Песнь пророка

В гостиной Саймон ругает телевизор, пока она выкладывает на кухонный стол припасы из рюкзака, затем встает перед ним, уперев руки в боки. Давай побрею тебе бороду, говорит она, если хочешь, прямо здесь. Айлиш поднимается наверх за полотенцем, открывает шкафчик в ванной, находит баллончик с пеной для бритья, пластмассовую синюю бритву и недокуренную пачку сигарет, которую сует в карман. Саймон ждет на стуле, разложив руки на коленях, растопырив пальцы, заросшие темной пляжной травой, шумно выдыхает, когда она поднимает его подбородок и изучает лицо, две поляны, покрытые снегом, выпавшим на древнюю землю, ей еще не приходилось брить мужчину. Это долго не продлится, говорит он, это прекращение огня, ты слышала новости, лгут на каждом шагу, держат нас за дураков, сегодня говорят, что за сутки повстанцы нарушили режим прекращения огня двадцать восемь раз, множество снарядов и мин выпущено по нашим позициям, ля-ля-ля, но ты же сама слышишь, повстанцы молчат уже несколько дней, не считая редких выстрелов из винтовок, помяни мое слово, режим готов атаковать… Папа, говорит она, придерживая его челюсть рукой, если не будешь сидеть тихо, у меня ничего не получится, не будут они нарушать режим прекращения огня, побоятся санкций, все хотят, чтобы это поскорее закончилось. Борода сражается с бритвой, дорожка гладкой кожи растет с бесконечно малой скоростью. Тот высокий парень, что заходил вчера, хорошенько порылся там, наверху. Бритва замирает у нее в руке, она кладет ее в миску с водой и берет отца за руку. Что за парень, пап? Сама знаешь. Саймон недобро косится на нее, словно Айлиш в чем-то провинилась. Папа, почем мне знать, о ком ты говоришь? Высокий парень, один из твоих. Моих? Один из твоих внуков, что ли? Это вряд ли. Да, говорит Саймон, это он и заходил около трех. И что ему было нужно наверху? Она смотрит, как Саймон закрывает глаза, ее взгляд проникает сквозь полупрозрачную кожу век, в его разум, она вытряхнет правду из его черепа, заставит отца вспомнить. Айлиш опускает бритву в воду, с силой проводит лезвием по лицу, рука Саймона протестующе поднимается, капля крови катится по подбородку. Ты говоришь о Марке, спрашивает она, ее голос срывается, Айлиш невидящим взглядом обводит комнату, останавливаясь на стульях вокруг стола. И как ты понял, что это Марк, постой, сейчас достану салфетку. А кто еще это мог быть, отвечает Саймон, я спросил, ты один из сыновей Айлиш, он ответил, что да, потом вошел и сказал, что хочет помочь. Хочет помочь, повторяет она, помочь с чем? Не знаю, с тем или с этим, сказал, что хочет помочь с садом. Она выходит на кухню, набирает пригоршню холодной воды, подносит ее к лицу, стоит у двери на веранду, разглядывает подстриженную живую изгородь, недавно прополотые клумбы, видит Марка, как прошлым летом тот стоял в саду в рабочей одежде. Приклеив клочок салфетки к отцовскому лицу, продолжает брить вокруг полуулыбки, и он закрывает глаза. Она что-то ему говорит, замечает, что он уснул, под ее рукой гладкий подбородок, она вытирает полотенцем розовую кожу. Айлиш выходит в коридор, снимает с вешалки его пальто, расстегивает у ворота, возвращается в гостиную, садится в материнское кресло, достает из кармана белый ярлычок, на котором написаны его имя, адрес и номер ее телефона, и пришивает ярлычок к лацкану. Прислушивается к пустому дому, различая голоса наверху, мать зовет их обедать, шаги гремят по лестнице, огонь тикает, будто обезумевшие часы, будто разговаривает со временем, поленья выплевывают время, запасенное в дровах, Айлиш размышляет, что время одновременно сложение и вычитание, время прибавляет следующий день, отнимая от того, что осталось, спящий медленно дышит. Это тело дышит разумом, это сердце будет биться в груди мужчины до тех пор, пока он не потерпит окончательное поражение, и она ловит себя на том, что тянется к его руке, шепчет, ты у меня лучший на свете.