29-30 апреля 1974 года в Минске состоялся очередной пленум ЦК КПБ. Это был необычный пленум, поэтому на заседание по списку пригласили секретарей обкомов партии, заместителей председателей облисполкомов, которые ведали вопросами идеологической работы, первых секретарей горкомов и райкомов партии, которые не входили в состав ЦК, секретарей партийных комитетов на правах райкомов партии, руководителей министерств, ведомств и организаций республики. В повестку дня включили два пункта: «О дальнейшем повышении действенности идейнополитической работы в свете решений XXIV съезда КПСС» и организационные вопросы.
Открыл пленум Петр Машеров. После обязательных в то время процедур голосования по повестке дня, регламенту и т. д. председательствующий Александр Аксенов дал слово докладчику. Пожалуй, это был самый продолжительный по времени доклад (Машеров прочитал его за четыре часа), он включал три раздела:
1. Укреплять связь идейно-воспитательной работы с производством, с решением экономических задач, всемерно усиливать ее влияние на производительность труда людей.
2. Всемерно повышать идейно-политическую зрелость и уровень знаний нашего народа, обогащать его духовным, нравственным потенциалом.
3. Совершенствовать стиль и методы партийного руководства коммунистическим воспитанием.
Как известно, готовился пленум при непосредственном участии заведующих отделами ЦК КПБ: организационно-партийной работы — И. Якушева; пропаганды и агитации - С. Павлова; науки и учебных заведений - А. Короткевича; культуры - С. Марцелева; административных органов — Г. Жабицкого и других. Общее руководство подготовкой доклада осуществлял секретарь ЦК КПБ А. Кузьмин.
Обратимся к некоторым историкам, мнения которых нашли отражение в тексте. Один из них — доктор исторических наук, член-корреспондент Академии педагогических наук СССР профессор Лаврентий Семенович Абецедарский. Он был исследователем белорусской истории XVI -XVII вв., автором школьных учебников по истории БССР. С 1958 по 1975 (год смерти) возглавлял кафедру в Белгосуниверситете.
Абецедарский критиковал ряд авторов за то, что они в своих работах освещали жизнь и взгляды выдающихся мыслителей и культурных деятелей Беларуси — Евфросиньи Полоцкой и Лаврентия Зизания (Тустановского ), которые, «к несчастью», были в преступной связи с церковью. Но опровержений выводов Абецедарского не последовало, потому что он пользовался доверием республиканских директивных органов как консультант по вопросам белорусской истории. И вслед за профессором Машеров говорит:
— Перед лицом столь масштабных задач особо острыми становятся вопросы партийной ответственности ученого, четкости его мировоззренческих, классово-политических позиций. Об этом приходится напоминать в связи с тем, что в некоторых публикациях, в том числе в народных поэмах «Энеида навыворот» и «Тарас на Парнасе», в работах о Ефросиньи Полоцкой, Смотрицком, Зизании проявились отголоски внеклассового объективизма, идеализации отдельных богословов как выдающихся просветителей. За такими перекосами в толковании общественных явлений у отдельных исследователей подчас обнаруживаются взгляды, находящиеся в противоречии с ленинскими принципами партийности науки и непреложными идейными принципами нашего общества.
В докладе приводились и другие ошибочные выводы профессора. Хотя политическое руководство республики в своих оценках должно было ориентироваться не на тот или иной научный авторитет, а на истину, рожденную в свободных дискуссиях, спорах, в творческом соперничестве идей, концепций, точек зрений, на доброжелательное и терпимое отношение ко всякому творческому инакомыслию.
Докладчик подверг критике «националистический привкус некоторых концепций и взглядов», которые выражали научный сотрудник Института литературы АН БССР Н. Прашкович, сотрудник Института искусствоведения, этнографии и фольклора С. Миско, работник БелСЭ В. Рабкевич, преподаватель института иностранных языков П. Дедюля. «Партийная организация, общественность АН БССР, — подытожил свои мысли Машеров, — дали принципиальную оценку этим фактам, решительно развенчали моральную небрежность и идейную безоружность отдельных работников».
Обычно в конце работы пленумов последним выступал представитель ЦК КПСС, затем докладчик брал заключительное слово. Однако Машеров «подытожил» пленум после последнего оратора - П. Петрикова, секретаря парткома АН БССР.
Из стенограммы. Петриков:
- Одна из основных причин негативных явлений в Академии наук заключается, как об этом правильно говорилось в докладе, в недостаточном идеологическом обеспечении научно-производственной деятельности. Нашей науке нужны не просто хорошие работники, а убежденные борцы за великие идеалы коммунизма.
…К сожалению, отдельные ученые допускают серьезные ошибки в оценке явлений действительности, искажают фактическое положение вещей. За это их работы подвергаются справедливой критике, а иногда дело доходит до того, что книгу приходится даже изымать из продажи.
…В последнее время в Академии наук была подвергнута суровой критике компания собутыльников и неустойчивых в идейном отношении лиц, которые во время пьяных сборищ высказывали неправильные, националистические по содержанию взгляды о якобы существующем в Белоруссии засилии русских, ущемлении прав белорусского народа в развитии языка и культуры, целесообразности выхода БССР из состава СССР, изменении границ за счет присоединения к Белоруссии части территории Российской Федерации, Латвии и Польши и т. д.
Изучение вопроса показало, что их «запевала» — старший научный сотрудник Института литературы, кандидат филологических наук Прашкович безнадежно отставший в науке и морально опустившийся человек. Он систематически пьянствовал, нарушал трудовую дисциплину, не проявлял активности в общественной и политической жизни. Его «коллега», кандидат наук Института искусствоведения, этнографии и фольклора Миско несколько раз попадал в медвытрезвитель, за плохое выполнение производственных обязанностей понижался в должности, имел взыскания. С червоточиной оказались и три других участника этой одиозной компании.
На партийном собрании и заседании ученых советов коммунисты институтов литературы, языкознания, истории, искусствоведения, этнографии и фольклора, главной редакции БелСЭ дали принципиальную оценку этому уродливому в наши дни явлению и потребовали выдворения их из Академии наук. В соответствии с существующим законодательством ученые советы институтов тайным голосованием приняли единодушные решения о несоответствии этих лиц занимаемым должностям научных сотрудников. Тем самым ученые решительно осудили их омерзительные высказывания и поступки, их поведение, несовместимые с работой не только в академии, но и на идеологическом фронте вообще.
Заметки на полях. А потом «укоряли» просветителей, Евфросинью Полоцкую, Мелетия Смотрицкого, Зизания, Миколу Гусовского. Докладчик, возможно, не знал, что Зизаниев было двое, обоих в свое время церковь объявила еретиками.
Рогнеда Рогволодовна и Предслава — Евфросинья Полоцкая… Две знаменитые женщины, чьи имена стоят у истоков древней истории. Две полочанки, чарующие образы которых пережили века и сохранились для потомков. А на пленуме утверждалось, что Полоцкую нельзя считать прогрессивной, потому что она — монахиня.
Между тем организаторам и участникам пленума, тем, кто готовил доклад, должно было быть хорошо известно ее самоотверженное, одержимое благородной идеей служение народу. Переписывая и переводя книги в монастыре, она с течением времени основала два монастыря.
А Кирилл Туровский… Просветитель, подвижник, писатель. Он стоит рядом с Ефросиньей Полоцкой у истоков нашей письменности и культуры. Породила его туровская земля, воспитала красота белорусского Полесья.
После долгого забвения их имена снова стали достоянием белорусской культуры. Долгое время замалчивания истории, а то и ее фальсификации оборачиваются большими издержками духовной жизни нации. Первая половина 70-х годов для Белоруссии, как и для соседней Украины, была, между прочим, временем «охоты на ведьм». Соответствующая служба, опираясь на широкий идеологический актив, упорно искала, раскрывала, навешивала ярлыки и обезвреживала «националистов».
Правда, у нас, в отличие от Украины, «националистов» не сажали. По мнению Машерова, возможность национального возрождения в Белоруссии уже окончательно ликвидирована, а потому деятельность «националистов» не представляет большой опасности. «Разговоры об этом — это преувеличение, плод чрезмерной подозрительности», — подытожил докладчик.
Он понимал опасность национализма в крайней форме. «Национализм, — любил повторять, — ржавчина, которая разъедает душу человека, разрушает любое общество. Человек, зараженный националистическими предрассудками, никогда не будет духовно богатой, раскованной, яркой личностью, способной украсить нашу жизнь». Однако он иногда не различал национальное и националистическое. Любая попытка подчеркнуть самобытность культуры, национальных обычаев у него вызывала опасение: а «не пахнет» ли здесь национализмом?
Требование «быть идейно-сознательными» относилось и к детям, школьникам младших классов.
- Серьезными издержками страдает и детская литература, - считал Машеров. - В эпоху небывалого взлета науки и техники, технологии, освоения космоса детская литература все еще топчется вокруг лесных гномов, сказочных принцев и иванушек-дурачков. Министерству просвещения, Союзу писателей, Госкомиздату, издательствам нужно серьезно продумать план действий и организовать выпуск такой литературы, которая в полной мере отвечала бы современным задачам идейно-нравственного воспитания родителей, детей и всего населения, - наставлял докладчик участников пленума.
***
В докладе Машеров подчеркнул, что партийное руководство «особенно дало маху в воспитании людей, позволив им строить дачи …
«…В свое время было немало рассуждений о том, что в республике, мол, излишне строго ограничивается индивидуальное дачное “строительство”. Однако иначе делать было нельзя. Как правильно отмечает Иван Шамякин в своем новом романе “Атланты и кариатиды”, пресловутая садово-дачная лихорадка захватила, поразила многих работников. “Они забыли про еду и сон, - пишет Шамякин, - а некоторые и о государственной службе. Разговоры в отделах шли на одну тему: кто где достал шифер, трубы, цемент, навоз; кто какие сорта яблонь, крыжовника, смородины посадил на своем участке. Все внезапно сделались архитекторами, агрономами”. Жизнь показала, что республиканские органы поступили тогда правильно, и если уж говорить откровенно, в нравственном отношении мы спасли многих людей, не дав им погрязнуть в болоте индивидуалистских страстей и забот».
Такой подход Машерова к дачному строительству при всей его сомнительности вместе с тем характеризует его как стойкого приверженца социалистическим идеалам, нацеленного на их реализацию.
Машеровские выступления против частной собственности не помогали найти выход из критических ситуаций. Никто из советских, партийных работников не имел права купить автомобиль (покупали, конечно, детям). Но в основе это - покушение на свободу личности.
- Нет, человек искренне верил в победу коммунизма, иначе объяснить некоторые действия Машерова нельзя, - признался Иван Шамякин. - Я не назову другого руководителя, который бы так одержимо выступал против частной собственности… Машеров своей собственности, кроме разве мебели и одежды, не имел. Бросить в него за это камень, думаю, не посмеют самые ярые сторонники приватизации. Однако такая привязанность одноукладности не только промышленности, но и сельского хозяйства не помогала решать многие проблемы.
Весной 1976 года, после писательского съезда, который ему понравился, Машеров пригласил группу писателей пролететь на вертолете над Полесьем. Он тогда сделал подарок Ивану Мележу, дав указание посадить вертолет на школьном дворе его родной деревни Глинище.
Приземлились в совхозе «Коммунист» Ельского района. На черной голой земле бывшего болота - три пятиэтажных дома, чуть дальше котельная. И все. Ужасающий вид. И тут должны жить люди! А как вести собственное хозяйство, когда живешь на пятом этаже?
Пимен Панченко и Иван Шамякин категорически высказали свои критические замечания Петру Машерову, Тихону Киселеву, Виктору Гвоздеву, который осуществлял это строительство. Юморист Тихон Яковлевич посмеивался и шутил. Гвоздев очень серьезно доказывал, как писатели ошибаются: люди радоваться будут - тепло, газ. А Машеров вновь разозлился. Наверное, чувствовал, что делается что-то не то.
«Если человек думает о даче, он не может думать про работу», - заметил первый секретарь. Он считал несправедливой ситуацию, когда один имеет дачу, а другой - нет. Уже во всем Советском Союзе развернулось движение дачников, и мужчины и женщины с лопатами да саженцами штурмовали электрички, а в Белоруссии было тихо. Вдали от города, за несколько десятков километров, выделяли всего по 4-6 соток. Домики разрешалось строить маленькие, только деревянные, с низко опущенной к чердаку крышей. Не дай бог, если кто-то ставил внутри печь и выводил дымовую трубу или завышал высоту строения. За такую «самодеятельность» можно было здорово поплатиться… На свой страх и риск многие «выводили» свои домики к кронам деревьев по ночам.
Позже «Правда», главный орган ЦК КПСС, напечатала статью про «дачные перегибы» Машерова. Время убедительно доказало, насколько был прав он и не ошибался в своем негативном отношении к строительству садово-огородных участков, частной собственности. Справедливости ради заметим: частично свою «ошибку» он хотел исправить через семь лет. На полях доклада к XXIX съезду КП Белоруссии он сделал запись: «О приусадебных участках. Не допускать перегибов: нельзя все заботы и трудности брать на плечи хозяйств…» Однако ничего этого не попало в доклад, с которым после гибели Машерова выступил Киселев.
Даже в Политбюро поняли необходимость развития (по примеру ГДР, Венгрии) садоводческих кооперативов, издали постановление. Машеров же внес свои коррективы: землю давать коллективам, но не строить на ней домики, а возводить двух-трехэтажные дома, и каждому огороднику давать в них комнату. Дело не пошло. Если бы через десятки лет он увидел трех-четырехэтажные особняки, возведенные не только властьимущими на своих земельных участках, наверное, за голову схватился бы… Вот он, всплеск частнособственнической психологии, стремление культивировать жажду наживы. Действительно, к началу XXI века в Беларуси восторжествовал правовой беспредел в злоупотреблениях служебным положением при возведении дач. Бесконтрольность. Безответственность. Стремление только успеть побольше урвать, обогатиться за счет народа и государства.
Для Машерова характерным было признавать свои ошибки, когда его в этом убеждали. Такой штрих. В первом разделе доклада «Укреплять связи идейно-воспитательной работы с производством, с решением экономических задач, всемерно усиливать ее влияние на производительность труда людей» он подверг критике призыв, который ранее пропагандировал и поддерживал: «Вести уборку полный световой день!» «Он оказался декларацией, — признался Машеров. — Как можно одному комбайнеру, не имея сменщика, продуктивно работать от зари до зари?!»
В начале семидесятых годов партийное руководство требовало вести уборку хлеба на низком срезе. Однако на практике это создавало множество трудностей, приводило к потерям зерна, исключало возможность утром и в вечернее время вести уборку высокосоломистых хлебов, увлажненных росой. Такой случай.
В 1972 году Емельян Шурпач, бывший сотрудник газеты «Звязда», отдыхал в Любанском районе у друзей-партизан. В тот год было дождливое лето, но на торфяниках хорошо уродила рожь. Во многих местах было много «полеглицы», колосья прибило к земле дождем и ветром. В одно из хозяйств приехал Машеров поинтересоваться, как идет уборка ржи. Отдельным руководителям начал высказывать серьезные замечания. В этот момент из-под комбайна, возле которого стоял он и сопровождающие его товарищи, вылез перепачканный в торфе, в мокрой одежде комбайнер Данила Дробов, бывший партизанский кузнец, подрывник. У него спросили, почему на поле остается много зерна.
— Видите, рожь мокрая. Дали низкий срез — в молотилки грязь попадает. А высокий — оставляет колосья.
Один из работников Минского обкома партии набросился с критикой на Данилу, стал обвинять его в разгильдяйстве и других грехах. Бывший партизан не вытерпел и как ножом, «отрезал» вопросом:
— Ты, уважаемый товарищ, приезжаешь на тракторный завод и командуешь, как нужно гайки прикручивать?
— Нет, — ответил «уважаемый».
— А почему же здесь, в сельском хозяйстве, все специалисты? Знаешь ли ты, что я сутками дома не бываю? Не знаю, что такое горячая пища. Вот сала поем, молоком кислым запью — и снова за руль комбайна.
Машеров, опустив голову, слушал этот неприятный диалог и краснел. Он понял, что колхозник прав. Повернулся к сопровождающим работникам, сказал:
— Давайте не будем мешать людям делать их дело…
Сам ушел первым, а за ним направилась и высокая свита.
Из стенограммы. «Этот явно ошибочный метод уборки на низком срезе был пересмотрен в 1973 году, только на завершающей стадии уборки. А его ведь пропагандировали, он составил часть массово-политической работы, — признался докладчик и продолжил свою мысль: — В период уборки посылались концертные бригады и выступления проводились в поле. Но ведь все должны работать в поле, не теряя времени. В эти дни не концертами и гастролерством надо заниматься, а посылать к людям, занятым на полевых работах, толковых, знающих дело политинформаторов и агитаторов, которые постоянно информировали бы людей о ходе работ, о тех, кто идет впереди и кто отстает, могли бы всегда быть рядом с механизаторами и другими работниками в наиболее ответственные и трудные моменты и оказывать им помощь, поддерживать словом и делом…»
Он ставил задачу выйти в 1975 году на уровень урожайности 27-28 центнеров с гектара. Насколько успешно таким своеобразным способом решалась задача, однозначно сказать трудно. В беседе один из комбайнеров колхоза «Рассвет» Несвижского района признался, что уборочную успешно закончили и без политинформаторов и агитаторов …
Машеров хорошо знал, что такое крестьянская жизнь, и хотел, чтобы она была легче, люди жили лучше. И тогда в Белоруссии активно начали бороться с «неперспективными деревнями», насильно переселять сельчан туда, где есть школа и магазин.
***
— Мы располагаем самыми убедительными фактами и аргументами, чтобы показать на современном материале кризис, который углубляется, им охвачена вся капиталистическая система снизу доверху. Обострение противоречий между трудом и капиталом, валютно-финансовые сотрясения, небывалая жестокость конкурентной борьбы между главными капиталистическими соперниками, растущая власть и произвол межнациональных корпораций еще и еще раз неопровержимо подтверждают убедительность и глубокую научную обоснованность марксистского тезиса об исторической обреченности капитализма, - говорил Машеров.
Те идеологические стереотипы, которые господствовали в обществе, отразились на результатах пленума. Они влияли и на сознание Машерова, он сам жил под их воздействием.
Основным содержанием той эпохи было развернутое строительство социалистического общества, основанного на принципах подлинного равенства, свободы, народовластия, гуманизма, заботы о человеке. Всестороннее развитие личности - главная цель социализма.
Машеров был стойким носителем и исполнителем социалистической идеи, убежденным коммунистом, строителем нового общества.
Он принадлежал к числу тех партийных и государственных деятелей, которые были наиболее близки к людям, понимали и воспринимали их заботы и проблемы. Не случайно он стал народным лидером, которому верили и за которым шли. Как руководитель правящей партийной организации Белоруссии, он уверенно осуществлял социалистические преобразования в республике.
После четырех часов доклада участники пленума ушли на перерыв. По сообщению Ю. Смирнова, бывшего помощника первого секретаря ЦК КПБ, доклад переписывался 12 раз. Чувствовались разные подходы: с одной стороны - Машерова, с другой - Кузьмина. В конце концов под давлением «главного» идеолога республики, его «влиятельного окружения» Петр Миронович соглашался, и в доклад попадали целые куски идеологической лжи, рекомендованной «сверху». Автором же и разработчиком ее был Кузьмин, секретарь ЦК КПБ.
Преодоление «свободолюбивых» последствий «хрущевской оттепели» после прихода к власти Брежнева проходило в Белоруссии внешне спокойно. Ни одного диссидента не схватили, не посадили в тюрьму и не выгнали из республики. Хотя, например, в России такое практиковалось широко: достаточно вспомнить, как бросили за решетку «антисоветчиков» Синявского и Даниэля и выслали за граниху писателя Солженицына или музыканта Ростроповича. ..
Большое «внимание» личности Александра Солженицына уделили в своей речи на пленуме ЦК КПБ народный поэт Беларуси, главный редактор БелСЭ Петрусь Бровка и Яков Никулкин, председатель КГБ БССР.
Бровка: «Буржуазные идеологии стремятся выдать ложь о нашей стране за действительность. Всем известно, что стоит какому-нибудь выродку, совсем неизвестному у нас и даже бездарному, очернить в своих “писаниях” что-нибудь советское, как он у них вдруг становится гениальным. Незавидная их добыча!
Единицы, перешедшие к врагу, не имели и не имеют никакой ценности для советского народа, да и тот же Солженицын, раздутый буржуазной пропагандой до неимоверных масштабов, не является большим мастером, а он очернитель первой марки, который ненавидит все наше, социалистическое. Он в своей злобе к нам дошел до того, что утверждал, будто бы марксизм, а следовательно, и ленинизм не благоприятствуют нашему народу. Даже наши недруги, хозяева Солженицына на Западе, хорошо знают, хотя и не любят в этом сознаваться, что именно марксизм-ленинизм привел нашу страну к неслыханным в мире победам и победоносно идет по всему миру...»
Никулкин: «Пропагандисты капитализма на удивление щедро заявляют о своих намерениях использовать разрядку для ослабления социалистического строя, т.е. для подрывных целей. “Соединенные Штаты, — заявил один американский сенатор, — должны подготовиться к миру без войн. Новым полем будет экономика и идеология”… Немало поступает в инстанции коллективных заявлений об открытии церквей и костелов. Проведенной административными органами операцией в д. Дрозды Столбцовского района, а также при обыске у одного из участников сборища Стрельцова в г. Борисове кроме религиозной литературы было найдено 14 кассет магнитофонных записей книги Солженицына “Архипелаг ГУЛАГ”… Нельзя делать никаких уступок церковнослужителям… Только за последние два года чекистами республики прочитано около 4 тысяч лекций об идеологических диверсиях империализма и необходимости повышения политической бдительности советских людей...»
Пожалуй, в критике А. Солженицына, в обвинении капиталистов, их идеологических диверсий всех превзошел Г. Л. Смирнов, заместитель заведующего отделом пропаганды ЦК КПСС. Он выступал на пленуме предпоследним. Учитывая, что речь его нигде не публиковалась, приведем основные мысли идеолога.
Смирнов: «…Большой вклад в общую сокровищницу опыта идеологической работы вносит ваша республиканская партийная организация. Это касается политического информирования населения, усиления политического обличения империализма, идейно-нравственного воспитания молодежи. И ваш пленум — это своего рода и условие для дальнейшего совершенствования работы. В нашем отделе с удовлетворением встречена книга “Деятельность партийных организаций Белоруссии по идейно-политическому воспитанию трудящихся”, автор книги — П. М. Машеров…
Еще вчера мы считали отдельные проблемы проблемами сугубо теоретическими или проблемами высшего идеального порядка… Возьмите положение о превращении сельскохозяйственного труда в разновидность индустриального, которое также для наших кадров долгое время было, да и во многих случаях остается, лишь теоретической проблемой. А на самом деле это уже широкая реальность сегодняшнего дня. Пятнадцать лет назад (1959 г.), находясь в Гомеле, я с Иваном Евтеевичем Поляковым (Председатель Президиума Верховного Совета БССР), точнее, он со мной обсуждали проблемы постройки крупных животноводческих помещений. Наверное, вы эту эпопею знаете в жизни республики. Воодушевленный его энтузиазмом, я вернулся в ЦК, докладывал секретарям, статью в “Правде” организовали.
А сегодня утром он мне рассказал совершенно о других вещах. Речь идет не о том, чтобы строить эти низкие из плетней и соломы животноводческие помещения, а о создании процесса автоматизации в животноводческих помещениях, о создании комплексов в животноводстве, в котором содержатся сотни, десятки тысяч голов. Там меняется время и условия, и, к сожалению, мы не всегда эти процессы учитывали, не всегда применяем новые методы в нашей идеологической работе.
И еще одна особенность идеологических ситуаций — расширение и усложнение идеологической борьбы на мировой арене, борьбы, в которой из-за развития средств связи очень трудно найти, где фронт, а где тыл, и в котором участвуют десятки и сотни миллионов людей. Речь идет о попытке усиления буржуазного влияния на нашу страну. При этом определенные надежды возлагаются на диссидентов… Как в случае с Солженицыным.
По выражению одного американского публициста, при ближайшем рассмотрении Солженицын оказался не Львом Толстым, а Григорием Распутиным. Журнал “Таймс” сообщал о том, что на одном из совещаний Никсон высказал мнение, что политически Солженицын, по-видимому, стоит правее Барри Голдуотера. На что Киссинджер якобы сказал так: “Нет, господин президент, он правее русских царей”. Это не анекдот, товарищи, а достоверный факт.
И тем не менее, товарищи, мы отмечаем, что все антисоветские кампании, связанные с именем Солженицына, проводятся на редкость скоординированно и приурочиваются к крупным событиям, узловым моментам. Публикацию книги “Архипелаг ГУЛАГ”, написанной пять лет тому назад, специально приурочили к моменту, когда она, по их расчетам, могла нанести наибольший ущерб процессу разрядки. Совершенно очевидно, что это делается руками ЦРУ, а Солженицын выступает как автор Центрального разведывательного управления. Уж больно серьезные надежды они возлагали на его известность, на писательское звание, на его Нобелевскую премию, которую сами ему и подкинули.
Даже влиятельные буржуазные органы публикуют материалы с критической оценкой в отношении Солженицына. Агентство “Франс-пресс” в сообщении из Москвы от 15 февраля 1974 года вынуждено было отметить: “Наблюдатели считают, что советская пропаганда проделала эффективную работу, отделив Солженицына от народных масс. Бывший помощник Никсона Сафайр в статье, опубликованной “Нью-таймс”, ставит под сомнение будущее Солженицына-эмигранта. Он пишет: “Теперь, когда Солженицын оказался за пределами Советского Союза и ему ловко отказано в возможности изображать себя святым мучеником, пьедестал, который мы ему воздвигли, быстро дает трещину. Политические деятели, которые превозносят его сейчас за борьбу с угнетением, могут, к своему глубокому разочарованию, обнаружить, что избранный ими символ не разделяет их восторженного отношения к демократической принципиальности. Противник нашего противника не всегда бывает нашим союзником”.
Эту ситуацию, мне кажется, очень хорошо охарактеризовал турецкий журнал «Ильке» в своей статье «Последний из белогвардейцев». «Когда Солженицына, — говорится в журнале, — вместо Сибири неожиданно отослали под бочок столь горячо им любимого и уважаемого западного общественного строя, они, кажется, заткнулись со своим желанием сделать его предметом большой спекуляции. Буржуазные круги остановились в отчаянии, потеряв неисчерпаемую тему для спекуляции, фокус не удался. Ермолка свалилась, плешь стала видна…»
Заметки на полях. Лексика тех лет не отличалась разнообразием. Солженицыну просто приклеивали ярлыки «очернителя действительности», «ярого антисоветчика» и т.п. А гневные «письма трудящихся» в центральные органы печати и вообще отличались подозрительным однообразием. Начинались они обычно так: «Я не читал, но считаю… » И далее — предатель, враг. Литераторы, как мы уже убедились, конечно, были более оригинальными. Поэт А. Сурков, например, говорил, что «произведения Солженицына для нас опаснее Пастернака», а государственный и партийный деятель Зимянин (в те годы — главный редактор «Правды) заявил буквально так: «Это психически ненормальный человек, шизофреник».
Литературная судьба Александра Солженицына открылась в 1962 году публикацией повести «Один день Ивана Денисовича» на страницах журнала «Новый мир», который возглавлял в то время Твардовский. Не будет преувеличением, если скажем, что повесть эта стала вершиной литературного и общественного подъема 60-х годов.
На Западе вышел «Круг первый», были подготовлены к изданию другие произведения. Его исключили из состава Российского республиканского Союза писателей, через несколько лет выдворили за пределы СССР.
В газетах объявили Солженицына изменником. Правда, он изменил не родине и народу, за которых честно сражался, а Главному управлению лагерей - ГУЛАГу: своим творчеством предал гласности историю гибели миллионов...
Пройдет более полутора десятка лет. Первый и последний Президент СССР Михаил Горбачев своим указом возвратит писателю советское гражданство. От ненависти, унижения, недоверия и страха мы перейдем к новым этическим оценкам, смело начнем называть, что, говоря словами Солженицына, «благородно, подло, трусливо, лицемерно, лживо, жестоко, великодушно, справедливо, несправедливо…» Великий русский писатель вернулся на постоянное место жительства в Россию. С думой о ней он и ушел… в другую жизнь…
Да, он страстно сражался за человека, против тоталитаризма. «Нужно жить не по лжи», — сказал он противникам коммунизма, которого не признавал. Он был убежденный, последовательный враг всего советского, социалистического…
…Ориентируя идеологический актив республики, Смирнов в докладе подчеркнул, что «все это диктуется потребностями коммунистического строительства, это диктуется задачами идеологической борьбы на мировой арене. Этого требует от нас партия…»
К сожалению, никто из ораторов не сказал самокритично, что высоким идейным требованиям должен отвечать и моральный облик партийных работников, их стиль и методы работы. Ибо хватало примеров, когда многие из них дискредитировали себя, злоупотребляя служебным положением, жили как «князьки» в особняках. Хотя… Сколько в следующем веке еще придется людям увидеть таких «князьков»…
Во времена Машерова не было коррупции. Впрочем, в его времена не было такого слова, такого понятия. «Слуги народа», разные партийные и советские руководители вместе с простыми людьми ходили в магазины, столовые, поликлиники, больницы. В некоторые, понятно, не пускали «простой народ», но так было заведено во всем Советском Союзе. Когда же человек хотел личной выгоды — того, что гарантировала должность, — этого Петр Миронович не терпел. Те, кто шел на повышение, должен был выбирать: или новая должность — или, к слову, дача.
Однако критика и самокритика — не мёд… Может быть, поэтому Г. Криулин, первый секретарь Могилевского обкома КПБ, и сорвал аплодисменты, «принципиально» выступив на высоком партийном форуме против тех, кто, по его мнению, позорит партийных работников:
- Показ образа партийного работника ассоциирует у читателя мысли о деятельности партийных организаций, да и о партии в целом. Так вот, в общей массе хороших литературных произведений появилось, на мой взгляд, немало ущербных, где партийные работники показываются карьеристами, очковтирателями и носителями прочих пороков. Конечно, были, да и есть такие, но разве это типичные и часто распространенные прототипы?! Да нет же! А как пасквильно выписаны образы секретарей обкома партии в романах писателей Елизара Мальцева «Войди в каждый дом» и Николая Шундика «В стране синеокой» (привязались к Рязанщине). Просто непонятно: для чего надо писать такие и подобные им книжки?!
Перечитываешь последние страницы стенограммы пленума, помеченной грифом «Совершенно секретно», и задумываешься… Конечно, поспешно были даны неоднозначные оценки некоторых сторон культурной жизни республики, определены отдельные ошибочные ориентиры для работы. Отдельные выводы, громоздкое постановление пленума вряд ли могли помочь повысить «действенность идейнополитической работы в свете решения XXIV съезда КПСС». Но, надо признать, многие рекомендации были аргументированными, взвешенными. Доклад и постановление на длительный период явились программой действий для многих партийных организаций республики. Убедительно и ярко об этом сказала Е. Прокофьева, секретарь Витебского обкома КПБ:
— Вчерашний доклад, буквально проглоченный нами, несмотря на то что он продолжался более четырех часов, явился для каждого из нас не только откровением, но и объектом подражания партийного подхода к делу. На протяжении уже длительного времени ЦК КПБ в своих документах и решениях, постановлениях и записках находит место для того, чтобы сориентировать кадры, какие методы употреблять, чтобы исполнить их наиболее эффективно…
На минские улицы пришла весна. Она, словно птица, опустилась сверху и начала хозяйничать в центре города. После мартовских метелей и мокрого снегопада снегоочистительные машины сгребали снег на середину улиц, грузили на самосвалы, а те вывозили его за город. А на окраинах, в полях еще лежала притихшая, нетронутая белизна.
Небо над столицей набирало голубизну, все больше кудрявились облака, прибавлялось тепла и света. Город быстро вбирал в себя весенние краски. Залитый солнцем, овеянный влажными ветрами, омытый дождем, он будто расцвел…
Машеров решил продуляться по родному городу. Вот уже около четверти века, как он подружился с Минском, с ним был связан и кровно, и большими партийными, хозяйственными и комсомольскими делами. Не так часто случается, чтобы биография пятидесятипятилетнего человека совпадала бы с биографией народа или города. Этой весной он как-то явственнее почувствовал свое родство с городом.
Его сердце запоминало все. Принимало на себя боль, радость, горе, которые случалось человеку пережить, и как бы впитывало их. Но оно безжалостно и хранило их. Держало в себе, пока сердце билось, жило, не уставая, - без надежды на отдых или облегчение. И в то же время новые радости и боль, надежды, удачи и ошибочные решения часто будили и тревожили в душе давнее… Разные мысли рождались в голове под впечатлением прошедшего в этот день пленума ЦК КПБ…
В человеке порядочном патриотизм есть не что иное, как желание трудиться на пользу своей страны…
Николай Добролюбов
Авторитет Машерова был высок не только в Белоруссии, республиках бывшего Советского Союза, но и за рубежом, даже в процветающих капиталистических странах. Народный художник Анатолий Аникейчик, к которому Машеров относился с большой симпатией, рассказал такой эпизод:
- В 1973 году мы с драматургом Андреем Макаенком были приглашены в США - там в Арроу-парке Нью-Йорка открывался бронзовый бюст белорусскому песняру Янке Купале. Сотрудники постпредства Советского Союза показали нам любопытный документ - журнал с тестами. В Америке шла предвыборная кампания, и в журнале среди других был задан довольно-таки неожиданный тест-вопрос: «Кто из зарубежных деятелей мог бы стать президентом США?» Среди кандидатов в президенты фамилия Петра Машерова стояла в первом ряду...
Деловые и человеческие качества Машерова проявлялись и во время визитов в зарубежные страны. Впервые за границу он выехал в конце сороковых годов. Как первый секретарь ЦК комсомола, он представлял ВЛКСМ на молодежном фестивале в Венгрии. Его воспоминания домашние записали на магнитофонную ленту. «Павлуша (брат Петра Мироновича. — С. А.) знал, что я в партизанах, и кто-то из его или моих друзей-партизан перебрался через линию фронта и сообщил. После долгой военной разлуки первый раз мы встретились в Будапеште.
«Здесь был уже Семичастный, будущий председатель КГБ СССР. Он приехал из Вены с двумя чемоданами вина. Два огромных чемодана! Сидели всю ночь, до утра, ну и, конечно, никто не успел отойти к началу заседания. В лучшем случае кто-то мог стоять на ногах, все остальные лежали вповалку. Семичастного в его комнату отнесли. Он так весь день и не вышел. А я днем все-таки пошел на заседание».
В 1947 году в Лондоне проходил Международный конгресс молодежи мира. В составе советской делегации был и Петр Машеров, первый секретарь ЦК комсомола Белоруссии.
Позднее он посетил Югославию, Францию, Болгарию, ГДР, Польшу. В последний год жизни возглавлял делегацию Верховного Совета СССР во Вьетнам. В поездках встречался со многими политическими деятелями.
В 1973 году в Минск приезжал Фидель Кастро. На Кургане Славы он изъявил желание подняться на смотровую площадку. И сразу же устремился по винтовой лестнице наверх. Машеров последовал за ним. Они легко преодолевали ступеньки. Когда осмотр закончился и надо было спускаться с Кургана, кубинский гость вдруг спрыгнул с лестницы на траву и направился вниз по крутому склону напрямик.
Машеров словно ожидал такого поворота событий, пошел вслед. Он ни разу не поскользнулся, хотя на ногах были обычные туфли, а не военные ботинки пехотинца, как у Фиделя. Вместе с гостем они благополучно преодолели спуск и ждали, когда по бетонным ступенькам, опоясавшим несколько раз Курган, вернутся остальные.
Этот шаг Фиделя все расценили как шутку. Даже охрана за ним не пошла, не осмелилась, а вот Петр Миронович не оплошал. Видимо, ему неудобно было, что гость отправился к подножию Кургана в одиночку...
В день своего шестидесятилетия указом Государственного совета НРБ Машеров был награжден орденом Георгия Димитрова за огромные заслуги в развитии советско-болгарской дружбы, укрепление сотрудничества ме^ду Белорусской ССР и Народной Республикой Болгарией.
Народный поэт Белоруссии Петрусь Бровка к ноябрьским праздникам 1979 года и к этому событию посвятил ему стихотворение:
Ізноў вялікасная дата,
Хвалу Кастрычніку я шлю.
Пятро Міронавіч! Са святам,
Вас асабіста i сям’ю!
…Яшчэ адно ад сэрца слова —
Пра гэта радасна сказаць:
3 узнагародай Дзімітрова
Дазвольце Вас павіншаваць!
- Этой награды муж очень долго ждал, — вспоминала его жена Полина Андреевна. - В то время все поездки нужно было согласовывать с Политбюро ЦК КПСС. Однажды, когда он отдыхал в Сочи, из Москвы раздался звонок: «Срочно вылетайте в Болгарию!» Тодор Живков сердечно принял высокого гостя из Белоруссии. В первый день они побывали на охоте, а на следующий - вручил награду. В честь белорусов был дан обед. Переночевали с мужем в Золотых Песках и назавтра улетели.
Виктор Шевелуха рассказывал:
- Всем нам и, думаю, членам Политбюро ЦК КПСС запомнилось возвращение Петра Мироновича из Болгарии. По протоколу, кандидатов в члены Политбюро могли встречать только такие же кандидаты. Но на этот раз во Внуково-2 прибыл министр иностранных дел Андрей Громыко, член Политбюро. Мы с постоянным представителем Белоруссии в Москве Александром Горячкиным также оказались в компании встречающих.
Главам делегации и команд встречающих можно было целоваться. Ритуал был тут же исполнен у трапа самолета. Но что было дальше? Обычно после поцелуев встречающий брал под руку прилетевшего и медленно направлялся с ним в аэровокзал, там они становились друг против друга в окружении всей свиты и обменивались незначительными общими фразами - о том, как долетели, как принимали, какие остались впечатления. На этот раз произошло иначе.
- Андрей Андреевич! - обратился Машеров к Громыко. - С болгарами можно иметь значительно больший объем товарооборота. И не только помидоры завозить к нам. Они выпускают прекрасные электрокары, радиотехническую продукцию, морские и речные суда, паромы. У них отлично развиваются многие направления науки. Да и мы, в свою очередь, можем поставлять им не только нефть, газ и другие виды сырья, но и многие виды машин, станков, оборудования.
Он все больше распалялся, входил в роль. Действовал там, как будто обсуждает проблему с нами, членами бюро ЦК КПБ. Громыко, как очень воспитанный, культурный и тактичный человек, слушал его, кивал головой в знак согласия, но по всему было видно, что он почти не реагировал ни на горячность, ни на настойчивость, с которыми говорил Машеров, и не воспринимал самой сути его предложений. Это ему, как и остальным членам Политбюро, было ни к чему. Подумаешь, невидаль какая, побывал в Болгарии. Там бывали уже все члены Политбюро, а некоторые по нескольку раз. Ну и что из этого? Они, видите ли, не заметили большой выгоды для нашей страны от развития экономических и научно-технических отношений с Болгарией, а он, Машеров, заметил. Возможно, Громыко и не думал так, а, поддаваясь общему настрою в Политбюро в подобных ситуациях, не реагировал на «аэродромный» доклад Машерова.
- Надо ли ездить в другие страны, тратить время и деньги, отрывать людей от дела, если все это заканчивается тостами за дружбу и общими, никому не нужными впечатлениями, - еще не раз говорил Машеров после этого случая, когда ему предлагали отправиться во главе делегации в очередное турне по свету. Не мог он мириться с пустым времяпрепровождением, сочетающимся с большими застольями.
- Разве дружба укрепляется словами? - вопрошал, глядя на нас, сидящих или стоящих рядом. - Нет, дорогие друзья! Не словами, а делами. Работать надо не покладая рук, чтобы люди видели: да, эти товарищи действительно крепят наши отношения день и ночь, делают все, чтобы людям лучше жилось. Вот в такой работе рождается и укрепляется большая дружба.
- А посмотрите, что пишут газеты после поездок руководителей нашей страны за рубеж, - не раз говорил Машеров. - «Делегации подтвердили курс на развитие дружеских отношений». Как будто для этого надо было им ехать на много дней в другую страну.
Во всем он не терпел формализма, бездумья, пустозвонства и комчванства.
***
Через одиннадцать лет после гибели Машерова на Тодора Живкова выльют всю грязь: бездушие, эгоцентризм, разбазаривание народных денег, тяжелая экологическая ситуация, предоставление родственникам «хлебных» должностей, гонения на интеллигенцию; книги с его романами и докладами издавались и переиздавались астрономическими тиражами; около тридцати охотничьих особняков, возведенных в дивных уголках Болгарии; выстрелы его ружья звучали и в Беларуси…
«Самое тяжелое наследие, полученное партией за 33-летнее правление Тодора Живкова, — прозвучало на пленуме ЦК КП Болгарии в декабре 1989 года, - это само явление Тодора Живкова, как явление деформации, в ряде случаев - деградации партийных принципов, партийной морали и руководящей деятельности партии».
Но тогда, газеты, ораторы писали и говорили совсем другое…
Позднее Эрих Хонеккер, Тодор Живков, Янош Кадар за авторитарный режим, духовно разлагающий нацию, будут освобождены от занимаемых должностей, исключены из партии, лишены почетных наград, некоторые осуждены. А Николае Чаушеску за тяжкие преступления против румынского народа, геноцид, жертвами которого стали тысячи человек, подрыв государственной власти путем организации вооруженных акций против народа и государства, вывоз из страны более чем миллиона долларов, вложенных в зарубежные банки, вместе с женой Еленой Чаушеску будет приговорен к смертной казни с конфискацией имущества. Для апелляций приговоренным и вмиг осужденным слова не давали. Спешили скорее расправиться…
Тодора Живкова за должностные преступления тоже осудят на семь лет лишения свободы, но определением Верховного Суда Болгарии его оправдают, позже оклеветанного будут восхвалять в панегириках.
После падения берлинской стены Хонеккер на некоторое время нашел убежище в Советском Союзе. Но Горбачев и Ельцин предадут самого верного друга СССР и выдадут немецким властям, которые заточат его в следственный изолятор.
Судебное разбирательство по делу Хонеккера было прекращено по состоянию его здоровья. Его отпустили в Чили, где он в 1994 году умер. На траурной церемонии присутствовали только самые близкие и родные люди. Единственная страна, куда выезжает семья покойного, — Куба. Фидель Кастро, дороживший дружбой с последним коммунистом ГДР, ежегодно приглашает их бесплатно отдохнуть на одном из курортов страны.
С лидерами этих стран летом 1980 года во время отдыха в Крыму встречался и Брежнев.
Ни в союзной, ни в республиканской прессе не сообщалось, что вместе с ним и Черненко отдыхал в Крыму Машеров. На память о встрече они сфотографировались втроем.
В начале сентября весь мир облетело сообщение Польского агентства печати: «В связи с серьезной болезнью Э. Герека ЦК ПОРП освободил его от обязанностей первого секретаря и члена Политбюро ЦК». Неожиданная информация. Ведь полгода назад, с 10 по 15 февраля, по приглашению Центрального Комитета Польской объединенной рабочей партии в Варшаве принимала участие в работе VIII съезда ПОРП и делегация КПСС во главе с секретарем ЦК Михаилом Сусловым. В состав делегации входил и Петр Машеров. Звучали помпезные речи, руководитель советской делегации благодарил Эдварда Герека за верность делу великого Ленина.
Общественно-политическая обстановка в Польше осложнилась. Июль ознаменовался забастовками в Люблине. Организаторам забастовки нужно было обратить внимание Советского правительства на слабость герековского руководства. Свою поездку на отдых в Крым Герек, почти через десять лет, объяснил желанием показать Брежневу, что проблема забастовок несущественна. Впрочем, в этом убеждал Герека и Станилав Каня, ставший Генеральным секретарем после освобождения от этой должности предшественника.
Ситуация в Польше усложнилась, началась политическая забастовка на Гданьской судоверфи (именно здесь потом будет построен теплоход «Петр Машеров». - С. А.). Для Герека осталось загадкой, почему так поздно отреагировал на гданьские события Брежнев, месяцем ранее оперативно откликнувшийся на менее значительные забастовки в Люблине. Он позвонил ему, когда уже стало ясно: ситуация выходит из-под контроля.
— У тебя контра, надо взять ее за морду, мы поможем, - сказал Брежнев.
Тот ответил ему, что в Польше нет никакой «контры», что руководство владеет ситуацией. К разговору молча прислушивались Станислав Каня и Войцех Ярузельский.
С каких же пор он, фаворит брежневской верхушки, вдруг впал в немилость?
По инициативе ПНР в мае 1980 года в варшавском дворце Виланова состоялась встреча Леонида Брежнева и Жискар д’Эстена. Главной ее целью было способствовать наведению мостов между Востоком и Западом в ситуации резкого ухудшения положения в мире из-за введения советских войск в Афганистан. После встречи Брежнев спросил Герека, как поляки и он сам относятся к советской помощи Афганистану. Первый секретарь ЦК ПОРП ответил, что как он, так и все поляки очень обеспокоены этим фактом и считают интервенцию большой и дорогостоящей ошибкой.
После упомянутого разговора он почувствовал резкую перемену в отношении к себе со стороны советского руководства. «Перед моей болезнью Станислав Каня без моего ведома где-то в Белоруссии встречался с членом Политбюро ЦК КПСС, председателем Комитета государственной безопасности СССР Юрием Андроповым, - вспоминал он. - Скорее всего, именно тогда было получено согласие на замену неэффективного Эдварда Герека Станиславом Каней».
«Где-то в Белоруссии» - это в Беловежской пуще, где не раз бывал на охоте сам Герек. В той встрече с Андроповым принимал участие и Машеров. «Мероприятие» было секретным.
***
К своим поездкам за рубеж, а они были немногочисленными, Машеров готовился очень тщательно. За границей его хорошо встречали, он производил сильное впечатление своей строгой элегантной фигурой, умным взглядом, интеллигентностью. В поведении его не было высокомерия, на лице не было тупости, надменности.
Подтянутый, подвижный, динамичный - уже это привлекало к нему внимание, вызывало интерес. С собеседниками он стремился быть искренним. На столе перед ним лежали папки. Обычно перед поездкой ему «выдавались» специальные московские инструкции о том, как вести переговоры. Но поскольку он был кандидатом в члены Политбюро, инструкции носили общий характер, не детализировались. Рядом с ним обычно сидели советники из МИД СССР. Он отодвигал в сторону все папки и начинал свободно вести дискуссию. Тем самым ставил в сложное положение переводчиков, которые имели заранее приготовленные материалы.
Доверительность, искренность - все эти черты политического деятеля подкупали собеседников, у них вызывало симпатию его обаяние, он совсем не был похож на тех отдельных лидеров стран, что читали речи по бумажке: важно, официально, постоянно обращаясь за помощью к советникам и помощникам.
Белорусский лидер без ограничения выступал на обедах, хотя дипломатические протоколы требовали, чтобы каждое трехминутное выступление было зафиксировано на бумаге. На такие нестандартные переговоры тратилось много времени: он говорил столько, сколько хотел, и то, что хотел. Это раздражало чиновников из МИДа. Впрочем, изменялась и программа пребывания официального лица: на конкретное время вызывались машины, планировались встречи; ожидая высокого гостя, люди нервничали. И все же, несмотря на такие сбои, его выслушивали до конца, замечаний никто не делал. Это был человек, который не укладывался ни в какие протокольные рамки…
В 1967 году советские артисты Эдита Пьеха и Муслим Магомаев дали концерт во французской «Олимпии». Они проложили дорогу советско-французской дружбы.
А французская мелодия была всесоюзной «колыбельной» для взрослых: дикторы Всесоюзного радио и телевидения под французскую мелодию после завершения программы новостей «Время» объявляли погоду. Мелодии Джо Дассена насвистывали, они звучали в каждом доме.
«Французы, — рассказывал бывший помощник первого секретаря Юрий Смирнов, — были потрясены беседой с Петром Мироновичем во время его пребывания годом раньше во Франции. До этого у них были встречи со многими советскими политическими деятелями, которые произвели на них, видимо, не лучшее впечатление.
Запомнилась его беседа с руководителями, проектировщиками и строителями аэропорта имени Шарля де Голля. Французы были удивлены тем, что партийный работник разбирается в архитектурных тонкостях. Он показал глубокие познания в вопросах культуры, экономики, строительства, высказал несколько критических замечаний по проекту здания. Хозяева убедились, что перед ними не дилетант, ничего не понимающий в производстве, а высокообразованный, компетентный человек, со своими взглядами на жизнь, науку, производство. Много полезного перенял Машеров после поездки во Францию. Именно он настоял, чтобы здание аэропорта «Минск-2» в Смолевичском районе, строительство которого было начато в 1976 году, было похоже на французское...»
И вот через год состоялся его очередной визит во Францию. В состав советской партийно-государственной делегации на конгресс защиты демократов Чили был включен председатель колхоза «Советская Эстония» молодой тридцатилетний человек. В обеденном зале он оказался рядом с Петром Машеровым. Общаясь, мог сказать по-русски только несколько слов.
— Да, я немного понимаю, о чем речь, но сам не могу разговаривать…
Машеров лишь удивлялся:
— Как же тебя избрали в Верховный Совет СССР — высший орган государственной власти, если не знаешь русского языка? Будешь сидеть на заседании как «попка», ничего не понимая. Двойного перевода специально для тебя на будет. Ты же представляешь свою республику в палате Совета Союзов… Закончил школу, молодой, коммунист, руководитель хозяйства. А теперь вот парламентарий. Каких высот достиг!
Парень, потупившись, краснел и не находил для ответа слов. Машеров же, «заведенный» наставлениями, уже в добродушной манере решил сгладить ситуацию.
— Когда-то я начинал трудовую жизнь учителем. Так вот, вспомнился анекдот, мне кто-то из педагогов рассказывал: если поймешь, тебе понравится. Послушай …
Новая учительница пришла на первый урок в шестой класс. Ну и видит, что предыдущим уроком в классе была история. Вот она решила выяснить их знания. Обращается: «Петя, кто взял Бастилию?» Он говорит: «Я не брал!»
Она спрашивает другого: «Коля, кто взял Бастилию?» Тот отвечает: «Ну что это такое! Как кто-то что возьмет, так сразу я! Я тоже не брал!»
Во время перерыва учительница разговаривает с завучем: «Что у вас за класс? Я спрашиваю, кто взял Бастилию, а они говорят, что не брали, не виноваты!» А завуч отвечает: «Ничего — поиграют и отдадут, не беспокойтесь».
Учительница идет к директору — так мол и так. Тот спрашивает: «Это в каком классе: «А» или «Б?» Та отвечает: «В классе «А». «О, эти не отдадут. В «Б» отдали бы...»
Машеров рассказал анекдот, засмеялся и довольный посмотрел в глаза собеседнику. Тот «понимающе» закивал и тоже в ответ улыбнулся.
***
Он включал своих помощников в состав официальных делегаций в тех случаях, когда сам их возглавлял; не «давил» на них своим авторитетом, высоким статусом и должностью, был очень доступным для людей.
Он считал, что социалистический строй несет в себе больше возможностей и преимуществ для развития человека, производительных сил, чем капиталистический.
- Закономерности нашего общества мы как следует не изучили, - говорил он. - Если бы научились использовать хоть 15 процентов преимуществ социализма, вырвались бы далеко вперед. К сожалению, мы не проникли в суть системы, которая может нести гигантский творческий, физический потенциал.
Однажды высказал такую мысль: «То, что мы делаем, — это далеко не социалистическое (выделено мной. - С. А.)». Объяснял, что «холодная» война, страх перед угрозой нападения заставляют нас жертвовать многими человеческими ценностями, чтобы сохранить мир. Но он всегда был за то, чтобы договориться с капиталистическими странами о совместном сокращении вооружения.
- Иначе не выдержим гонки, которую нам навязывают, - предостерегал он.
Однажды в душевном порыве сказал: «Так жить дальше, как мы живем, нельзя, надо заново строить социализм...» Уже в те времена его мысли занимала социалистическая перестройка, формирование такого механизма развития общества, в котором каждый народ реально чувствовал бы себя хозяином своей страны.
В своей речи на VIII конгрессе Международной федерации борцов Сопротивления в Минске 24 мая 1978 года заметил:
- Жизнь теперешнего и будущего поколений, будущее всего человечества зависят от того, удастся ли миролюбивым силам остановить безудержную гонку вооружений. Это действительно кардинальная проблема, которая стоит сейчас перед всеми народами. Уроки борьбы с фашизмом, незабываемая совесть человечества требуют, чтобы никто не оставался в стороне от великой справедливой борьбы за мир без оружия, за мир без войн…
Маска подозрительности, закрытости, свойственная советским гражданам, во время визитов отсутствовала на лице Машерова. До поездки во Францию он посетил Англию. Поэтому знал многие стороны капиталистического образа жизни. Но в цветущем Париже его потрясло то, что принесла потребительская цивилизация, уродливые людские черты. Так, на площади ля Пигаль, куда его «затащили», можно сказать, силой сотрудники Министерства иностранных дел, поразили проститутки. Походив по переулкам, он, взволнованный, сказал:
- Если цивилизация будет развиваться только в этом направлении, в бесстыжих обличьях увидим ее вершины расцвета, то пусть такая вселенная взорвется от бомбы! Не нужна нам такая грязь!
Отвращение Машерова вызвали явный цинизм, пропаганда насилия, непристойная торговля женским телом. Он считал, что наше общество в духовном плане чище.
Перечитывая тексты его речей, докладов, выступлений во время официальных зарубежных визитов, еще раз убеждаешься, что он искренне верил в идеалы коммунизма. В одном из блокнотов сделал запись:
«Ликвидированы классы частных собственников и частная собственность на землю и природные ресурсы. Обобществлены все средства производства. Трудоспособные граждане отдают свои способности и силы обществу через деловые коллективы, получая за свой труд вознаграждение. Создана единая, централизованная система власти и управления, плановая экономика, контролируемая и управляемая государством. Централизована и унифицирована система воспитания и образования молодежи. Гражданам гарантирована работа, бесплатное медицинское обслуживание, бесплатное образование, пенсия по старости и инвалидности и другие минимальные социальные блага. Созданы мощные правоохранительные органы и органы общественного порядка, а также вооруженные силы, способные защищать страну от внешних нападений.
Советский коммунизм сложился не сразу. Можно констатировать такие периоды в его истории; зарождения, юности, зрелости, кризиса и краха. Первый период охватывает годы от Октябрьской революции 1917 до избрания Сталина Генеральным секретарем партии в 1922 году или до смерти Ленина. Этот период, без сомнения, можно назвать ленинским по той роли, какую в нем сыграл Ленин.
Второй период охватывает годы после первого периода до смерти Сталина в 1953 году или до ХХ съезда КПСС в 1956 году. Это — сталинский период.
Третий период начался с приходом к высшей власти Хрущева. При Брежневе русский коммунизм достиг состояния зрелости и добился наивысших успехов планетарного и эпохального значения. Этот период называют хрущевско-брежневским...»
(Четвертый период начался с приходом к высшей власти Горбачева и был завершен в результате переворота 91-го, возглавленного Ельциным. Его называют горбачевско-ельцинским. - С. А.).
На встрече с избирателями Брестского избирательного округа по выборам в Верховный Совет СССР 12 февраля 1979 года Машеров сказал: «Нет ничего выше, чем доверие партии и народа, нет ничего более чудесного, чем неразрывно и навсегда связать свою судьбу с воодушевленной борьбой за осуществление высоких благородных ленинских идеалов, за счастье и благополучие человека труда, за утверждение самого чудесного на земле - коммунистической цивилизации…»
— Интернационализм и коммунизм для него был не просто красивым и «модным» термином, он видел его проявление на практике, ощущал его жизненность и силу, — говорил Л. Волкович, бывший помощник комиссара по комсомолу партизанского отряда имени Щорса партизанской бригады имени Рокоссовского. — Все мы были одной дружной семьей, нашими друзьями и побратимами стали партизаны русских и латышских бригад. Мы вместе боролись против общего врага, громили вражеские гарнизоны, вели изнурительные бои во время карательных экспедиций. Много, очень много русских, украинских, грузинских парней погибло на белорусской земле, защищая свой общий дом — Страну Советов. Через все трудности и невзгоды военных лет прошел Петр Миронович — коммунист, интернационалист, патриот, учитель…
Однажды Машеров посетил венгерский город Мишкольц — один из городов-побратимов Вологодской области. Туда любил приезжать тогдашний первый секретарь обкома партии Дрыгин. Он всегда останавливался в одной и той же гостинице. Венгры хорошо изучили все привычки советского партработника, о нем часто рассказывали анекдоты. Человек властный, некоронованный князь в области, он был малообразованным. Однако что хотел, то и делал. Оставлял записи в книге почетных посетителей, в которых потом находили десятки ошибок.
Венгры спрашивали: «Товарищ Машеров, скажите: неужели такая большая страна, как Советский Союз, не может найти для области грамотного, толкового первого секретаря? Неужели партия не в состоянии оценить ограниченность и необразованность человека, который руководит тысячами людей?»
Ему неловко было это выслушивать, он краснел, пожимал плечами и отвечал:
— Если бы речь шла о Белоруссии, тогда поправили бы ситуацию. Но войдите же в мое положение — я не знаком с этим человеком, кадровая политика страны от меня мало зависит. Да и возможности мои как кандидата в члены Политбюро ограниченны.
По высказываниям многих людей, эпоха Машерова — явление неординарное. Его отличали деловитость, масштабность мышления, быстрая реакция в сложных ситуациях. Как теоретик, политик, он мог далеко предвидеть перспективы развития мировой цивилизации, нашего общества. Его идеи, мысли, поступки стали предметом фундаментальных исследований и анализа историков.
- Нельзя растаскивать политику, экономику и культуру по национальным квартирам, - говорил Машеров на XXV съезде КПСС. - Интернационализм - огромное завоевание нашей партии, мощное идейно-политическое оружие партии и народа. А попросту говоря, нас не может не беспокоить судьба других людей и народов.
Как актуальны эти слова сегодня, когда народы бывших республик Советского Союза живут не в едином сообществе…
***
Стоит затронуть и более деликатные вопросы, к которым имел отношение Машеров. Когда начали развиваться международные связи, остро встал вопрос о строительстве резиденции для переговоров между лидерами стран. Были построены особняк в Минске по улице Войсковой, зимняя резиденция для высокопоставленных гостей на Минском водохранилище. При нем, а значит, с его согласия были возведены три импозантных особняка в «Дроздах» для трех первых лиц республики: два этажа над землей и не меньше под землей, с плавательными бассейнами и саунами, библиотеками, кинозалами и т.п. Причем все это хозяйство и обслуга содержалась за государственный и партийный счет. Впрочем, в соответствии с международным этикетом, протоколом встреч для ведения переговоров должны быть отдельные резиденции для руководителей государств. Четырежды, например, побывал в Белоруссии и, конечно же, останавливался в резиденциях Леонид Брежнев: в конце 1969, в 1978, дважды на войсковых учениях.
Белоруссия - республика с прекрасными лесными землями. Красотой Беловежской пущи приезжали полюбоваться туристы не только из Советского Союза, но и из-за рубежа. Здесь были руководители Кубы - Фидель и Рауль Кастро, Франции - Жорж Помпиду, Финляндии - Урхо Кекконен, социалистических стран - Живков, Гомулка, Герек, Хонеккер и другие. Для солидных гостей и делегаций - об этом хорошо известно - всегда были открыты ворота заповедно-охотничьего хозяйства «Беловежская пуща».
Надежно скрыта от посторонних глаз среди пущанских лесов и дубрав Пружанского района «знаменитая» теперь дача «Вискули».
В 1956 году глава СССР Никита Хрущев по приглашению Иосипа Броз Тито посетил охотничьи угодья в Югославии. Нечто подобное он захотел увидеть у себя в стране. Вскоре Председатель Совмина СССР Алексей Косыгин дал поручение Совмину Белоруссии построить в Беловежской пуще этот самый охотничий павильон. Машеров в это время работал первым секретарем Брестского обкома партии. Стройку так форсировали, что за пять месяцев проект московского архитектора Анатолия Бакланова был воплощен в жизнь. Курировал строительство заслуженный архитектор Белоруссии Владимир Король. Увидев здание, приехавший на приемку Косыгин произнес ставшую потом знаменитой фразу: «Ну вы, блин, мужики, даете! Зачем построили такую громадину?» На что Владимир Адамович шутливо ответил: «А вы подпишите. Мы взорвем и построим поменьше» Но самое любопытное, что павильон не понравился Никите Хрущеву. И в нем он провел лишь одну ночь. Возможно, потому, что здание было сырым, хотя штукатурку сушили мощными электрическими лампами. Генсек хотел видеть деревянный домик, а тут «вырос» знакомый московский «пейзаж».
Любопытно, что ко второму приезду Хрущева в урочище Вискули построили в угоду заказчику два деревянных двухэтажных коттеджа.
Хрущев прилетел в Брест на самолете…
Тем временем бронированные лимузины его личного кортежа следовали на закрытых платформах из Москвы на глухой полустанок Оранчицы в Пружанском районе, на железнодорожной ветке Минск - Брест.
Здесь они сгружались и шли дальше своим ходом, унося в Беловежскую пущу первое лицо страны и его свиту. Под железнодорожным полотном для удобства был построен большой мост - ровесник правительственной резиденции в Вискулях.
Здесь, как и российские императоры, Хрущев отдыхал, принимал высоких гостей и охотился. Стрелял по кабанам и оленям со специально устроенной вышки, к которой звери выходили кормиться.
После охоты не обходилось и без традиционной чарки из рук хозяина стола для егерей - на пеньке или капоте автомобиля. Любил Никита Сергеевич побаловаться и беловежской самодельной водкой, настоянной на лесных травах.
Со временем все больше разных высокопоставленных лиц приезжали поохотиться в пущу. Многочисленнее была сопровождающая их свита, строже охрана. К Брежневу простому охотнику-егерю подступиться уже было трудно.
Нередко местный егерь из деревни Великий Лес Николай Сокол охотился с Петром Машеровым.
В авторском архиве есть десятки фотоснимков, на которых Петр Машеров и отдельные «доверенные» члены бюро ЦК, чиновники из местного начальства и егеря, вооруженные «элитным» охотничьим оружием, перед чьим-то любительским фотообъективом позируют, улыбаясь, а у их ног лежат туши убитых зверей.
Охотились в пуще и немцы, жадные до дичи. Мои рассказчики утверждали, что на угощение они не скупились. А сколько за десятки лет существования заповедника было выброшено огромных средств на подкормку диких животных, содержание и ремонт дворца со всеми пристройками и филиалом (бывший охотничий дворец графов Тышкевичей в деревне Жарковщина), организацию «королевских охот» и другое.
Надо сказать, белорусским лидерам, особенно Тихону Киселеву, преемнику Машерова, в их деяниях крепко «услуживала» Беловежская пуща. Допущенные к этим тайнам водители из автобазы Управления делами ЦК КПБ рассказывали, как основательно и шикарно организовывались для высоких гостей обильные угощения, охоты, отдых. По известным адресам они развозили из Беловежской копчености, деликатесы из всевозможной дичи. От влиятельных хозяев перепадало и им, их семьям.
В числе последних из «больших» в Вискулях был Борис Ельцин. Пу-щанцы поговаривают, что видели, как в багажник его автомобиля клали огромную голову зубра, завернутую в шкуру реликтового зверя. В декабре 1991 года руководители России, Беларуси и Украины - Борис Ельцин, Станислав Шушкевич и Леонид Кравчук предрешили здесь судьбу СССР…
***
Летом 1980 года у Советского правительства возник повод для торжества: 3 августа в Москве финишировали XXII Олимпийские игры. Пока москвичи, а за ними и вся страна рыдали над словами из песни «До свидания, Москва!», руководители всех ведомств и предприятий СССР облегченно вздыхали: подошло к концу невероятно грандиозное мероприятие, к которому готовились более пяти лет.
Идея проведения Олимпийских игр в Москве принадлежала председателю Госкомспорта СССР Сергею Павлову (за Олимпиаду он получит орден Ленина). Когда он высказал ее впервые, его засмеяли. Но потом руководство страны сориентировалось и превратило это мероприятие в широкомасштабную политическую акцию. Конфронтация двух политических систем к середине семидесятых продолжала углубляться. Чтобы отношения потеплели, Олимпиада для этого подходила лучше всего.
Руководство мероприятием возлагалось на оргкомитет Олимпиады-80, в подчинении которого находились все союзные министерства и ведомства. Силами последних предполагалось возвести здания, равных которым не было еще в Советском Союзе, обеспечить прием национальных сборных и десятков тысяч туристов, украсить улицы так, как их не украшали еще никогда. Кроме Москвы отблеск Олимпиады упал еще на четыре города. Для масштабности отборочные турниры по футболу планировалось провести в Ленинграде, Киеве и Минске, а водную регату - в Таллине. Неудивительно, что Украинская, Белорусская и Эстонская ССР стали маленькими фронтами объявленной спортивной войны.
Москва «бросилась» застраиваться. К строительству привлекались военные ведомства, рабочие из всех стран. Работая секретарем комитета комсомола Минского горремстройтреста № 2, мне пришлось по комсомольским путевкам (впрочем, как и другим строительным организациям Белоруссии) направлять в столицу десятки лучших комсомольцев-строителей. Хотя отсутствие кадров сказывалось на строительстве объектов в Минске, других городах.
Сооружения, построенные и отреставрированные к играм в Минске, - это гостиница «Планета», стадионы «Динамо» и «Трактор», спортивные комплексы «Стайки» и «Раубичи», автодорога Брест - Минск - Москва, которую долгое время называли «олимпийкой».
Кто бывал в это время в Москве, помнит, как в магазинах (детей, студентов, бывших лишенных свободы, кто был под надзором милиции - вывезли из города) полки ломились от разных заморских деликатесов, была и русская икра, и осетрина.
Накануне отборочных матчей магазины Минска тоже заполнили невиданным ранее ассортиментом продуктов. Хотя Белоруссия традиционно считалась более обеспеченной в плане продуктов питания республикой, чем, скажем, РСФСР. Многие минчане впервые увидели на прилавках упаковки с иностранными надписями. Так, впервые в жизнь советских белорусов «ворвались» польские колбаски, венгерские соки, финское спиртное, американские сигареты, чешское пиво.
Кормили иностранных и советских гостей в восьми лучших ресторанах города (включая «Журавинку», «Потсдам», «Космос», «Папараць-кветку» ), восьми кафе и более чем двадцати столовых.
Около семи тысяч человек побывало в Минске. Хотя к тому времени иностранная речь на улице уже не считалась исключительным событием, в каждом, кто пересекал госграницу СССР, видели потенциального врага, от которого, по меньшей мере, ожидалась критика социалистического строя. Как заявлялось на совещаниях силовых структур и других ведомств, «противники Олимпиады [ … ] стали широко распространять вымыслы и измышления, направленные на то, чтобы опорочить всю работу по подготовке Игр, высказывали сомнения в обеспечении своевременной подготовки спортивных сооружений, гостиниц и других объектов Олимпиады, несоответствии их международным требованиям».
Особенно актуальной стала задача доказать всему миру преимущества социализма после намерения американских спортсменов бойкотировать соревнования в знак протеста против ввода советских войск в Афганистан. Но скандала не получилось - 106 национальных комитетов высказались за участие в Играх (против девяти отказавшихся), а советские мультипликаторы получили заказ на анимационный фильм «А баба-яга против!». Медвежонок, срисованный с олимпийского символа, ненадолго побил по популярности волка и зайца из мультфильма «Ну, погоди!», что больше не удалось ни одному мультипликационному герою.
18 июля, по сообщению ТАСС, для участия в церемонии открытия Олимпийский игр в Москву с отдыха возвратился Генеральный секретарь ЦК КПСС, Председатель Президиума Верховного Совета СССР Леонид Брежнев. Прибыл сюда и Петр Машеров.
Факел, зажженный на Советской площади в Москве от олимпийского огня, на следующий день был доставлен в город-герой Минск, где проходили встречи группового футбольного турнира. На торжественное открытие олимпийского футбольного турнира приехал и Машеров.
3 августа на стадионе «Динамо» минчане распрощались с олимпийским огнем. Машеров продолжил свой отдых в Крыму, где в то время находились Брежнев и Черненко.
Олимпиада-80 — сильный эмоциональный всплеск эпохи Брежнева. Она осталась в памяти советских людей, зарубежных гостей добрым знаком вместе с полюбившимся всем «олимпийским Мишкой» — символом дружбы и взаимопонимания между народами.
Вуліца Каліноўскага,
Вуліца Купалы,
Праспект Машэрава
I яго журботная песня —
Хатынь.
Пимен Панченко
Машеров с пониманием относился к национальной культуре, медицине и спорту, науке, творческой интеллигенции, ее нуждам. Ему удавалось непринужденно сочетать непоказную доступность и гордое достоинство, душевную мягкость и непреклонную волю. Прирожденный трибун, он никогда не выступал с «отключенным сердцем», он всегда волновался, горел - и все это передавалось слушателям, которых он страстно звал в единомышленники и соратники. Немало книг перечитывал сам. Бывало, в частном разговоре высказывал свое критическое отношение к тому или иному произведению. Но никто не припомнит факта, чтобы он жестко, критически с трибуны высказывался в чей-нибудь адрес, ибо хорошо понимал, что такая критика со стороны первого секретаря ЦК могла нелучшим образом отразиться на творческой судьбе писателя, художника.
По его инициативе, например, для инвалидов Великой Отечественной войны недалеко от Минска - в поселке Боровляны в 1971 году - возвели республиканский госпиталь, который теперь носит его имя.
- Когда госпиталь создавался и его хозяйство было еще бедным, Петр Миронович часто наведывался сюда, - рассказывал ветеран войны и труда, инвалид второй группы Павел Морозов, старейший педагог из Наровлянского района. — Я несколько раз видел его. Да не одного, а с архитекторами и строителями. Вместе с ними он обсуждал, где, что, как возводить.
На фотоснимках в вестибюле Машеров запечатлен на закладке первого лечебного корпуса, во время очередного посещения палат, беседующим, со своей обаятельной улыбкой, с больными и медицинским персоналом.
Благодаря помощи Машерова для писателей построили Дом литератора, Дом творчества на Ислочи; для музыкантов, точнее, для любителей музыки - филармонию, установили в ней орган. Дворец искусств - это тоже его детище. А известному скульптору Заиру Азгуру он «подарил» мастерскую».
Реальной стройкой спортивных объектов Виктор Ильич Ливенцев, Герой Советского Союза, занялся гораздо позже, когда возглавил Спорткомитет БССР. Он ездил по странам, смотрел объекты, а потом брал чертежи и привозил их в Минск, клал на стол Машерову. И хотя они, бывшие герои-партизаны, были лично знакомы, уговорить его строить тот или иной объект было целой проблемой. На его предложения он обычно отвечал: «А вот шиш!» Приходилось настаивать, брать измором. Так появился комплекс в Раубичах. Проект он привез из трех городов: Стрельбище — из Саппоро, гостиниду подсмотрел в чехословацких Татрах, какие-то элементы были взяты из немецкого Оберхофа.
Проект Дворца спорта Ливенцев привез из Софии, где был построен аналогичный дворец. Водноспортивный комплекс появился после посещения Венгрии. Чертежи футбольного манежа, что в Стайках, и футбольных полей в «Дроздах» были привезены из Голландии.
Проект легкоатлетического манежа «Трудовых резервы» и СКА в Уручье был привезен из Франции с олимпийской базы в Париже, где ранее побывал Машеров.
Застройка Парковой магистрали, начатая по его инициативе, должна была сделать ее уникальной, украсить город-герой: от первого кольца до Ждановичей планировалось создать ландшафтный парк, наподобие западных. Всю парковую зону «Дроздов», где размещались правительственные дачи, а далее Ждановичи, Минское море, Крыжовку, Заславль предполагалось отдать для отдыха людей. Но, к сожалению, планы Машерова не сбылись: выросли серые архитектурные «шедевры».
…Как-то в Минск из Москвы, рассказывали мне, приехала группа кинематографистов во главе с их председателем Сергеем Герасимовым. Это был выездной пленум, и москвичей пригласил к себе на прием Петр Машеров.
Гости вышли из кабинета в неописуемом возбуждении. Они шли туда, полагая отдать дань этикету, на каких-нибудь 15 минут. А проговорили с ним три часа — об искусстве и кино, об отдельных картинах, культуре народа. Потом признавались: Машеров просто поразил их. На том интеллектуальном уровне, на котором он с ними вел беседу, поддерживать ее мог лишь один Сергей Герасимов.
Москвичи открыли в его лице колоритнейшую личность и спрашивали у своих коллег-белорусов: «Выступает ли он по телевидению с беседами? Почему не выступает? Не принято? А какой собеседник!..»
- В 1959 году творческое совещание вел новый секретарь ЦК Машеров, - рассказывал М. А. Савицкий, народный художник СССР, академик Академии искусств СССР. - Придя домой, я сказал родным: «Увидел сегодня партийного работника нового типа. Высокий, интеллигентного вида, гибкий, подвижный. Думаю, у него будет блестящая карьера». Действительно, через шесть лет он стал первым секретарем.
Он, как крупный государственный деятель, понимал значение культуры в создании и формировании человека. Особенно большими замыслами в развитии искусства были наполнены его последние годы. Однажды заявил, что правительство и партия в долху перед белорусскими художниками. Дал распоряжение построить квартиры с мастерскими по улице Сурганова. А добротное помещение творческих мастерских Академии искусств по улице Некрасова — это его последняя воля.
Машеров решил судьбу многих картин Савицкого. Картину под названием «В поле» и другую — «Казнь семьи партизана» (прототипом последней была семья витебского партизана батьки Миная — Миная Филипповича Шмырева) он показал выставкому. По первой картине спросили: «О чем думают ваши персонажи?» «Как жить завтра», — коротко ответил художник. Тут же раскритиковали его «пессимизм», работу на выставку не приняли.
Однажды Машеров с сопровождающими лицами посетил мастерскую. Увидел картину, задал тот же вопрос. Ответ был такой же. Он еще раз внимательно посмотрел на картину, обернулся и сказал: «Вот такая живопись мне очень нравится. Люди с заботами — это настоящие люди. Если человек не озабочен, не думает, как завтра лучше жить, чем сегодня, он не работник и не человек». Очень взволновала его вторая картина. «Как это страшно!» — только и произнес. Вскоре Савицкому позвонили, что согласны взять его работы на выставку.
Или такой случай. Просмотр картин происходил в Музее истории Великой Отечественной войны. Заведующий отделом культуры ЦК С. Марцелев напомнил, чтобы художник пояснял картины. Он не выдержал и говорит: «Если это нужно докладывать — лучше буду писать новое произведение!»
Машеров внимательно посмотрел на него, потом повернулся и с полным пониманием, абсолютно точно рассказал о достоинствах картины. «Мне одно непонятно: как художник дошел до такого решения?» — заметил первый секретарь.
Бывали случаи, когда он оставался недоволен картинами. Видимо, кое-что недопонимал. Например, Савицкий с художником Кищенко сделали роспись санатория в Мисхоре. На одном из совещаний «первый» заметил, что по мастерству роспись замечательная, но она неуместна в санатории. «Это ваша точка зрения, Петр Миронович», -хмуро ответил художник. Буквально через некоторое время в конце совещания с творческими работниками слово взял Машеров и, повернувшись к Савицкому, сказал:
- А знаете, я все-таки съездил еще раз в Мисхор. Внимательно посмотрел на работу и стал богаче душой.
- Потом предложили сделать художественное оформление зала приемов ЦК КПБ, - продолжает Савицкий. - Я хотел использовать отдельные элементы из тканых картин, но он был против. «К чему тут гобелены?!» - «Петр Миронович, наша забота осуществить задуманное. А с вашей стороны требуется тематическое задание».
- Ах, это не мое дело?! - по всему было видно, что он обиделся. - Хорошо, задам тему.
Подумал и говорит: «Работу выполняете в ЦК партии - ленинской, коммунистической. Воплотите тему ленинизма».
«А вторая тема - белорусская: КПБ и партизанское движение», - предложил кто-то. «Нет, не нужно. Компартия Белоруссии - составная часть КПСС».
Готовые эскизы решили согласовать с Машеровым. «Давая тематические задания, я был уверен, что это вам не под силу. Продолжайте работу и никого не слушайте: ни Кузьмина, ни прочих. Будут люди, которые ваш труд сразу примут, другие - позже. Но будут и те, кто резко покритикует. Не обращайте внимания». Одним словом, предоставил нам свободу творчества. В результате появился гобелен «Ленинизм».
Иногда Машеров не соглашался с взглядами на те или иные вещи, в частности по монументальной пропаганде. Очень долго пришлось доказывать ему, что нужны коррективы, изменения. Внимательно выслушав собеседника, отвечал: «Согласен. Но этого мало: нужно принять еще и сердцем». Именно не умом приходил к глубокому убеждению, а душой. Только тогда принимал решение. И так - по всем работам.
Внимание и поддержка очень много значат для творческих работников. Если художник чувствует, что он нужен, он будет работать. Машеров создавал для них эту «нужность», был доступен для всех…
Писатель Алесь Адамович вспоминал:
- Открылся он для меня на просмотре картины «Восхождение» Ларисы Шепитько (она погибнет в автомобильной аварии. - С. А.). В гришинской Москве фильм был осужден. Решили действовать через Минск. Машеров всегда считал, что о партизанах надо сделать, наконец-то, хорошую картину...
Мы решили спасать картину Ларисы через него, кандидата в члены Политбюро. Происходило это в белорусском Госкино. Пришел Машеров, с ним вся его свита, которая смотрела не столько на экран, сколько на то, как хозяин будет реагировать. Я тоже смотрел больше на него, чем на экран. Он пришел казенно-бодрый, сел, не очень представляя, что увидит. Думаю, он уже знал, что в Москве Гришин относится к картине резко отрицательно, и вступать с ним в конфликт вряд ли хотелось. Посмотрим, увидим, скажем… Но вот на какой-то минуте вижу: потекли у него слезы. Тогда я понял, что все в порядке, потому что это был, наверное, единственный представитель Политбюро, который мог еще плакать. Когда зажегся свет, заплаканный Машеров бросился целовать Ларису: как же вы, такая молоденькая девчонка, как же вы могли?..
Теперь он полюбил режиссера Климова еще больше и поверил, что наша картина («Иди и смотри». — С. А.) получится. Он дал нам вертолет, полетели на Полесье, встречались с людьми, которые прошли через сожженные деревни Хатыни (которых я когда-то с друзьями записывал).
Когда начали с Элемом Климовым работу над фильмом, Машеров неожиданно полетел с нами на военном вертолете на свою Витебщину. Побывали там, где он партизанил, показал нам железнодорожный мост, большой, который взрывал со своей группой … Запомнилось, как по-мальчишечьи смутился, когда в Россонах его окружили бывшие соседи, партизаны: «Петя, как ты там?.. Возвращался бы домой, в нашу школу».
— Петр Миронович, — подчеркивает Полина Андреевна, — глубоко уважал творческую интеллигенцию, высоко ценил талант и преданность делу. Он лично знал многих писателей, артистов, художников, архитекторов, журналистов. Бывало, прилетит вертолетом в Минск, усталый, только доберется до дома, а тут звонок: сегодня в театре премьера пьесы Андрея Макаенка. Не мог он отказаться от приглашения. Быстро одевались — и в театр. А потом, несмотря на усталость, обсуждали пьесу, мастерство артистов.
Любил он принимать в рабочем кабинете творческую интеллигенцию, заботился об условиях жизни, работе людей, их здоровье. Как-то узнал, что писатель Иван Шамякин сильно заболел, прихватило сердце. Взял его с собой на отдых в Беловежскую пущу. Когда вернулся домой, спрашиваю у него:
— Ну, как отдыхалось вместе?
— Да, Иван своими лекарствами провонял всю пущу. Ничто его не интересует. Все время варит корни валерьянки, пьет настой трав…
Любой талант он считал народным достоянием. Всячески содействовал одаренным, творчески мыслящим, неординарным людям. В одной из бесед шутливо заметил: «Талантам надо помогать, а прочие пробьются сами»… К нему как к партийному лидеру обращались за советом, поддержкой, с просьбой сотни творческих людей по самым разным вопросам.
Однажды спецкор «Известий» Николай Матуковский принес Михаилу Савицкому в его частную квартиру - тесную, темную, неуютную - гранки их беседы. Увидев условия жизни и работы, сообщил Кузьмину, секретарю ЦК. Тот не поверил, приехал с журналистом к художнику. Назавтра ему предложили квартиру по улице Пулихова: об этом распорядился Машеров. А на приеме один из секретарей Ленинского райкома партии сказал опальному художнику: «Неужели не понятно, что таким людям, как вы, квартир не даем?!»
Поддержка первого секретаря, его забота прибавили душевных и физических сил, дали новый заряд энергии для взлета многим представителям творческой интеллигенции.
***
Правильно говорят, что политический деятель кончается тогда, когда из него делают икону, даже лепят скульптуру, художественное произведение. Нужно ли его обожествлять? Не следует.
После смерти Машерова никто не писал его портретов. Кстати, и при жизни тоже.
И все же в день его шестидесятилетия Савицкий подарил ему картину-портрет. За неделю до этого события пригласил его Аксенов, второй секретарь ЦК, и сказал, что, мол, есть мысль к юбилею первого секретаря вручить от бюро ЦК его собственный портрет. Художник был очень удивлен: до события оставался очень короткий срок. И все же рискнул. Написав портрет, позвонил Аксенову. «Покажи Петрашкевичу, заведующему отделом культуры», - попросил он. Видимо, члены бюро ЦК посчитали, что получат от Машерова разгон, поэтому не рискнули вручить «подарок», решили, чтобы это сделал сам художник.
На прием в торжественный день пришли председатели творческих союзов, консулы ГДР и ПНР. Крюков, помощник первого секретаря, заведующий общим отделом, доложил ему, кто находится в приемной. Савицкий пошутил: «Сейчас мы узнаем, кому Машеров отдаст предпочтение: иностранцам или деятелям культуры». Вышел помощник и пригласил в кабинет творческих работников.
Машеров встретил их стоя. На столе лежали цветы, десятки поздравительных открыток, разные папки. Он засуетился, начал вытаскивать из-за стола стулья. Все сели, хотя Крюков предупредил: «Не более пяти минут!» Состоялся теплый разговор, он затянулся. Вскоре Петрусь Бровка достал из кармана листок и сказал:
- Петр Миронович, всю ночь не спал, «сделал» по случаю события стихотворение. (Машеров всегда почему-то первым давал слово писателям. — С. А.)
Сцягі Кастрычніка —
Узняты!
Віншую Вас
І многакрат,
Пятро Міронавіч,
са святам,
Якому сення шэсцьдзесят!
3 ім вырасталi вашы крыллі,
Каб назаўжды
з народам быць,
У жыцці Вы слаўна,
шмат зрабілі
Ды яшчэ болей
Вам рабіць!
Сказалі Вы хваробе: «Годзе! »
Ёй болей
Вас не закранаць.
Шчаслівых
Вам дзесяцігоддзяў,
І працаваць
І працаваць.
Няхай жа шлях працоўны
будзе —
Са славай дружны,
з баявой,
І зоркам дзвюм
гарэць на грудзях
У моцнай дружбе між сабой.
І Вам мы шлем
ад сэрца словы,
А пажаданняў
не злічыць —
Натхнёным, дужым
і здаровым
Бадзерым
і нястомным быць!
Он с каким-то сыновним благоговением и очарованием относился к Петру Устиновичу. «На одном высоком заседании, — вспоминал поэт Геннадий Буравкин, — он сказал: “Знайте, пройдет время — и вы будете вспоминать и рассказывать внукам, что встречались с Бровкой, говорили с ним, жили в его время! Сегодня вы этого, может, не понимаете, потому что он приходит к нам с просьбами, и вы можете помочь ему, а можете — и нет!.."»
Писатели и поэты знали об отношении Машерова к Бровке и, наверное, решили, чтобы приветствовал юбиляра в этот радостный день от их имени именно он...
Савицкий тоже обратился к первому секретарю:
— Поэты посвятили вам стихотворение, а художники — портрет.
Он поставил «работу» перед собой, у ног. Машеров, который был чуть выше его, стоит рядом и не понимает, в чем дело. Повернулся к присутствующим, увидел их взгляды, направленные вниз. Взглянув на портрет, начал отступать. Долго рассматривал портрет, приложив руку к щеке. Остался очень доволен подарком. Хотел, чтобы в таком же решении выполнили его бюст — дважды Героя. Показал Азгуру этот портрет. На портрете Машеров скрестил высоко на груди руки, задумался. У скульптора же руки получились сложенными на животе. Пришлось бюст уменьшить, обрезать нижнюю часть.
Людям запомнилась «машеровская» улыбка, приветливость. Несколько раз я видел портрет в квартире его вдовы. Кстати, в тот юбилейный день он принес его домой и сам повесил на втором этаже, чтобы не падал яркий свет. Отойдя от картины на несколько шагов, еще раз пригляделся. Странно, но на лице, показалось, была написана... трагедия, ее смертельный отблеск, что-то скорбное…
В день его шестидесятилетия, дома за столом, были только родные: жена, дети, внуки, брат Павел, сестры — Матрена, Оля и Надя. Поздравляя брата с юбилеем, сестра Ольга сказала: «Петя, тебя очень уважают люди… » Он встал и сказал: «Я очень люблю свой народ», — и на глазах заблестели слезы... Такое не забывается никогда.
В конце своей жизни он стал более жестким, натянутым... Многое понимая, он был вынужден в силу своего положения зачастую говорить не то, что думал. Он захватил начало кризисной ситуации в обществе. Понимал, что бессилен остановить ее наступление, был очень раздражен. Собственную вину за это можно было прочесть на его лице.
***
Скульптор Владимир Летун работал в станковой и монументальной скульптуре. Он автор памятников воинам и партизанам, погибшим в годы Великой Отечественной войны, памятников-бюстов, барельефов, мемориальных досок, лауреат Государственной премии.
- Того отношения, которое мы имели со стороны Машерова к творческим работникам, больше нет, - вспоминал В. Летун, член Союза художников СССР. - Машеров никогда не делил нас на скульпторов, художников, архитекторов - ко всем относился с одинаковой заботой, помогал нашей работе. Никогда не подавлял личность, смотрел на художника внимательно, всегда задавал вопрос: «Чем могу помочь? Может, нужен материал?»
С ним действительно было легко говорить, не было гнетущего напряжения от того, что находишься рядом с большим человеком. Он подбирал и тон, и манеру разговора в любой аудитории. Всегда посещал творческие мастерские, вел беседы. И мы в его кабинете были желанными людьми. Возмущался, если кто-то из высоких лиц пытался при жизни воплотить свой образ в портретах, скульптурах.
Однажды, за год до трагедии, пришел к Летуну взволнованный народный художник СССР, Герой Социалистического Труда Заир Азгур, в руках держал какой-то сверток.
- Вот, запретил!
- Кто и что, Заир Исаакович? - спросил Летун с нетерпением.
- Да хотел портрет Машерова сделать, а он от кого-то узнал и запретил. Так и сказал: «Никаких портретов».
Участие Машерова в монументальной пропаганде нашей республики непосредственное, его можно зачислить в соавторы многих скульптурных композиций. Взять мемориальный комплекс «Хатынь». Было так. Скульпторы работали над неким мемориалом, и в разговоре возникла мысль создать памятник жертвам сожженных деревень. Секретарь ЦК комсомола Арсений Ваницкий позвонил Машерову:
- Петр Миронович, есть идея!
- Если есть - приходи!
Рассказал первому секретарю о творческом замысле художников, скульпторов. Но вот вопрос: какую деревню взять за основу? Выслушав собеседника, тот воскликнул:
- Монумент сожженной деревни будет заслоном насилию и жестокости…
Но где его разместить? Сожженные деревни разбросаны по всей Беларуси...
Проблема решилась неожиданно. В один из августовских дней Машеров вернулся домой раньше обычного.
- Собирайся, Полина Андреевна, в грибы поедем... и вы, дочки, собирайтесь, на природе побываете, - приказал отец.
Выехали из города на Логойское шоссе.
За Логойском водитель свернул в густой сосновый перелесок. Среди дубов и сосен часто попадались темно-коричневые боровики, моховички и грузди. Машеров не заметил, как корзина оказалась полной.
Вечерело. «Пора возвращаться домой», - подумал Машеров, бросив взгляд на часы. Набрав в грудь воздуха, он крикнул так, что, показалось ему, зашевелились верхушки сосен. Жена отозвалась рядом …
— Петро, иди посмотри, здесь, наверное, жилье было.
— Лес же вокруг какой, — не согласился он, осматривая густой березник, что высыпал на холме, и красивые сосенки в низине. Среди деревьев попадались поросшие полынью ямы и кирпичные ко́міны. — Наверное, партизанские землянки…
— Шиповник на них не успел вырасти, — заметила Полина Андреевна. И только теперь Машеров увидел кусты сирени, дикого крыжовника и перекрученные, изуродованные под тяжестью веток лесных деревьев яблони-калеки.
Они подступали к кирпичному фундаменту. Значит, здесь хаты были и садочки при них.
— А вот и колодец, — показала Полина на покрытую мхом деревянную кадку, что еле виднелась из травы. — Запущенный, а вода струится, серебрится.
Она наклонилась с банкой над колодцем-родником, чтобы набрать воды, и вдруг отступила назад, словно испугавшись.
— Там человек, — показала она на красно-бурую печь, где когда-то, видно, был печной шесток.
Машеров увидел старика в ватнике и кирзовых сапогах. Сидел он в печальной позе, спиной к грибникам, так что лицо нельзя было рассмотреть.
— Эй, товарищ, может, нездоровится и помощь нужна? — позвал Машеров незнакомца.
Тот не спеша поднялся, сделал шаг навстречу грибникам и утопленным голосом проговорил:
— Помощь не надо. Я дома…
Петр и Полина удивленно переглянулись.
— Здесь мой дом, а это все — Хатынь, — старик показал рукой на бывшие усадьбы. — Немцы сожгли. Здесь лежат мои сыновья и дочери, здесь и жена … Слышу, кто-то аукает в лесу. Вот и подался сюда. Может, кто отзовется. ..
— Как вас зовут, дедушка? — поинтересовалась Полина.
— Иосиф Каминский я, и отец мой был Иосифом. Ковалем до войны работал здесь. А вас, Петр Миронович, я узнал, так что представляться не надо. Догадываюсь: рядом жена и дети ваши…
— Иосиф Иосифович, расскажите, пожалуйста, как все это было? — попросил Машеров.
— Говорят, батальон Дирливангера сжег Хатынь. Вся мразь тогда лютовала, а он особенно. Каратели налетели ночью 22 марта 1943 года как разбойники… окружили деревню, разграбили все. Забирали даже детские носки, ведра, кружки. Я тогда и подумал, что, выходит, плохие дела у Гитлера и его рейха, если старые вещи понадобились. Награбленное погрузили на машины, а жителей согнали в гумно и подожгли. Люди рвались на улицу, а их в упор расстреливали. Я бросился спасать своего сына — Адаську — его прошила автоматная очередь, и он утих на моих руках. Стреляли фашисты и в меня, когда я, обгоревший, выкатился из горящего гумна. Заслоняя Адаську, я сначала и не заметил, что пуля прошила мое плечо. Я прижался к сыну в борозде, и они посчитали меня мертвым…
Каминский замолчал, узловатыми пальцами вытер увлажненные глаза и вздохнул.
— Вот так и остался я один на всю Хатынь.
— А сколько жителей было в Хатыни? — снова поинтересовалась Полина.
— Не вели общий счет людям. В деревне всем места хватало, — рассказывал Каминский. — Одно скажу, юноши и молодые мужчины на войну пошли. Остались женщины да дети. Было несколько больных, как я. А сколько всех было людей? Наверное, сотни две… около этого. Сожгли же двадцать шесть хат, а в каждой, считай, по трое-четверо малышей, подростков. ..
— Как устроена ваша жизнь, Иосиф Иосифович? Может, какая-нибудь помощь нужна? — взяв старика за локоть, поинтересовался Машеров.
— Спасибо. Люди добрые приютили, у меня все есть, — отказался старик и тут же, немного застеснявшись, попросил: — Не забывайте Хатынь, Петр Миронович. Их много на белорусской земле. Лесами заросли уже.
Просьбу Каминского Машеров воспринял как укор, справедливый и своевременный. Стало даже неудобно, стыдно. Собирать грибы уже не хотелось. Первый секретарь рассказал о намерении создать большой мемориал, посвященный жертвам фашизма. Чтобы увековечить память непокорных и мучеников… Чтобы жег глаза и доводил до дрожи всех палачей и насильников всюду и всегда.
— …Чтобы бдительными были! — дополнил Каминский.
Сердце старика немного отошло. Он улыбнулся, поблагодарил за добрую новость. Распрощавшись, Машеровы направились домой. Предложили подвезти к деревне, где жил старик, но он отказался.
После встречи с Каминским перестали щебетать и дочери. Родители сидели молчаливые и задумчивые.
Машеров включил радиоприемник. Закончились вечерние сообщения, и в эфир включился голос Юрия Левитана. Этот голос, торжественный и несколько тревожный, настораживал их с войны. Голос, который ненавидел сам Гитлер, пообещавший после захвата Москвы первым повесить на Красной площади Левитана.
На этот раз знаменитый диктор передавал редакционный комментарий «Правды» о 20-летии Нюрнбергского судебного процесса над главными нацистскими военными преступниками…
- Каминский прав. Хатынь забывать нельзя, - заметил взволнованный Машеров, сжав уста…
При первой же встрече с Сергеем Селихановым, а выбор пал именно на него, будущего народного художника БССР, автора остродраматических скульптурных портретов и композиций Константина Заслонова, Марата Казея, братьев-партизан Ивана и Михаила Цубов, повторивших подвиг Ивана Сусанина, — Машеров предложил:
— Съезди в Хатынь. Найдешь там старика Каминского. Мне кажется, это тот человек, который может стать прототипом памятника всем жертвам фашизма.
Художник увлекся образом. Прошло немного времени, и у него получилась правдивая и по своей художественной, духовной выразительности уникальная фигура старика с убитым мальчиком на руках.
Открылся мемориал 3 июля 1969 года, в день празднования двадцатипятилетнего освобождения республики от немецко-фашистских захватчиков. Подобного ему нет нигде в мире. Скульптура из бронзы — старик (сельский кузнец Иосиф Каминский стал прототипом спасенного, непокоренного) выносит из пылающего сарая юношу. На втором плане — длинная бетонная стена, в нишах — название сожженных вместе с жителями 628 белорусских деревень, а рядом урны с их прахом. На месте бывшей деревни — бетонные столбы, имитирующие трубы печей сгоревших домов Хатыни. Глубокую скорбь и печаль несет траурный перезвон 26 колоколов — столько сгорело домов.
(На территории нашей страны найдено более 260 мест массового уничтожения людей нацистами, каждый третий погиб в Беларуси.)
Жгучие строки надписи на мемориале производят глубокое, незабываемое впечатление на каждого человека. 149 заживо сожженных людей, из них 75 детей.
Горячий пепел Хатыни шепчет нашей совести: скорбящая молитвенная память им, сожженным, но не ставшим на колени.
Людзі добрыя, помніце!
Мы любілі жыцце і Радзіму,
I вас, дарагія.
Мы згарэлі жывымі ў агні.
Наша просьба да ўсіх:
Хай жалоба і смутак
Абернуцца у мужнасць і сілу,
Каб змаглі ўвекавечыць вы
Mip і спакой на зямлі,
Каб нідзе і ніколі
У віхуры пажараў
Жыцце не ўмірала.
Эти строки белорусского поэта Нила Гилевича слышит каждый, кто приезжает сюда, в тревожном звоне колоколов. А сама Хатынь стала вершиной белорусского монументального искусства, разработке идейного содержания которого так много внимания, труда и нервов отдал Машеров. Создатели мемориала С. Селиханов, архитекторы Ю. Градов, В. Занкович, Л. Левин, главный инженер В. Макаревич заслуженно через год получили Ленинскую премию…
Он мечтал и о создании партизанского мемориала, в котором хотел соединить живопись с архитектурой и скульптурой.
Мемориальный комплекс «Клятва» планировалось соорудить в местах партизанского движения в Полесье. Тогда был объявлен республиканский конкурс. Из всех работ, выставленных на «смотрины», ему больше всего понравилась композиция молодого белорусского скульптора Павла Цом-пеля.
— Я согласен быть у вас прорабом, но чтобы работа, которую вы задумали, завершилась как можно скорее, — сказал во всеуслышание первый секретарь. И дал победителю конкурса свой служебный телефон, строго предупредив: — Звонить только по существу сооружения памятника.
Гибель Машерова помешала осуществлению плана. Проект заморозили. Все стало очень дорого. Так что пришлось Цомпелю искать спонсоров. Откликнулись, правда, не бизнесмены, а власти Житковичей. Там планировалось создать этот памятник. Экспертная комиссия Министерства культуры считала, что он станет одним из лучших в республике. Но прошли десятки лет, а «машеровская» задумка так и осталась на бумаге.
***
Заметный след оставил Машеров, будучи первым секретарем ЦК комсомола, затем первым секретарем Брестского обкома партии и позднее — первым секретарем ЦК КПБ, в создании монументальной летописи республики. Увлечение монументальной пропагандой, хотя на нее расходовались значительные материальные и денежные средства, при нем стало всеобщим. Почти каждый председатель сельсовета, директор завода, руководитель хозяйства считали за честь иметь «свой мемориал». Сегодня это вызвало бы неоднозначную реакцию людей, ведь за счет монументального строительства сдерживалось социальное развитие городов и деревень. В так называемых «неперспективных» хозяйствах даже на центральных усадьбах часто не было бани, а школа и клуб давно уже ждали заботливого хозяина.
Но без «машеровской» монументальной пропаганды Беларусь была бы «серой» и обезличенной. Куда как не в Хатынь и на Курган Славы едут иностранные гости, все те, кто посещает столицу Беларуси? Не слишком много сохранилось у нас исторических памятников, большинство из них разрушено. Однако постановление Бюро ЦК КПБ и Совета Министров БССР от 17 мая 1968 года «О дальнейшем развитии и пропаганде монументального искусства в республике» призывало еще больше активизировать монументальную пропаганду. А началось это так.
В июле 1946 года Машерова пригласили на седьмую сессию Верховного Совета БССР. Первый раз в жизни он ехал из Молодечно (первый секретарь обкома комсомола) на высший форум государственной власти в республике. Сессия приняла специальный указ: день 3 июля считать всенародным праздником - Днем освобождения Беларуси от немецко-фашистских захватчиков. Этот указ обязал советские и общественные организации установить обелиск Победы в Минске, памятники на кладбищах и мемориальных кладбищах воинов и партизан. Был объявлен конкурс проектов на создание памятников героям.
В здании ЦК комсомола, куда перешел работать первым секретарем Машеров, между архитекторами скульпторами, художниками развернулись горячие споры, каким быть памятнику. Победителями в конкурсе проектов стали архитекторы Владимир Король и Георгий Заборский, скульпторы Заир Азгур, Андрей Бембель, Алесь Глебов, Сергей Селиханов. По инициативе Машерова комсомол Минска взял шефство над строительством святыни Беларуси. Величественный ансамбль Победы был торжественно открыт весной 1954 года. А через семь лет у подножия обелиска загорелся Вечный огонь памяти, у которого на добрую память фотографируются молодые пары, вступающие в брак… У Вечного огня был установлен пост № 1, где ученики 8-11 классов минских школ ежедневно с 9 до 17 часов несли вахту памяти.
А сколько таких памятников по республике?! Беларусь!.. Край голубых озер и дремучих лесов. Край легендарной партизанской славы.
Островерхие курганы, у подножия которых днем и ночью трепетно бьется Вечный огонь - символ бессмертного подвига народа и благодарной памяти потомков. Здесь, у величественно-печального холма - Кургана Славы, насыпанного человеческими руками, и на площади Победы происходят торжественные церемонии. На гранитные плиты ложатся живые цветы.
Ежегодно накануне 9 мая и 3 июля по Ленинскому проспекту (от цирка до площади Победы) и по Партизанскому проспекту выставлялись галереи портретов Героев Советского Союза, получивших это почетное звание при освобождении Беларуси.
При строительстве Минского метро площадь Победы реконструировали. В помещении станции был создан мемориальный зал памяти, открытый накануне сорокалетия освобождения Беларуси. Здесь находится Галерея героев, на мраморных плитах увековечены имена 565 Героев Советского Союза. Рядом - надпись:
Тут схіляем галовы мы нізка
Перад мужнасцю вашай,
Героі,
Перад славаю вашай, што
Устала нязгаснай зарою
На зямлі.
За якую жыцце аддалi
Вы, сыны неабсяжнай Радзiмы,
Пабрацімы!
Векапомны ваш подзвіг!
Незабыўныя вашы iмены
На гэтай зямлі!
Машеров любил, чтобы все делалось ярко, основательно, продуманно, чтобы творческая работа бросалась в глаза, вызывала у человека тягу к возвышенному, воспитывала мужество и патриотизм…
— Делайте для потомков добротно. Ведь это распахнутые страницы нашей партизанской истории, — однажды сказал он работникам монументального творчества.
Курган Славы по Московскому шоссе насыпали по горсточке минчане, все белорусы, их гости и друзья. Курган создал сам народ, и авторы его — скульпторы А. Бембель, А. Артимович, архитекторы Л. Мицкевич, А. Стахович — возродили древнюю традицию восточных славян — насыпать конические курганы в честь героев-ратников. На вершине нового, самого высокого в Беларуси Кургана Славы — четыре штыка-обелиска — символ содружества четырех фронтов, освободивших Беларусь.
Перед тем как осуществить задумку, у Андрея Бембеля состоялась продолжительная беседа с Петром Машеровым. Он поставил перед авторами задачу: во что бы то ни стало избежать повторения традиционных памятников, богато населявших города и села Беларуси.
- Вы поставили нас в тяжелую ситуацию, Петр Миронович, - задумался Бембель.
- Я не понимаю вас, архитекторов и скульпторов, - горячился он. - Почему вы так привыкли к мрамору и бронзе? Ведь мы уже тратим, по мнению многих людей, дефицитных материалов на памятники больше, чем на жилье и дворцы.
- Природа не дала ничего более красивого и пригодного, чем мрамор и бронза, - пытался возразить Бембель.
- Так что, повторять старину?! - с горячностью воскликнул Стахович.
- Не повторять, а внимательно изучать и развивать, - поправил его Машеров. - В Лиде и Орше не ждали никаких фондов на мрамор и бронзу - построили первые в республике Курганы народной славы… Красиво, символично, навечно. Словом, присмотритесь к народному монументальному творчеству, побывайте в городах и деревнях Беларуси, Западной России, Северной Украины.
В Молодечненском районе путешественники встретились с новой разновидностью памятников: камни-валуны. Они были установлены во всех памятных местах. Планировалось открыть камень - памятник на родине Янки Купалы, в Вязынке.
В один из дней купаловской поэзии Машеров пригласил в Вязынку Константина Симонова. Писатель остановился у величавого валуна красноватых оттенков и о чем-то долго думал. А затем попросил развеять после смерти его прах и поставить камень-валун на Буйницком поле, под Могилевом, где Симонову пришлось быть в 41-м свидетелем дерзкой обороны советских воинов и первого поражения танковой армады Гудериана. И стоит здесь сегодня под ветрами и ливнями нерукотворный и несокрушимый памятник - гранитная глыба с надписью, словно сошедшей с книг - свидетелей подвигов, - «Константин Симонов»...
После возвращения из поездок творческой группы было принято однозначное решение: быть Кургану Славы! Таким его впервые увидели в 1969 году на 21-м километре Московского шоссе.
С таким строгим критерием рассматривались проекты многих мемориальных памятников. Например, монумент скульпторов А. Заспицкого, И. Миско, Н. Рыжанкова в Жодино воплощает боль и мужество сердец наших матерей, проводивших на фронт своих сыновей.
У монумента «Мать-патриотка» есть и конкретные прототипы: жодинская крестьянка Настасия Фоминична Куприянова, которая проводила на фронт пять своих сыновей. Младший из них - Петр - повторил подвиг Александра Матросова. Отдали жизнь за Родину и четверо старших. И стоит теперь у шоссе Минск - Москва гордая и печальная в своем человеческом величии Мать, проводившая пять своих сыновей, пять родных кровинок в дорогу бессмертия...
***
Примечательная страница жизни Машерова — увековечение истории партизанского движения в годы Великой Отечественной войны. По его инициативе 20 июня 1969 года ЦК КПБ принял специальное постановление «О дополнительных мерах по улучшению научной разработки истории всенародной борьбы в Белоруссии против немецко-фашистских захватчиков в годы Великой Отечественный войны». В работу включились горкомы и райкомы Бреста, Борисова, Бобруйска, Браслава, Витебска, Гомеля, Могилева, Полоцка, Дзержинска и других городов, где в годы войны активно действовало партийнокомсомольское, антифашистское подполье. Помнится, выступая на XXVI съезде комсомола Беларуси, Машеров вьщвинул предложение: собрать воспоминания ветеранов войны и на их основе создать по каждому району и городу «Летопись народной славы». В результате из собранных материалов, к сожалению уже после гибели Машерова, в 1985 году издательство «БелСЭ» издало первую книгу многотомной «Летописи народной славы».
Незадолго до своей смерти он направил авторам исследования «Всенародная борьба в Белоруссии против немецко-фашистских захватчиков» Института истории партии при ЦК КПБ и в редакцию мемуарной литературы издательства «Беларусь» на 60 страницах большую аналитическую записку «Некоторые замечания и выводы по материалам рукописи трехтомника».
«Очень скупо, схематично, без соответствующих обобщений говорится о героической эпопее подпольной борьбы в Минске. Авторы бесстрастно приводят отрывочные факты, не дают полной картины беспримерного мужества и героизма минчан, и оценка Минского партийного подполья 1941—1942 годов как провокационного неправильна… В рукописи же первого тома утверждается, что “состав участников заседания представителей подпольных партийных организаций установить точно не представляется возможным”… Здесь же говорится, что, “судя по многим источникам, в их числе были: Казинец, Григорьев, Семенов, Никифоров, Зайцев, Жудро, Макаренко, Ковалев, участники заседания образовали Минский городской подпольный партийный комитет… “»