Пёстрая тюбетейка

Воскресное утро выдалось дождливое. Вот досада! А Наде так хотелось побежать к Ане и поделиться с ней радостной новостью: Надина мама всё знает и что-нибудь им посоветует.

— Как только дождик кончится, побегу во двор, — сказала Надя.

— Сегодня мы вместе погуляем, — сказала мама. — Мне надо съездить в «Пассаж», возьму тебя с собой, а потом по набережным погуляем, там очень красиво. Вообще… не слишком ли много ты бегаешь одна во дворе? — Мама озабоченно посмотрела на Надю. — Будь хорошей девочкой, Надюша, прошу тебя! Скорей бы уж папа вернулся из командировки!

— Так ведь он же вчера прислал письмо, что скоро приедет, — напомнила Надя.

Стараясь быть хорошей, она принялась за шитьё. Минут десять, длинных-предлинных, Надя сидела смирно и ковыряла иголкой куклину рубашку. Дней шесть назад мама скроила эту рубашку для куклы Зины. Нитка попалась непослушная: она тянулась за иголкой и всё время скручивалась и путалась.

От ниткиных каверз Наде даже пить захотелось. Она пошла в кухню попить водички и заодно поискать Мурку. Не мешало Мурке с Надей немножко поиграть.

В кухне за столом сидела, подпершись рукой, тётя Клава и думала вслух:

— Выбросить мне устарелые галоши, или они ещё осенью поносятся?

— Кис-кис! — звала Надя. — Коша! Коша!

Тётя Клава сказала, не замечая, что говорит:

— Да вон она, твоя калоша, лежит под паровым отоплением.

И Надя так смеялась — прямо остановиться не могла. Смеялась и кружилась по кухне, распевая:

— Коша-калоша! Коша-калоша!

И вдруг всю её насквозь пронзила страшная нестерпимая боль. Надя задохнулась от своего собственного крика.

Только потом она узнала, что задела локтем, столкнула с газовой плиты и вывернула себе на ногу кастрюлю с кипящим супом. А тогда она ничего не понимала от боли.

Суетились, бегали, что-то говорили, всхлипывали мама и тётя Клава. Хлопали двери. Надя лежала на диване. Кажется, с неё снимали чулок. Ногу жгло огнём. Надя кричала. Перед глазами у неё плыл красный туман. Она точно потонула в тумане и крике. Смутно-смутно слышала, что в комнате разговаривает и двигается кто-то ещё, кроме мамы и тёти Клавы. Мелькало мамино помертвевшее от испуга лицо. Что-то делали с Надиной ногой, может быть, сдирали кожу…

Внезапно Наде стало легко и тихо: боль отпустила. Так хорошо сделалось, что даже не верилось. Наверно, от этого блаженства Надя заснула, потому что ей приснился фокусник Павел Иванович. В белом халате и в белой шапочке, он наклонился над Надей и ласково её успокаивал:

— Сейчас, Надюша, сейчас! Вот ещё маленький укольчик сделаем — и будет всё в порядке…

В Надину руку остро кольнуло повыше локтя. Туман рассеялся. Теперь фокусника было видно очень ясно. Он сидел на стуле возле дивана. Надя смотрела на него и ничего не говорила. Зачем разговаривать с тем, кто снится? Она отдыхала от ужасной боли. Но какой отчётливый сон, всё-всё как по правде. Вон и мама стоит, лицо заплаканное…

Надя обвела взглядом комнату и вскрикнула.

— Ты что? — фокусник взял Надю за руку и стал щупать пульс.

— Там… — другой рукой Надя показала на стол.

На столе, среди пузырьков, склянок, разбитых ампул, кусков марли, лежала пёстрая тюбетейка.

— А где же мальчик? — тихонько спросила Надя.

— Бредит! — заплакала тётя Клава.

Фокусник внимательно посмотрел Наде в лицо:

— Не похоже… О каком мальчике ты говоришь, Надюша?

— Нет, я не сплю! — громко сказала Надя и пощупала белый халат Павла Ивановича. — Вы теперь превратились в доктора? Вы же фокусник, вас Петя часто вспоминает.

— Какой фокусник? — ужаснулась мама. Про фокусника Надя забыла ей рассказать.

— Ой, беда, беда! — запричитала тётя Клава. — Обварилась наша деточка, да и помешалась!

А Павел Иванович откинулся на спинку стула и расхохотался. Потом полез в карман, достал седые усы, как-то прикрепил их под носом, надул щёки и приказал басом:

— Отвечай, что за мальчик? А то превращу тебя в стрекозу, чтобы кастрюльки с плиты не сталкивала.

Надина нога протянулась на чистой простынке, прикрытой марлей, вся жёлтая, чем-то облитая и обмазанная. А сама Надя крепко вцепилась обеими руками в большую руку усатого дядьки-фокусника — доктора Павла Ивановича. Не исчез бы опять или не превратился бы в кого не надо!

Всё-всё рассказала ему Надя: как кричал мальчик и на голове у него пестрела эта самая тюбетейка, которая сейчас лежит на столе, и у дядьки свисали такие же усы…

— В то воскресенье это было, говоришь? — улыбнулся Павел Иванович. — Ну конечно, ты нас и видела. Совсем я на стадион собрался, когда прибежали из восемьдесят пятой квартиры…

— Да уж, поди, весь жилмассив знает, что живёт у нас детский доктор, — растроганно сказала тётя Клава. — И в воскресенье-то не дадут отдохнуть, и вечером, если что случится… И хоть бы на нашем участке вы были, а то и вовсе в больнице работаете. Другого района!

— Так как же его зовут, того мальчонку? — сказал Павел Иванович. — А-а, вспомнил: Витенька…

— Витенька?! — воскликнула Надя. — Того перекутанного малыша тоже зовут Витенька! Мы его видели, его Вадик на лестнице повалил.

— А частенько случается, что, кого ищут, тот рядом находится, только не замечают этого люди, — задумчиво промолвил Павел Иванович. — Наверно, тот самый Витенька и есть. Его ужасно кутают. Уж я им говорил, бабушке его и маме, что кутать детей очень вредно. Так вот этот Витенька подхватил сильнейшую ангину. Надо сразу пенициллин. А он так укола боялся, что на подоконник вылез, кричал, как будто его режут, и один ус мне оторвал. Это уж я после приклеил. Мне для любительского спектакля усы нужны, так я их в кармане таскал.

— А тюбетейку он вам подарил, Витенька? — спросила Надя.

— Наоборот, я ему подарил. Это другая тюбетейка, не та самая, а просто такая же. Сделал я как-то тюбетейки из разноцветной бумаги, тоже для спектакля одного, а они оказались волшебные. Наденешь такую тюбетейку, и боль проходит. Если и не сразу, то очень скоро. Пройдёт боль, успокоится больной и заснёт.

— Волшебная, значит, тюбетейка? Хорошо-то как! Дядя Павел Иванович, а кто это аспид?

— Не кто, а что. Аспид — это такой сланец, ископаемая порода горная. Аспид чёрного цвета. Из него прежде делали доски для школ, чтобы мелом на них писать. Они так и назывались — «аспидные» доски. Или грифельные.

— До-оски?! А зачем же так людей называют?

— И ещё аспид — это змея ядовитая. В сказках змеи, злющие, лютые, тоже аспиды. В честь змеев этих, так сказать, и бранились люди в старину «аспидами». Теперь уж редко так говорят. Наверно, ты от какого-нибудь старого человека слышала… Так вот наденет больной волшебную тюбетейку, и так славно ему станет. И заснёт он. Вот так.

Павел Иванович взял со стола тюбетейку и надел её на Надю. И она правда заснула.

Приснился ей белокурый Витенька в пёстрой тюбетейке.

— Я ревел просто со страха, укола боялся, — сказал он Наде. — Никто меня не бил. Ты рада, да? Но, может быть, где-то рядом кого-то бьют, кому-то плохо. Когда тебе самой хорошо, ты не забывай об этом, слышишь?