пришла.

— Мы что, будем мыться вместе? — сурово спросила она, подразумевая, что большей глупости не представляла.

— Ну да, ты одна не справишься, — терпеливо сказал я. — Тут надо знать, на что нажимать. Но если хочешь, я останусь в трусах и могу сбегать за твоим купальником.

Я не стал напоминать ей, что каких-то двенадцать часов назад она виляла передо мной своей попкой безо всякого купальника. Это всё же было в другой жизни.

Она мгновение поколебалась, но потом решилась.

— А ладно, — и махнула рукой для убедительности, — Чего уж теперь?

И решительно стянула блузку и джинсы.

А я понял, что опасался совсем не того. У моего члена уже была реакция на голую Аллу, так что я не сомневался в том, что он находит её привлекательной. Конечно, я не был одержим сексом, но не в тех случаях, когда об меня трётся обнаженная и — окей, окей — красивая девушка. А не тереться в условиях ограниченного пространства бани было нереально. И я начал всерьез опасаться, что перешагну опасную грань… впрочем, если это поможет нам обоим смириться с тем, через что мы прошли — почему бы и нет?

А Алла тем временем разделась окончательно и попыталась скрыться в парилке. Но неудачно — ойкнула и выскочила обратно, стыдливо прикрыв руками лобок и грудь. Вернее, попыталась прикрыть, и не слишком удачно.

— Там горячо! — сообщила она мне как откровение господне. — Я туда не пойду!

— Видишь, я же говорил, что ты не умеешь, — наставительно произнес я, — Сейчас всё будет, не волнуйся.

Я вальяжно снял трусы, и это простое движение далось мне очень непросто. Внутри меня всего колотило, я был готов отыграть назад и сбежать подальше от этой суккубы, которая вызывала однозначные желания. Я чудом сдержался, но почувствовал, что мой член слегка напрягся — и хорошо, что не встал в полный рост. Правда, Алла могла расценить это совсем иначе, но пока что мне было дело только до моих собственных переживаний.

— Заходи и сразу садись на корточки, — сказал я. — Внизу не так жарко и даже прохладно. Смотри на меня и делай также.

Я продемонстрировал сказанное, хотя ничего горячего в парилке не было. Мы её слегка выстудили, пока ходили туда-сюда, так что нужно было немного подождать, чтобы температура поднялась до нужного уровня. Но для Аллы и это было явным перебором. Она тяжело вздохнула, вошла вслед за мной и присела. В этой позе она уже не выглядела сексуальной дьяволицей, да и моё достоинство было надежно спрятано между ног. Впрочем, я был уверен, что Алла уже срисовала мою реакцию.

— И что дальше?

— А дальше моемся.

Я всё-таки встал, снял со стены тазик, набрал туда горячей воды, разбавил её холодной — и показал Алле пример. В парилке имелась какая-то мочалка из неопознанного пузырчатого материала, у нас с собой был кусок мыла — в общем, ничего сложного. Мне, конечно, было не очень удобно размахивать перед лицом Аллы своим достоинством, но отодвинуться я не мог, мне было некуда. Она могла, у неё за спиной было место, но я не мог даже попросить её об этом. К тому же Алла старательно делала вид, что ничего необычного не происходит.

Мы сумели намылиться, потом смыли друг с друга пену, и я предложил ей продолжить тем, ради чего и ходят в парилку.

— Ложись на полок, — я указал на узкую лавку напротив печки, и Алла послушалась. — И приготовься.

— К чему?

Я не ответил. Баня у бабушки была по высшему разряду — она даже замочила березовый веник в небольшой лоханке. Я зачерпнул оттуда немного настоя и плеснул на камни — и мне в лицо сразу пахнуло жаром с березовым запахом, а Алла ожидаемо взвизгнула.

— Горячо! Перестань!

— Ты что, в этом самый кайф, — попытался я успокоить её и легонько стукнул ей по спине распаренными березовыми прутьями и листьями.

Алла взвизгнула ещё громче и вскочила, попыталась что-то сказать, задохнулась и присела на корточки.

— Ты чего? Больно же!!

— Да ни капли не больно, это у тебя с непривычки. Ложись обратно.

— Не лягу! И вообще пошли отсюда…

— Ал, это парилка, тут надо париться, — сказал я. — Ложись обратно, сейчас будет совсем хорошо. Или я тебя силой уложу.

— Не уложишь! Я против!

— Ах вот как…

Я подхватил её подмышки и попробовал поднять. Она повизгивала, отбивалась и категорически отказывалась распрямлять ноги. Но я был крупнее, сильнее, так что в какой-то момент мы оказалась и в самой двусмысленной из возможных в нашем положении поз — плотно прижатые друг к другу, голые, а я ещё и с окончательно возбудившимся членом. Алла ощутила его и замерла. Я тоже не двигался, чтобы не разрушить момент.

— Это… он… на меня так?.. — тихо спросила она.

— Да.

Скорее, на голую девушку в моих объятьях, но уточнять не стоило.

— Я не хочу сейчас… не стоит…

— Не буду, — твердо сказал я. — Ложись на полок. Помоемся и дальше поедем. Обещаю.

Мы разорвали объятия, она послушно вернулась обратно на полок, а я начал легонько постукивать веником по её телу. Она ещё ойкала, но с каждым ударом всё тише и тише.

— Нравится? — спросил я.

— Ничего так, — вынуждена была признать она, — но я бы обошлась и без этого.

— Нельзя, — строго сказал я. — Сейчас ещё массаж сделаю, совсем новенькой будешь.

— Массаж?

Я ещё разок плеснул воду на камни, переждал самый свирепый пар и принялся легонько водить ладонями по спине девушки. Разумеется, это был не настоящий массаж — я просто не умел его делать, никогда не учился, а весь мой опыт основывался на длительном общении с женщинами и ограничивался знанием шутливых присказок типа «рельсы-рельсы». Этот стишок я и повторял про себя, делая те самые движения — со шпалами, слонами, гусями и прочими представителями животного мира с тяжелым шагом и болезненными щипками.

Я не смог бы ответить на вопрос, собирался я производить какие-то сексуальные действия с Аллой или хотел ограничиться простой помывкой — ну и расслабляющим массажем. Просто в какой-то момент мои пальцы проскользнули по её попке вглубь, нащупали заветную щелочку, Алла легонько вздрогнула, но ничего не сказала — и я посчитал это за разрешение перейти на другой вид массажа. Внутренний.

Она была более чем готова.

Под сексом, как правило, понимают совокупление двух людей. Если совы куплены не были — то есть проникновения члена во влагалище не случилось, — то как бы и не считается. В моем старом времени я натыкался на сообщения с женских форумов, авторессы которых искренне недоумевали — я же не занималась сексом с тем парнем из клуба, всего лишь сделала минет, или у нас был совершенно невинный петтинг, а муж меня бросил, негодяй. Мужчины, впрочем, частенько мыслили аналогичным образом — если всего лишь полапал за сиськи, то это так, не секс, а рукопожатие, и тоже не считается.

На самом деле физический половой акт, как его называют высоколобые ученые и прокуроры, совсем не обязателен. Его, наверное, стоит рассматривать как высшую форму доверия женщины к выбранному ею мужчине — ведь не каждому мальчику позволяется тыкать хуем в живого человека. Мальчики, правда, тоже хороши — они если не потыкают, то могут и бросить слишком гордую девицу, несправедливо обозвав её на прощанье «шлюхой» и даже не обратив внимания на явное противоречие. В общем, с этим тыканьем всё очень и очень сложно, причем даже среди семейных пар.

Я слышал от приятеля, что жена не давала ему «тыкать» себя лет шесть после рождения ребенка — боялась рецидива и новой порции боли в роддоме. Правда, так совпало, что как раз через шесть лет они развелись, оставив кроху в неполной семье и в недоумении; впрочем, та экс-жена вскоре оперативно выскочила замуж и одного за другим родила новому мужу троих детей, видимо, решив не повторять прежних ошибок, но полностью забыв о средствах контрацепции.

Но даже если «тыкать» можно в любое время, делать это стоит не бездумно, а очень даже с умом. Англичанкам когда-то советовали смотреть во время «этого» в потолок и думать об Англии; подобные советы наверняка слышали молодые девушки не только в этом островном государстве. Стишок про того мужичка, который «тихо сзади подошел, сунул, вынул и пошел», появился совсем не на пустом месте. Сколько их таких было, любвеобильных, но совершенно не думающих о своих партнершах? Те, видимо, должны были молча терпеть — ведь хоть какой-то, но свой, персональный, — и сбрасывать напряжение не в постели, а в душе, мощной струей воды приятной температуры.

Откровенно говоря, я сам не был ангелом в этом отношении — особенно с первой женой; если бы было иначе, возможно, мы прожили бы долгую и счастливую жизнь вместе. Но я научился всему потом, с женщинами, которые не стеснялись говорить, что им нравится и что мужчине нужно делать. Наука оказалась нехитрой, а набор приемов — ограниченным, что не мешало эти приёмы комбинировать, чтобы достичь нужного эффекта за нужное количество времени.

Например, сейчас, с Аллой, мне нужно было сделать девушку счастливой как можно быстрее, а потому я задействовал обе руки, все её отверстия, а ещё сумел дотянуться до сисек — в условиях тесной парилки это стало отдельным подвигом, которым я втайне гордился.

Оргазмирующая женщина теряет волю к сопротивлению. Если на первые касания интимных мест Алла ещё дергалась — больше от неожиданности, разумеется, чем от неприятных ощущений, — то потом ей было не до того. Поэтому я выяснил, что она способна на мультиоргазм — я знал несколько умных слов, — что готова получать удовольствие достаточно долго, но очень быстро устает и сворачивается после этого калачиком. Ну, насколько это возможно на узкой полочке в две доски-пятнашки.

Ещё я узнал, что Алла девственница и может быть невероятно громкой. Впрочем, я сознательно не просил её вести себя тише и надеялся, что добрая бабушка поймет наши молодые порывы. Алле это было нужно. Мне, правда, тоже, но свои потребности я удовлетворил как-то походя — даже не мастурбировал, а кончил от пары сомнительных движений.

После чего вылил на себя всю теплую воду, что оставалась в тазике. Хотелось бессильно опуститься на пол и заснуть — всё же удовлетворение женщин тяжелый труд, кто бы чего ни говорил. Но я заставил себя приготовить ещё один тазик воды с нужной температурой — для Аллы. Ей это было тоже нужно.

— Егор…

— Что? — немедленно откликнулся я.

Алла лежала лицом к стене, и я не видел её мимику. Но её голос ясно давал понять, что у неё всё хорошо.

— Как мы со всем этим справимся?

— Вместе, — также тихо сказал я. — Не бойся, мы не в глухой заднице. Я бы даже сказал, что мы совсем не в заднице. И всё у нас будет хорошо. Я понимаю тебя… ты никогда не была в такой ситуации и боишься. Я тоже не был и тоже боюсь. Но мы справимся, обещаю.

Она немного помолчала.

— Егор?

— Что?

— Я тебя люблю…

«Ох».

— Я тебя тоже, зайчонок.

Я подполз к ней поближе и ткнулся лбом в очень горячую поясницу, а руку положил на небольшой изгиб у попы.

— Нам пора, Ал, — сказал я, жалея о том, что этот момент не может длиться вечно. — Пойдем сохнуть и будем выбираться отсюда. Нам ещё часов восемь ехать.

Она что-то промурчала в ответ.

И я решил дать ей целых пять минут блаженного покоя.