Бои прокатились по Коннелл-роуд, словно свирепый водный поток, превратив стены и фасады в щебень, корпус мини-автобуса «тойота», сгоревший до костяного цвета, валяется на обочине, словно выброшенный приливом, асфальт в оспинах и комьях грязи. Она рассказывает об этом Ларри, который отказывается верить, бизнес-центр у главной дороги так и не перестал дымиться, бетонная крошка лежит на листьях, на испещренных пулевой сыпью кузовах машин с выбитыми стеклами, в воздухе еще висит белая пыль и, кажется, до сих пор оседает на непокоренный платан возле школы, опаленный до половины высоты, словно какой-то вандал пытался его поджечь. Окна вдоль улицы заклеены мусорными пакетами и пленкой, а пожилой мужчина заколачивает фанерой эркерное окно мини-гостиницы, улица выглядит как два места сразу, будто фильм про чужую войну крутят поверх городского пейзажа, летние цвета слились с мельканием пепельных оттенков разрушения. Неизвестно, сколько придется простоять в очереди к цистерне с водой, они стоят вместе с Бейли, наблюдая за людьми, размахивающими канистрами и прочими емкостями, за детьми, играющими в косых лучах закатного солнца. Она говорит, наших пластиковых бутылей недостаточно, нужно найти что-нибудь посерьезнее. Это ложное ощущение мирного города, жужжание газонокосилки как воплощенная мечта о лете, птицы, пирующие в садах, люди вокруг говорят об инфляции, цены взлетели в десять-двадцать раз, в конце улицы есть человек, который за десятку зарядит ваш телефон от своего генератора, и, когда появляется электричество, боишься включать свет, неизвестно, какой счет тебе потом выставят, если так пойдет и дальше, деньги скоро обесценятся. Мимо проезжает грузовик с повстанцами, она ищет среди них лицо Марка, разглядывает повстанцев, охраняющих цистерну, представляя среди них сына, как он болтает, курит, пялится в телефон, они выглядят довольными собой, недавние служащие всех мастей, студенты, стажеры, безработные, в мгновение ока привыкшие проливать кровь. Бейли хочет знать, почему Марк не звонит, мы должны были получить от него весточку. Она разглядывает лицо сына, замечает, что мягкие волоски над верхней губой начинают густеть, и у нее не хватает духу сказать ему, что их нужно сбрить, не материнское это дело — Ларри или Марк скажут ему потом. Не знаю, отвечает она, я уже ничего не знаю, возможно, мы еще долго о нем не услышим, бои продолжаются в разных частях страны, может быть, звонить на мой номер все еще опасно, мы же не знаем, кто нас прослушивает, будь добр, подставь плечо, мне что-то попало в ботинок. Она опирается на Бейли, стаскивает ботинок, ощупывает носок, это даже не камешек, а его зерно, семечко, медленно прорастающее в острый камень, она выворачивает носок, стряхивает, проверяет ногу, семечка больше нет, но стоит ей наклониться, и оно снова там, на подушечке стопы.