Однако авторы трехтомника, вышедшего к сорокалетию великой Победы, не прислушались к его замечаниям. Например, обвиняли И. К. Ковалева в предательстве, сотрудничестве с гитлеровскими оккупантами.
И только накануне сорокапятилетия Победы советского народа в Великой Отечественной войне бюро ЦК партии, рассмотрев вопрос о письмах в партийные организации по проблеме истории Минского коммунистического подполья и роли в нем секретаря Минского подпольного горкома партии Ковалева, в постановлении подтвердило, что не соответствует действительности ранее инкриминируемое ему предательство членов Минского подпольного горкома партии, сотрудничество с гитлеровскими оккупантами. Отменили постановление бюро ЦК КПБ от 15 апреля 1983 года «О записке т. Климова И. Ф. по вопросам истории Минского подполья относительно И. К. Ковалева».
Это они, минские подпольщики, своей жизнью и смертью поставили непокорившийся Минск в ряд таких городов-героев, как Волгоград, Киев, Ленинград, Севастополь, Одесса, Новороссийск, Керчь. Но «пробить» это высокое звание в брежневский период правления было непросто, несмотря на многие публикации. Не раз и не два были беседы с Машеровым на эту тему собкора «Правды» Ивана Новикова, автора документальной повести «Руины стреляют в упор», вышедшей еще в 1962 году. Государственный телерадиокомитет заказал киностудии «Беларусьфильм» шестисерийный телефильм «Руины стреляют… » Делался он с явным прицелом на то, чтобы пробить ту стену непризнания героизма минчан со стороны отдельных членов Политбюро и добиться присвоения Минску звания города-героя. Даже после сдачи через десять лет фильма реализация задуманной идеи застопорилась. Вот как об этом вспоминает Иван Новиков:
- Как нам стало известно, Н. Подгорный позвонил в Гостелерадиокомитет и потребовал, чтобы картину доставили ему на дачу. Посмотрел и молча вернул - никакой оценки. Слишком осторожный председатель комитета Лапин, не получив указаний начальства, пускать фильм на экран не решился, положил его на полку. Почти на три года. И наши ходатайства о присвоении Минску звания города-героя натыкались на ту же преграду - Подгорного. Неоднократно разговоры Машерова и Кузьмина с Лапиным о необходимости показать фильм на телеэкране результата не давали.
Однажды я зашел к Машерову, который только что вернулся из Москвы. Он поздравил меня с присвоением Минску звания города-героя и рассказал, как это было.
- После заседания Политбюро - сказал Петр Миронович, - я обратился к Брежневу: «Леонид Ильич, белорусские кинематографисты сделали очень интересный документально-игровой телефильм о Минском подполье. Шесть серий. Посмотрите, пожалуйста, не пожалеете, что затратили время». А Брежнев предлагает членам Политбюро: «Давайте завтра посмотрим вместе». После просмотра я встал и опять обратился к Брежневу: «Леонид Ильич, у вас давно лежит проект Указа о присвоении Минску звания города-героя. Поддержите, пожалуйста». «Возражения есть?» - спросил он у членов Политбюро. Все молчали. Даже Подгорный как воды в рот набрал. «Тогда будем считать, что решение принято», - сказал Брежнев и пожал мне руку. - Договорились: указ будет обнародован накануне 30-летия освобождения Минска от фашистов. А пока без оглашения этого надо вести в печати, по радио и телевидению пропаганду героизма минских подпольщиков в порядке подготовки к 30-летию. «Теперь и ваш фильм выйдет на экран».
***
Как известно, в августе 1955 года, после непродолжительной работы в Минском обкоме партии, Машеров возглавил Брестскую областную партийную организацию. В обкоме пылилась стопка писем от родных и близких тех, кто погиб, защищая Брестскую крепость. При первой же возможности он осмотрел развалины крепости, которые ошеломили его. На стене одного из обгоревших подвалов он заметил надпись углем: «Умираем, но не сдаемся! 30. VII.1941». Волновал вопрос: почему героическая оборона крепости, ее герои забыты? Однако, страхуясь на всякий случай, бывшие руководители Брестской областной парторганизации ссылались на то, что многие из живых защитников были в плену - а это не допускалось ни в какой форме, что крепость - дело военных.
Первый секретарь обкома партии распорядился оформить Музей обороны Брестской крепости, который через год открыл все свои десять залов.
А потом была случайная встреча с писателем - слава о подвиге защитников цитадели на Буге дошла и до него. На основе рассказов бывших участников обороны, жителей Бреста Сергей Смирнов в том же году напечатал свою первую книгу «Крепость на границе».
Книга попала на глаза Маршалу Советского Союза Г. К. Жукову. Прославленный полководец оставил на ней автограф: «Хорошая, правдивая и полезная книга. Прочел ее с большим волнением. Жуков, 5. XIІ.57 г.» Теперь эта книга - реликвия музея.
Позже Сергей Смирнов издал свою главную книгу «Брестская крепость», через год она получила Ленинскую премию. Свежий экземпляр писатель прислал с автографом Машерову: «… Если бы не было памятной встречи в Бресте и Вашего вдохновляющего энтузиазма и оптимизма, вряд ли родилась бы эта книга и состоялся бы писатель Смирнов».
8 мая 1965 года Президиум Верховного Совета по представлению, на котором стоит подпись Машерова, отмечая исключительные заслуги защитников Брестской крепости перед Родиной и в ознаменование двадцатилетия Победы советского народа в Великой Отечественной войне, присвоил цитадели на Буге почетное звание «Крепость-герой» с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда»…
Покидая Брест в связи с избранием секретарем ЦК КПБ, Машеров вынашивал идею создания в Бресте мемориала, чтобы увековечить подвиг героев. Объявили всесоюзный конкурс на лучший проект. За основу взяли эскиз, выполненный народным художником СССР A. П. Кибальниковым. Однако проект не понравился Машерову, показался «бездушным».
— Алексей Павлович, если взять ваш проект на веру, то крепость может показаться современнику этаким милитаризованным кулаком, который, можно подумать, действительно угрожал врагу, — при первой же встрече сказал Машеров Кибальникову. — А на самом деле там не было ни самолетов, ни танков, ни даже орудий… В крепости нашлось только обычное стрелковое оружие… Кстати, нельзя не учитывать, что именно в этой крепости в 1918 году был подписан Брестский мир.
— Понимаю вас. Вы желаете подчеркнуть, что на первом плане у защитников был человеческий фактор — мужество, стойкость, героизм, — начал соглашаться скульптор…
— И жажда жизни, мира, — добавил Машеров.
— Действительно, Петр Миронович, вы правы. Я как-то не додумался до этого…
— Так есть же возможность поправить проект, — улыбнулся Машеров, довольный тем, что автор так просто согласился с критикой.
— Править есть что, но у меня сил маловато, — пожаловался Кибальников.
— А мы подкрепим вашу группу..
И посоветовал художнику, чтобы в его творческую группу включились народный архитектор СССР Владимир Король, народный художник БССР Андрей Бембель.
Большую творческую работу провели и архитекторы В. Волчек, B. Занкович, Ю. Казаков, А. Стахович, Г. Сысоев. Но встал вопрос о деньгах на осуществление задуманного.
...«Екатерина Третья» была уже в пути, а брестские власти все еще решали, кому встречать скорый поезд Москва— Берлин и самого главного в нем пассажира — «железную леди» советской культуры Екатерину Алексеевну Фурцеву. Среди советских высокопоставленных чиновниц другой такой красивой и обаятельной женщины, пожалуй, и не было. О Фурцевой, сумевшей успешно двигаться по служебно-карьерной лестнице при Сталине, Хрущеве и Брежневе, ходили легенды.
После того как Хрущев отправил ее с поста секретаря ЦК КПСС на должность министра культуры, она пыталась покончить жизнь самоубийством. На пленуме ЦК тот прокомментировал случившееся достаточно грубо: «У Фурцевой обыкновенный климакс».
Через десятки лет Александр Кичкайло, лауреат Государственной премии СССР, заслуженный строитель Республики Беларусь, прошедший высокие государственные посты министра сельского строительства, председателя Могилевского облисполкома, награжденного за свои труды орденами Ленина, Октябрьской революции, Трудового Красного Знамени, «Знак Почета», восстановит в памяти те события…
В Бресте вагоны, как известно, несколько часов «переобуваются», чтобы дальше следовать по европейской железнодорожной колее. В роли встречающего министра культуры СССР был зампред облисполкома Александр Кичкайло. У него, отвечающего за строительство, а не за культуру, к Фурцевой было свое дело, которое тормозило сооружение мемориала «Брестская крепость». Кичкайло зашел в купе, поздоровался, улыбнулся. Министр протянула руку. Он расспросил, как доехала Екатерина Алексеевна, не устала ли. Поинтересовался, как пожелала бы скоротать вынужденную остановку в Бресте.
- Может быть, заглянем в Беловежскую пушу? - предложил заманчивый вариант гостевой программы. Сам при этом втайне надеялся, что гостья откажется. Так и случилось.
- Тогда давайте побываем в Брестской крепости, - сказал с надеждой, что министр согласится. Тем более что разговор планировал повести вокруг строительства мемориала. Народ к тому времени собрал достаточно большие деньги. На банковском счете сосредоточились пожертвования в размере 1 миллиона 800 тысяч рублей.
Приехал в Брест Александр Кибальников, к тому времени лауреат Ленинской премии, автор грандиозного памятника Владимиру Маяковскому в Москве. Это был влиятельный «конъюнктурщик», его прислал в республику М. Суслов. Понятно, Машеров был не волен в воплощении своих замыслов, поддержал московского «победителя» проекта. И вручил Кибальников Кичкайло как главному «прорабу» смету «скульптурно-творческих работ» аж на 2 миллиона 100 тысяч рублей! И хотя Кичкайло чувствовал в творческих вопросах свою некомпетентность, взял бумаги и поехал в Минск, в Министерство культуры. Там, видно, будучи к гонорарной теме привыкшими, смету подписали и печати свои поставили. Словом, дерзайте, стройте, расходуйте деньги народные, собранные по рублю…
Кичкайло рассказал Фурцевой о смете, о ходе строительства. Сумма гонорара удивила ее. Решили, что, возвращаясь из Берлина со съезда СЕПГ, она попросит советского посла в Польше Станислава Пилотовича разыскать по телефону Кичкайло и тогда, на обратном пути, они поговорят более обстоятельно.
Александр Трофимович подготовил необходимые документы. Через несколько дней его действительно разыскали в крепости. Опять тот же сценарий, та же понравившаяся Фурцевой «Беловежская», драники. Она пригласила его для окончательного выяснения вопроса в Москву.
Через два дня прямо с вокзала он поспешил в министерство. Долго ждать в приемной не довелось. Сама министр вызвала специалистов, лично поставила им задачу. Через два дня выдали заключение, согласно которому смета всех творческих, архитектурных и скульптурных работ составляет 950 тысяч рублей. Выходит, сэкономили больше миллиона...
Через некоторое время брестчан вызвали на бюро ЦК КПБ. Машеров поставил вопрос ребром: медленно идет завершение строительства мемориала. Особенно остро выступал Кибальников.
— Брестчанам мемориальный комплекс не нужен… — сказал он с иронией.
Микулич, первый секретарь Брестского обкома партии, деликатно заметил Кибальникову:
— Алексей Павлович, зачем так говорите? Разве мы не работаем?..
Затем подняли Кичкайло. Он не стал деликатничать, как-никак — строитель. И, повернувшись к скульптору, доложил, как идет строительство, какие есть и в чем сбои, что завершение работ связано с финансированием, что не хватает даже гонорара творческой группе. А перед тем как выступать, передал по кругу всем присутствующим на бюро московские бумаги за подписью Фурцевой и с соответствующей пояснительной запиской, комментирующей новую смету. Пока выступал, все внимательно просмотрели те документы. О его поездке в Москву никто не знал. У Машерова поменялось выражение лица. Кибальников снова попробовал перехватить инициативу. Бумаги он тоже просмотрел. И сказал обиженно:
— Я могу вообще и бесплатно ради такого дела, ради народной памяти поработать…
— Не надо бесплатно. Беларусь за все в состоянии заплатить. Наша республика не настолько бедная, что мы не сможем с вами рассчитаться. Но и вы поймите, что за этими деньгами стоит народ, — ответил Машеров.
Почти каждую неделю Машеров приезжал на строительство мемориала. Не возмущался больше и Кибальников. Заплатили ему так, как просчитали в Москве, - гонорар 950 тысяч рублей…
А затем был многотысячный митинг… По-особому взволнованным и ярким было слово руководителя республики на торжественном открытии мемориала 25 сентября 1971 года. Много приехало самих участников обороны. Рядом с зажигающим Вечный огонь Петром Машеровым у комплекса «Брестская крепость-герой» присутствовал и легендарный защитник Самвел Матевосян (к началу 70-х — Герой Социалистического Труда, известный геолог, руководитель золотодобывающего предприятия). В Брест он приехал на поезде с дополнительным почтовым вагоном. Ящиками оттуда выносили армянский коньяк, фрукты, вино. Всех герой готов был угостить. Сияло лицо и у Сергея Смирнова, открывшего миру правду о Брестской крепости. Писатель часто наведывался в крепость и во время строительства мемориала. Пройдут считанные месяцы — и Матевосяна исключат из партии, лишат звания героя. Около двух десятилетий понадобится для восстановления справедливости. Почти столько же не будет переиздаваться книга Сергея Смирнова «Брестская крепость», что, возможно, и повлияет на скорый уход писателя из жизни…
Тонкими, выразительными сюжетами художники и архитекторы сумели передать моральный облик защитников крепости, их мужество, человечность, жажду жизни и мира. Скульптурные монументы «Оборона цитадели», «Жажда», барельефы на тыльной стороне главной фигуры «Атака», «Последняя граната», «Партбилет», «Подвиг пулеметчиков» и другие сюжетные композиции вместе со стометровым штыком-обелиском символизируют славу и героизм советских воинов. Более двух миллионов человек посещали ежегодно этот мемориал…
Увековечив подвиг советского народа, памятники постоянно напоминают юношам и девушкам о тех огромных усилиях, которые пришлось приложить старшему поколению советских людей, чтобы отстоять нашу Родину.
***
И сегодня в кулуарах Союза писателей иногда вспоминают, как сам первый секретарь почти наизусть читал анонимную, талантливо написанную «Лысую гору», сидя в президиуме очередного писательского пленума или съезда. Эта остро сатирическая поэма о том, как писатели создавали свой садовый кооператив, как делили землю, строились, добывали удобрения. Алесь Кучар, например, возил их из цирка, из-под слонов, — эпизод, над которым нельзя не смеяться.
Он, рассказывали помощники, читал поэму в традициях классической поэзии с прекрасным произношением чуть ли не всем гостям из Москвы, из других республик, объясняя чисто белорусские слова.
Первый вариант поэмы читатели «получили» незадолго до VI съезда писателей Беларуси, который состоялся в апреле 1971 года. В народ пошло «подпольное» произведение, получившее широкий общественный резонанс: его перепечатывали и распространяли в тысячах экземпляров, его читали и цитировали везде - в компаниях и в электричках.
В ЦК КПБ сделали вид, что «Сказ пра Лысую гору» - не более как примитивная сатира на белорусских писателей. На правительственном приеме в честь съезда писателей Машеров сказал Велюгину: «А зря отказываешься, Анатоль, от авторства. Поэма - очень талантливая». На что Велюгин вытянул нижнюю губу, развел руками и ответил: «Нет, не я, Петр Миронович, чужое присваивать не хочу...»
Спецслужбы оказались бессильными в выявлении автора, спрятавшегося за псевдонимом «Францішак Вядзьмак-Лысагорскі». Через более чем тридцать лет на страницах газеты «Народная воля» в авторстве произведения признался Нил Гилевич. Что же, было время — советское, коммунистическое, был век, была эпоха — тоже советская…
Машеров в свою речь часто вставлял белорусские слова, цитаты на родном языке. Этого, кстати, не делал после него ни один первый секретарь ЦК КПБ. Был случай, когда он не позволил открыть Музей истории Белорусского военного округа, в экспозиции которого не было надписей по-белорусски.
— Он любил писателей, и мы, творцы, любили его. Наш, теперь уже довольно большой коллектив, старые и молодые, должны быть благодарны ему за то, что он сделал для развития национальной литературы. Много сделал. Поэты не сидят на Олимпе, не пьют нектар, не питаются райскими яблоками. Им нужны здания, журналы, издательства, бумага, книготорговля, гонорары, жилье. А что мы могли заработать, построить, создать сами — без поддержки партии, государства? Сегодня, когда наступает рынок, закон о языках не открыл, к сожалению, больших просторов для белорусской литературы. Со всей ответственностью утверждаю, что за 46 послевоенных лет никогда литература и писатели не находились в таком бедственном, беззащитном положении, как сейчас, когда никому мы не нужны и никто нами не занимается с той заботой, которую мы имели в сумрачные застойные годы, — с горечью сказал писатель Иван Шамякин.
Машеров, будучи первым секретарем ЦК ЛКСМБ, стал инициатором создания журнала «Маладосць». Он пробил постановления ЦК КПСС, без таких постановлений никто не имел права этого сделать, о преобразовании альманаха «Советская Отчизна» в ежемесячный журнал «Неман». Еще бо́льшая заслуга его в создании издательств «Мастацкая літаратура», «Юнацтва», «Белорусская Советская Энциклопедия» - самое крепкое в СССР: столько разных энциклопедических справочников, как у нас, не выпустили ни в одной советской республике.
К сожалению, по количеству белорусскоязычных книг на 1000 человек населения мы оставались на последнем месте. Эстония выпускала в сто раз больше книг на эстонском.
Машеров «не отфутболивал» ни единого серьезного вопроса, с каким обращался в ЦК Союз писателей. Долго и мучительно решался вопрос о переносе праха Янки Купалы из Москвы в Минск - пожелание национальной интеллигенции. Нелегко было в те времена затратить по 700 тысяч - в один год! - на памятники Купале и Коласу. Машеров пошел на риск, но памятники национальным поэтам возвели. Какие - это уже на совести художников. Казалось, первый руководитель хорошо понимал, что без издательств, музеев, памятников нация - не нация. Понимал, безусловно, но вместе с тем был и в идейных шорах общей политики…
Союз писателей размещался в особняке по ул. Энгельса, в котором Осипова и Мазаник взорвали палача белорусского народа Кубэ. По генплану здание подлежало сносу. Куда переселят писателей? К кому обращаться? Конечно же, к Петру, так по-свойски они его и называли. Пошли бригадой - Крапива, Лыньков, Бровка, Танк, Мележ, Шамякин. Он серьезно их выслушал. Закурил. Порассуждал, как всегда, и о высокой политике, и о повседневных делах. Резюмировал:
- Задали вы задачку. Нелегкую, скажу вам откровенно. Но буду думать.
Недели через две пригласили писателей в ЦК. В зале - руководители Совмина, горсовета, архитекторы.
Машеров поставил перед ними задачу:
- Выбрать хорошее место в центре города и за короткое время - за два года - построить Дом литератора.
Но цена проекта не должна была превышать миллион. Более миллиона обязаны утверждать в Госплане СССР, а там такой объект «зарежут без разговоров».
Вот штрих к определению «самостоятельности» республики: первый секретарь, кандидат в члены Политбюро вместе со своим бюро не имел права возводить объект стоимостью свыше миллиона рублей!
Строительство Дома литераторов затягивалось. Походы писателей в министерство, в Совмин, даже банкеты строителям результатов не давали. Просить Машерова воздействовать на строителей не осмелились. Но, как говорят, если гора не идет к Магомету, то он сам к ней идет. Шамякин пошел к нему на прием. Пожаловался на строителей, хотя и понимал, что это нехорошо: у него наладился с ними - с руководством треста, с начальником участка, прорабами, да и с рабочими (несколько книжек им подарил) хороший контакт.
Через три дня Шамякина поднял с кровати помощник первого секретаря: «Через час Петр Миронович будет на вашем объекте».
На улице Фрунзе уже были министр, управляющий трестом, инженеры. Появился Машеров. Долго ходил по зданию, не боясь измазаться. Слушал оправдательные объяснения строителей, тепло разговаривал с женщинами-штукатурами, с мужчинами-паркетчиками. Собрались в вагоне-бытовке. Разноса не было. Сказал коротко:
- Вот так, товарищи, договариваемся: свой очередной съезд писатели должны провести в своем доме. Все ясно, Архипец?
- Ясно, Петр Миронович.
«А на меня смотрят волками, когда я сообщил, что до съезда осталось три месяца», - вспоминал позже Иван Шамякин. - Съезд мы провели в новом здании. Машеров присутствовал на нем и, ощущалось, был доволен, хотя на сданном объекте были сотни недоработок, многие из которых мы, «секретари общества», не видели, а он увидел.
А строители скрежетали на меня зубами: “Мы на вашем объекте понесли полмиллиона затрат. Кто оплатит?” На такую сумму превысили проектную стоимость. Но даже я, писатель, сумел отбиться: “Финансировал строительство Совет Министров. Туда и обращайтесь”.
Помню, что Нина Снежкова занималась этим вопросом, искренне желая помочь строителям покрыть их расходы».
***
- Как-то получили заказ: сделать портреты кандидатов и членов Политбюро ЦК КПСС для оформления Центральной площади Минска, - рассказывал И. Тихонов, заслуженный деятель искусств БССР, художник. - Понесли эскизы в ЦК партии для согласования с секретарем по идеологии…
В здании он встретился с Бровкой. Сообщил ему цель визита.
- Почему к Кузьмину? Он ничего не скажет. Иди прямо к Машерову, - посоветовал Петр Устинович.
- А вдруг Петр Миронович сделает замечание, что миную «куратора»? - возразил Тихонов.
- Нет, нет, пойдем к «первому».
Зашли в его кабинет, поставили перед ним эскизы.
- Все правильно. А вот красного цвета на портретах многовато: не нужен такой торжественный фон. Мы не вожди, как Ленин. Мы — рядовые работники партии, — заметил Машеров (выделен мной. - С.А.)
Потом зашел разговор о творческих планах. Посетители пожаловались «первому», что «за культуру» берутся все, а толку от этого мало. Он в ответ грустно сказал:
- Жаль, что нет ни в ЦК партии, ни в Совмине человека, который бы толково разбирался в культуре республики. А у самого до всего руки не доходят.
Много теплых встреч с Машеровым было у заведующей партизанским отделом Белорусского государственного музея истории Великой Отечественной войны Р. Черноглазовой. Первый секретарь очень часто приходил в музей. Его интересовала каждая фотография, каждая экспозиция. Однажды сюда членов бюро ЦК КПБ привел. Раиса Андреевна помнит, как волновались накануне приезда в Минск Фиделя Кастро. А когда высокий гость посетил музей, то сотруднице даже не понадобилось проводить экскурсию: Петр Миронович сам все рассказал, как настоящий экскурсовод.
Первая встреча для Черноглазовой оказалась не очень приятной. Пришел, увидел одну, другую свою фотографию. Позвал ее и говорит:
- А зачем столько Машерова понавешивали? Музей - это не место для повторения фотографий одних и тех же людей.
Покритиковал молодую работницу, а та обиделась на него. Потом он часто приходил и спрашивал: «Ну, как живете?» Постепенно контакт наладился. А вот одна встреча ей особенно запомнилась.
В музей каким-то образом попали две тетрадки, исписанные очень мелким почерком. На одной из обложек была надпись «Кудашов». Внимательно просмотрели записи. А там о комсомольских делах написано, о подполье. Однажды на каком-то документе ей довелось увидеть его резолюцию. Тот же четкий мелкий почерк! Сотрудники отдела решили, что, когда придет Машеров, спросят у него о тетрадях. Такая встреча вскоре произошла - он сопровождал кого-то из гостей. Попросили первого секретаря задержаться. На просьбу он охотно откликнулся:
- И в чем же дело?
- У нас есть тетради, где написано о комсомольских делах. Кажется, почерк ваш…
Не успели договорить, как он в ответ:
- Вы ошибаетесь. Я никогда не вел дневников.
Сотрудники растерялись.
- И все же, может, посмотрите? - решили настоять на своем.
- Ну покажите, что там.
Сходили, принесли тетрадь. И вдруг увидели, как изменилось его лицо. Оно сделалось строгим, появилась растерянность. Спрашивает:
- Где вы это взяли? Это мой почерк...
Только тогда у них на сердце отлегло. Он полистал, полистал свои военные дневники, затем попросил, чтобы дали перечитать. Тут же сотрудники напомнили, что это музейный экспонат, его, мол, нужно вернуть обязательно.
— Думаю, мне поверите. Через две недели верну дневники.
…С удовольствием, с какой-то торжественностью взял в руки эти серые тетради и я. На одной из страниц, исписанной его мелким почерком, прочитал: «К неприятным словам нужно прислушиваться, обдумывать их, делать из них выводы. На хорошие можно и не обращать внимания. Они размагничивают».
***
Машеров продолжал традиции Мазурова. Раз в месяц проводил совещания в актовом зале Дома печати и Машеров. С ним приезжали заведующие отделами ЦК КПБ. Собирались все сотрудники газет, откровенно говорили первому секретарю о своих проблемах, трудностях, о том, что наболело на душе. Он сам делал обзор газет. Одни статьи хвалил, другие — критиковал. Иногда высказывал доброжелательную критику, а иногда и резкую.
Доклады Машерову готовились на русском языке. Но писатели всегда дарили ему свои книги на белорусском, он любил читать их произведения в оригинале.
С писателями он встречался не только в кабинетах, аудиториях, на торжествах. Как правило, на все республиканские семинары по экономике приглашалась большая группа творческих работников, а некоторые из них даже участвовали в его «вертолетных полетах» по республике.
Однажды Иван Мележ побывал у него на приеме. Долго продолжалась беседа. Зная о болезни писателя, Машеров предложил ему отдохнуть и дал указание выделить в его распоряжение «люкс» в санатории «Советская Белоруссия» в Крыму. У Мележа было удостоверение, выданное в начале войны после окончания курсов младших политруков и подписанное заместителем начальника курсов Леонидом Брежневым. Он попросил писателя оставить на некоторое время удостоверение, чтобы сделать несколько приличных фотокопий. Одну из них он намеревался преподнести Генеральному секретарю… Как он распорядился ими, неизвестно.
«В переводе на русский язык Якуб Колас, Янка Купала, Аркадий Кулешов, как и другие наши крупные писатели и поэты, проигрывают. От этого пропадает вкус произведения», — говорил он собеседникам.
Из современной белорусской литературы ему очень нравились произведения Андрея Макаенка, Владимира Короткевича и Ивана Мележа. «К сожалению, этого писателя (Мележа — С.А.) не до конца оценили», — как-то высказал он свое мнение. Он переживал его смерть не только как горе республики, чьей славой был писатель, но и как личную беду… Когда выносили гроб и впереди несли подушечки с наградами, он горько сказал: «Мне стыдно: наград так мало, и не того они уровня, что должен был иметь такой талант, как Мележ…»
Он часто встречался с деятелями культуры. Правда, многие из творческих людей, особенно писатели, из корыстных побуждений льстили первому секретарю — ему это нравилось. Но не было человека, которого бы обошел или не принял в своем рабочем кабинете только потому, что кто-то представлял его как «националиста».
Писатели особо подчеркивали отличительную черту Машерова — интеллигентность. Она была во всем его поведении, в самой сути как человека, как представителя родного народа. Крестьянский сын, знавший грубую цену земного труда, он искренне тянулся к тонким духовным богатствам, своей немалой властью старался помогать их умножению, заботился о талантах и равноправно, без высокомерия и заискивания, дружил с ними. Многие помнят его уважительное внимание к Янке Брылю. А как он радовался звонкому слову Рыгора Бородулина и жалел, что редко его слышит! ..
Машеров считал, что колоссальное влияние на нашу жизнь оказывает русский язык: на нем воспитывается советский человек, и белорус в том числе.
«Судьба самой России исторически очень тесно связана с судьбами не только русского, но и всех народов, населяющих Россию», — часто повторял он в разговоре.
Машеров любил читать Чехова, Толстого, Маяковского. Был убежден, что русский язык — язык межнациональный. Ни одна республика не достигнет вершин прогресса, если люди, руководители не будут его знать. «Мы не можем, — говорил он, — всю литературу издавать на белорусском языке — большая ее часть все равно должна выходить на русском».
— Много хорошего сделал этот человек и для экономики, и для культуры. Но … нелегко писать про него, потому что лично я до сих пор не могу объяснить политически, философски, психологически эту вопиющую противоречивость, — размышлял Иван Шамякин. — Откуда она у довольно умного человека? От идеологической зацикленности?
Понимал же Машеров, что без культуры не будет нации, старался помочь ей. А во имя чего? Ради отчета? Исчезал же язык народа — основа национальной культуры. Эти вопросы мы ставили и тогда, эта боль обжигала, и мы кричали. Говорили и Машерову, и он как будто соглашался. Но русификация не прекращалась, она шла так же интенсивно, как при Гусарове (так он же русский), при Мазурове: даже «русак» Пономаренко не позволял таких поворотов, когда газеты западных областей, районов, «Сельская газета» переводились на русский язык. Процесс этот не был стихийным. Он поощрялся при застенчивом замалчивании многих.
Белорусский учитель, который хорошо знает родной язык, Машеров ни разу - ни на одном пленуме, совещании, съезде, сессии, торжественном заседании - не выступил по-белорусски. И в частном разговоре с нами, писателями, не пользовался им. Киселев с Бровкой, Танком, со мной, с другими писателями говорил на родном языке. А он как будто демонстрировал свою русскость. И это действовало быстрее, чем любые постановления, - такой пример первого лица в республике. Кроме нас, писателей, никто не выступал по-белорусски - ни один идеолог всех рангов - от ЦК до райкомов, министр культуры, даже наши коллеги из творческих союзов. Исключением на республиканском уровне был один министр просвещения Михаил Гаврилович Минкевич…
Такая была уверенность, что в скором времени, при близком коммунизме, нации сольются и языки отомрут? Неужели было сильное давление из Кремля: «Никаких уступок национализму!»?
Прав ли в своих выводах Иван Шамякин? Есть и другие мнения, прямо противоположные.
Часто в семье Машеров заводил разговор о России, высказывал недовольство ее большим территориальным делением, нехваткой товаров, продуктов. Он говорил: «Мы, в Белоруссии, едим мясо три раза в день. А политически живем за счет России, многое у нее перенимаем. Поэтому все должны есть поровну: полтора раза - они, столько же - мы, белорусы».
«Дома и на работе муж разговаривал на русском языке, - вспоминает Полина Андреевна. - Как правило, на нем и выступал. Политбюро ЦК КПСС требовало, чтобы члены и кандидаты придерживались, точнее, проводили линию на сближение народов. В Москве критиковали его за белорусский акцент. Поэтому он часто репетировал дома со старшей дочерью, как правильно по-русски сказать то или иное выражение. Но все равно привычка давала о себе знать. Ему делали замечания. Почему-то не замечали при этом национального акцента в речи Рашидова, Кунаева, Шеварднадзе и других...»
Машеров хорошо знал родной язык. Накануне пятидесятилетия БССР и Компартии республики он выступил с докладом на белорусском языке. Все русскоязычные газеты напечатали текст в оригинале. Однако Брежнев, присутствовавший на торжествах по случаю награждения Белоруссии орденом Ленина, отрицательно отреагировал на то, что речь была произнесена на национальном языке. Это было видно по выражению его лица.
Широким фронтом шла русификация театров, национальной культуры, всех сфер общественной жизни. В одном из своих последних выступлений Машеров «бросит» сакраментальную фразу: «Белорусский народ живет полнокровной жизнью». Во время Всесоюзной переписи населения в 1979 году каждый четвертый белорус назвал своим родным языком русский…
Тем не менее однажды председателю Гостелерадио Геннадию Буравкину в разговоре о судьбе родного языка в телевизионных и радиопрограммах сказал:
- Делай все, что надо, чтобы наш язык, певучий, прекрасный, звучал чистым, не искалеченным неграмотными людьми, - таким, какой он есть в народе! Я тебя решительно поддержу.
Сегодня белорусский язык тоже с трудом пробивает себе дорогу. Эта тенденция объясняется «прожорливостью» рынка, дороговизной бумаги и бог весть еще чем.
***
Певцы Белорусского государственного ансамбля «Песняры» обязаны Машерову тем, что их заслуги в пропаганде белорусской песни были высоко оценены: им присвоили звание заслуженных артистов БССР. Но это радостное событие произошло только в 1979 году, когда они уже праздновали свой десятилетний юбилей. Документы на присвоение званий были поданы значительно раньше, но по каким-то причинам они залежались, их никто не подписывал.
Ольга Корбут, четырехкратная чемпионка Олимпийских игр, заслуженный мастер спорта СССР, как-то поинтересовалась у мужа, солиста ансамбля «Песняры» Леонида Борткевича, почему им так долго не присуждают звание заслуженных артистов.
- Пригласите Машерова на концерт - пусть руководитель ансамбля Мулявин позвонит ему, - посоветовала она мужу после его невразумительных объяснений.
Ольга часто бывала на концертах ансамбля, их репетициях, хорошо знала творческие возможности «Песняров», слава о которых вышла за пределы нашей республики. Музыкальные произведения «Вераніка», «Kaciў Ясь канюшыну», «Конь незацугляны», «Завушніцы» открыли коллективу путь на сцены всего мира. Неслучайно Ольга вспомнила Машерова, который решал судьбу многих творческих людей, по достоинству оценивая их талант. Впрочем, она и сама с ним встречалась.
Она обратилась к Машерову по личному вопросу: просила помочь получить квартиру в Минске.
— А почему ты переезжаешь из Гродно в столицу? — спросил он, когда девушка изложила свою просьбу.
— Замуж выхожу, — ответила она смущенно.
— Как — такая маленькая — и замуж? За кого?
— Да за парня из «Песняров». Наверное, помните — он исполняет «Александрину?»
— Ну, если за «Александрину», тогда можно, — шутливо ответил Машеров и пообещал помочь с жильем.
Слово он сдержит, и молодые поселятся в добротной трехкомнатной квартире .
… В редакции газеты «Звязда», в моем рабочем кабинете, Корбут рассказывала о том, как они с Леонидом Борткевичем решили сыграть свадьбу.
Машеров поручил второму секретарю ЦК заняться этим семейным «мероприятием». Он обожал Ольгу и «Песняров», солиста ансамбля Леонида Борткевича.
Свадьбу предложили сыграть или в резиденции первого секретаря в «Дроздах», или в ресторане «Верас», где был только что открыт новый банкетный зал. Чтобы свадьба не была похожа на официальный прием и все себя чувствовали удобно, решили праздновать в «Верасе». На торжественные мероприятия пригласили десятки корреспондентов, и вскоре в газетах, даже зарубежных, замелькали свадебные фотографии.
Ольга была неповторима в своем знаменитом свадебном платье, которое она купила в Америке. Танцевальную программу подготовила тогда еще молодая группа «Верасы»…
…Так вот, никто из «Песняров» не осмелился позвонить Машерову и пригласить его на юбилейный концерт. Тогда Ольга Корбут набрала номер приемной первого секретаря. Ее тут же соединили с Машеровым. Тот по-отечески поинтересовался:
— Что случилось, Оля?
— Во Дворце спорта должен проходить юбилейный концерт «Песняров», они сейчас сидят вокруг меня, у них репетиция… Хотели бы вас там видеть…
— А почему они сами меня не пригласят? — спросил он.
— Видимо, стесняются, вот сейчас и приглашают, — уклончиво ответила она.
Вечером у входа во Дворец спорта уже стояла охрана.
Машеров опаздывал. Как только он приехал, начался концерт. Несколько раз за кулисы заходил министр культуры А. Михневич.
— Ах, как Петр Миронович доволен… очень доволен …
В конце концерта министр вновь прибежал за кулисы и сказал:
— Он попросил спеть в финале на «бис» «Александрину».
Песня ему очень понравилась, волновал нежный, мелодичный голос солиста.
Прослушав заключительную песню, Машеров прослезился, обратился к министру культуры, сказал:
- Наши «Песняры» - необычное для нас явление. Слушаешь их и не можешь наслушаться. Они хорошо популяризируют народную песню, купаловскую и колосовскую поэзию, помогают возродить родное белорусское слово… Надо по заслугам оценить этот небольшой, но очень популярный коллектив. Всем, кто стоит на сцене, стоит присвоить звание заслуженных артистов. На бюро ЦК буду поддерживать свое мнение…
Вскоре Владимиру Мулявину, Леониду Борткевичу, Владиславу Мисевичу, Анатолию Кашепарову, Леониду Тышко, Александру Демешко присвоили звание заслуженных артистов республики.
Чуть позже, еще при жизни Машерова, художественный руководитель «Песняров» Владимир Мулявин стал народным артистом БССР
Машеров выносил на суд ответственных работников свое решение только тогда, когда лично убеждался в высоких достоинствах творческого таланта артистов. Может быть, поэтому в репертуаре «Песняров» появилась песня «Есть такая речка», посвященная ему. Долго она не получалась, и все-таки однажды, на комсомольском съезде, зазвучала. Чувствовалось, она выстрадана и поэтом Е. Шевелевой, и композитором А. Журбиным, и музыкантами ансамбля, и его солистом Леонидом Борткевичем.
Есть такая речка
С именем Россонка,
Вроде человечка,
Или же лосенка…
«Ты моя Россонка, ты моя сестренка», — повторял вслед за певцом Машеров, слушая впервые строки песни, напоминавшей ему родные места.
***
И все же, несмотря на ошибки, Машеров внес огромный вклад в развитие белорусской культуры. Скажем, отстоял Василя Быкова (писателя преследовали после опубликования книг «Мертвым не больно» и «Круглянский мост»). Вскоре критический огонь угас, и через некоторое время на него посыпались награды.
Кстати, от кого же защищал Машеров творческих людей? Сейчас много говорят, что творчеству мешала партия, власти. Художник Алексей Кузьмич как-то признался: «Меня лично всегда удушали мои коллеги. Так всегда было. Как только появляется человек, который неординарно мыслит, другой человек, который так мыслить не умеет, предпринимает все силы, чтобы его опорочить, дискредитировать, все что угодно. Притом происходит такое не только в живописи, а во всех видах искусства».
Нельзя не согласиться с художником. В творчестве почему-то часто получается так, что тот, кто умеет писать, - пишет, а кто не умеет, - руководит и учит, как надо писать. Скажем, тот, кто имеет власть в министерстве, издательстве, газете, формирует мнение о творческих людях и у представителей власти. За мнением о том или ином корреспонденте секретарь, заведующий отделом ЦК партии всегда обращался к его руководству. Словом, замкнутый круг.
При всей своей занятости Машеров находил время, чтобы в экстремальных ситуациях, которые складывались вокруг людей интеллектуального труда, вмешаться в их судьбу лично…
В середине шестидесятых годов над известным белорусским писателем Алексеем Карпюком все чаще начали нависать черные тучи. По натуре он был демократом. Гродненский обком исключил его из партии. Нашли «черное» пятно в военной биографии: находясь в немецком концлагере Штутгоф, он имел сберегательную книжку, две сотни марок. Как? За что платили ему фашисты? Кстати пришелся и анонимный донос, что в его кабинете висит портрет Солженицына.
Алексей Карпюк родился в Свислочском районе, на хуторе. До освобождения Западной Белоруссии закончил два класса польской гимназии в Вильно, учился в Новогрудском педагогическом училище. В годы немецко-фашистской оккупации входил в состав подпольной диверсионной группы. Во время выполнения диверсии на железной дороге попал в плен, находился в Белостокской тюрьме и концлагере Штутгоф. После побега из лагеря участвовал в партизанской борьбе, был командиром отряда имени К. Калиновского на Гродненщине. Служил рядовым в Советской Армии, участвовал в боях на территории Польши и Германии. Был дважды ранен. Награжден орденами Красного Знамени, Отечественной войны ІІ степени, медалями, польским золотым крестом ордена «Виртути Милитари». В последнее время был секретарем областного отделения Союза писателей БССР. Он — автор знаменитой повести «Пущанская одиссея», романа-были «Вершалинский рай» и других книг.
Писатель осмелился говорить и писать открыто. Это очень не понравилось некоторым тогдашним руководителям Гродненской области. В разные инстанции жаловался Алексей Никифорович о расправе над ним, но никто не услышал его голоса. Писателя перестали печатать. И вот — как гром среди ясного неба — очередной «компромат» — очерняет советскую действительность… Да еще — прошлое.
По логике, размышляли «доброжелатели», просто так немцы никому не платят, тем более нашим невольникам. Но Карпюк в то время был гражданином рейха: район на Белосточине, где он родился, и некоторые районы Гродненщины были присоединены к Восточной Пруссии. А статус гражданина Германии даже в лагерях был другой — платили за работу, разрешали получать посылки из дома.
На счастье, нашлись смелые люди, заступились за несправедливо наказанного писателя — Максим Танк, Янка Брыль и Пилип Пестрак пошли к Машерову, объяснили «игру» фашистов в законность. Он слушал внимательно, удивленный спросил:
— Откуда это знаете?
— Читали. Есть архивные данные.
Выкурил он не одну сигарету. Наконец спросил:
— Ручаетесь, что не враг?
Даже он в семидесятые годы все еще был закомплексован на врагах.
— Какой враг! Партизанил и до лагеря, и после. Ручаемся за его честность. Сложный человек, противоречивый, выступает на собраниях наших и пленумах так, что за уши хватаемся, — горячо сказал Максим Танк. — Но писатель талантливый. Советский. Партийный.
— Пускай напишет апелляцию в ЦК.
Дело Карпюка пересмотрели, он был восстановлен в партии. А в скором времени стал заслуженным работником культуры республики…
Только тот, кто пережил подобное, может в полной мере оценить такое, а также понять меру благодарности человека и писателя Петру Машерову и своим настоящим друзьям… Все самые серьезные решения в сфере науки, культуры исходили от первого секретаря, подхватывались в народе, трансформировались в политические решения. Он стремился побывать в школах, ПТУ, где внедряли что-то новое в системе обучения или воспитания. Как-то признался, что одну из пятилеток хотел бы посвятить школе, ибо знал, насколько педагогические учреждения заброшены. Многие школы закрывались, особенно белорусскоязычные: они были слабы в материальном отношении, там не хватало учительских кадров. Он закладывал фундамент школьной реформы, уже тогда видел несовершенство процесса обучения и воспитания школьников.
Пожалуй, невозможно назвать какую-либо отрасль экономики, народного образования, культуры, которая выпадала бы из его поля зрения. Он поощрял фундаментальные исследования, добивался крупных вложений в науку. Это при нем были созданы академические институты электроники, технической кибернетики, открылся радиотехнический, другие высшие учебные заведения. И то, что белорусская наука развивается на высоком уровне, во многом его заслуга. Если в 1970 году в 176 научных учреждениях республики работало 22 тысячи научных сотрудников, каждый четвертый научный сотрудник - доктор или кандидат наук, то в 1980 году эти показатели значительно возросли.
В числе первых БССР начала переход ко всеобщему среднему образованию молодежи, а по числу студентов на каждые 10 тысяч жителей выдвинулась на одно из ведущих мест в стране. Именно в этот период появилась плеяда выдающихся белорусских ученых, авторов открытий, лауреатов Ленинских и Государственных премий СССР.
И все это свершалось при активном, деятельном участии Петра Машерова, признанного лидера Компартии Белоруссии.
Не забудь, читатель, что я никогда не являлся перед тобой в своем натуральном виде, но всегда несколько искалеченным.
Михил Салтыков-Щедрин
Настоящие политические деятели не умирают для политики, когда наступает их физическая смерть. Это относится и к руководителю Белорусской республиканской парторганизации Петру Машерову.
Брежнев возглавил КПСС в 1964 году, Машеров Компартию Белоруссии - почти на год позже. За 18 лет пребывания Брежнева в Кремле, а Машерова более 15 лет в Белоруссии, в Белом доме сменилось пять президентов! Жизнь Петра Мироновича трагически оборвалась на два года раньше, чем наступила физическая смерть Леонида Ильича. Покинув политическую сцену, многие государственные деятели теряют значение для своей страны или партии еще при жизни. Это и есть то, что принято называть политической смертью. И она может оказаться более страшной, чем смерть физическая. Гибель Машерова - это и его взлет, и загадка для современников: в чем все же секрет его популярности и авторитет в народе? Думается, не будет ошибки, если скажем, что именно благодаря добрым делам и моральной чистоте живет в памяти людей его доброе имя.
Для большинства белорусов, безусловно, оно ассоциируется с застойным периодом. Однако, несмотря на его принадлежность к брежневскому руководству, было в нем что-то такое, что притягивало к нему народные массы.
Многие, с кем пришлось разговаривать, собирая материал о жизни и деятельности Машерова, утверждали, что он в те сложные застойные годы стремился отстаивать интересы республики. Во время его руководства, например, обеспечение белорусских магазинов продуктами питания, промышленными товарами было намного лучше, чем в других республиках. Да и сам он, в отличие от Брежнева и его семьи, был немножко аскетом. Никаких дворцов или роскошных вилл себе не строил, не позволял это делать и другим руководителям, держал в строгости своих детей, был очень озабочен проблемами простых людей, многое делал для них. В Минске и сегодня помнят, как он посещал ГУМ и ЦУМ, Комаровский рынок, интересовался насыщенностью прилавков товарами, продуктами, их распределением.
Эти и другие поступки, действия Машерова, его «хождения в народ», в сущности, способствовали рождению легенды про героя-партизана, защитника народных интересов, который все время вел неравную борьбу с партократической мафией.
Жизнь и деятельность Машерова, кандидата в члены Политбюро ЦК КПСС, первого секретаря ЦККПБ, с 1965 по 1980 год протекала «рядом» с Брежневым. Как складывались их отношения с другими представителями высшей политической власти в стране, республике?
Брежнев и Машеров - эти два политических деятеля могли «рядом» работать такое длительное время потому, что Леонид Ильич был в целом человеком доброжелательным, он не любил осложнений и конфликтов ни в политике, ни в личных отношениях со своими коллегами. Когда такой конфликт все же возникал, то старался избегать экстремальных решений. При конфликтах внутри руководства только очень немногие отправлялись на пенсию. Большинство опальных руководителей, в том числе и Машеров, оставались в «номенклатуре», и даже в Политбюро, но только на две-три ступеньки ниже. Те же П. Пономаренко, К. Мазуров после перевода в Москву все время были членами высшего политического органа, в то время как П. Машеров все пятнадцать лет оставался лишь кандидатом.
В глубине души Машеров понимал, что Брежневу не хватало многих качеств и знаний для руководства такой державой, как Советский Союз. Значительно позже приближенные убеждали его в обратном, начали подхалимничать, и с чем большей благодарностью воспринимал он подхалимаж, тем более частым он становился. Начиная с 1976 года целительную дозу «наркотика» Леониду Ильичу стал «дарить» в своих выступлениях и Машеров. Хотя многие склонны считать, что делал он это для формальности, вынужден был считаться с тем, что навязывало влиятельное окружение Брежнева.
По воспоминаниям Машерова, других политических деятелей, Брежнев прожил нелегкую жизнь. Родиля в рабчей семье, 19 декабря 1906 года. Судьба бросала его на самые горячие участки жизни страны. Уже в предвоенный период руководил одной из крупных партийных организаций промышленного Днепропетровска. Затем война, фронт, ранения. После войны он вновь на руководящей работе в Днепропетровске, а впоследствии в Молдавии, Казахстане и Москве. Повсюду он активно работал, успешно справлялся с возложенными на него задачами и пользовался большим авторитетом и уважением.
Брежнев не заменил никого из работников, когда его избрали секретарем Днепропетровского обкома партии. Никаких перестановок не было ни в Кишиневе, ни в Алма-Ате, ни в Москве. В должности Первого, потом Генерального секретаря он не сделал никаких чисток, перемещений министров, секретарей партийных организаций всех уровней. Конечно же, придя к власти, убрал ближайших соперников по Политбюро. Он расстался с теми, кто привел его на вершину власти. В 1967 году - с председателем КГБ СССР В. Семичастным и первым секретарем Московского горкома партии Н. Егорычевым; в 1973-м практически решил вопрос с Д. Полянским и П. Шелестом, заместителями Председателя Совета Министров СССР. Некоторых своих бывших соратников Брежнев убирал с политической арены неожиданно.
«Незадолго до освобождения Шелепина в Москве намечался Пленум ЦК КПСС, - вспоминал Сазонкин, полковник КГБ в отставке, телохранитель Машерова. - По прибытии в Москву Петр Миронович прямо в аэропорту встретил Шелепина, улетавшего в Англию. Машеров направился к нему, но разговор между ними не состоялся. Шелепин, поздоровавшись, сказал: “Проходи, Петр, это не сулит тебе ничего хорошего”. Тот был в недоумении… По возвращении из Англии “железный Шурик” — так именовали его в Москве — был выведен из Политбюро и освобожден со всех постов по “собственному желанию”…»
Брежнев отличался хорошими организаторскими способностями. До определенной поры был энергичен, активен, ценил и берег кадры. Возглавив руководство страны, он поставил главную задачу на этапе деятельности ЦК партии и правительства — обеспечить спокойную жизнь для советских людей. Он так сказал при назначении Петра Машерова Первым секретарем ЦК Компартии Белоруссии: «При Сталине люди боялись репрессий, при Хрущеве — реорганизаций и перестановок. Люди не были уверены в завтрашнем дне. Поэтому советский народ должен получить в дальнейшем спокойную жизнь для плодотворной работы».
Это был самый добрый и покладистый из всех советских лидеров. Своей работоспособностью, энергичной деятельностью в свое первое десятилетие генсек Брежнев мог увлекать других. Главное — он умел рационально и продуктивно использовать свое рабочее время. Хотя, он, как его окружение, старел, но продолжал работать, выдерживая большие нагрузки.
Восхождение Брежнева на политический олимп было неожиданным, загадочным. Несколько приоткроем завесу тайны.
Сталинские репрессии практически оставили без руководства партийную организацию Украины. В обкомах, райкомах было некому работать. Выход находили: вызывали из перспективных регионов 25-30-летних работников, опыт работы никого не волновал. Одним из таких перспективных людей был 30-летний Леонид Брежнев, занимавший должность директора металлургического техникума. В один момент его статус изменился и будет меняться постоянно. Уверенными шагами он будет идти во власть…
После войны Брежнева избрали первым секретарем Днепропетровского обкома партии.
В разгар «дела врачей» по приказу Сталина был неожиданно снят с должности и немедленно арестован всемогущий министр госбезопасности Виктор Абакумов, а на его пост назначен профессиональный аппаратчик Игнатов. Сталин лично составил новый список «расширенного» Политбюро из 25 человек. Сюда был включен и Леонид Брежнев, произведший на вождя впечатление своим молодцеватым внешним видом. В пятидесятых годах он получил новое назначение: первый секретарь ЦК Компартии Молдавии. Именно к этому периоду относится знаменитая характеристика, данная ему Сталиным. Увидев Брежнева на одном из партийных мероприятий в Кремле, он сказал: «Какой красивый молдаванин».
…Страна кипела, страна переживала смерть Сталина и ошеломляющие реформы Хрущева, запуск первого спутника и мужицкие угрозы мировому империализму.
Придя к власти, Хрущев отправил Брежнева на целину - в Казахстан. Пробыл он там недолго. В 1960 году его избрали Председателем Президиума Верховного Совета СССР.
60-е годы дадут ему новые силы. Долго неостывающие восторги многомиллионного народа от триумфа первого полета в космос. Именно Брежнев, Председатель Президиума Верховного Совета СССР, вручал Золотую Звезду Героя Советского Союза первому космонавту Юрию Гагарину. А вскоре и он станет Первым!
Не слишком сильный, не слишком амбициозный, Брежнев удержит престол власти без малого два десятилетия.
Эпоха Брежнева прошла в атмосфере закрытости, которая окружала его фигуру. В конце шестидесятых годов произошли важные смены в политике - от хрущевской либерализации до брежневского неосталинизма. Выступая 12 ноября 1982 года на Пленуме ЦК КПСС, Черненко говорил об отличных способностях, остром уме и исключительном мужестве покойного Брежнева, его находчивости, требовательности к подчиненным, нетерпимом отношении ко всем проявлениям бюрократизма и т. д. Однако эта оценка деловых и моральных качеств бывшего генсека, по словам историка Роя Медведева, далека от истины. В своей книге «Брежнев: личность и эпоха» он утверждает, что он не был на самом деле великим и даже отличным человеком, наоборот - во всех отношениях это был человек со слабой волей, без самостоятельности, интеллектуальной силы, реформаторских помыслов. И по характеру, и по интеллекту он был посредственным и неглубоким политиком…
«Перевод Кирилла Трофимовича в Москву в Совет Министров СССР как раз совпал с первым годом работы Брежнева в должности первого секретаря ЦК КПСС, — рассказывала Янина Станиславовна, жена Мазурова. — В то время делалось много кадровых перемещений, укреплялись тылы будущего генсека. Ему удалось объединить кадры партии и государства мыслью о спокойной, дружной работе. Пока Брежнев руководил сам, в Президиуме ЦК установилась демократическая деловая обстановка, разные вопросы решались коллегиально. Он много ездил по стране, вместе с Мазуровым побывал на Дальнем Востоке, в Якутии, Минске, Мурманске. Его приятно было слушать, он имел какую-то внутреннюю интуицию, редкое чутье. Были намечены определенные планы, продуманы важнейшие позиции, и страна сразу пошла по пути подъема. Будучи здоровым и сильным, человеком добрым и мягким, с хитрецой, он оставался твердым прагматиком, поставившим точку на хрущевских шатаниях, которые во многом нарушали порядок в стране. Он и Косыгин считали наиглавнейшей задачей именно стабилизацию обстановки в стране, подъем жизненного благосостояния на более высокий уровень, поступательное развитие советской демократии. К сожалению, после смещения Хрущева разрядка была недолгой... Вскоре опустится “железный занавес” в отношениях с Западом».
***
Сегодня по-разному толкуют политическую жизнь страны, нашей республики в эпоху Брежнева — Машерова, высказывают много противоречивых мыслей об их отношениях. Но очень мало, к сожалению, мы знаем об этом из уст родных и близких Машерова — тех людей, которые все же имели доступ к его душе, с кем он говорил о своих отношениях с Генеральным секретарем, с другими кандидатами и членами Политбюро ЦК КПСС.
А. Горячкин, постоянный представитель правительства республики при Совете Министров СССР, рассказывал:
- Когда Брежнев стал первым секретарем ЦК КПСС, он сначала делал Машерову авансы, потому что не знал, как тот поведет себя, какой у него характер. Присматривался, обращался снисходительно - Петр… Хорошие отношения с ним были до первого приезда в Минск на празднование пятидесятилетия БССР и Компартии Беларуси. Вскоре понял, что своим сторонником его не сделать, — Машеров не торопился поддерживать его отдельные советы, занимал независимую позицию, проявлял самостоятельность характера.
В конце семидесятых годов установились и совсем холодные отношения. Впрочем, это и результат «симпатий» Суслова, «главного» идеолога страны.
Однажды приехал Машеров взволнованный. «Рассматривали на Политбюро ЦК вопрос о Белоруссии. Сделали замечание мне, — признался он, — и на этом обсуждение закончилось».
Чувствовал, что он сильно переживал, когда возвращался с заседаний. В разговорах прорывались слова: «Тяжело, тяжело … Все голосуют “за”. Не выберем правильного пути, если так будем использовать коллективный ум наших руководящих кадров. Все подчиняется воле и желаниям одного человека».
Полина Андреевна Машерова вспоминала:
— Леонид Ильич звонил нам домой редко. В основном вечером — поздравлял с каким-нибудь праздником. Интересовался у мужа ходом посевных кампаний или как идет уборка урожая. Всегда передавал и мне привет. Раньше, как правило, каждый год отдыхали под Москвой, около Барвихи, в санатории для членов и кандидатов в члены Политбюро ЦК КПСС. Там проводили отпуск и секретари компартий союзных республик. Санаторий был клинический. Здесь у мужа при обследовании нашли заболевание почки.
Случалось, Брежнев отдыхал здесь с женой. Мы жили в двух помещениях в одном крыле здания, а он — в другом, не очень шикарном. Позже для него построили дачу-люкс. Бывало, он приглашал нас на семейные торжества в его московскую квартиру. На столе появлялись бутылка коньяка, закуска.
В более молодые годы муж с Брежневым охотились под Москвой, в «Завидово» — военно-охотничьем хозяйстве Министерства обороны СССР. Это было его любимое место работы и отдыха. Как правило, он приезжал сюда вечером в пятниду на сияющей «Чайке», иногда на иномарке — он был их большой любитель. На работу возвращался утром, в понедельник.
Не раз, чтобы угодить гостю, Брежнев приглашал в лодку, и в сопровождении егеря они охотились в самых хороших утиных местах или часто — на кабанов. На обедах присутствовали Громыко, Алиев, иногда Мазуров.
Во время отдыха в санатории он выходил к гостям поиграть в бильярд. Его жена любила играть в карты. Собирала вокруг себя женщин, она хорошо относилась к нашей семье. Мы вместе вязали, одна у другой брали уроки.
В последнее время заглядывал к ним и зять Юрий Чурбанов. Часто приезжала дочь Галина. Ее можно было видеть на многих торжественных приемах. На свое шестидесятилетие (после пленума ЦК) Брежнев впервые пригласил к себе всех секретарей республиканских компартий, секретарей ЦК, партийных и советских руководителей Москвы. Присутствовали его родные и родственники. Это был еще здоровый, энергичный и симпатичный мужчина…
***
С середины семидесятых годов начали забываться принципы коллегиальности руководства, в моде стали парадность и шумиха. Политика зависела от настроения лидера. Дело отходило на задний план. Застой в кадрах сказывался не только на нашей внутренней жизни, но и на международном авторитете страны.
Генеральный, по словам близких Машерова, неровно относился к нему: иногда — с уважением, приближал к себе, а в отдельные периоды отталкивал. Правда, дома он никогда не вел разговоры о том, что отношения с Брежневым испортились. Бывали случаи, когда его не вызывали на заседание Политбюро ЦК КПСС. Приходит вечером домой, а жена спрашивает:
— Читала «Известия», сообщалось о заседании Политбюро. А почему ты там не присутствовал?
— Видно, кворуму хватило, — отвечал он раздраженно.
Многие высказывают мысль, что задержка с вручением Минску медали «Золотая Звезда» города-героя, а Машерову — медали «Серп и Молот» — это результат плохого отношения Брежнева к белорусскому лидеру. Не совсем так. К делам в Беларуси очень ревниво относился Николай Подгорный. Позже такую же «симпатию» проявляли консерватор Михаил Суслов и канцелярист Константин Черненко. Впрочем, эта недобрая традиция шла еще от Никиты Хрущева.
Когда Брежнев в июне 1977 года, «придумав» новую Конституцию, взвалил на себя еще и ношу Председателя Президиума Верховного Совета СССР, — прошло значительное время после опубликования указа о награждении Минска. Может быть, планировали совместить вручение наград в один день с указом о присвоении Машерову Героя Социалистического Труда за большие заслуги перед Компартией и Советской страной и в связи с шестидесятилетием со дня рождения. (Указ был подписан Брежневым и Георгадзе 10 февраля 1978 года. - С. А.).
Удручала Машерова задержка с вручением награды Минску. Правда, все обиды он держал в себе, никогда не высказывал их, все ждал... Четыре года ждал. И относился к своей последней награде как-то раздраженно, не любил, как однажды признался жене, вторую «Звезду».
Однажды, отъезжая в столиду, сказал:
— Не уеду из Москвы, пока не решится вопрос. Мне стыдно возвращаться в Беларусь, потому что люди неправильно поймут. И так идут разные кривотолки…
А. Аксенов, бывший Председатель Совета Министров республики, рассказывал, что причиной задержки награды Минску было плохое здоровье Брежнева. Такому оправданию верили. Но вручение настолько затянулось, что минчане почувствовали неуважение к нашей столице и ее жителям. Подробности этого щекотливого вопроса Александр Никифорович узнал попозже от первого секретаря Тульского обкома партии Юнака .
…Однажды вечером позвонил Юнаку из Москвы Брежнев и спросил, как он отнесется к тому, если Генеральный приедет и вручит Туле «Золотую Звезду» города-героя. Разговор состоялся через несколько дней после опубликования указа о награде… «Мне как-то неудобно перед белорусами — Минск уже давно ждет награду», — ответил ему. А Брежнев в ответ: «Пусть Машеров и минчане еще три года с метелкой в руках чистят свой город».
Рассказывая это, Юнак засмеялся.
В разговорах с секретарями ЦК КПБ Машеров открыто критиковал Брежнева за бездействие, которое все больше и больше погружало нашу страну в застой, способствовало топтанию на месте. Он часто повторял: «Брежнев спит себе в шапку, а дело разваливается». Об этом, понятно, докладывали генсеку. Ему не нравился темпераментный белорусский лидер, его напряженный стиль работы. Хотя на людях тот старался быть приветливым с Брежневым, иногда излишне угодливым...
И вот 25 июня 1978 года, через четыре года после указа о награждении Минска, приехал в Беларусь Брежнев.
Народный писатель Беларуси Иван Шамякин рассказывал: «Утром встречали поезд. Лето. Теплота. Настроение окрыленное. Члены ЦК, министры рассказывали анекдоты. Я наблюдал за Машеровым и заметил, что он нервничает. Не удивительно: он хозяин, и ему надлежит принять самого высокого гостя… Подошел короткий поезд. С какой точностью остановился! Салон-вагон ровненько напротив входа в вокзал. Оттуда сразу же, как в сказке, выкатилась ковровая дорожка. Спускался Леонид Ильич тяжело, его поддерживали, хотя ступеньки, заметил я, были сделаны специальные - до самой платформы. Дети поднесли цветы. Машеров сказал короткую приветственную и… достойную речь. Косматые брови генсека натопорщились, мне показалось, что он чем-то недоволен. Чем? Мало почестей при встрече? Но что еще можно было придумать? Ритуал отработан за многие годы...»
Выслушали невнятную речь Брежнева…
— Вот уж не думал в то время, что когда-нибудь смогу опубликовать фото и рассказать о нем. — Николай Амельченко, фотокорреспондент газеты «Звязда», с улыбкой протянул мне снимок, на котором министр обороны маршал Устинов, подобострастно привстав, что-то говорил Брежневу.
В Театре оперы и балета, где проходили торжественные мероприятия, Леонид Ильич на сцене начал прикреплять к знамени города “Золотую Звезду” и орден Ленина. Но у него ничего не получалось. Помочь же вождю никто не осмеливался: не тот случай. Момент затянулся до неприличия. И когда наконец Брежнев справился, зал в унисон и очень громко вздохнул с облегчением... Спустя много лет один документалист в своей книге написал, что в том эпизоде из-за знамени высунулась чья-то рука и помогла ему. Материал так и назывался — «Третья рука Брежнева».
Так вот, хочу его разочаровать: никакой третьей руки не было. Я стоял метрах в трех и все прекрасно видел. Охрана же, когда престарелый Брежнев спускался по ступенькам, вместо того чтобы смотреть по сторонам, смотрела под ноги, боясь, что он оступится. Это правда, все так и было…
Затем выступили представили классов и социальных групп. На трибуне — первый секретарь ЦК КПБ. Фигура. Голос актерский. Две звезды на светлом пиджаке. О, как он внешне отличался от Брежнева! Зал даже всколыхнулся — любовался своим Героем...
— Но минута-две — и я сжался, мне стало неловко, стыдно, — вспоминал Иван Шамякин.- Я сидел в президиуме и увидел, как в зале изменился в лице Андрей Макаенок, да и не он один.
— Боже! Зачем Петру это? — била в висок мысль. Какую он выдавал хвалу «великому и мудрому»! Выходило, что без дорогого Леонида Ильича мы давно погибли бы.
В перерыве перед концертом в сквере перед театром Андрей с болью спросил:
— Ну, скажи мне, зачем ему нужно было стелиться перед этим дубом? За что такие поклоны? Что четыре года не привозил «Звезду» тем, кто полег на этой земле?
— Политика, Андрей, — отвечал Шамякин.
- Иван, пошел ты со своей политикой! — и далеко его «послал», но подумал и сказал: - Все равно я уважаю этого человека. И скажу ему про это.
- Разозлится.
- Пускай злится…
Вот она, речь Машерова, на торжественном заседании, посвященном вручению городу-герою Минску ордена Ленина и медали «Золотая Звезда»:
«Дорогой Леонид Ильич! Всех нас безмерно радует, что высшие награды Отчизны вручил городу-герою Генеральный секретарь ЦК КПСС, Председатель Президиума Верховного Совета СССР, выдающийся политический и государственный деятель современности Леонид Ильич Брежнев (аплодисменты), человек сильной воли, бесстрашный комиссар Великой Отечественной войны, который сам прошел ее военными дорогами от первых испытаний до парада Победы, завоевал большой авторитет и уважение среди всех сознательных людей планеты своей неутомимой борьбой за передовые идеалы человечества, за прочный мир и социальный прогресс. (Продолжительные аплодисменты.)
…Немногим более полувека назад Вам, Леонид Ильич, как молодому специалисту, пришлось работать в Беларуси. И Вы, Леонид Ильич, были вместе с ними, с простыми, душевно щедрыми, добрыми людьми, вместе с нашими первыми коммунистами разделяли их заботы и мысли, помогали им закладывать основы новой жизни…(Длительные аплодисменты.)»
И дальше, в каждом абзаце, не менее яркие слова благодарности «дорогому» Леониду Ильичу за то, что он все же сумел через четыре года вручить наконец-то Минску «Звезду» города-героя. Правда, если прочитать текст выступления более молодому человеку, который не жил в то время, то у него сложится впечатление, что это приветствие написано по случаю вручения очередной награды Брежневу, а не столице Беларуси.
Мы знаем Машерова как неординарного человека, завоевавшего популярность в народе, который бережно хранит память о нем. Однако возникают вопросы: не слишком ли мы его идеализируем? Кто он: человек из легенды или представитель «застоя»? Почему его и теперь с благодарностью вспоминают белорусы, помнят во всех уголках бывшего Советского Союза?
Да, авторитет его был велик. И все же он — представитель, сын той эпохи, в которой жил. Машерову внешнему «мстил» Машеров внутренний: в душе он не принимал, не терпел славословия, подхалимажа, но временами и самому приходилось пользоваться теми же приемами, которые осуждал, — так диктовали обстоятельства…
Не следует забывать, что здравицы тогда были обязательны. «Часто в разговорах, - говорила Полина Андреевна, - муж жалел, что нет такого человека - идеала, лидера партии».
Что же касается восхваления в речах имени Брежнева… В начале своей работы в должности первого секретаря ЦК в докладе на XXVII (1971 г.) съезде КПБ его фамилия упоминается трижды. Никаких панегириков генсеку тогда не говорили. А вот на XXVIII (1976 г.) съезде КП Белоруссии, когда рождалось «звездное время» Брежнева, его имя Машеров все чаще использовал в выступлениях.
Впрочем, бывший Генеральный секретарь ЦК КПСС, Президент СССР М. Горбачев, члены Политбюро Б. Ельцин, Э. Шеварднадзе, Г. Алиев, выпестованные в свое время в «партийной колыбели», в этом плане также не были безгрешными, их речи были насыщены теми же обильными здравицами. Стоит открыть книгу 1977 года «Поздравления и приветствия в связи с семидесятилетием Генерального секретаря ЦК КПСС тов. Брежнева Л. И.» — под высокопарными сентенциями можно увидеть подписи не только этих политиков…
Машеров не принадлежал к тем людям, которые после каждого указания из Москвы сразу же прикладывали руку к козырьку: будет сделано! У него всегда был свой взгляд, свое отношение к тому или иному вопросу, он старался изложить свою позицию, которая иногда и не совпадала с линией ЦК КПСС.
Будучи сдержанным человеком, он однажды поссорился со старшим братом Павлом, когда тот пожаловался на застойные процессы в обществе, на недостатки в работе некоторых предприятий торговли, высокие цены на отдельные товары. «Неужели этого не видит он, первый секретарь ЦК Компартии Беларуси?!» — возмущенно спрашивал Павел Миронович.
— О чем говорите?! — воскликнул Машеров. — Вы же не владеете сотой, тысячной долей того, что я знаю о политической обстановке в стране. А это, что заметили, — мелочи…
Некоторые склонны считать, что Брежнев видел в Мазурове, а потом и в Машерове своих преемников. Не думаю. Машерову оказывались со стороны Брежнева многие знаки внимания: тот дарил ему, к примеру, добротные охотничьи доспехи. Вряд ли он кого-то еще так ублажал на охоте, на рыбалке.
Ярлык оппозиционера впервые приклеила Машерову парижская газета «Комба» во время его пребывания во Франции в 1976 году. Она поместила большую и явно провокационную статью некоего Александера подзаголовком «Главный оппозиционер режиму Брежнева Петр Машеров в Париже». Ему перевели публикацию, но воспринял он ее равнодушно. Каким образом оценили эту статью в ближайшем окружении Брежнева, сказать трудно. Видел ли он в нем своего конкурента в борьбе за власть? Думается, что нет. Генсек настолько обезопасил свои тылы, что ему ничто не угрожало.
Резонен и другой вопрос: а стремился ли сам Машеров в Москву? Мои собеседники, известные в союзных и республиканских кругах, убежденно отвечали: «Нет, и еще раз нет!» В Минске время от времени распространялись слухи о его возможном переводе в Москву. Эти слухи доходили до него. Однажды он признался жене, что на эту тему с ним никто и никогда не беседовал. Принципы «Что вам угодно-с?» и «Что изволите-с?» для него были неприемлемы.
Однако ставить его в положение оппозиционера, бунтаря против режима Брежнева - это глубокое заблуждение. Достаточно прочитать его последнее выступление, напоминающее оду в адрес Брежнева. Думается, Машеров особо не насиловал себя, когда произносил эти слова. Допускаем, соглашались мои собеседники, что где-то в глубине души он, возможно, и не одобрял его действий по каким-то конкретным вопросам, но выступать против центра, да еще за спиной генсека, он просто не мог, характер не позволял.
Была у него одна слабость - многословие. Мазуров, принимая вновь прибывшего в округ генерала, укладывался в 5—7 минут, Патоличев - тратил примерно столько же, а то и меньше. Визит же к Машерову мог затянуться на несколько часов…
***
Ш. Рашидов первую «Звезду» Героя Социалистического Труда получил в 1974 году. Очередную — в 1977 году. Через неделю после указа вторую «Звезду» вручали в Кремле в присутствии всех членов и кандидатов в члены Политбюро, транслировали это «событие» на всю страну.
Первый секретарь ЦК КПБ Белоруссии заслуживал того, чтобы за успехи республики в социалистическом строительстве, за высокие производственные результаты «Звезду» вручили раньше, а не в честь шестидесятилетия со дня рождения. Он понимал, что неслучайно одному первому секретарю вручают награду через пять-шесть дней после указа всенародно, в Кремле, а ему — через пять месяцев в зале приемов ЦК КП Беларуси.
Надо иметь большое мужество, крепкие нервы, чтобы все это выдержать, не сорваться. Другой человек опустил бы руки, а он находил утешение в работе, таил в сердце обиду, никому не показывал свою подавленность, растерянность.
Ряд членов Политбюро хорошо относились к Машерову, в отличие от брежневских приближенных. Например, уважал его «украинский» Щербицкий, хотя временами и завидовал успехам, как он выражался, «малой» Белоруссии. Находил он понимание у секретаря ЦК КПСС Долгих, у Андропова и Громыко, других влиятельных членов Политбюро.
Да, многие люди предрекали, что Машеров станет секретарем ЦК КПСС, членом Политбюро, возможно, сменит Брежнева.
Теперь доподлинно известно, что роль преемника предназначалась другому - Г. Романову, первому секретарю Ленинградского обкома партии, за кем признавали несомненный ум, сильные волевые и профессиональные качества. Именно его, своего ближайшего политического соперника, члена Политбюро и секретаря ЦК КПСС, в июле 1985 года «в связи с уходом на пенсию по состоянию здоровья» «устранит» будущий генсек - Михаил Горбачев. Дорого обошлось Григорию Васильевичу пребывание в роли будущего преемника. А может быть, он заплатил своей политической карьерой за слабость престарелого Леонида Ильича к сердечным откровениям со своими ближайшими соратниками и иноземными коллегами.
И, конечно же, не только не помышлял он, но был категоричным, очень раздражался, когда слышал высказывания, предложения отдельных товарищей из руководства ЦК КПСС о выдвижении на кремлевский олимп Машерова.
При вручении ему «Звезды» Героя Социалистического Труда в своей речи генсек подчеркнул: «…вы сложились как местный деятель». Тем самым дал понять, чтобы «местный» Машеров не рассчитывал на перевод в Москву. О каких теплых взаимоотношениях между ними можно вести речь хотя бы за два года до гибели Машерова? Разве искренними коллегами по Политбюро расстались они после вручения Минску «Звезды» города-героя? Вот что вспоминает об этом писатель Иван Шамякин:
«Интересный финал нахождения Брежнева в Минске. Вечером был прием в ресторане ”Журавинка”. На двух этажах собралось человек восемьсот. Я сидел недалеко от “президиума” и внимательно следил за гостем: понадобятся детали, как-никак я летописец своего времени. Тост Машерова тезисно повторил его речь.
Брежнев сидел словно отключенный от этого мира, от всего окружающего, как будто прислушивался не к тому, что говорили, а к тому, как ворчит у него в животе, может, и правда у старого что-то болело. Ничего не выпил, даже не поднял рюмки. Ничего не ел, от официанта отмахнулся, тарелка так и осталась чистая. И вдруг, когда мы не успели еще разжевать первую закуску, он, ни слова не говоря, поднялся и пошел к выходу. Естественно, следом ринулись все, кто сопровождал его (один из помощников сидел рядом со мной, бесцеремонно опрокинул три рюмки и аппетитно за обе щеки уплетал еду). За ними - ошеломленные руководители республики…
Подкатили к вокзалу — навстречу из здания выходит Машеров и все, кто успел приехать раньше нас. Поезд отошел. Пожал ли хоть гость руки хозяевам - этого я так и не выяснил. (На перроне Брежнев с Машеровым расцеловались при встрече - в последний раз. В моем архиве сохранилась фотография, запечатлевшая эту сцену. - С. А.). Машеров шел веселый, возбужденный, явно довольный. Чем? “Звездой”? Или тем, что “властелин” отбыл? Почему-то обратился ко мне: “Ну что? Поедем допивать?” “Конечно, поедем Петр Миронович! Столько вкуснятины осталось!» Засмеялся: “Как ты сказал - вкуснятина? Емкое слово. - И к помощнику: - Передайте всем, чтобы возвращались на прием...“
Те, кто был умнее и остались в зале, как мои коллеги-писатели, даром времени не тратили. Появление Машерова встретили радостными аплодисментами. Прием продолжался весело. Про гостя забыли. Пили за Беларусь-партизанку, за “Звезду” Минска, за “Звезду” Первого секретаря. ..»
Полина Машерова дополнила рассказ писателя:
- Брежнев много лет болел, был слабым, недовольным, раздражительным. Выступил со скомканной речью «пык-мык». Затем с помощью помощников прикрепил к знамени города «Звезду» и орден Ленина. За ним выступили представили республики, столицы. Хотя генсек и создавал видимость бодрости тела, духа, мысли, но на концерте в зале Театра оперы и балета сидеть не хотел, своему генерал-адъютанту сказал: «Хочу домой!» Начали сворачивать концерт, пропуская по два номера сразу.
На банкете в ресторане «Журавинка» мы, жены руководителей республики, других официальных лиц, сидели отдельно. На официальном приеме сказали несколько тостов, и руководители республики поехали провожать Леонида Ильича. Нам на прощание он кинул реплику: «А вы продолжайте праздник». Как тут продолжать, если «начальство» уехало?! Правда, быстро все возвратились, но настроение у многих уже было испорчено…
Итак, отношения Брежнева с Машеровым в последнее время становятся все более натянутыми. Возможно, из-за тех (в первую очередь Мазурова), кого генсек хотел устранить, а Петра Мироновича связывали с ними дружба или неплохие отношения.
Страсти вокруг имени Машерова подогревали Н. Подгорный и Д. Полянский, секретарь ЦК КПСС. Брежнев не ставил вопрос о смещении Машерова с должности первого секретаря. При таком высоком авторитете, который тот имел в стране, Белоруссии, это сделать было непросто. С ним считались в Политбюро, советовались. Тем более, не за что было ухватиться, что компрометировало бы его. Для дискредитации, шельмования он не давал оснований: не пил, не строил роскошных дач. Впрочем, каким бы ни был сам Машеров, высокие показатели республики - более важные аргументы. За высокими цифрами не замечались «серость» и малозаметность более поздних руководителей республики. Первого секретаря ЦК КПБ поддерживал Алексей Николаевич Косыгин, чьи идеи и мысли, экономические реформы хотел внедрить в Белоруссии Машеров.
Имя и деятельность бывшего премьера А. Косыгина теперь уже бывшей страны отнюдь не вписываются в рамки упомянутой должности. Его считают «советским» Тито или Дэн Сяопином - идеологом и претворителем экономических реформ в СССР, которые были схожи с югославскими конца 40-х — середины 50-х годов, а также с китайскими и вьетнамскими, начавшимися за два года до кончины отправленного в отставку советского премьера. Он редко улыбался, о нем не слагали анекдотов. Никого с такой симпатией не встречали, как Косыгина. Брежнев ревновал его за гибкий ум, огромную работоспособность. Да, именно в отставку — после многостраничного и обоснованного письма в адрес Брежнева и Суслова — отправили в сентябре 1980 года: в этом документе Косыгин утверждал, что проводимая с середины 70-х годов социально-экономическая и внешнеторговая политика Советского государства вскоре приведет Союз к катастрофе, распаду СЭВ и, возможно, к развалу самого Советского Союза (кстати, это же предрекал «послесталинскому» СССР Мао Цзэдун в 1964 году...).
Косыгин над Брежневым имел интеллектуальный перевес, владел колоссальной энергией, опытом и знаниями, был инициатором крупных реформ в экономике, которым благодаря генсеку было не суждено осуществиться. Он избегал политических интриг, оставался в тени. Во время катания на даче под Москвой он перевернул лодку, его еле спасли. После лечения он значительно ослабел, что и поспешил использовать Брежнев — заменил Председателя Совмина старым другом Тихоновым, хотя тот не шел ни в какое сравнение со своим предшественником.
Характерно, что не Косыгин, а Суслов зачитывал на сессии Верховного Совета СССР якобы косыгинскую просьбу об отставке. А через два месяца Косыгина не стало…
В трагический для Машерова год, 18 декабря, Косыгин, дважды Герой Социалистического Труда («рядом» с Брежневым проработал 16 лет), умер за день до очередного дня рождения генсека. Сообщение о смерти недавнего премьера было задержано на четыре дня, что не помешало торжественно отметить очередную «историческую» дату. Суслов вручил Брежневу награду, на этот раз более скромную: у «четырехзвездного» героя на лацкане пиджака добавился еще один орден Октябрьской революции.
…Прощание с Косыгиным «назначили» не в Колонном зале Дома союзов, а в Центральном доме Вооруженных Сил СССР. Иностранным делегациям отказали в участии в траурных мероприятиях: дескать, хороним бывшего премьер-министра, ничего «сверхъестественного».
Траур длился два дня, после чего его тело кремировали, бюста на могиле у Кремлевской стены не надо было устанавливать.
С середины 1970-х годов отправляли в отставку почти всех «кремлевских косыгинцев» - Воронова, Мазурова, Шелепина. Дольше всех продержался Катушев - заместитель Косыгина, представитель СССР в СЭВ и глава Госкомитета по внешнеэкономическим связям.
В своей должности Косыгин инициировал экспериментальные рыночные («титовские», как утверждали Брежнев с соратниками) новшества в хозяйственной деятельности многих предприятий. Эти реформы начались в 1968-м, но фактически были свернуты через три года: «брежневское» Политбюро сочло их чересчур смелыми и подрывающими социализм. Точнее, едва ли не коммунизм для номенклатуры и обнищание большинства «строителей коммунизма».
- Твои реформы, Алексей, слишком дорого обходятся стране, - однажды заметил в разговоре с ним Брежнев.
Косыгин резко осуждал и вторжение в Афганистан. По мнению премьера, это было «непродуманное, лишенное надежной политической и экономической базы, а поэтому дискредитирующее СССР, социалистический интернационализм, мировое коммунистическое и национально-освободительное движение и усугубляющее конфронтацию с Китаем и Албанией...» решение.
Но он, на удивление, был жестким по отношению к инакомыслящим «диссидентам». «Враги социализма — мои враги», — изрек он однажды.
***
Несколько слов об отношениях Петра Машерова и Михаила Горбачева, работавших длительное время в брежневском окружении. Политический портрет одиозной фигуры последнего «убежденного коммуниста» еще долго будет уточняться, корректироваться историками, исследователями…
Их пути как будущих лидеров начали эпизодически пересекаться еще в годы комсомольской юности. «Ставропольский» Михаил (родился в 1931 году) был моложе «белорусского» Петра на 13 лет. — С. А.)
Более регулярными их встречи стали в период, когда Горбачев был «хозяином» минеральных источников Ставрополья.
Понятно, бывал здесь и Машеров. Особенно после того, как потребовалось лечить ноги, позже почки. В «Красных камнях», одной из лечебниц для высшей партийной элиты, под Кисловодском, и проходили часто их встречи. Горбачев, первый секретарь Ставропольского крайкома партии, как гостеприимный хозяин встречал его, как и других важных гостей, сопровождал до места отдыха, навещал временами, осведомлялся о самочувствии, нет ли просьб, жалоб. Любимым видом отдыха у Горбачева была «ходьба по лесным дорогам», где они обсуждали «последние новости» из Кремля.
Белорусский гость отличался от других высоких партийных боссов: не пил, не веселился в шумных компаниях, продолжал работать, даже находясь на отдыхе или лечении. Словом, умный, эрудированный, рассудительный собеседник.
В конце 1978 года Брежнев перевел Горбачева в Москву, он был избран одним из 11 секретарей ЦК по сельскому хозяйству после загадочной смерти предшественника — Федора Кулакова.
Теперь встречи его с Машеровым стали довольно частыми: на заседаниях Политбюро, секретариата, в здании ЦК на Старой площади, при других обстоятельствах.
В последний год своей жизни, в связи с празднованием сорокалетия установления Советской власти в Литве и вручением Литовской ССР ордена Октябрьской революции, Машеров прервал отдых в Крыму и вылетел в Вильнюс, где вместе с кандидатом в члены Политбюро ЦК, секретарем ЦК КПСС Михаилом Горбачевым 11 и 12 июля принимал участие в празднике. Там он выступил с приветственной речью.
Они были два противоположных по характеру, взглядам, целям, идеалам, жизненным установкам политических деятеля. Горбачев никогда не предлагал Машерову дружбу. Так, по должности... Характерный штрих. Следуя из аэропорта «Минск-2» мимо кладбища по Московскому шоссе, не остановился, не возложил цветы к могиле бывшего коллеги по Политбюро. Обошел вниманием и семью Машерова…
Горбачев не смог отказаться от спецблаг — сколько кривотолков они породили накануне заката жизнедеятельности партии. И это в период надуманной перестройки, которая захлебывалась от пустопорожних разговоров, обещаний, высоких решений.
Два политика. Два коммуниста. Один посвятил себя служению идеи коммунизма до конца своих дней и ушел с ней в мир иной. Другой... Наделав за перестройку «громадье» ошибок, запутавшись в прожектах и авантюрах, оказался через одиннадцать лет не у руля, беспомощным. Предав партию, рядовых коммунистов, умер как политик в возрасте, в котором погиб Машеров.
***
Интерес вызывают отношения Брежнева, бывшего руководства Политбюро ЦК КПСС к Машерову в последний год его жизни. И можно ли предполагать, что тучи вокруг белорусского лидера сгустились именно тогда и он стал нежеланным для определенных высоких кругов? Обратимся к архивным документам, информационным сообщениям. Это был неспокойный, бурный, насыщенный рабочими буднями и тревогами, радостями и заботами 1980-й год.
Он начался предвыборной кампанией, которая проходила накануне заметного политического события - 110-й годовщины со дня рождения В.И. Ленина. БелТА сообщило, что на предвыборном заседании представителей трудовых коллективов, научных организаций, которые входят в состав Автозаводского избирательного округа по выборам в Верховный Совет Белорусской ССР, его участники единогласно приняли следующее решение: просить дать согласие баллотироваться... Леонида Ильича Брежнева, который, по словам секретаря парткома Минского автозавода А. Гребня, «большое внимание уделяет развитию нашей республики, городу-герою Минску. Его рекомендации и указания, данные при вручении столице республики ордена Ленина и медали «Золотая Звезда», служат для нас конкретной программой в ежедневной деятельности.
Газеты захлебывались от эмоциональных известий о новых выдвижениях «всенародного кандидата в депутаты».
Парадным был тон сообщений и о местных событиях. Например, о том, что в торжественной обстановке прошло предвыборное совещание представителей трудовых коллективов, которые входят в состав Ленинского избирательного округа № 1 по выборам в Верховный Совет Белорусской ССР. От имени рабочих, инженерно-технических работников и служащих станкостроительного промышленного объединения имени Октябрьской революции наладчик предприятия Л. Манулик призвал участников совещания поддержать предложение о выдвижении кандидатом в депутаты… Петра Мироновича Машерова.
«Жизненный путь нашего кандидата, — сказал он, — яркий пример беззаветного служения Родине, советскому народу. Своей неутомимой деятельностью, организаторским талантом, партийной принципиальностью, внимательным отношением к людям он заслужил глубокое уважение и высокий авторитет у трудящихся республики. Значительным является вклад Машерова в развитие экономики, науки и культуры нашей республики, ее столицы — города-героя Минска. Это наглядно видно и на примере нашего завода, на котором он бывал не однажды. Глубоко и символично, что фундамент одного из основных цехов — сборочного — заложен при участии Петра Мироновича в день Ленинского коммунистического субботника».
В начале февраля в Государственном ордена Ленина академическом Большом театре оперы и балета БССР прошла встреча избирателей с кандидатом в депутаты Верховного Совета БССР, кандидатом в члены Политбюро ЦК КПСС, Первым секретарем ЦК КПБ Машеровым, где он, тепло встреченный присутствующими, выступил с речью.
- Несмотря на щедрый характер высказанных суждений и похвальных оценок в мой адрес, - сказал он, - они все же оказались преувеличенными. Преувеличены как присущие мне личные качества, так и большие мои заслуги… Все мы вместе - каждый в своей должности, на порученном участке - творим социалистическую новь. И для коммуниста, где бы он ни работал, нет большего счастья, чем быть активным участником этого грандиозного, вдохновенного созидания.
В день выборов при вскрытии урн оказалось, что на некоторых бюллетенях избирателями были сделаны надписи. Вот отдельные из них.
«Высказываю гордость и удовлетворенность, голосуя за нашу партию, Советскую власть, дальнейший расцвет нашей Родины, за т. Машерова, который является ярким примером принципиального большевика, верного и правильного руководителя. Желаю т. Машерову П. М. доброго здоровья, бодрости и многих лет напряженного труда».
«Дорогой Петр Миронович! Спасибо за заботу о нашем народе, за неутомимый труд по укреплению мира!»
«С большим воодушевлением голосую за лучших сынов нашей Родины, за Вас, Петр Миронович!»
В газетах сообщалось о «триумфе социалистической демократии»: абсолютное большинство таджикских рабочих отдали свои голоса за «блок коммунистов и беспартийных» до 13 часов. Их обошли армянские рабочие - в 12 часов дня. Остались недосягаемыми киргизы: до 10 часов утра по местному времени в Киргизии проголосовал 91 процент всех избирателей. В итоге 99,99 процента взрослого населения страны обменяли свои голоса на колбасу и пиво, которые продавались в буфетах на избирательных участках. Но даже такой дутый процент не удовлетворил нахичеванское и нагорно-карабахское население. Их «отцы» рапортовали о стопроцентном голосовании за своих кандидатов.
На первой сессии Верховного Совета Белорусской ССР Петр Машеров был избран членом Президиума Верховного Совета республики. Кажется, время подвести итоги. Правда, он это сделал еще раньше, в феврале 1973 года, накануне своего пятидесятипятилетия. Он записал тогда в дневнике:
«Я должен теперь работать только “на пять”. Как это смочь? Какое-то время, наверно, буду работать “на пять”. А если так работать — это значит, работать лучше, чем раньше. Понятно, могу работать еще лет 15-20. Но как один поэт сказал: “Понимаешь, я плохо писать не хочу, а лучше писать, чем раньше, не могу”. Можно назвать полдесятка фамилий на мое место, и один одного лучше. Первое время они будут работать немножко слабее. Им надо помочь».
Вообще, тот год был обильным на юбилейные и трагические даты. Праздновались знаменательные события во многих республиках СССР в связи с круглыми датами. В апреле, например, Машеров принимал участие в юбилейных торжествах в Азербайджанской ССР — шестидесятилетии АССР и Компартии Азербайджана. После «сладкой», «соловьиной» речи первого секретаря ЦК Гейдара Алиева, доселе не знавшей себе подобных несравненных перлов — восхвалений в адрес Брежнева (за это последний щедро его отблагодарил — вскоре перевел на работу в Москву первым заместителем предсовмина), с приветствием, как и другие ораторы, выступил Машеров. Текст его речи в бакинских газетах исказили, в Кремле по этому поводу пошли высказывания-недомолвки. В Минске раздались вопрошающие звонки, поползли слухи, мол: «Что там Ваш наговорил в Баку?».
Печатный текст затребовал Машеров. Прочитав свою речь, огорчился, позвонил в Азербайджанинформ. Вскоре он получил ответ:
«Уважаемый Петр Миронович!
Мне чрезвычайно больно, что при передаче газетам поправок и дополнений к Вашей речи на торжественном заседании в Баку по вине наших товарищей произошла непростительная ошибка. Это тем более обидно, что я, как и очень многие бакинцы, принадлежу к почитателям Вашего ораторского мастерства, всегда с удовольствием слушаю Ваши выступления по телевидению, внимательно читаю все доклады и речи, публикуемые в «Советской Белоруссии».
Нашу ошибку частично удалось компенсировать исправлениями, внесенными в газеты, которые вышли 26 апреля и несколько позже.
Примите самые искренние извинения.
С глубоким уважением Е. Гурвич, директор Азербайджанинформа».
Оставалась неделя до открытия XXII Олимпийских игр, и Машеров после возвращения из Вильнюса решил немного отдохнуть в Беловежской пуще.
Полтора месяца назад он присутствовал на церемонии открытия минского стадиона «Динамо» после его реконструкции, на котором в матче на первенство страны встретились чемпион СССР московский «Спартак» и местные динамовцы. Будучи уже первым секретарем ЦК, он внимательно следил за становлением минской футбольной команды «Динамо». Сам ездил на их тренировки, игры, не пропускал матчей, смотрел иногда встречи команд-дублеров. Лично знал игроков, заботился об их жилищных условиях.
Как-то он высказал упреки руководителю Госкомспорта, который присутствовал при разговоре, что футболисты никак не выбьются в лидеры. Тот оправдывался, ссылаясь на разные трудности. Первый секретарь перебил его и настойчиво спросил: «Нет, вы скажите, когда мы победим?» До победы минского «Динамо» он не дожил несколько лет…
29 августа состоялось торжественное заседание в Алма-Ате, где отмечали 60-летие Казахской ССР и Компартии Казахстана. Но судьба уже не была благосклонна к нему. Выслушав его речь, Брежнев делает… гримасу высочайшего неудовольствия. Затем происходит нечто беспрецедентное — он отворачивается от Машерова с той же гримасой нескрываемого раздражения… Право, необычные кадры алма-атинского репортажа телепрограммы «Время». Возможно, они и подтолкнули многих к мысли, что неслучайно через тридцать пять дней белорусского руководителя не станет. По утверждению Натальи Петровны, дочери Машерова, «после Московской Олимпиады (и, разумеется, алма-атинской встречи с Брежневым. — С. А.) отец стал мрачен, неразговорчив, на все мои расспросы отмалчивался». Надо заметить, что беспрецедентный жест генсека произошел на глазах «влиятельных» членов и кандидатов в члены Политбюро ЦК КПСС, принимавших участие в торжествах: В. Гришина, Д. Кунаева, Г. Романова, В. Щербицкого, М. Горбачева, Г. Алиева, Ш. Рашидова, М. Соломенцева, Э. Шеварднадзе, первых секретарей ЦК Компартий союзных республик, делегаций Москвы, Ленинграда и других.
Понятно, что этот неприятный эпизод оставил в душе Машерова след.
***
Через судьбу Э. Б. Нордмана также можно проследить, как относился Брежнев, другие политические деятели к Машерову.
Не сложились отношения Нордмана с Петровым, председателем КГБ республики. Приближалось двадцатилетие Победы. Начальника управления КГБ Минской области вызвали в Москву, предложили новую ответственную должность. Петров настаивал, нажимал на московское руководство, чтобы он скорее покинул Минск. Тот позвонил Машерову, разоткровенничался.
— Знаю о твоем перемещении, — сказал собеседнику. — Но ты, Эдуард, не торопись с отъездом, обязательно поприсутствуй на празднике 9 Мая. На следующий день жду у себя в кабинете.
Беседа длилась около трех часов. Нордман рассказывал Машерову о своих взглядах на стиль работы руководства КГБ республики, о необходимости менять этот стиль, бережно относиться к кадрам. Негативно сказывалось на работе сотрудников то, что Петров проявлял субъективизм при выдвижениях, ставя на первый план личную преданность, поощряя угодничество и подхалимаж.
Разговор получился, как говорится, по душам, хотя, наверное, ему было не очень приятно слушать о том, что происходило в секретном ведомстве республики. Для Машерова важно было знать истину.
Несмотря на то что Петров стал его родственником (старшая дочь Наташа после развода с первым мужем вышла замуж за сына Петрова. - С. А.), он с уважением относился к Нордману, следя за его карьерой.
В Центральном аппарате КГБ новичка, провинциала из Белоруссии, кое-кто встретил настороженно. Принципиальность, открытость и прямота не нравились не только Петрову, но и в центре. Но председателем КГБ СССР назначили Ю. В. Андропова, которому были нужны люди откровенные, не кривящие душой.
Юрий Владимирович срочно направляет заместителя начальника первой службы Второго главка в Нагорный Карабах. В Степанакерте разъяренная толпа разгромила помещение, где заседал выездной Верховный суд Азербайджана, 11 человек погибло. По тем временам это было ЧП, расследование было на контроле в Политбюро. Нордман получил особые полномочия, лично докладывал Андропову не только о ходе расследования, но и о глубинных процессах, происходящих в Нагорном Карабахе. Доклады были объективными, а предложения смелыми. Андропов был доволен работой подчиненного.
Вскоре его назначили начальником управления КГБ СССР по Ставропольскому краю, присвоили генеральское звание. Через три недели после его приезда к новому месту службы М. Горбачева избрали вторым секретарем крайкома КПСС, а затем и первым. Вместе они проработали почти семь лет.
В очередной раз Нордмана вызвали в Москву. Состоялся обстоятельный разговор у Андропова, который предложил готовиться к переезду в Минск председателем Комитета. О состоявшемся предложении попросили пока никому не рассказывать. Прошло пару месяцев. Тишина… Как будто бы и не было никакого предложения. Председателем КГБ БССР назначили Я. П. Никулкина, близкого человека к окружению Генерального.
Позже Нордману доверительно рассказали, что его назначение не поддержал Брежнев, который уже тогда настороженно относился к Машерову. «Вы что, не видите, что Петр окружает себя бывшими партизанами… мы же ничего не будем знать о нем». Вот, оказывается, где «собака зарыта».
В один из приездов в Кисловодск Машеров завел разговор с Нордманом о Белоруссии.
— Ты как отнесешься к переезду в Минск?
- Да я готов пешком на родину идти…
- Ну вот и хорошо. Поговорим об этом позже.
Из отдыха в Карловых Варах он возвращался через Брест. Его встретили по-земляцки и передали, что звонили по ВЧ, просили не задерживаться в Белоруссии, а сразу явиться к руководству КГБ СССР.
На второй день Эдуард Болеславович позвонил из Москвы по правительственной связи в Минск.
- Петр Миронович, со мной сегодня вечером состоялся разговор о моем назначении председателем КГБ.
- Куда? ..
- В Узбекистан. Сказали, что вопрос согласован с Брежневым. - Последовало долгое молчание в телефонной трубке.
- С тобой раньше советовались?
- Нет. Объявили неожиданно для меня.
Оказывается, Машеров вновь «ставил» кадровый вопрос.
- Опять Петр тянет к себе Нордмана? - переспросил Андропова Брежнев. - Найдите другое решение.
Машеров тонко понимал ситуацию, что дело не в Нордмане. Между прочим, теплые и доверительные отношения с ним он сохранил и после его опалы в Узбекистане.
Нелегко работалось Нордману с Ш. Р. Рашидовым, первым секретарем ЦК Узбекистана, кандидатом в члены Политбюро. Особенно после его выступления на собрании республиканского партийного актива, на котором присутствовало 1200 человек. Его речь была подобна разорвавшейся бомбе. Открыто было сказано об опасности срастания мусульманской религии с национализмом, о коррупции, приписках. Об этих негативных явлениях задумались многие честные узбеки.
Не все молчали. Писали в Москву, говорили. Например, с трибуны Ташкентской областной партконференции Т. Усманов во весь голос заявил о творимых безобразиях в республике. Вскоре оратор исчез с общественной арены. Рашидов отделался микроинфарктом, а первый секретарь обкома М. А. Абдуразаков оказался в опале и погиб при загадочных обстоятельствах.
Рашидов два месяца холодно здоровался с председателем КГБ республики после его речи. Андропов упрекнул Нордмана:
- Зачем вышел на трибуну? Ты мне живой нужен в Узбекистане.
- Юрий Владимирович! Я должен был сказать людям правду, очень уж накипело на душе.
Андропов и раньше получал информацию от Нордмана о нездоровой обстановке в Узбекистане. Знали об этом и многие секретари ЦК КПСС. Впрочем, еще перед отъездом В. В. Гришин, член Политбюро, предупреждал:
- Имей в виду, Эдуард, тяжелый хлеб тебе достался. Будь внимательным: Рашидов - это иезуит по характеру. Нельзя поступаться принципиальностью.
Почему же так относился к Рашидову Брежнев, делал поблажки ему? Раньше высказывался о нем иронически. Но празднование семидесятилетия генсека дало возможность Рашидову «купить» Брежнева дорогими подарками, золотым бюстом «верного ленинца».
Беларусь же не баловала Брежнева подарками. Их привозили в приемную Секретариата и Совмина, потом направляли дальше, по инстанциям. Чаще были сувениры из льна, брестские ковры. Постпред Белоруссии звонил в ЦК и выяснял, куда их привезти. Генсек очень ценил золото, которое щедро дарили Узбекистан и Казахстан.
Однажды жена постоянного представителя Совета Министров Узбекистана поинтересовалась во время застольной беседы у А. В. Горячкина, в какой машине привозят из Беларуси подарки Брежневу.
- На «Волге», - ответил Горячкин. - Даже на семидесятилетие Хрущева привезли только льняное полотно. А Леонид Ильич, отдыхая на юге, как-то попросил Петра Мироновича, чтобы ему выслали белорусских грибов…
- Удивительно... А от нас - вагоном, - призналась женщина.
Минские будильники «Луч», сухие грибы, сувениры из льна - вот, пожалуй, все, что «способна» была подарить Беларусь. Но в Москву попадали и дорогие подарки, о которых не знал первый секретарь: отдельные руководители нашей республики, областей хотели угодить генсеку, обратить на себя его внимание.
Рашидов смог убедить Брежнева:
- Леонид Ильич, что же это такое: у меня работает ближайший человек Мазурова и Машерова. Прошу убрать его из республики.
Это подействовало на Генерального. Когда первый раз возник инцидент между Рашидовым и Нордманом, Брежнев приказал защитить председателя КГБ, о котором хорошо отзывался Андропов. В другой раз, через год, он высказался с раздражением:
- Ну что Шараф пристал ко мне, как банный лист к ж...е? Не нравится ему председатель КГБ республики - смените.
Пробовали защитить Нордмана, попавшего в большую опалу, секретари ЦК КПСС Зимянин и Горбачев. Звонили Андропову, просили решительно отстаивать у Брежнева. Не помогло. Около года он не соглашался освобождать Нордмана, но на резкую конфронтацию с брежневским любимчиком не пошел.
В 1977 году приближался шестидесятилетний юбилей Рашидова. Его жена позвонила Мазуровой, пригласила на торжества.
— Нас уже давно приглашает в гости в Узбекистан Эдуард Болеславович, — ответила Янина Станиславовна.
- Нордман?! — переспросила женщина.
Больше в гости приглашать не стала. А через год после этого телефонного разговора Нордман в Узбекистане уже не работал, находился в «почетной ссылке» в ГДР.
***
Верной спутницей Леонида Ильича была его жена. Они познакомились в двадцать пятом году, а 11 декабря 1927 года поженились.
По молодости лет Виктория Петровна была менее заметна. Во время войны она с детьми находилась в эвакуации в Алма-Ате. Туда доходили слухи, что муж, мол, как только от контузии оправился, завел себе ППЖ — походно-полевую жену. Она знала о его женщинах, но хорошо — об одной. И Леонид Ильич не скрывал этого. С Тамарой Лаверченко он познакомился в 1942-м в Ворошиловграде. Молоденькая семнадцатилетняя сестричка приглянулась ему, и он предложил девушке перейти к нему в политотдел. Та согласилась. Так все и началось. После войны постоянно общались, и все шло к тому, что Леонид Ильич собирался просить разводу своей жены.
Но случилось все по-другому. Виктория встретилась и поговорила с фронтовой подругой мужа. О чем они говорили — сам бог знает. Она могла сказать и о любви к мужу, и о своих двоих первенцах. Как бы там ни было, вскоре Тамара собрала свои вещи и уехала, решив для себя окончательно и бесповоротно: не станет она ничего предпринимать, чтобы семья Брежнева распалась…
Уже не за горами был и 1964-й, когда в результате внутрикремлевского заговора Хрущева сместят со своей должности, а вместо него на советский партийный престол взойдет Леонид Брежнев. Через два года — он уже Генеральный секретарь ЦК КПСС. Новый лидер обещал стабильность и процветание стране.
Для жены же главное — был муж, и он был в центре их дома.
И кажется, была счастлива. Рано вставала, готовила кофе, завтракала с мужем. После его отъезда на работу спешила по магазинам. А по вечерам они вдвоем смотрели фильмы, в основном советского содержания. Все было обыденно и тоскливо. И вся страна жила домашней жизнью, размеренной, без потрясений, пугающих реформ.
Несмотря на десятки других возрастных заболеваний, старческую дряхлость, Леонид Ильич до последних дней сохранял мужскую силу и интерес к противоположному полу.
Когда отправлялся в Завидово на отдых, там в охотничьей резиденции его встречала молодая блондинка Анна. У Брежнева была даже интрижка с Людмилой, дочерью коммунистического лидера Болгарии Тодора Живкова.
Последней его любовью стала медсестра Нина, которая не отходила от него в конце жизни. Поговаривали, что какое-то время она чуть ли не руководила страной, заменяя своего недееспособного пациента. Она сопровождала его в загранкомандировках, в поездках в охотхозяйство. Она была и стоматологом, и массажистом, и физиотерапевтом. Короче, была человеком, приближенным к телу.
Чазов, «главный» лекарь Кремля, пытался убрать ее от «пациента», но тот упорно возражал. Впрочем, говорили и другое, что это, мол, последняя привязанность Брежнева. В последние годы жизни он, по сути, стал наркоманом. Именно так характеризовал его лечащий врач Михаил Косарев, который лечил Брежнева вплоть до его смерти. И именно Нина Александровна в обход врача, несмотря на его запреты, ублажала Леонида Ильича успокаивающими препаратами, без которых он уже почти не мог жить.
В ноябре 1975 года состоялась его зарубежная поездка на съезд Польской объединенной рабочей партии. За Брежневым уже начали следить, чтобы он не принимал скрытно таблеток и был в форме. Но он даже дежурному охраннику сделал запись красным карандашом: «Если Чазов с Косаревым придут меня будить, применить табельное оружие». А ведь на следующее утро надо было идти на съезд.
В последние годы жизни он начал что-то забывать, и на встречах переводчику приходилось говорить за него.
Брежнев был хорошим семьянином, не ссорился со своей женой, и она, мудрая женщина, никогда не вмешивалась в его личную жизнь, государственные и партийные дела, старалась быть в его тени.
Но было много других поводов. Звучал один мотив: разгул и пьянство, кумовство и злоупотребление властью. Говорили, что именно она, Витя, как ее называл муж, заразила Брежнева любовью к материальным благам.
После войны она, по словам племянницы Людмилы, дочери его брата Якова, почувствовала себя «генеральшей» и решила кардинально обновить свой гардероб. И зашла она в этом стремлении так далеко, что Брежнев, по натуре, как известно, человек мягкий, пришел в дикую ярость, сгреб все Витины платья и туфли и, схватив топор, изрубил их «в капусту». Рубил и плакал, вспоминая трагедии недавней войны.
Ее семья, по сути, состояла для нее из Леонида Ильича и обслуживающего персонала, к которому она относилась хорошо и который отвечал ей взаимной привязанностью. Непутевые дети давно жили своими жизнями, отдельно. Внуки в доме бывали чаще, но и они по какой-то причине оставались на расстоянии. Виктория Петровна существовала сама по себе, погруженная в свои заботы, свои мысли, свои занятия. Она очень любила цветы, и дом был заставлен разными горшками.
А вот заграничные поездки и приемы она не любила и всячески старалась от них уклониться. Раньше побывала с мужем в Индии, с Джавахарлалом Неру встречались, на слонах катались. И во Франции была. Когда другие кремлевские дамы предлагали ей принять участие в общественном мероприятии, она отказывалась, ссылаясь на плохое здоровье. «Первая» леди страны уже была немолодой женщиной и, возможно, стыдилась.
По большому счету, они практически не виделись. В будние дни муж допоздна был на работе, в пятницу вечером на все выходные уезжал в Завидово.
К семидесяти годам Леонид Ильич каждое утро ходил в бассейн, будь то в Завидово или в Крыму. Он любил заплывать далеко в море. Виктория Петровна всегда говорила: «Ну, дед опять в Турцию поплыл». В этом возрасте он бросил курить — на это надо иметь мужество, большую силу воли.
Рассказывали, что когда у Брежнева стали выпадать волосы, он по этому поводу очень переживал. Чазов собрал консилиум. Заходит Леонид Ильич в кабинет, а там из десяти профессоров четверо лысых. Он поворачивается к Чазову и говорит: «Женя, ну что они мне скажут, если они сами лысые сидят».
Он был страстным коллекционером иностранных автомобилей, в его коллекции их было десятки. И конечно же, любимый фиолетовый «Роллс-ройс», подаренный королевой Великобритании Елизаветой Второй, и «Линкольн» — Президентом США Никсоном, за рулем которого любил ездить сам. Правда, на работу он отправлялся на отечественном ЗИЛе.
Его знаменитые поцелуи с лидерами государств смешили страну. Иногда люди шутили: «А с кем из них Брежневу больше нравится целоваться?» Приходили к выводу, что с «главным» коммунистом ГДР — Эрихом Хонеккером. Нечленораздельные и нескончаемые речи с трибуны съездов, оговорки, которые тут же обрастали аневдотами. А чего стоят знаменитые кадры его награвдения очередным орденом, звездой»?
Жены членов Политбюро часто собирались в Заречье, на даче Брежнева, на его дни рождения или просто поговорить за чашкой кофе. Виктория Петровна была в хороших отношениях с Мазуровой и Машеровой, доверяла им многие тайны, дарила подарки. А вот тайну про здоровье мужа не раскрывала. Впрочем, мало кто знал, что наверху, на втором этаже, на даче лежит больной Леонид Ильич. До 1975 года он был вполне здоровым человеком, очень разговорчивым, находил общий язык с собеседниками, шутил. Его слушали с удовольствием.
В последние годы жизни его состояние здоровья стало темой многочисленных анекдотов. Помимо прочих недугов более всего обращал на себя внимание один: рецидивы микроинсультов поражали центр регулирования речи генсека. Многочисленные попытки врачей не смогли вернуть членораздельность произношения.
Он начал страдать старческой болезнью, называемой манией величия. Нарастал культ личности Брежнева. Этот культ создавали работники ЦК, близкое окружение, деятели литературы и искусства. Его незаслуженно награждали орденами и медалями, присваивали высокие воинские и государственные звания.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги