Он был в ореоле мнимой славы. Превозносились его военные заслуги как начальника политотдела 18-й армии и участие этой армии в боях, особенно на Малой Земле. Ему четыре раза присвоили звание Героя Советского Союза и один раз звание Героя Социалистического Труда. Он стал Маршалом Советского Союза, вопреки статусу был награжден высшим военным орденом «Победа», который вручается за выдающиеся достижения в военной области. Его удостоили звания лауреата Ленинской премии. Мемуары и книги оказались величайшим достижением литературы и важным событием в общественной и политической жизни страны. Его стали называть «дорогой товарищ Леонид Ильич Брежнев», чего не было никогда в истории советского протокола.

Клиническая смерть подхлестнула появление вокруг него подхалимов, которые угождали, не подпускали к нему неугодных.

Вокруг Брежнева, по утверждению Михаила Зимянина, сложилась штатная группа из помощников, разных неофициальных советников во главе с Цукановым и Александровым. Именно к ним стекалась вся информация, предназначенная для руководителя державы, именно здесь она сортировалась на «нужную» и «ошибочную». Ближайшее окружение, собственно, и определяло отношение Брежнева к людям и делам. Несмотря на то что он был больным, всякое выступление с критическими замечаниями насчет нашего отставания, даже самый незначительный намек на серьезную принципиальную критику воспринимал с враждебных позиций… Неслучайно ряд умных деятелей именно тогда оставили свои должности, которые заняли люди более слабые, зато лично более близкие к Брежневу.

Не его вина, что тяжело заболел. Виноваты, скорее всего, члены Политбюро ЦК КПСС, кто его именем решал свои собственные вопросы. Впрочем, «люди окружения» чувствовали, что после отхода его от дел и они потеряют свое положение. Держались за Леонида Ильича до последнего…

Если пролистать газеты тех лет, то нельзя не заметить, как в верхнем эшелоне власти шли кадровые перестановки, многих «ершистых» заменяли на более рассудительных, хотя и более слабых в профессиональном отношении. Личная преданность кадров все больше поднималась в цене. А к больному никто, кроме доверенных лиц, не мог попасть. Сам же Леонид Ильич появлялся в рабочем кабинете на час-два в связи с торжественными событиями, приемом высоких лиц. Даже Председатель Совета Министров СССР Косыгин не видел генсека по нескольку месяцев. Ограничивались телефонными разговорами.

***

1976 год - начало «звездного времени» Леонида Ильича. Взаимоотношения Машерова и Брежнева с этого периода носили несколько напряженный, порой сложный характер. Приближалось семидесятилетие Генерального секретаря. Начались массовые награждения героя целинной эпопеи, которой исполнилось тогда двадцать три года.

Комедии подобна ситуация с вручением ему в 1978 году третьей «Звезды» Героя Советского Союза, о чем Машеров рассказал Э. Нордману, бывшему председателю КГБ Узбекистана. Накануне собрались члены и кандидаты в члены Политбюро ЦК КПСС. К ним обратился секретарь ЦК Михаил Суслов:

- У Леонида Ильича скоро день рождения. Как мы его отметим?

- Хорошо поздравим, - бросил кто-то реплику.

Машеров посоветовал вручить орден Октябрьской революции, мол, этой награды еще нет у юбиляра. Впрочем, все знали слабость генсека - коллекционировать разные ордена и значки. На удивление, все сразу согласились с предложением. Тут же подготовили текст будущего указа: «За успехи в социалистическом строительстве, за заслуги перед государством и в связи с днем рождения… »

Суслов направился в кабинет генсека. Через некоторое время «главный» идеолог партии выбежал бледный:

- Вы что, орден Октябрьской революции?! Да эту награду заместителю министра вручают! Подумали, кому даете? С ума посходили!..

Вытерев платком пот со лба, он продолжил разговор более спокойным тоном:

- Что будем делать? Давайте вручим еще одну «Звезду» Героя.

- Да люди не поймут, - попробовал возразить Машеров. - У нас всего трое трижды героев: Жуков, Кожедуб, Покрышкин.

- А ты иди и объясни ему это, - запротестовал Суслов.

После недолгих колебаний утвердили бывший текст указа. В нем заменили только слово «орден» на «Звезду» Героя Советского Союза.

Помнится, как возмутились ветераны войны, герои Советского Союза, когда прочли в газетах текст указа о появлении в Советском Союзе четвертого трижды Героя… в связи с его днем рождения. По тому же поводу в 1981 году, в мирное время, появился «новый» четырежды Герой Советского Союза. Маршал.

Впрочем, массовые награждения по разнарядке, по заданной сверху схеме происходили в каждой республике и в стране в целом. А сам Брежнев ордена и медали получал в свои 55, 60, 65, 70, 75 лет, а временами и чаще.

Всего в богатой «коллекции» Леонида Ильича было, как теперь известно, 112 наград. Среди них - восемь орденов Ленина, два ордена Октябрьской революции, два ордена Красного Знамени, ордена Богдана Хмельницкого ІІ степени, Красной Звезды, множество медалей СССР, в том числе 42 ордена иностранных государств: Золотая Звезда имени К. Маркса, трижды Героя НРБ, ГДР и ЧССР, Герой МНР и Герой Труда МНР, Герой Республики Куба, Герой Труда СРВ, высшие награды ПНР, ВНР, СРР, СФРЮ, КНДР, Лаоса. Он - владелец Большого Креста «Солнце Перу» и многих других стран, Золотой медали мира имени Ф. Жолио-Кюри. А еще - две маршальские звезды с бриллиантами…

Мы привыкли праздновать День Победы. Но при Сталине такого праздника не было. В день 9 Мая все работали. Без торжеств, скромно прошли двадцать лет. И только с приходом к власти Брежнева решено было установить День Победы в качестве государственного праздника, этот день сделать нерабочим. Он установил его только после того, как все члены сталинского Политбюро и почти все маршалы военной поры (Жуков, Конев, Рокоссовский, Василевский, Малиновский и др.) были в ином мире или не у дел.

Страна готовилась отметить очередной юбилей Леонида Брежнева. Каждая республика, каждая область, каждый край готовили приветственные адреса и памятные подарки. Шло негласное соревнование, чтобы перещеголять друг друга в изысканности текста и дороговизне подношений. Белорусское руководство, конечно же, никак не хотело выглядеть хуже других и по этому поводу объявило негласный конкурс среди тех коллективов, которые способны сотворить высокохудожественное, оригинальное, запоминающееся чудо. В здании ЦК выделили специальную комнату, в которой организовали своеобразную закрытую выставку доставленных в Минск подарочных предметов. Их было несколько десятков, а требовался один-единственный. Первый секретарь ЦК, Председатель Президиума Верховного Совета БССР и Председатель Совета Министров БССР долго осматривали засекреченную выставку, долго судили-рядили, с чем отправляться в Москву. В конце концов выбор остановили на огромной, в половину человеческого роста, хрустальной вазе. Для ее доставки был заказан специальный чемодан из толстой кожи. Начальство с приветственным адресом в руках ушло на торжество и последующее застолье, а помощника с чемоданом в машине отправили в Москву...

А как реагировала на все это Виктория Брежнева? Случалось, она рассказывала мужу, какие про него ходят анекдоты. Однажды он сидит, бреется, а она входит к нему и говорит: «Мне вчера сестра привезла анекдот из Москвы». И начинает читать: «Водка стоит семь и восемь, все равно мы пить не бросим. Передайте Ильичу — нам и десять по плечу. Если будет двадцать пять, опять Зимний будем брать». Она ему громко читает, а он ее спрашивает: «Что ты, Витя, говоришь? Я тебя не понимаю». Она поворачивается к лечащему врачу и охраннику и объясняет: «Вот так всегда — когда он не хочет слышать, он плохо слышит».

Она привыкла к его недостаткам чисто по-женски, по-матерински. И жила по привычке и по любви. И в этом был весь смысл ее жизни. «Она не только мать моих детей, но и самый близкий товарищ», — говорил о жене Брежнев.

В 1978 году он собрался уходить в отставку. И советовался с Викторией. Та поддержала его, убеждала, что он достаточно проработал… возраст, болезни — пора уходить.

И Брежнев написал заявление в Политбюро: «Прошу освободить от должности Генерального секретаря ЦК КПСС и Председателя Президиума Верховного Совета СССР».

На заседание он не пошел, бумагу передал через помощника и сказал, чтобы текст заявления зачитал Андропов, а сам уехал на дачу.

Вскоре члены и кандидаты в члены Политбюро прибыли в охотничье хозяйство «Завидово» и в один голос возразили, что они против такого решения, заявили, что создадут ему необходимые условия для нормальной работы и отдыха. Постановили, чтобы он в пятницу уезжал в Завидово, отдыхал там и возвращался в Москву не раньше вечера воскресенья (этого распорядка Брежнев придерживался в дальнейшем, проработав еще три года).

— Ну что же, останусь работать, раз просит меня об этом партия.

— Спасибо, Леонид Ильич, — раздались довольные исходом разговора голоса прибывших. — Решение просить Вас оставаться на всех постах принято единогласно.

У Леонида Брежнева были две московские резиденции: одна в Кремле, где заседало Политбюро, вторая — на Старой площади в здании цк.

Среди хвойных и лиственных лесов, у озер и прудов, речек располагалась в трехэтажном здании его резиденция, довольно скромная. В ней жила прислуга, охрана, на одном из этажей работали над докладами, выступлениями помощники. В здании находилась канцелярия, кинозал, бильярдная, столовая, машбюро.

Александр Ромашко, отставной генерал-майор строительных войск, вспоминал:

- Началось строительство резиденции в первый год прихода Хрущева к власти. Однажды заместитель министра обороны А. Гречко показал в районе Завидово охотничье хозяйство военного ведомства, которое раскинулось в живописном месте у заповедного озера. Хрущеву место очень понравилось. Чтобы угодить новому хозяину Кремля, министр распорядился возвести здесь охотничий домик гостиничного типа на 24 места.

Сдача этого «сов. секретного объекта» на 101-м километре шоссе Москва-Ленинград Александру Ромашко запомнилась на всю жизнь. Давая разъяснения о назначении тех или иных помещений, главный строитель привел руководителей в бильярдную.

- А это что такое? - воскликнул, посуровев лицом Хрущев. - Для кого подготовил? Для бездельников? Здесь их не будет! - Не подозревал тогда начальник военного строительного управления, что через какой-то десяток лет здесь будет личный особняк - резиденция Леонида Брежнева.

Так появился еще один «тайный объект». Он представлял собой двухэтажный особняк, возведенный рядом с уже облагороженной хрущевской гостиницей. Стены здания возведены из особой выделки кирпича, все столярные изделия - из дуба. Внутри - разноцветный паркет, роскошные ковры, хрустальные люстры, импортная сантехника. Стены увешаны полотнами мастеров с мировыми именами. Безумная роскошь - на каждом шагу. Это не охотничий домик, а настоящий королевский дворец.

Но «аппетиты» Брежнева не умерились. Вскоре заместитель министра обороны обязал Ромашко оборудовать зимний сад, плавательный бассейн.

Через два месяца появилась черная кавалькада лимузинов. Вместе с Брежневым приехал секретарь ЦК Компартии Украины Шелест. Брежнев говорит, улыбаясь:

- Уезжал в отпуск - не было зимнего сада, приехал из отпуска - зимний сад есть, как видишь… В такой обстановке хорошо не только поработать, но и закусить. Пошли к столу, дорогой.

Жилье по «спецзаказу» в официальных бумагах именовалось довольно скромно - «дома улучшенной планировки». Именем Брежнева также воспользовались, когда в том же Кунцево за короткое время вырос целый район таких зданий. Москвичи окрестили этот район «Ленинградом». А еще звали его «ондатровым заповедником». (По примеру Генерального секретаря все его окружение также носило ондатровые шапки, как и в ЦК КПБ. — С. А.).

Затем в расчете на квартиру для Брежнева стали строить еще один дом в самом центре Москвы. И руководство управления КГБ, и управделами ЦК КПСС, покойный Павлов (он покончил жизнь самоубийством, выбросившись из окна именно этого дома. — С.А.) ставили Брежнева в известность о ходе строительства. Но он, узнав о размерах жилой площади, в эту квартиру въезжать отказался. Виктория Петровна несколько раз просила мужа хотя бы посмотреть квартиру, но он решительно отказался:

— Нет!

Завидово было любимым местом отдыха и работы Брежнева. Здесь он любил играть в шахматы, это была его слабость. Он играл хорошо и азартно. Играл до тех пор, пока не выигрывал.

Завидово было мозговым центром, где вырабатывались важнейшие партийные решения, документы и доклады. Завидово было для Брежнева тем же самым, что для Сталина Кунцево — его самое любимое и близкое пристанище.

***

В последние два-три года на посту главы Советского государства и партии Брежнев не вникал в насущные дела, а больше полагался на свое окружения. У него были весьма опытные и знающие свое дело помощники, такие как Алексей Косыгин, Федор Устинов, Юрий Андропов, Андрей Громыко и другие, которые зарекомендовали себя как прекрасные организаторы и здравомыслящие руководители.

Аппараты ЦК КПСС, компартий союзных республик дублировали всю систему управления народным хозяйством. Их основная задача — держать все под неослабным контролем, разве что кроме военно-промышленного комплекса, который курировал министр обороны, член Политбюро Дмитрий Устинов — один из близких людей Леонида Брежнева.

В то же время внутри руководства партии и страны шли острые разногласия и неприязнь отдельных лидеров друг к другу, хотя на людях их отношения казались дружественными и уважительными.

Период руководства Брежневым государством и КПСС был тревожным и с той точки зрения, что в советском обществе назревали бурные события, которые должны были вот-вот произойти. Они были связаны с тем, что в результате устоявшихся и закостенелых бюрократических методов руководства и отношения к народу советские люди не могли решать свои личные проблемы, которые для них были важнее любых государственных. Все решала Москва. К ней обращались все взоры и надежды, но она оставляла рассмотрение просьб и жалоб на усмотрение местных властей. Все это порождало массу недовольств, которое порой перерастало в открытые акции протеста, антисоветские выступления.

Кадровая политика Брежнева окончательно парализовала какое бы то ни было желание членов и кандидатов в члены Политбюро высказывать свое мнение. Генсек провел «омоложение» Политбюро, в его состав было введено немало «новичков» в возрасте 70-75 лет. При случае он любил говорить: «Революцию делают не старые, а молодые». Но Брежнев и секретарь ЦК КПСС Кириленко не допускали того, чтобы их мысль претворилась в жизнь.

Часто Андрей Павлович в свои 70 повторял:

- Пришел самый возраст, когда можно результативно работать.

Пополнилось Политбюро такими «прекрасными» кадрами, как канцелярист К. Черненко и далекий от политики Н. Тихонов.

За его спиной фавориты тянули на должности родственников, друзей, знакомых. Украина и Днепропетровск стали преобладать в руководстве страной, возраст многих «деятелей» превышал пенсионный на 10-15 лет.

По существу, период после Сталина вплоть до Андропова, т. е. с 1953 до 1982 года или в течение почти 30 лет, характеризовался засильем в центре украинских представителей.

Молодые, талантливые и перспективные руководители в реестр руководящей номенклатуры не допускались. Процветали очковтирательство и приписки, служебные злоупотребления. В итоге все это парализовало активную деятельность партии и его государственного аппарата, нанесло огромный ущерб экономике страны.

Этот период в деятельности партии, руководства страны, в развитии ее экономики был не столько застойным, сколько застольным. Руководители всех уровней, используя свое положение, «пировали»: устраивали пышные банкеты, праздновали и отмечали юбилеи, организовывали выпивки «по случаю и без случая». Спиртное лилось рекой наряду с борьбой против пьяниц.

Брежнев не любил застолий и шумных встреч. Скрипя сердце терпел, когда ему устраивали такие приемы, как, например, в Баку. Гейдар Алиев тогда вывел на улицы полтора миллиона человек…

В народе ходило много слухов о том, что Брежнев был склонен к спиртным напиткам. Но сотрудник охраны утверждал, что у него была старинная граненая рюмка, емкостью 75 грамм являвшаяся нормой употребления водки и коньяка. Он выпивал одну-вторую рюмку и ставил точку. На официальных торжествах, приемах ему всегда ставили бутылку из-под коньяка, в которую наливали густо заваренный чай.

Он уже еле-еле держался на ногах. Во время визита в 1976 году в Советский Союз Индиры Ганди прямо на официальном приеме Брежнев потерял сознание и начал валиться со стула. Крохотная Индира, опередив растерявшуюся охрану, подхватила его и не дала упасть.

Советских вождей всегда окружали таинственность и секретность. О них самих-то никто ничего не знал - что можно узнать по скупым строкам официальной биографии? А уж об их женах и детях - только сплетни да слухи...

Впрочем, и родственники «рулевых» старались держаться скромно. Чаще всего… Но не такой была Галина Брежнева. Дочь жила так, как хотела.

Ее интересовали все дела, особенно тянуло к коммерческой деятельности. Отец очень любил дочь, но знал ее слабости, стремился держать в руках, ограничивал поездки за границу. Галина Леонидовна очень рано поняла, что ей позволено многое. Слишком многое.

Во время болезни отца быстро сориентировалась и развернулась. Она была в курсе всех кадровых перестановок. Кого назначить на пост или повысить — решалось через нее: настолько было большим ее влияние на отца. Как-то Галина зашла в швейную мастерскую и воскликнула:

— Ах, если бы вы знали, какая это сила — власть! Даже сама удивляюсь: что ни скажешь, сразу же исполняется. Словно по щучьему велению.

Знаменитые брежневские черные густые брови и чудные глаза. Стройные красивые ноги, огромная грудь. Это привлекало многих мужчин к Галине Брежневой. А возможно, еще больше возбуждало желание стать зятем Генерального секретаря. Неудачные замужества…

Взять хотя бы ее побег из дома с последующим тайным замужеством. А ведь Галина, став женой циркача, силового гимнаста Евгения Милаева, была студенткой, училась в университете. Супруг был старше почти в два раза.

Через восемь лет она с Милаевым развелась и вышла замуж за иллюзиониста Игоря Кио. В этот раз супруг был младше ее на 15 лет. И снова брак был тайным. Молодожены обворожили заведующую сочинским загсом, сделали ей роскошный подарок и поженились в тот же день, когда написали заявление. Брак продлился девять дней. Взбешенный отец выслал в Сочи «группу захвата». Непокорную, разгульную дочь привезли в столицу чуть ли не под конвоем, а у зятя штамп о регистрации брака вырвали из паспорта вместе со страницей.

Галина снова закружилась в вихре нового романа. На этот раз с «серьезным» человеком — военным, 32-летним подполковником милиции, имевшим жену и двух детей. И вскоре вышла за него замуж, став Брежневой-Чурбановой. И хотя Юрий был моложе ее на семь лет, «два одуванчика», как Галина называла отца с матерью, чьей преданностью друг другу она восхищалась, ее брак одобрили.

Но, видимо, большое сердце Галины было шире рамок брака, потому что сплетники опять заговорили о ее новом увлечении - снова человеком из мира искусств. Молодой певец, солист театра «Ромэн» Борис Буряце был больше известен в Москве как Боря Бриллиантовый. Он был замешан в громкой истории о краже бриллиантов дрессировщицы Ирины Бугримовой. Уже через пару допросов в деле всплыло имя Галины Брежневой… Буряце ездил к следователю гоголем, рассчитывая на помощь дочери генсека. Но Галина не помогла. Буряце посадили. Эпоха Брежнева уже подходила к концу.

У Галины было все: красота, деньги, влиятельные связи. Не было лишь обычного человеческого счастья, которое она безуспешно искала в новых и новых романах…

В начале июля 1998 года в зарубежной печати появилась короткая информация под заголовком «В возрасте 69 лет умерла Галина Брежнева, фурия эпохи застоя».

«К середине 70-х она имела репутацию организатора вечеринок на природе, что превращалось в вакханалии, во время которых спиртное и шампанское текли рекой, а парочки валились в цветы» («Таймс», Великобритания).

«Она жила, как кремлевская принцесса, ее восхваляли и побаивались, но умерла как бродяга, в обычной клинике для алкоголиков. Галина Брежнева, дочь последнего советского “царя”, провела жизнь между блеском и нищетой. Несколько месяцев тому назад, оставшись без денег, она продала отцовские награды, но не тому человеку - ее обманули. Однако, если верить бытовавшим сказкам, она была сильной, была настоящей “золотой девчонкой” в постсталинском СССР, могла разрешить себе все, что хотела.

Дивная вещь - судьба. Она, которая имела все, закончила дни в приемнике для бедных. Тело ее кремировали. Юрий (ее муж Чурбанов), который обязан ей всем, вышел из тюрьмы и стал председателем российско-германского консорциума» («Республика», Италия).

***

Умер Михаил Суслов. Де-факто главный человек в партии, ее «серый кардинал». С его смертью равновеликого противовеса Юрию Андропову и КГБ не оказалось.

Однажды в кабинет Брежнева зашел помощник:

— Леонид Ильич, звонила жена покойного Суслова.

— Чего она хотела?

— Чтобы город Саратов назвали его именем.

— Ишь чего захотела. Еще назвать улицу… проспект, но чтобы весь город... Калошный завод надо назвать его именем — он до самой смерти в пальто и в калошах проходил. Я однажды на Политбюро предложил: «Давайте сложимся по червонцу и купим Михаилу Андреевичу Суслову пальто… — Леонид Ильич засмеялся… Подумав о чем-то, вскоре изрек: — Сын у него… и у Андропова скромные… Не в пример моей Гале… Ах да, Суслов… жену свою он уважал, я это помню…

И вспомнил их последнюю беседу. Он высказал Суслову крамольную для кремлевского руководства мысль:

— Миша, может ли человек в свои 80 лет чувствовать себя хорошо?.. Скажи, а что Ленин писал в эти годы?

— Он ничего не писал, Леонид Ильич, он умер в 54.

— Миша, ты когда этим делом последний раз занимался?.. — задал вопрос и улыбнулся.

— Я вас не понимаю, Леонид Ильич.

— Ну... когда последний раз девок щупал?

— Я всегда очень занят. Я с семьей провожу время…

Вскоре Брежнев отвлекся от воспоминаний и обратился к помощнику:

— Увековечивать, может быть, надо только первых лиц государства… Кто до последних дней пробыл на своем посту или покинул мир добровольно. Надо постановление пленума ЦК провести и придать ему силу через решение Верховного Совета... Узаконить. А то у нас никаких саратовых не хватит…

Партноменклатура, потеряв самого могучего и опытного своего защитника, Суслова, растерялась. Но для Андропова, равно как и для преданного ему Горбачева, наступили звездные часы.

В Политбюро — переполох. Андропов повел прямую атаку на номенклатуру. «Зазеркалье» кидается к Брежневу. Ведь Генеральный секретарь еще жив! Но жаловаться уже некому, да и бесполезно. После смерти Суслова, самоубийства Цвигуна, скандала с дочерью и сыном он ни с кем не желает разговаривать, да и здоровье его резко ухудшилось.

Андропов буквально в считанные недели практически становится хозяином в Политбюро. Затихла Старая площадь, небывалое со времен смерти Сталина напряжение охватило. Ее вожди немощны и стары, они уже не в силах оказать сопротивление главе политической полиции, прорвавшемуся к вершинам власти…

Андропов заранее готовился к смерти Брежнева, а тот не только не умирал, но, напротив, почувствовал себя гораздо лучше. Настолько лучше, что задумал съездить в Ташкент к своему другу Рашидову. Старика пытались отговорить, но тот твердо решил ехать. Конечно, это не было простой прихотью. Но что конкретно побудило генсека к этой поездке, так и осталось загадкой. Шараф Рашидов встретил своего друга и благодетеля с великими почестями. Брежнев пожелал поговорить с народом.

В огромном цехе местного авиационного завода собрали митинг. Оборудовали трибуну, на которую с помощью охраны с трудом забрался Генеральный секретарь ЦК КПСС. В тот момент, когда Брежнев начал свое выступление, медленно и невнятно читая заготовленную речь по бумажке, в цехе разорвало магистраль сжатого воздуха. Раздался громовой раскат, сменившийся пронзительным свистом. Это было принято за взрыв. «Актив» и охрана в панике заметались по цеху. Один их телохранителей силой уложил Брежнева на пол и лег на него, прикрывая генсека своим телом. Их чем-то придавило. Потрясение от случившегося и травма привели к очередному инсульту.

Впрочем, судьба к нему все же была благосклонна. Он умер дома, в кровати, от «острой сердечной недостаточности»”. Это произошло утром 10 ноября 1982 года.

Охранники Брежнева — Владимир Медведев и Владимир Слабодченков — поднялись в спальню, чтобы, как обычно, разбудить его. Он был мертв. Ему принялись делать искусственное дыхание, а прибежавший Слабодченков позвонил Андропову и Чазову. И только после их приезда сообщил Виктории Петровне.

По телевизору начали показывать «Лебединое озеро», а в народе уже вовсю шептались: «Брежнев-то, того…» Говорили и не верили. Казалось, что он будет жить вечно. Собирались, обсуждали, думали о том, что будет теперь? Как будет? Также? Или как-то по-другому? Может быть, теперь что-то разрешат? Или наоборот — что-то запретят?

И никто не думал о семидесятичетырехлетней старухе, больной, почти слепой, которая только что потеряла мужа. Не Генерального секретаря ЦК, а человека, которому посвятила всю себя, без остатка.

Когда ей предложили сесть в машину на похоронах, она сказала:

— Это мой последний путь вместе с мужем, я должна пройти сама.

На его поминках был только И. Капитонов. Чем это можно объяснить? Неуважением к памяти покойного Генерального секретаря ЦК КПСС со стороны его товарищей по Политбюро и лично Юрия Андропова? Трудно сказать.

О том, как проходили поминки Брежнева, его зять, бывший первый заместитель министра внутренних дел СССР, генерал-полковник Юрий Чурбанов, арестованный в январе 1987 года и осужденный за экономические преступления на 12 лет лишения свободы (в 1993 году был помилован Президентом России. — С. А.), в книге, написанной в Нижнетагильской колонии усиленного режима, вспоминал:

«После похорон мы приехали на одну из небольших подмосковных дач, где были организованы поминки. Собрались родственники, по-моему, чуть больше 20 человек. От партии и государства присутствовал один Капитонов. Больше никого не было. Виктория Петровна не хотела, чтобы поминальный обед проходил шумно и помпезно с бесчисленными речами; мы с Галиной Леонидовной были за столом недолго, чуть больше часа, потом уехали и увезли с собой Викторию Петровну. Где-то через час разъехались и другие гости. Вот так похоронили Леонида Ильича Брежнева».

Печальный финал. Облитые позднее грязью Леонид Ильич, его зять Юрий Чурбанов и дочь Галина Леонидовна, внуки. Берущая за сердце картина трагедии человеческих личностей. Кто сломался, а кто, сохранив гордость и достоинство, не сдался. Вопреки слухам и сплетням. Впрочем, это история. О ней легко рассуждать сейчас. Тогда же разобраться во всем было более сложно и непросто.

Брежневские годы некоторые историки, экономисты считают застойными. Как раз наоборот, это были годы самого стремительного прогресса во всех основных сферах советского общества. В эти годы Советский Союз стал второй сверхдержавой планеты. Было построено огромное число новых предприятий. Укрепилось и усложнилось хозяйство, улучшился быт населения. Вырос образовательный уровень населения. Увеличилось количество ученых и деятелей культуры. Были достигнуты колоссальные успехи в науке и технике. Произошла общая либерализация социальных отношений. Был окончательно ликвидирован «железный занавес», необычно расширились контакты с Западом.

Миллионы крестьян переселялись в города, приобщались к образованию и культуре, получали более легкие условия труда. Миллионы простых людей из народа становились мастерами, инженерами, начальниками. Дети рабочих и крестьян в огромном числе получали среднее и высшее образование, становились инженерами, врачами, учителями, профессорами, офицерами, чиновниками, учеными, артистами и т. д. Но их дети уже не были детьми рабочих и крестьян. У них уже были другие критерии сравнения и другие потребности.

Общий жизненный уровень в Советском Союзе в брежневский период был сравнительно высокий, думаю, что самый высокий за всю историю России. А в некоторых районах он был выше, чем даже в западных странах.

В той «удушающей брежневской атмосфере», как любят говорить критики той эпохи, из всех форточек раздавались песни Владимира Высоцкого и других бардов, «расцветали» диссиденты, сходили с ума от «Битлов», родились многие знаменитые фильмы, в том числе «Белорусский вокзал» с песней Окуджавы о десантном батальоне и «Калина красная» Василия Шукшина. Да разве расскажешь обо всем хорошем, что родилось в «брежневском застое»?..

Прошел застой, началась «перестройка». Мудрые китайцы, проклиная своего недруга, говорят так: «Чтоб тебе пришлось жить в эпоху перемен».

Начался период гласности. Волны негативной информации, которые потом в народе назвали коротко «чернухой», захлестнули все. А потом грянул 1991 год. Танки на улицах Москвы сначала ужаснули, а потом стали привычным явлением. Но Виктория Брежнева до этих времен не дожила.

На ее смерть откликнулась программа «Время» коротким сюжетом. Говорили о ней и, конечно же, о нем, о его и нашей эпохе - эпохе «застоя». По телевизору говорили зло, критично. В народе же - чаще всего, наоборот, с теплом и ностальгией.

Многие до сих пор не понимают, что было в той эпохе плохого, когда восемнадцать лет у власти стоял Брежнев. На доме № 26 по Кутузовскому проспекту, в котором жил Леонид Брежнев, после его смерти установили мемориальную доску.

Потом она вдруг исчезла. Сорвали ее по поручению нового «перестройщика» М. Горбачева, которого он вырастил, перетянув на Старую площадь в Москву из Ставрополья.

Некоторые говорят, что ее сдали в пункт приема цветных металлов за ящик водки, которая в горбачевские антиалкогольные времена ценилась на вес золота. А может, она хранится у кого-то дома, на память о тех временах, когда наша жизнь была «застойная», но была добрее, увереннее, счастливее и спокойнее.

В этом спокойствии была и слабость человека, не осознавшего рокового перелома в своей жизни, в которой он был разным, и искренне верил, что ему все удастся. Это был спокойный политик и спокойный человек. В этом спокойствии крылась его сила как государственного деятеля, сумевшего сдержать угрозу третьей мировой войны, хотя за период правления Брежнева Советский Союз участвовал в двадцати вооруженных конфликтах, один из них - Афганистан.

Главное же то, что советский народ около двадцати лет жил мирно и в целом неплохо.


Я заметил, что у всех людей, достигших вершины, есть искра в глазах. Они сияют.


Энди Уорхол


Михаил Иванович Делец за тридцать лет партийной работы немало встречался с Машеровым. Но день, который с ним провел в Барановичском районе, где работал первым секретарем райкома партии, запомнил на всю жизнь.

Было это в марте 1965 года, вскоре после избрания Петра Машерова руководителем республиканской партийной организации. Утром он собрался ехать в колхоз «Новый путь». Вдруг зазвонил телефон.

- Товарищ Делец?

- Да, - ответил собеседнику.

- Крюков говорит, заведующий общим отделом ЦК. (Райкомовские работники называли его «первым» помощником первого секретаря - С.А.)

- У вас какие планы на сегодня?

- Собрался ехать в колхоз.

- Да!? - вопросительно произнес Крюков. - Придется пока поездку в колхоз отложить.

- Почему? - спросил Делец.

- К вам скоро выедет Петр Миронович. Будет около двенадцати часов. Он просил передать, чтобы вы никуда не отлучались из райкома.

- А по какому вопросу он едет?

В трубке сначала послышался смех Виктора Яковлевича, а потом тот сказал:

- Это Петр Миронович вам сообщит. Я же хочу вот о чем сказать. У него плохо с желудком, так предупредите ваше общественное питание, чтобы ему на обед приготовили диетические блюда: птицу и что-нибудь молочное. Вот и все.

Барановичский райком партии помещался в одном здании с горкомом. И чтобы Машеров не блуждал по этажам, он решил встретить его у входа. Где-то без четверти двенадцать машина подъехала к зданию горкома партии, без сопровождения и без охраны. В машине кроме него и шофера никого не было. Встречающие спустились с крыльца, подошли к машине. Машеров тут же вышел из нее и, улыбаясь, протягивая руку, спросил:

— Это меня вы здесь караулите?

— Петр Миронович, не караулим, — его улыбка как-то сразу рассеяла настороженность, сняла напряжение. — Мы вышли, чтобы кратчайшим путем проводить вас в кабинет.

— Чтобы горкомовцы не перехватили, — шутя добавил Делец.

— Ну, если кратчайшим путем, — продолжал улыбаться Машеров, — и чтоб горкомовцы не перехватили, — тогда понятно.

Он бросил взгляд на массивное горкомовское здание (в нем до упразднения Барановичской области размещался обком партии) и неожиданно сказал:

— А может, в кабинет и кратчайшим путем не пойдем?

— Но надо же определить программу вашего пребывания, — заметил Делец.

— Программу сейчас определим. Вы помните, несколько лет тому назад, когда еще работал в Бресте, я вам поручал отвезти молодого парня в Барановичский район для избрания председателем колхоза?

— Конечно же, хорошо помню.

А дело было так. В 1955 году Михаил Делец работал председателем исполкома Барановичского горсовета. По каким-то делам был в облисполкоме. В плановом управлении его нашел помощник председателя:

— Вас вызывает к себе товарищ Машеров.

— Зачем? — невольно вырвалось из уст.

— Не знаю, — сухо ответил помощник. — Сказал только, чтобы явились немедленно.

Здания облисполкома и обкома партии были рядом. Ему даже поразмыслить не удалось обстоятельно, зачем так срочно понадобился первому секретарю обкома. Через пять минут был в приемной. Не успел поздороваться, как секретарь предложила:

— Проходите, Петр Миронович вас ожидает.

С волнением он переступил порог кабинета. Машеров сидел за столом, свободно откинувшись на спинку кресла, и разговаривал с каким-то молодым человеком, сидящим у приставного столика. Делец поздоровался и подошел к столу.

- Знакомьтесь, — указывая рукой на молодого человека, сказал Машеров.

- Я - Михаил Делец, - поздоровался через столик, протянул руку незнакомцу. Он быстро подхватился:

- Пейганович Евгений, - и сильно пожал ему руку.

«Силен парень», - про себя подумал, осматривая его высокую плотную фигуру и немного скуластое, румяное лицо.

- Присаживайтесь, товарищ Делец, - предложил секретарь и продолжил: - Так вот, перед вами Пейганович Евгений, я добавил бы еще - и Александрович. Это березовский хлопец, закончил школу председателей колхозов и рвется в свой район. Но в этом районе таких кадров достаточно. А вот в Новомышском их как раз не хватает. Две недели назад я сам там был, пришлось одного горе-руководителя, который добил до ручки хозяйство, снять с работы. И что же сегодня узнаю? До сих пор новую кандидатуру так и не подобрали. А тут как раз товарищ Пейганович под руку подвернулся. Ну я, конечно, его и убедил: люди там трудолюбивые, земли хорошие, отличная перспектива для молодого специалиста. Так вот, сагитировать-то его я сагитировал, но не уверен, что, если он вернется домой, его там же не разагитируют. Так вот, берите его под руку, сажайте в машину, мимо Березы проезжайте на повышенной скорости, - хозяин кабинета улыбнулся и встал.

Делец и Пейганович тоже встали. Машеров закончил свое шутливое поручение:

- Евгения Александровича передайте лично секретарю горкома партии. - Он вышел из-за стола, попрощался, а потом, пожимая руку Пейгановичу, напутствовал: - Уверен, что у вас дело получится. Желаю успеха!

И, немного помолчав, не отпуская его руки и глядя ему в глаза, добавил:

- Ну, а встретимся мы позже, обязательно на месте, где результаты можно будет уже, как говорят, пощупать. Всего вам доброго! - он поднял обе руки, как бы благословляя выдвиженца.

***

С тех пор прошло около семи лет, и вот Машеров вспомнил о том давнем поручении, которое давал:

- Пейганович работает в том же хозяйстве? - уточнил.

- Да. Работает.

- Вот и вся моя программа - побывать в этом хозяйстве.

Он о чем-то задумался, потом спросил:

- Как у него там дела?

- Сказать, чтобы очень хорошие, не скажу. Порядок он навел, хозяйство среднее, но крепкое.

- Словом, поедем к нашему старому знакомому.

По дороге в колхоз он расспрашивал о том, как идет зимовка скота. Зима в том году затянулась, был уже на исходе март, и хотя снег немного сошел, но стояли еще крепкие морозы. Во многих хозяйствах корма были на исходе, и приходилось принимать меры по спасению скота, чтобы уже весной не допустить падежа.

За разговором не заметили, как доехали до колхоза. У здания правления, предупрежденные, их уже ожидали председатель колхоза и секретарь парторганизации Дмитрий Жук.

Зашли в кабинет председателя, и его хозяин предложил раздеться. Но Машеров отказался.

- Я хочу посмотреть ваше хозяйство, а вы кратко расскажите, что за семь лет здесь сделали?

В кабинете висел план расположения колхозных земель, размещения ферм и других хозяйственных построек. Евгений Александрович поднялся, подошел к этому плану.

- Главное, что удалось за это время сделать, - сказал он, - так это добиться укрепления трудовой дисциплины, причем не угрозами и наказаниями, хотя и без этого не обошлось, а больше всего материальной заинтересованностью. Перевыполняет бригада план по урожайности - дополнительная оплата, выше надои и привесы, - действуем так же. Даже за компостирование навоза в поле установили премии колхозникам и бригадиру. Если бурт «дышит», бригадир получает премию десять рублей.

- Что значит «дышит»? - спросил Машеров.

- Очень просто. Я залезаю на бурт, тряхну его, если верхушка колышется, как молодой лед, - значит, «дышит».

Он окинул взглядом мощную фигуру председателя и засмеялся.

- Евгений Александрович, да вы если заберетесь и на приличный камень-валун и тряхнете, как говорите, то он под вами «задышит».

Краска залила лицо председателя, и он смущенно и простодушно ответил собеседнику:

- Нет, валун не заколышется. Вот поедем по бригадам, я вам продемонстрирую.

Затем председатель начал рассказывать, что за эти годы в колхозе построено, насколько увеличились урожайность и поголовье скота, его продуктивность.

- Вот нас, руководителей колхозов и совхозов, агитируют, требуют наращивать производство животноводческой продукции, но неужели вы там, наверху, не знаете, что экономически нам это делать невыгодно. Себестоимость молока и мяса у нас намного выше, чем государственные закупочные цены. Чем больше произведешь молока и мяса — тем больше сделаешь себе убытков.

Он умолк, посмотрел на секретаря, как бы давая понять ему, что тут же хочет получить ответ на свой вопрос. И Машеров ответил:

— Конечно, это негодная экономическая политика, она не способствует росту продукции животноводства. Но ее не решишь в отдельном хозяйстве и даже в республике. Это общегосударственное дело. Повысить закупочные цены колхозам и совхозам, значит, надо либо эквивалентно повысить розничные цены, либо установить государственные дотации. Зарплата у наших людей невысокая, повысить цены на продукты — это в прямом смысле ухудшить их благосостояние, чего, вы сами понимаете, делать нельзя. Проще выделять государственные дотации. Но и этого, оказывается, не так просто добиться. В государственном бюджете не хватает средств. Очень много встает проблем. Но вы правы. Так хозяйствовать дальше нельзя. В Союзе, так в Союзе, но решать надо… - Машеров поднялся и сказал: — Давайте сначала посмотрим семена, ведь сев уже не за горами.

Дверь в амбар была закрыта, но не на замок. Председатель колхоза открыл ее, пропустив вперед гостей. И тут произошел неожиданный инцидент. Кладовщик, которому было уже за семьдесят, увидев их, быстро зашагал навстречу. Остановившись перед Машеровым, он вдруг приложил по-военному руку к головному убору и отрапортовал:

— Товарищ секретарь, кладовая колхоза имени Кирова номер один. Семенной фонд… находятся на хранении триста пятьдесят шесть центнеров ячменя, яровой пшеницы, овса, гречихи и семян других культур. Семена все кондиционные. Кладовщик... — рапортующий назвал свою фамилию, имя и отчество.

Первый секретарь внимательно дослушал рапорт до конца и даже немножко выпрямился. И только когда кладовщик опустил руку, он поздоровался с ним и спросил:

— Вы что, из военных?

— Как вам сказать, — замялся Егор Кузьмич, — я старый солдат. Воевал в империалистическую … за храбрость два Георгиевских креста получил. Воевал в гражданскую за Советскую власть, за землю…

Лицо Машерова начало светлеть.

— Докладываете вы хорошо, — резюмировал он, — а сейчас показывайте, так ли все хорошо у вас в закромах.

— Пройдите, пожалуйста, в конец кладовой, — предложил Егор Кузьмич. — Начнем оттуда, с нашей главной яровой культуры — ячменя.

В кладовой был, можно сказать, образцовый порядок. Каждый сорт семян располагался в отдельном отсеке. Здесь уже стояла табличка, указывающая название сорта, состояние по сортности, всхожести.

Машеров внимательно изучал таблички, брал семена в горсть и разглядывал, иногда запускал руку в семена поглубже и удовлетворенно констатировал:

- Нет, не греются, хранятся хорошо.

Когда осмотр был закончен и все повернули назад к выходу, он положил руку на плечо кладовщика, чем тот был несказанно польщен, и сказал:

- Мне очень приятно, что старый солдат по-прежнему на посту.

- А как же иначе? - не удержался Егор Кузьмич.

- Если б у нас во всех колхозах семена были в таком состоянии, то и урожаи были бы другие, - последовало резюме из уст высокого гостя.

Когда подошли к двери и Машеров протянул на прощание руку кладовщику, он, взбодренный хорошей оценкой его работы, вдруг, осмелев, спросил:

- Может, замечания какие будут, товарищ секретарь?

- Замечание одно есть, я хотел высказать его председателю, но раз вы напросились, скажу и вам. Нашу кормовую базу надо укреплять, а вот сладкого люпина в кладовой я что-то не заметил…

- Люпин есть, есть... - даже зажестикулировал кладовщик, - только его хранить толстым слоем в отсеках нельзя, портится.

- Мне это известно, - сказал Машеров, - где же вы тогда его храните?

- А вот напротив, на чердаке коровника. Председатель вам покажет.

В середине дня в коровнике почти никого не было. Только дежурная доярка ходила по центральному проходу. После прохладной кладовой здесь показалось очень тепло. Коровы лежали на торфяной, как известно, довольно теплой подстилке. Еще будучи первым секретарем Брестского обкома партии, Машеров ратовал на всемерное накопление органических удобрений. Он говорил, что это основное условие повышения урожайности. И торфяная подстилка и навозно-торфяные компосты - все это были если не его идеи, то идеи, которые он настойчиво продвигал.

Машеров оживился.

- Вы посмотрите, как удобно коровам лежать - и мягко, и тепло.

Прошли через весь коровник, затем по лестнице забрались на чердак, посмотрели, как хранится люпин. Затем отошли метров сто-сто пятьдесят от коровника и оказались у силосохранилища. Это была трехметровой глубины бетонная траншея, перегороженная через каждые пять метров такими же бетонными, неизвестно для чего, стенками.

Остановились у ямы, где половина силоса была выбрана, а половина еще хранилась. Силос отрезали специально приспособленной косой, поэтому торец оставшейся части был вертикальным и ровным. На морозном воздухе он даже покрылся инеем. Машеров тоже обратил на это внимание. Он шагнул к краю ямы и вдруг, опершись на него рукой, прыгнул в трехметровую глубину. Это было так неожиданно, что Делец на какой-то миг оторопел. Но потом последовал за ним. Он же тем временем запустил руку поглубже в бурт, достал жменю неподмороженного силоса, выбрал два кукурузных листа и начал их жевать.

- Силос хорош, кислота не чувствуется.

Председатель тем временем раздобыл небольшую лестницу и они без труда взобрались наверх.

Когда подошли к машине, первый секретарь поинтересовался:

- Что дальше будем смотреть?

За председателя колхоза ответил Делец:

- Посмотрим новый четырехрядный коровник. Его строители только-только закончили.

- Значит, по горячим следам при высоком начальстве и недостатки определим?

- Нет, Петр Миронович, недостатки есть, мы их вам хотим показать. Выходим на новую ступень, на более высокую механизацию животноводческого труда.

- Верно, верно, - согласился Машеров, - я знаком с этим проектом, хотя в натуре его еще не видел. Давайте посмотрим.

Делец с председателем колхоза сели в машину первого секретаря ЦК, а секретарь парторганизации ехал за ними на колхозном газике. Когда около дороги оказался бурт торфонавозного компоста, Машеров, указывая на него пальцем, спросил Пейгановича:

- А этот как, дышит?

Председатель ответил твердо:

- Дышит, Петр Миронович!

- Проверим, - сказал он водителю.

Вышли из машины, направились к бурту.

Остановились как раз около его середины.

- Ну что ж, Александрович, - обратился он к Пейгановичу, - давай, демонстрируй «дыхание».

Тот мигом взобрался на бурт, расставил по обе стороны верхнего гребня ноги и с приседанием тряхнул его. Верхняя корка бурта заколыхалась, даже пошла какими-то волнами.

- Посмотрите, колышется! - воскликнул обрадованный Делец.

- В самом деле - «дышит», - подтвердил и Машеров. Он тоже, видимо, не совсем верил тому, что раньше говорил председатель о «дышащих» буртах.

Затем, взяв у водителя лопату, влез на верхушку бурта. Вырубил небольшой квадрат замерзшей верхней корки и отвалил его. Из вырубленного отверстия, как из камина, повалил густой на морозном воздухе пар.

- Вот это «дышит», - сказал удовлетворенно Машеров, стоя во весь рост с лопатой в руках на верхней кромке бурта. - При таких удобрениях на хороший урожай можно надеяться!

Затем вырубленный квадрат был водворен на прежнее место.

Пройдя к машинам, он вдруг обратился к секретарю парторганизации:

- Сейчас у вас, кроме животноводов, люди, думаю, не особенно заняты?

— Да, это так, - последовал ответ.

— За время, которое мы будем на стройке, сможете собрать людей?

— Уже вся деревня знает, что вы у нас, так что соберутся быстро.

— Вот и хорошо! Мы поедем на новый коровник, а вы возвращайтесь назад, - он посмотрел на часы, - и к семнадцати часам соберите людей. Я хочу побеседовать с ними.

Новый коровник выгодно отличался как наружным видом, так и внутренней планировкой и начинкой: два асфальтированных прохода, мо-локопровод, родильное отделение, наконец, комната животноводов, где можно перекусить, попить чай, отдохнуть. На осмотр коровника ушло минут двадцать пять. Подойдя к воротам, Машеров взял председателя колхоза за руку:

- Евгений Александрович, а чем вы заполнять этот коровник будете? Переведете коров из той фермы, где мы были?

- Нет, Петр Миронович. Там у нас и поголовье сложилось, и кадры животноводов хорошие подобрались.

- Для чего же тогда новый коровник строили?

- Его мы тоже заполним. Сто двадцать телок своих растим, восемьдесят обещает племсовхоз продать.

— Что же вы своих телок не показали?

— Они в третьей бригаде.

— Так, может, заглянем, время у нас еще есть.

— Давайте заглянем.

И они поехали в третью бригаду. Здесь ферма представляла из себя обыкновенный длинный сарай, сложенный из старых обобществленных гумен. Находящиеся на ферме доглядчицы готовились к раздаче кормов. Телки все как одна уже были на ногах и выглядывали из своих загородок. Машеров, поздоровавшись с молодыми животноводами кивком головы, сразу заговорил:

- Что, девчата, новое дойное стадо готовите?

- Готовим, как же. Для наших телок во второй бригаде целый дворец построили.

- Отдавать таких красавиц не жалко будет?

- Ой, товарищ секретарь, мы так к ним привыкли, как к родным детям!

- У вас лично есть дети?

Девушка покраснела. За нее ответил председатель.

- Нет, она еще не замужем.

- Что, женихов нет?

- Нет, товарищ секретарь. Вот хорошо, что вы к нам приехали. Хоть вам пожалуемся. Что ж это делается? Всех парней из деревень забирают в армию, а назад они не возвращаются. То их на целину, то на Север, то на большие стройки, то еще куда-нибудь сманивают, а нам - оставаться в девках. Куда же смотрят наши власти?

- Но ведь и в тех местах, о которых вы говорите, тоже нужны люди, - спокойно заметил он.

- Батюшки! - продолжала все та же доглядчица. - Так кто же говорит, что не нужны?! Нужны, конечно, нужны! Но мы вот, незамужние молодухи, - она рукой указала на своих подруг, - рассуждаем так: откуда, с какой деревни взяли ребят в армию, туда их и верните. Пусть они приедут, со своими девчатами сгуляют свадьбы, а потом уже не одни, а семьями едут, куда Родина прикажет. Правильно говорю, девчата?

- Правильно, Надюша, правильно! - засмеялись подруги. А одобренная говорунья закончила:

- Дороженький секретарь, ну скажите, разве мы плохие девчата, разве мы хуже тех городских, к которым наших парней увозят!

И вдруг рассмеялась:

- Не обижайтесь на меня, может, и наговорила что лишнее.

Первый секретарь не обижался, его тоже, видимо, за живое задел этот разговор. Беседа пошла о судьбе сельской молодежи, об условиях ее труда, о культурном досуге…

***

На центральную усадьбу прибыли ровно в восемнадцать. Небольшое здание, где обычно заседало правление колхоза, было битком набито народом. Почти у самого входа стоял стол, накрытый красной скатертью, и около него три стула, предназначенных для прибывших. Как только они вошли в зал, Машеров поздоровался со всеми низким поклоном головы и начал извиняться за опоздание.

- Вы уж извините нас, пожалуйста, за опоздание, такой интересный разговор с молодыми животноводами завязался… Когда встречаешься с хорошими людьми, время как-то быстро бежит. Вот сегодня меня приятно порадовал своим отношением к делу Егор Кузьмич.

Кладовщик, сидевший ту же на первой скамейке, невольно зашевелился.

— Человек, - продолжал он, - прошел несколько войн, отсчитывает уже восьмой десяток, а посмотрите, какой у него порядок в кладовой! Вот с таких людей молодежи пример надо брать… Понравились мне и ваши животноводы и их результаты. Конечно, еще не все так, как хотелось бы. Вот девчата жалуются на то, что у животноводов нет выходных. Справедливые жалобы! Хорошо, если молодую доярку или телятницу есть кому подменить из домашних. А так и в кино нет возможности сходить. Я вот слушал их и думал: а почему бы вообще не ввести подменных тем дояркам, свинаркам и телятницам, которые скот без надзора оставить не могут? Вы согласны со мной, товарищи?

— Согласны, даже очень согласны! — дружно раздались голоса, особенно с задних рядов.

— Сегодня мы осмотрели вашу новую молочную ферму. Правда, там еще нет коров, но к концу года, говорят, будут. Это уже новое колхозное производство, которое нацелено и на повышение продуктивности общественного производства, и на облегчение человеческого труда. Нам надо максимально механизировать сельскохозяйственный труд. Ну куда, скажите, это годится, что основную нашу белорусскую культуру, второй наш хлеб, родную нашу бульбу, как испокон веков возделывали, так и сейчас возделываем почти вручную. Причем посадку затягиваем, с обработкой не успеваем, а убирать опаздываем. И везде теряем…

Или возьмите животноводство. У нас нет недостатка в поголовье. Поголовье мы можем нарастить быстро. Но наша кормовая база никуда не годится. Вы сегодня растелившейся корове даете пять килограммов силоса, а количество концентратов и назвать постеснялись. А чтобы было молоко, корове надо дать не менее двадцати-тридцати килограммов сочных кормов, четыре-шесть килограммов концентратов. Но где их взять? Председатель больше старается заглянуть в государственные закрома.

Машеров повернулся в сторону Пейгановича и улыбнулся.

— Петр Миронович, — подал тот голос, — просить-то мы просим, действительно. Но и сами же повышаем урожайность.

— Повышаем, но как? Один год на два процента повысим — шумим, во как здорово сработали! На следующий год на три снизим, и уже без шума все на погодные условия списываем. Нужно резко и устойчиво повышать урожайность всех культур!

Более часа выступал Машеров перед колхозниками, а потом еще более двух часов отвечал на их вопросы.

Когда встреча закончилась, Делец взглянул на часы — была половина десятого. «Вот тебе и диетический обед», — подумал про себя и вежливо начал поторапливать с отъездом.

Они оделись и вышли из правления колхоза на улицу. Пейганович предложил:

— Петр Миронович, может заодно посмотрите как и председатель живет?

— Ну что вы, Евгений Александрович, еще выдумали. Нам надо быстрее возвращаться.

— Действительно, поздно уже, стоит ли беспокойство причинять хозяйке, — заметил и Машеров.

— Оно, конечно, может, и так, — согласился председатель, — но я был уверен, что вы не побрезгуете зайти ко мне…

— Ну зачем же вы так?! — укоризненно сказал Машеров. Потом он на какое-то мгновение задумался и уже решительно заявил:— Хорошо, заедем!

Делец готов был с кулаками наброситься на Пейгановича. Машеров ничего ему не говорил о ночлеге. И он считал, что вечером тот рассчитывает вернуться в Минск. Так называемый осмотр председательского дома, естественно, был связан с ужином у председателя, который мог затянуться. Гости вошли в дом, который находился метрах в ста пятидесяти от правления колхоза. Делец с секретарем парторганизации остались, чтобы пригласить с собой и водителя.

Когда они вошли, Машеров с полотенцем в руках ходил по комнате и что-то говорил хозяину, который в это время накрывал круглый стол большой белой скатертью. Вскоре на столе появились домашняя ветчина, крестьянская колбаса, соленые помидоры и огурцы, маринованные белые грибы.

«Вот тебе и диетический стол. — Делец снова вспомнил Крюкова. И когда с очередным блюдом в гостиную вошла хозяйка, тихонько спросил ее:

— Молочное в доме есть что-нибудь?

— Есть, — ответила она, — и свежая сметана есть, и творог.

— Принесите, пожалуйста, понемногу и сметаны, и творога, — попросил он.

Когда стол был накрыт и все сели за него, хозяин принес несколько бутылок боржоми и бутылку коньяка. Обращаясь к Машерову, спросил:

— Петр Миронович, может, после мороза по рюмке коньяка выпьем?

Он посмотрел на Пейгановича, который ожидал согласия, стоя с бутылкой в руках, потом на Дельца и секретаря парторганизации:

— Честное партийное слово, товарищи, я даже на Новый год спиртного ни грамма не взял. Но сегодня, по случаю нашей встречи, давайте по рюмке выпьем.

Когда рюмки были наполнены, он обратился ко всем:

— В этом хозяйстве я был несколько лет назад, когда работал секретарем в Бресте. В удручающем состоянии уезжал тогда из колхоза. И вот сегодня — совсем другая картина. И хозяйство стало другим, и люди, кажется, другие. Хотя они те же, кроме одного — коммуниста-руководителя. Как много от нас, коммунистов, зависит! Как много мы можем сделать, если главной нашей заботой будут люди!

…Вернулись в Барановичи во втором часу ночи. В Минск Машеров не поехал. Устроив его на ночлег, Делец извинился за то, что целый день промучили его без еды.

Он посмотрел на него какими-то счастливыми горящими глазами и сказал:

— Уважаемый Михаил Иванович, вы не знаете, какой чудесный день вы мне подарили. Такие встречи прибавляют силы, воодушевляют на то, чтобы еще энергичнее действовать во имя нашего народа.

Положив ему руку на плечо, глядя в глаза, он тепло, перейдя на «ты», закончил:

— Спасибо тебе, товарищ секретарь райкома, за этот день. Он надолго мне запомнится…

***

Летом 1975-го позвонил первый секретарь Солигорского райкома партии Анатолий Дубовский и спросил у Анатолия Челдышкина, председателя колхоза «Большевик»:

— Как долго сегодня в поле жатки будут?

— Думаю, часов до 11 вечера, пока роса не упадет, — ответил он.

— Присмотри там. Ночью к тебе должен Машеров заглянуть.

В то лето долго дождило, потом вдруг стало солнечно, сухо. Хлебный колос звенел, и колхозники с восхода солнца до полуночи пропадали в поле, стараясь быстрее и без потерь убрать зерновые, обмолотить. Руководитель республики облетал районы на вертолете. Мог сесть в любом месте. Если с кем хотел встретиться — предупреждал. Как, например, Дубовского…

Действительно, около полуночи «высокий десант» высадился в колхозе. Машеров поздоровался с встречающими. Познакомились. И сразу — в поле..

В другой раз он прилетел сюда накануне жатвы. Ни для кого не было секретом, что между Петром Мироновичем и Анатолием Игнатьевичем были теплые, уважительные отношения. Оба сражались в годы войны с гитлеровцами, потом все силы и опыт отдавали восстановлению народного хозяйства. Машеров - Герой Советского Союза, Дубовский - Герой Социалистического Труда. Да и внешне они были чем-то похожи: высокого роста, уверенные в себе…

Дубовский предложил Челдышкину:

- Давай подъедем к аэродрому на часок раньше. Мало ли что…

Аэродром - грунтовая взлетно-посадочная полоса возле деревни Косыничи для «кукурузника», разбрасывавшего по полям удобрения. Едут и вдруг видят - садится «стрекоза». Надавили на газ. Подъехали, когда Машеров уже выходил из вертолета. Как всегда в таких случаях, в резиновых сапогах. Увидев Дубовского, пошел навстречу, широко расставив руки.

- Толя, прости, что раньше времени прибыли, - сказал извиняющимся голосом. — Это моя команда что-то намудрила.

- А это — председатель местного колхоза Челдышкин, — представил высокому гостю первый секретарь райкома.

- А мы с ним знакомы, — ответил Машеров. — Помню, его Толей зовут. Вот только отчество забыл…

Направились в поле. У него была привычка: зайдет в хлеба в одном, другом месте, сорвет по колоску, разотрет в ладони. И скажет, сколько будет центнеров на гектаре. Осмотрел и здесь рожь. Похвалил. Назвал ожидаемую урожайность. Потом сравнили. Как всегда, он ошибся всего-то на центнер…

К ним потянулись колхозники. Предлагали первому секретарю ЦК КПБ вишни, сливы. Он не отказывался, пробовал угощения. И говорил с людьми на самые разные темы. Просто и понятно. Один подвыпивший мужичок по простоте душевной разухарился, кинулся к Машерову с объятиями. И тут кто-то из охраны мягко, но настойчиво одернул его сзади за рукав…

В колхозах «Парижская коммуна», имени Дзержинского две недели горели пересохшие торфяники. Огонь поедал плодороднейшие гектары. Как ни старались колхозники с местными пожарными, утихомирить его не могли. Сюда прилетел Машеров со своей небольшой свитой. Кое у кого мелкая дрожь в коленках появилась — это же не районный пожарный инспектор.. В резиновых сапогах он прошел к одному, другому месту. Осмотрелся вокруг и сказал:

- Да, своими силами вам не справиться. Поможем.

И — ни слова упрека… На следующий день в этот полесский уголок приехали солдаты с техникой. Пожар был ликвидирован.

…В тот раз Машеров облетал угодья еще нескольких районов. Наконец вертолет приземлился возле Слуцка. Из крылатой машины вышел и Иван Поляков, Председатель Президиума Верховного Совета БССР. Первый секретарь ЦК, похоже, любил общество Ивана Евтеевича, ибо тот за словом в карман не лез, анекдотами, шутками, по словам Машерова, «часто спасал от тяжких дум». Вот и на этот раз председатель местного колхоза Лемещенко пригласил высоких гостей перекусить. Что за этим стояло - ни для кого не секрет…

— Зачем вы Петра Мироновича приглашаете? — сказал, улыбаясь, Поляков. — Всем известно, что в такой солидной компании только я один выпиваю.

Машеров глянул на него:

— Ну, зачем же ты, Иван Евтеевич, меня так оскорбляешь? Иногда и я рюмку-другую с хорошими людьми могу выпить. Но сегодня у нас просто времени нет…

***

Многие люди хорошо знали Машерова, встречались у него в кабинете, на пленумах, бюро, на семинарах по сельскому хозяйству. Любил он проводить такие мероприятия и, приглашая на них писателей, художников, композиторов, приобщал их к жизни.

Эти мероприятия, как показухи, зачастую проводились в лучших хозяйствах. Но и здесь они познавали и жизнь, и характеры людей, и самого Петра Мироновича. На этих семинарах, вспоминали очевидцы, он был особенно демократичным, любил, когда ему задавали вопросы, загорался, когда писатели что-то оспаривали в теоретическом плане. Он злился, если они ставили под сомнение достижения в сельском хозяйстве, высказывали скептические замечания или намекали, что здесь имеет место прямая показуха. За последние высказывания Машеров особенно сердился. Был случай, когда что-то подобное изрек писатель Алесь Осипенко, и его исключили из списка участников будущих семинаров.

Хозяйства по полгода готовились к таким республиканским семинарам и «показуху» умели организовать на высоком уровне. Великими мастерами в этом вопросе были как руководители республиканских органов, так и на местах — директора и председатели, механизаторы и доярки. Последних лучше обеспечивали техникой, создавали лучшие бытовые условия.

Реалист, скептик и юморист драматург Андрей Макаенок, глядя на это, злился и огорчался, он любил Петра Машерова.

— Слушай, неужели он этого не понимает, не видит, что ему «втирают очки»? Умный же человек! На хрена ему это надо? — не один раз, отойдя в сторону, или потом, в гостинице, говорил он писателю Ивану Шамякину. — А что, если открытым текстом прямо сказать ему про это? Попрошу завтра за ужином у официанта коньяка, притворюсь пьяным и… ошеломлю…

Зная своего друга, Шамякин допускал, что тот может выбросить такой номер, и убедил его не делать этого…

Участники республиканского семинара по проблемам развития деревни прибыли на автобусах к животноводческому комплексу «Мир» Барановичского района. По дороге из Бреста знакомились с другими хозяйствами, стройками, школами, больницами и уже немного устали. Но это был, пожалуй, главный объект семинара - поэтому все с интересом направились на показательную ферму.

Когда осмотр закончился, Машеров, возбужденный, веселый, что-то рассказывал коллегам, энергично жестикулируя. И вдруг… Он увидел на скамейке, около клумбы с яркими цветами, Андрея Макаенка, который тоже участвовал в работе семинара. Его любимый писатель-драматург в телятники не заходил! Журналист Андрей Колос, главный редактор «Сельской газеты», запомнил взгляд Машерова, по нему понял, как это его обидело.

— Так что это ты, Андрей Егорович, здесь сидишь? Выходит, труд этих людей тебя не интересует?

— Устал я очень, Петр Миронович, ноги начали подводить, — попытался оправдаться писатель.

— Слышали? Ноги его подводят… Так я же почти на три года тебя старше, да и многие другие тоже… И ничего не случилось с нашими ногами.

И больше до самого вечера он с Макаенком не разговаривал. Всегда веселый, шутливый, меткий на острое слово, он молчал. Не подходил к нему и Макаенок.

А после того как в Доме культуры «Мира» были подведены итоги семинара, случилось неожиданное: Машеров подошел к Макаенку, обнял его и сказал:

— Прости, дорогой Андрей, я же ничего не знал. Еще раз прошу: не гневись на меня и прости.

Макаенок, как всегда в подобных случаях, сильно покраснел, заулыбался, а на глазах выступили слезы. Присутствующим рядом показалось, что и на глазах Машерова тоже были слезы. Почему же должен был просить прощения он, а не писатель? Ответ на этот вопрос нашли позже, прочитав «Повесть про друга» Ивана Шамякина. Иван Петрович и Андрей Егорович — фронтовики, народные писатели Беларуси, земляки и ровесники — дружили настоящей мужской дружбой. Так вот, в повести есть такие строчки: «Шальная мина, небольшая, блестящая, вздыбилась о землю около самой воронки, в ногах, облепила грязью и живого, и мертвого. Еще раз пронесло? Нет. Через мгновение в остывших сапогах он почувствовал горячо. Осколки посекли ноги. И не мог даже подняться, чтобы разуться, перевязать сам себя индивидуальным пакетом. Вспотевшие портянки, набухнув, закрыли раны… В Краснодаре ноги вылечили. Но на всю жизнь в ступнях осталось тринадцать осколков».

Кто-кто, а Машеров, который сам был дважды ранен, хорошо понимал, как можно жить с такими ногами, ходить, держаться на ногах часами. Он удивлялся мужеству и скромности Макаенка и проникся большим уважением к нему, хотя и сам был таким же скромным в отношениях с людьми, несмотря на свою высокую должность.

В жизненные университеты многих людей Машеров вошел Учителем - убежденным, преданным коммунистическим идеалам, влюбленным в людей, мужественным и духовно красивым, верным своему Отечеству.

Будучи убежденным коммунистом, он хотел благополучия своей земле и народу. И делал это искренне, хотя некоторые шаги, как позднее выяснится, будут ошибочными…

Как и у каждого человека, они есть и будут, эти ошибки.


Гінуць камуністы на пастах —

На трывожных сцежках, у палёце,

На сарваных крыгамі мастах,

На заўжды няскончанай рабоце.


Сергей Граховский


Небо над крышами домов затянуло волокнистыми, ленивыми облаками. Были они прозрачные, сквозь них в просветы прорывалось солнце, и в этих местах красиво синело небо. Улицы были в мягком, рассеянном свете; от этого деревья казались чистыми-чистыми, какие бывают лишь погожим осенним деньком, что клонился ко второй половине дня.

День радовал Машерова, хотя выдался немного суматошным. Он о чем-то задумался, как бы оживляя в воображении то, о чем он читал в газетах, разговаривал с коллегами в рабочем кабинете. На душе было такое ощущение, как будто время уплотнилось и события стали набегать быстрее. Он чувствовал себя как после испытаний, которые были решительными и трудными. В этот погожий осенний день он почему-то впервые задумался о преемнике, о том человеке, который внес бы в жизнь республиканской партийной организации свое молодое мышление, и чтобы он через лет пять встал на страже уже сделанного им, Петром Мироновичем. Однако кто же назначает преемников? Обычно это происходит естественно, само собой…

И хотя солнце не было слепящим, стояло невысоко, он надел темные очки.

«Да, жизнь движется, это факт, — подумал про себя. — Придется почаще напоминать себе и другим, что ко времени, когда большие замыслы станут осуществляться, народ наш побогатеет, станет жить значительно лучше. Трудности, которые сейчас для некоторых кажутся твердой скалой, будут мелочью… Видно, так и готовить надо тех, от кого зависит судьба планов. Впрочем, - поправился он, - доведется учитывать и требования насущного дня… И все-таки игнорировать время - это то же, что игнорировать ночь со днем…

Вскоре кортеж вырвался за город. Вдоль трассы росли тонкие, стройные березки. Золотые листья на них трепетали, шелестели лишь на самых верхушках. Скоро они опадут. «За стеклом природа, а здесь история. Ау нее свои законы. Не прописные. Что за трогательное сходство? Любопытно, сохранили бы свое олимпийское спокойствие его коллеги по бюро ЦК, если бы события затрагивали их самих? Хотя. .. Каждый, если он не бездарен, делает свое по-своему. Ибо alieni appetens seri profusus...», — произнес он вслух близкое для него и малопонятное для водителя и охранника. Те, пожав плечами, вопросительно переглянулись…

4 октября 1980 года тридцатидвухлетний Николай Пустовит, шофер экспериментальной базы «Жодино» НИИ земледелия Министерства сельского хозяйства БССР, которая находится в Смолевичском районе Минской области, загрузив 3 тонны 740 килограммов картофеля в бригаде деревни Барсуки, около 15 часов выехал в Смолевичскую заготконтору. Расстояние до места разгрузки — около 20 километров. Дорога ему была хорошо знакома. Выехав со стороны Плиссы на трассу Москва — Брест, поднажал на педаль газа. Стрелка спидометра «перешагнула» за отметку 70 километров в час.

— Несется, как будто погибели ищет, — недовольно высказались в адрес Пустовита водитель и пассажир попутной автомашины, которую он обогнал на большой скорости.

Несколько минут автомобиль, груженный картофелем, ехал за МАЗ-503 (он принадлежал автокомбинату № 4 Минска).

Расстояние между машинами было примерно 70 метров. Хорошо просматривалась дорога, сплошная разделительная полоса. Вскоре водитель МАЗа Н. Тарайкович заметил впереди эскорт из трех легковых автомобилей, двигавшихся навстречу по осевой линии. Первой шла «Волга» ГАЗ-24 белого цвета с включенными световым маячком на салоне и фарами красного цвета. За нею на расстоянии 100—150 метров двигалась «Чайка» ГАЗ-13 черного цвета. Последней — желтая «Волга» ГАЗ-24 с включенными маячком и фарами.

Старший эскорта Виктор Ковальков по громкоговорящей связи подал команду принять вправо и остановиться сначала МАЗу, затем следовавшей за ним машине ГАЗ-53. Водитель Пустовит принял вправо, но не остановился.

Встречные «Жигули» и МАЗ снизили скорость, съехали на обочину и притормозили на грунтовой дороге. Вскоре мимо них промчалась передняя «Волга» эскорта».

В эти мгновения Машеров смотрел в далекое, загадочное небо.

Облака плыли по нем раскованно, вольно, во всей красе. От этого небо казалось широким, беспредельным, как океан.

Природа, словно чуткая птица, как будто к чему-то прислушивалась. Машерову нравились такие погожие теплые дни. Осенью он очень остро чувствовал, как стремительно бежит время. Потому что все на свете рождается медленнее, нежели умирает вместе с наступающей осенью. Это вечная философия жизни, над ней он не раз задумывался. Ведь мысли человеческие неразрывно соседствуют с природными явлениями. Это были его последние мысли…

Проехав автобусную остановку (недалеко от указателя поворота к Смолевичской бройлерной птицефабрике), Николай Пустовит на мгновение отвлекся. Когда же взглянул вперед, пришел в ужас: к нему стремительно приближался задний борт стоящего автомобиля МАЗ, до него оставалось 20-30 метров. От страха, чтобы не столкнуться с автомобилем, он с силой нажал на тормоза и резко вывернул руль влево.. Последнее, что он запомнил, был страшный удар и пламя..

Старший инспектор Михаил Прохорчук, замыкавший эскорт, при подъезде к примыкающей дороге на птицефабрику увидел, как внезапно из-за МАЗа выскочил грузовик, пересек осевую линию и выехал на полосу встречного движения. Никакие осветительные приборы и сигналы поворота не были включены. Немного раньше мимо этой машины проскочили Слесаренко с Ковальковым на передней «Волге» сопровождения.

Водитель «Чайки» растерялся; повернув слегка руль вправо, начал тормозить.. Но это не спасло — «Чайка» стремительно неслась навстречу автомобилю ГАЗ-53. Еще мгновение, и она врезалась в правый бок грузовика.. От страшного удара развернулась вправо.. Намертво сцепленные машины отбросило к обочине на пересечении автомагистрали и второстепенной дороги на птицефабрику.

Старший лейтенант Ковальков, ехавший на передней машине сопровождения, в зеркало заметил, что сзади их машины что-то мелькнуло и сразу же вспыхнуло яркое пламя. От испуга и страха сидящий рядом водитель Олег Слесаренко крикнул:

— Столкнулись!

Развернувшись в обратном направлении, в 100 метрах от себя, они увидели в дыму «Чайку» и горящий грузовик..

Водитель МАЗа Тарайкович, услышав надрывный скрежет тормозов и глухой удар, выглянул из кабины. Сзади, возле обочины, развернутая поперек шоссе, застыла словно мертвая «Чайка». К ней прижался горящий самосвал. Из него вывалился через правую дверцу человек. Он был объят пламенем... Держась обгоревшими руками за голову, словно демон, в носках, черной куртке, он, шокированный, смог отойти от грузовика, и сел на обочину. Тарайкович подбежал к разбитой «Чайке». Передняя правая дверца была открытой.

— Оттяни горящий самосвал! — крикнул ему перепуганный старший лейтенант милиции, внезапно появившийся на месте происшествия — это был Слесаренко.

Тарайкович развернул МАЗ, объехал «Чайку» и задним ходом начал отталкивать горящий грузовик. Однако машины сцепились. Подъехал автокрановщик мехколонны № 93 города Минска А. Васьков и оттянул тросом МАЗ, а затем столкнул на обочину самосвал. Подойдя к «Чайке», он увидел на переднем сиденьи справа пассажира, засыпанного до головы картофелем. Его тело завалилось влево, к водителю. Лицо было окровавлено, изо рта и носа струйками текла кровь. Ковальков вместе с подоспевшими водителями вытянули пассажира из деформированной сплющенной кабины. Им показалось, что у него еще билось сердце. Мужчину — это был Петр Миронович Машеров — отнесли в милицейскую машину, которая на большой скорости помчалась в Смолевичскую райбольниду.

Затем вытащили водителя «Чайки» Евгения Зайцева и сотрудника КГБ майора Валентина Чеснокова, сидевшего сзади. Обоих положили на обочину. Их осмотрели два врача, проезжавшие мимо, и констатировали смерть. Один из работников милиции у мертвого сотрудника КГБ из кобуры вынул пистолет МРО2036, он был на предохранителе. В обойме находились и восемь патронов.

Случайные люди, оказавшиеся на месте трагедии, увидели страшную картину. Вокруг «Чайки» и внутри салона был рассыпан картофель. Перед и левый бок автомобиля были сильно повреждены, кузов сорван с места крепления, стекло разбито. Низко, над дорогой, стлался черный угарный дым — это горели колеса. В передней части салона, среди картофеля, сотрудники милиции при осмотре нашли темные очки, мужские ботинки, портфель-дипломат, на верхней части которого виднелась металлическая пластинка с выгравированной надписью: «П.М. Машеров». На полу салона обнаружили наручные часы «Полет», без стекла. Стрелки их остановились и показывали 15 часов 4 минуты. На крышке часов была надпись: «т. Машерову П.М. от МВД СССР 28 мая 1971 г. ». В багажнике нашли топор, в брезентовом чехле — телескопическую удочку из стеклопластика, изготовленную на Полоцком заводе стекловолокна, две лески с поплавками, загрязненную карту БССР, два охотничьих ружья...

В эти трагические минуты к месту аварии подъезжали и подъезжали встречные и попутные машины. Водители видели в самосвале сгоревшие до металлических ободов передние колеса, вжатый радиатор, разбитое стекло. В сорванном с креплений кузове осталось около 400 килограммов картофеля».

На асфальте были хорошо заметны следы торможения самосвала, эксперты подсчитают их длину — 27 ,6 метра, они круто сворачивали влево на полосу встречного движения. С противоположного направления, ближе к осевой линии дороги, следователи позже зафиксировали следы торможения автомобиля «Чайка» длиной 22,5 метра с поворотом вправо.

Через час после гибели Машерова в приемную председателя КГБ Беларуси В. Балуева позвонил первый заместитель председателя КГБ СССР генерал С. Цвигун, уточнил: «Правда ли, что погиб Машеров?» Выслушав ответ дежурного, он высказал поток грубостей в адрес сотрудников КГБ республики и подразделения охраны.

О трагедии министр МВД СССР Николай Щелоков сообщил по телефону Леониду Брежневу. В Минск срочно вылетел начальник главного управления ГАИ МВД СССР генерал Лукьянов.

***

На основании материалов осмотра происшествия по факту автомобильной катастрофы на 659-м километре автомагистрали Москва — Брест, когда столкнулись автомобили ГАЗ-53Б № 02-21 МБЕ и ГАЗ-13 «Чайка» № 10-09 МИП и погибли три человека, следователь по особо важным делам при Прокуратуре БССР советник юстиции Николай Игнатович (будущий Генеральный прокурор Республики Беларусь) в этот же день возбудил уголовное дело.

Вечером в 18 часов 15 минут был задержан Николай Пустовит, водитель грузовика. Его направили в Жодинскую горбольницу для содержания под охраной до выздоровления.

В экспертном заключении комиссионной судебно-медицинской экспертизы под председательством С. Максимова, главного судмедэксперта Минздрава БССР, в частности, говорилось, что смерть Машерова наступила сразу же «из-за повреждения жизненно важных органов, от тяжелой черепно-мозговой травмы в виде многочисленных переломов костей черепа, кровоизлияния в головной мозг, многочисленных разрывов органов грудной и брюшной полости с внутренним кровотечением и травматическим шоком. Имеющиеся заболевания (хроническая ишемическая болезнь сердца, пневмосклероз, отсутствие левой почки) и изменения внутренних органов причинной связи с наступившей смертью не имели».

Николай Манак, главный кардиолог республики, доктор медицинских наук, директор Белорусского НИИ кардиологии, позже вспоминал: «Начиная с военных лет, Машеров много курил. Поэтому, когда я стал работать (лечащим врачом. - С. А.) с ним, поставил для себя задачу: отучить его от вредной привычки. Беседы на эту тему вел неоднократно, в самых разных ситуациях, а в качестве примера и сам оставил курение. И вот когда ему удалили миндалины, я сказал: «Петр Миронович, в первые дни вам будет тяжело дышать, а не то что курить». На что он ответил: «Хорошо, я попробую, но только ты не афишируй». С тех пор он не брал сигареты в руки. Хотя давалось ему это не очень легко: стаж курильщика был внушителен, да и выкуривал он в последнее время по две пачки сигарет в день. Машеров был весьма умеренным и непритязательным в еде, практически не употреблял алкоголя. На многочисленных приемах, если на столе стоял коньяк, ему «по цвету» наливали только чай, а если водка - обычную воду...»

Это лишь некоторые штрихи, характеризующие Петра Мироновича. Он вел здоровый образ жизни и был примером для других...

Сотрудник КГБ Валентин Чесноков в аварии умер сразу же после размятия мозга, перелома шейного позвонка и других повреждений.

Смерть Евгения Зайцева, как установила экспертиза, наступила от острой потери крови и шока, который развился в результате несовместимых с жизнью повреждений — разрыва легких, кровоизлияния, перелома шейного отделения позвоночника после закидывания головы в момент столкновения.

Судебно-автотехническая экспертиза НИИ судебной экспертизы Министерства юстиции БССР установила следующее:

1. Технически неисправных узлов, агрегатов и систем автомобилей ГАЗ-53Б, «Чайка», двух автомашин «Волга», МАЗа-503, которые могли бы влиять на опасность движения в данном дорожнотранспортном происшествии, не было.

2. Окраска переднего спецавтомобиля ГАЗ-24 № 01-30 МИК, световая сигнализация и надпись «ГАИ» на нем не соответствовали требованиям ГОСТа «Транспортные средства оперативных служб…».

3. После первого удара возникли деформация и дальнейшее перемещение; «Чайка» развернулась по часовой стрелке и левый ее бок вступил в контакт с правым боком самосвала. В момент остановки следы торможения грузовика оставлены практически полностью на встречной полосе движения. Следы торможения «Чайки» находились на правой стороне дороги (ширина одной полосы 6 метров).

4. Скорость движения кортежа составляла около 106, в момент столкновения «Чайки» - около 84 километров в час. Скорость движения ГАЗ-53Б перед началом торможения была более 70, а в момент столкновения - около 50 километров в час.

5. В момент, когда задняя часть спецавтомобиля ГАЗ-24 №01-30 МИК поравнялась с передней частью самосвала, последний находился на расстоянии 0,5 метра от осевой линии трассы и до ее пересечения должен был проехать около двух метров. На этом же расстоянии от осевой линии на правой стороне дороги произошло столкновение.

6. Отвлекшись от наблюдения за дорожной обстановкой, водитель Пустовит не изменил скорости движения при сокращении дистанции с автомобилем МАЗ-503, нарушил правила движения. Он имел возможность занять крайнее правое положение на проезжей части и остановиться без маневра влево и последующего выезда на полосу встречного движения.

7. Зафиксированные на месте дорожно-транспортного происшествия следы торможения «Чайки» свидетельствуют о применении ее водителем торможения с целью предотвратить аварию. Водитель «Чайки» Зайцев действовал в соответствии с требованиями правил дорожного движения.

8. При скорости 106 километров в час за секунду «Чайка» проходит 29,4 метра. Водитель спецавтомобиля ГАЗ-24 № 01-30 МИК не имел технической возможности помешать каким-либо образом выезду грузовика с картошкой на встречную полосу. В распоряжении старшего группы Ковалькова находилась «Волга», которая была оборудована как специальный автомобиль и который в соответствии с требованиями специнструкций должен был ехать первым в колонне. Действия старшего группы эскорта Ковалькова противоречили требованиям правил и специнструкций, а действия водителей машин 01-30 МИК и 01-83 МИК в данном случае были правильными.

Следователь Николай Игнатович после получения результатов экспертизы допросил Эдуарда Леневского, заведующего лабораторией судебно-автотехнических исследований.

- Мог ли Зайцев предотвратить столкновение с автомобилем ГАЗ-53Б путем маневрирования или торможения? Почему этот вопрос не рассматривали эксперты?

- Расчеты показывают, что величина остановочного пути «Чайки» составляет около 90 метров, а отдаление ее от места столкновения в момент начала поворота самосвала влево могло быть не менее 71 метра. Исходя из этих расчетов сделан вывод о невозможности предупреждения столкновения при условии применения торможения водителем «Чайки».

В подобных случаях, если остановочный путь меньше расстояния до помехи, дорожная обстановка считается аварийной и действия водителя зависят от его реакции, самообладания, возможности и умения правильно прогнозировать дальнейшее развитие дорожной ситуации с учетом скоростей и направлениядвижения транспортных средств и т.д. Иными словами, действия водителя зависят от его субъективных качеств. Их оценка не входит в компетенцию автотехнической экспертизы.

— Следственным экспериментом установлено, что водитель Пустовит в данной обстановке имел все возможности на дистанции от 15 до 70 метров за МАЗом заблаговременно увидеть приближение к встречному кортежу спецмашин. Как он должен был поступить в такой ситуации и соответствовали ли его действия требованиям правил дорожного движения?

— Исходя из дистанции 70 метров между автомобилем МАЗ-503 и ГАЗ-53Б и равных скоростей движения около 70 километров в час, водитель Пустовит имел техническую возможность занять крайнее правое положение на проезжей части и остановиться без маневра влево от дальнейшего выезда на встречную полосу. Таким образом, действия водителя Пустовита не соответствовали требованиям дорожных правил. Он должен был перед выбором полосы и всяким изменением направления движения убедиться, что это безопасно и не создает препятствий для других участников движения.

…На основании заключения комиссионной судебно-автотехнической экспертизы, проведенной специалистами всесоюзного и республиканского НИИ судебных экспертиз, на участке автомагистрали Москва — Брест (за 9 километров от Смолевич и 14 — от Жодино ), где произошла автокатастрофа, было установлено, что с места водителя автомашины ГАЗ-53Б кортеж встречных спецавтомобилей был виден с расстояния от 15 до 400 метров, что позволяло Пустовиту при соблюдении им правил безопасного движения заметить этот кортеж своевременно и принять необходимые меры по обеспечению его беспрепятственного проезда…

На допросе старшему эскорта сопровождения Виктору Ковалькову следователь Николай Игнатович задал ряд вопросов.

— Работал ли во время движения в вашем автомобиле проблесковый маячок?

— Нет, на передней машине он не устанавливался, потому что Машеров не любил ездить с маячком, а в КГБ с этим согласились.

- Ставился ли вопрос о том, что сопровождение проводилось с отступлением от приказа министра внутренних дел СССР № 0747-1974 г. и на не оборудованной в полном объеме машине?

- Письменно - нет, но устно сообщали заместителю командира дивизиона ДПС, работникам КГБ, которые его сопровождали: Чеснокову, Тесленку, Сазонкину. Знали об этом и министр внутренних дел БССР Г. Жабицкий, председатель КГБ Я. Никулкин, другие руководящие работники, в том числе и ЦК КПБ.

- Были ли оборудованы машины сопровождения и основная привязными ремнями и пользовались ли ими водитель Зайцев и пассажиры его автомашины?

- Все автомашины, в том числе и «Чайка», оборудованы привязными ремнями как на передних, так и на задних сиденьях. Однако ими ни водитель, ни Машеров, ни Чесноков не пользовались…

Игнатович допросил водителя передней машины сопровождения Олега Слесаренко:

- Уточните, был ли включен проблесковый маячок на вашей машине?

- Чесноков всегда приказывал снимать его, иногда - ставить. В тот трагический день такой команды не было, и я выехал без маячка…

В ряде газет позже были опубликованы воспоминания отдельных людей из близкого окружения Машерова, его охраны, службы сопровождения, в которых проскальзывала попытка оправдать себя, реабилитировать. Вот и бывший телохранитель полковник КГБ в отставке Валентин Сазонкин возлагал вину за гибель Машерова... на бывшего председателя КГБ Никулкина, отправленного на пенсию за две недели до гибели Петра Машерова: он не выполнил приказ председателя КГБ СССР, возлагавшего на него персональную (?!) ответственность за организацию работы по обеспечению безопасности первого секретаря, переподчинил своим подчиненным, совершенно незнакомым со спецификой этой непростой службы (?!). По утверждению бывшего телохранителя, виноват и майор КГБ Валентин Чесноков, который «обязан был руководить действиями водителя (?!) и нести за его действия ответственность». Пусть останутся эти наивные домыслы за чертой материалов расследования.

На допросе бывший начальник ГАИ УВД Мингорисполкома Иван Худеев подтвердил, что при сопровождении служебной машины Петра Машерова впереди вместо спецавтомобиля стандартной окраски ставили обычный, без проблескового маячка — это было указание помощника первого секретаря ЦК Виктора Крюкова и старшего группы охраны Валентина Сазонкина. Их повелительные требования для работников ГАИ были законом. Об этих отступлениях Худеев докладывал помощнику первого секретаря, руководству УВД Мингорисполкома и МВД БССР. Однако ничего не менялось... И в экстремальной ситуации, на широкой асфальтированной трассе, водитель Евгений Зайцев оказался беспомощным.

Последняя поездка кортежа с Петром Мироновичем Машеровым оказалась роковой.


А калі Петр Міронавіч загінуў,

Доўга партызанскія ўдовы плакалі,

Бо яму аднаму толькі верылі;

Прыносілі на магілу кветкі

I ў спеку, і ў стынь.


Пимен Панченко


6 октября во всесоюзной печати, на первых полосах всех республиканских, областных, районных газет был помещен некролог. В нем с глубоким прискорбием сообщалось, что 4 октября 1980 года в результате автомобильной катастрофы трагически погиб известный деятель Коммунистической партии и Советского государства, кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС, первый секретарь ЦК Компартии Белоруссии, член Президиума Верховного Совета СССР, Герой Советского Союза, Герой Социалистического Труда Петр Миронович Машеров.

Некролог подписали виднейшие деятели партии и государства: Л. Брежнев, Ю. Андропов, В. Гришин, А. Громыко, А. Кириленко, A. Косыгин, Д. Кунаев, А. Пельше, Г Романов, М. Суслов, Н. Тихонов, Д. Устинов, К. Черненко, В. Щербицкий, Г. Алиев, М. Горбачев, П. Демичев, В. Кузнецов, Б. Пономаренко, Ш. Рашидов, М. Соломенцев, Э. Шеварднадзе, И. Капитонов, М. Зимянин, В. Долгих, К. Русаков, М. Георгадзе, Т. Киселев, Н. Патоличев, А. Аксенов, В. Бровиков, B. Гвоздев, Н. Дементей, Е. Скурко (Максим Танк), Ю. Колоколов и другие.

В некрологе говорилось: «Перестало биться сердце пламенного коммуниста, известного деятеля Коммунистической партии и Советского государства, вся сознательная жизнь которого была отдана делу строительства коммунизма. П. М. Машеров на всех участках работы проявлял творчество и инициативу в осуществлении политики партии. Его отличали беззаветная преданность великим идеалам коммунизма, огромная энергия и страстность в работе, партийная принципиальность и человечность, личное обаяние и скромность. Все это снискало ему признание, высокий авторитет в партии и народе…»

Правда, информационные агентства многих социалистических стран, например Венгрии, о трагедии сообщили в день гибели. В здании посольства СССР выставили портрет Машерова и в траурной книге многие жители Будапешта выражали свои соболезнования.

Для организации похорон была создана правительственная комиссия в составе И. Полякова (председатель), А. Аксенова, В. Бровикова, А. Кузьмина, Л. Фирисанова, М. Зайцева, В. Балуева, В. Микулича, И. Якушева, В. Лобанка, С. Пилотовича, В. Ливенцева, Г. Бартошевича, Л. Максимова, Г. Жабицкого.

Гроб с телом Петра Машерова установили в Доме правительства. Для прощания 7 и 8 октября был открыт доступ.

Горе — оно многоликое;

Может застыть вроде инея,

Стать неподвижным унынием.

Или… ступенью великою!..

Тяжкая глыба рыдания.

Тучи тяжелые, серые…

Веря в лучи созидания,

Плачь, Беларусь, по Машерову!

Так писала поэтесса Е. Шевелева в поэме «Коммунист».

В октябре того года я отдыхал в доме театральных деятелей в Подмосковье. В утреннем информационном сообщении при первых печальных словах диктора: «...в автомобильной катастрофе… кандидат в члены Политбюро…» сердце вздрогнуло: погиб наш Машеров. Кто еще мог так часто, без пышного сопровождения, колесить по дорогам?

Сообщение, словно тяжелый обух, ударило, оглушило, на какое-то мгновение лишило возможности говорить, понимать. Не верилось! И в мыслях не допускалось. Тем более, что знал от людей: они же видели его вчера и позавчера. Он ведь был подвижный, веселый, шутил… Проводил совещание… И вот случилось непоправимое. Уже никогда, никогда не увижу его. Горечь этой утраты возросла в миллионы раз, потому что эта утрата была для республики самой тяжелой и невозвратимой — потерять одного из лучших ее сыновей, который был живым воплощением самого подвига белорусского народа, его настоящим национальным героем. Был и навечно останется живым в памяти народа и всех его будущих поколений…

Великой оказалась скорбь людей. Над входом в Дом правительства в те дни склонились государственные флаги СССР и БССР с траурными лентами. Тысячи минчан, жителей республики шли и шли сюда с утра, чтобы проститься с Петром Мироновичем, склонить скорбные головы перед ним. В глазах людей ужас и страх, непонимание того, что произошло… Поток людей возле Дома правительства был так велик, что растерялась даже милиция, с трудом сохраняя организованность и порядок. Многим так и не удалось попрощаться с Машеровым.

Перед постаментом на красных подушечках - «Золотая Звезда» Героя Советского Союза, золотая медаль «Серп и Молот» Героя Социалистического Труда, семь орденов Ленина, орден Георгия Димитрова и другие награды, которыми были отмечены его боевые и трудовые заслуги.

Бесконечная людская река медленно текла вдоль постамента. Шли рабочие минских предприятий и строек, люди, не раз встречавшие его в своих цехах и на строительных площадках.

С погибшим прощались сельские труженики. Он очень часто бывал в хозяйствах, подолду разговаривал с людьми. В свой последний день он также жил заботами деревни, выезжал знакомиться с ходом осенних полевых работ в Минской области.

В адрес ЦК КПБ, Президиума Верховного Совета БССР поступали многочисленные письма и телеграммы с выражением глубокого соболезнования.

Полина Машерова вспоминала:

— В поезде я видела страшный сон. Что у моей дочери отбирают отца Петю, а ее пытаются изнасиловать. Я зову людей, умоляю о помощи, никто не спасает их. Кричала так, что меня разбудила проводница.

В Карловых Варах я пробыла только несколько дней. Когда мне сказали, что муж погиб, кричала, что это неправда, что этого не может быть. За мной прислали самолет из Москвы, накачали лекарствами, я была как невменяемая. Не хотели пускать в морг, но я должна была его видеть. Единственной моей просьбой было, чтобы сшили шелковое покрывало с кистями.

Не могу смириться с его смертью до сих пор. Мне было бы легче, если бы он умер у меня на руках. Как это так, не проститься, не поговорить о самом важном. За что мне такое? У меня хорошие дети, внуки, правнуки. Но я все равно одинока без него. Я не знаю, что там, и встретимся ли мы. За одно не устаю благодарить судьбу: за то, что он у меня был…

— К сожалению, — с болью в сердце продолжала жена Машерова, — не позвонил и не выразил соболезнования никто из членов Политбюро ЦК КПСС. В том числе и Леонид Брежнев, хорошо знавший меня. Только венок прислал. Все телеграммы-соболезнования в семье до сих пор хранятся. Целый портфель - от отдельных людей, организаций, коллективов - из Сибири, Дальнего Востока, со всех республик, из других стран…

Попрощаться с Машеровым прибыли секретарь ЦК КПСС Михаил Зимянин, делегации от всех союзных республик, многих областей, зарубежных компартий, Кирилл Мазуров, летчики-космонавты СССР Петр Климук, Владимир Коваленок, Валентина Николаева-Терешкова (в связи с 50-летием Победы станет первой в стране женщиной-генералом. — С. А.).

Валентина Терешкова видела его за месяц до гибели, когда отдыхала на Нарочи. В один из дней вместе с Ниной Снежковой, заместителем Председателя Совета Министров БССР, он прилетел туда на вертолете и забрал летчицу-космонавта, чтобы показать ей красоту Беловежской пущи. И вот снова встреча — уже с покойным.

Стоя у гроба, Полина Машерова не могла понять, почему отсутствуют члены и кандидаты в члены Политбюро? Направили лишь Зимянина, хотя отношения мужа с ним испортились, были сложными. Но такое «единственно правильное решение» приняли в Политбюро ЦК КПСС…

В одной из публикаций собкор «Известий» по Белоруссии Николай Матуковский рассказывал, как в 1974 году с Петром Машеровым они совершили «заговор» — никто не должен узнать о том, что готовится документальный рассказ о подвиге минских подпольщиков, которые своей жизнью и смертью поставили гордый, непокорившийся Минск в ряд городов-героев…

— ...Поэтому никому ни слова, особенно правдистам, с которыми, я знаю, ты дружишь. От них узнает Зимянин. Он нас сразу выдаст, — предупредил Машеров.

— Этого не может быть! — возразил Матуковский. — Он же наш, белорус...

— Вот именно потому и выдаст, что белорус. Михаил Васильевич очень обидчивый человек. Никак не может он простить Белоруссии, что не избрали его первым секретарем на том пленуме, где хотели расправиться с Патоличевым. Ведь он тогда приехал к нам уже назначенный Москвой. И вдруг — от ворот поворот! Такое, брат, не скоро забывается..

Михаил Васильевич Зимянин, бывший секретарь ЦК КПСС, редактор газеты «Правда», по рассказам жены Мазурова — Янины Станиславовны и бывшего постоянного представителя Совета Министров БССР при Правительстве СССР А. Горячкина, в жизни часто менял свои взгляды, позицию, чтобы угодить некаторым «влиятельным» членам Политбюро. На похороны Машерова он ехал в надежде, что будет избран первым секретарем ЦК Компартии Белоруссии. Такова версия…

Гроза пришла неожиданно из-за горизонта. Показалась темная лиловая туча, которая, обняв небосклон и глухо урча на краю земли, потянулась, как змея, к солнцу, закрыв его. Первый гром прокатился над головой и неожиданно затих. И тут же на землю обрушился холодный ливень. Он был таким сильным, что хотелось спасаться. В лужах на асфальте всплывали и лопались пузыри. По ветровым стеклам машин бежали струи воды, люди добровольно подставляли головы под дождь — пусть льет на волосы, на лицо, пусть течет за воротник, может быть, хоть чуть-чуть остудит невыносимый жар, что жег грудь…

На площади имени Ленина (теперь — площадь Независимости) под дождем состоялся траурный митинг, посвященньш памяти Машерова. Вся площадь была заполнена народом. Иван Поляков, Председатель ПрезидиУма Верховного Совета БССР, откРыл митинг.

М. Зимянин от ЦК КПСС, Президиума Верховного Совета СССР и Совета Министров СССР, от Генерального секретаря Л. Брежнева выразил глубокое соболезнование ЦК КПБ, Президиуму Верховного Совета БССР и Совету Министров БССР, коммунистам, всем трудящимся Республики в связи с постигшим их большим горем. На траурном митинге выступили: В. Бровиков, второй секретарь ЦК КПБ; М. Яснов, Председатель Президиума Верховного Совета РСФСР; Е. Климченко, слесарь-инструментальщик Минского тракторного завода, член ЦК КПСС, Герой Социалистического Труда; И. Соколов, второй секретарь ЦК Компартии Украины; Н. Борисевич, президент Академии наук БССР; П. Гришкявичус, первый секретарь ЦК Компартии Литвы. (Кстати, единственный первый секретарь компартии союзной Республики, прибывший на похороны. Во время похорон ему стало плохо, и комендант дачи и квартиры Машерова посадил его в ЗИЛ…)

Выступили также М. Зайцев, командующий войсками БВО, генерал-полковник танковых войск; Р. Храмченко, первый секретарь Сенненского райкома партии Витебской области; В. Шаплыко, первый секретарь ЦК комсомола Республики.

Когда траурный митинг закрыли, под звуки траурного марша скорбный кортеж выехал на Ленинский проспект. Вслед за гробом люди шли до площади Победы. Там ждали автобусы. Велось строительство метро — мечта Машерова, и машины направились в объезд — по улице Красной, Якуба Коласа, Калиновского. Казалось, плачет природа. До самого кладбища траурная процессия двигалась под проливным дождем, сквозь горестный людской коридор в несколько рядов. Люди пришли отдать долг своемУ руководителю, мужественному коммунисту-патриоту и замечательному человеку. На их лицах можно было прочитать: «Прости нас, Петр Миронович, если что-то не так делали». Дождь усилился, перешел в холодный осенний ливень…

На кладбище, по Московскому шоссе, с прощальным словом выступил Председатель Совета Министров БССР Александр Аксенов.

- Неимоверно тяжелая, невозвратимая утрата потрясла наши души, - сказал он. - Неодолимым чувством глубокой скорби, душевной боли и горечи охвачены в эти дни сердца коммунистов, трудящихся Белоруссии, всех советских людей. Здесь, у его последнего земного порога, мы прощаемся со славным сыном белорусской земли… Такие былинные люди, как Петр Миронович Машеров, не уходят навсегда. Они остаются в строю выдающимся результатом своего труда, своей борьбой, силой своего нравственного и духовного влияния на судьбы людей, которые продолжают то великое дело, за которое они боролись…

Мокрые, озябшие, спасались от холода люди, многие незнакомые — из областей, районов, из других республик, собравшиеся после похорон за поминальным столом. Поминали со скорбью славного сына земли белорусской.

…На следующий день после похорон жена Машерова приехала на кладбище. Вся могила покойного была усыпана медными монетами. Есть в народе такое поверье — бросать монеты к святым местам. Вот так своеобразно люди выразили ему свое жертвенное признание.

На православный Великдень верующие принесли столько крашеных яиц, что трудно было до могилы добраться. Так по-своему поминает его народ.

Как-то сам посетил кладбище.. У памятника Машерову задержался. На коленях у его могилы стояли две старушки и молились. Спросил у них: «Что вас привело сюда? Рядом же еще один первый секретарь похоронен».

— А он, сынок, простому народу помогал..

Да, он никогда не признавался в любви к людям. Но в ней не сомневался ни один человек, кто знал Машерова по его делам.

«Я знаю, что настанет день, когда мой взгляд уже не увидит этой земли и жизнь оставит меня в молчании, накинув последнюю завесу на мои глаза. А звезды будут бодрствовать в ночи, и утро встанет, как прежде, и время будет течь, как река, вздымая печали и радости», — наверное, так думал Петр Машеров в ту свою последнюю роковую поездку по родной земле, которая никогда не забудет своего верного сына!


Я часто встречаю людей

С различными званиями,

Столь необходимыми

Для визитных карточек,

Для анкет и отчетов,

Для некрологов.


Максим Танк


Автокатастрофа, в которой погиб Петр Машеров, породила немало слухов и домыслов: кто-то считал ее спланированной диверсией, «политическим убийством».

Сотрудники КГБ республики, следователи по особо важным делам при прокуроре БССР - Николай Игнатович, при Генеральном прокуроре СССР - Владимир Калиниченко, допросили людей, знавших шофера экспериментальной базы «Жодино» Николая Пустовита, вместе с ним работавших.

Обвиняемый по уголовному делу родился в многодетной семье, жил дружно с братьями и сестрами, никто из родственников не был судим. У него на то время было трое детей (двое — школьники, дочь — шестимесячная). Пустовит не пил, не имел никаких отклонений в поведении. По характеру был спокоен, уравновешен. Не был враждебно настроен и не высказывал недовольства существующим строем в адрес руководителей республики, ни с кем из односельчан не имел личных счетов.

Судебно-медицинская комиссия пришла к выводу, что Пустовит не страдал хроническими психическими заболеваниями, понимал всю ответственность того, что случилось, мог руководить своими действиями.

Он ни разу не нарушал правил дорожного движения, всегда ездил на технически исправной машине. За рулем проработал 16 лет, был одним из лучших водителей хозяйства, общественным инспектором ГАИ.

Семью Пустовита ставили в пример другим. Она была хорошо обеспечена материально, имела свой дом, приусадебный участок, автомашину «Жигули», мотоцикл. Николая рекомендовали кандидатом в члены партии. Он много раз поощрялся на работе, получал письма-благодарности из воинских частей, Почетную грамоту Смолевичского райкома партии и райисполкома за успехи в уборке урожая.

За день до аварии Пустовит, разгрузив картофель, ехал в сторону Москвы, а ему навстречу, в Минск, шел правительственный кортеж. Было около 18 часов вечера. Он увидел сигналы спецмашин сопровождения, остановился... Приехав в родную деревню Яловка, поужинал, рано лег спать.

Назавтра, 4 октября, отвез в школу сына. В 8 часов утра прибыл на работу, получил наряд-задание на перевозку свеклы.

В тот трагический день картофель из бригады деревни Барсуки в Смолевичскую заготовительную контору должна была везти другая машина, но она испортилась. Главный агроном Тиунчик дал команду, чтобы первый же грузовик, который вернется на погрузку, направили на перевозку картофеля. Первым, на беду, подъехал Пустовит. С 11 до 12 часов 30 минут шла загрузка автомашины. Потом Николай поехал обедать домой. Через час вернулся, но машину почему-то рабочие отказались догружать. Около 15 часов он обратился к главному бухгалтеру Янушевскому:

— Что делать? Машина недогруженная…

— Сколько загрузили, столько и везите в Смолевичи, — ответил главный бухгалтер.

Через десять минут после отъезда Пустовита один из шоферов сообщил Янушевскому об аварии…

На допросе следователи Калиниченко и Игнатович задали Пустовиту вопрос:

— Вы признаете себя виновным?

— Признаю себя виновным полностью. Я виноват в большом горе, которое постигло наших людей. Они мне этого не простят…

Не лучшим образом повел себя в критической ситуации водитель Машерова — Евгений Федорович Зайцев. По рассказам Михаила Шимко, заведующего автобазой Управления делами ЦК КПБ, он пользовался большим уважением у Петра Мироновича, у них были самые дружеские отношения; водитель вел себя на равных с первым секретарем.

Не случайно тот часто подчеркивал: «Каждый из нас делает свое дело… »

Зайцев был опытным водителем. Машеров очень любил быструю езду, поэтому и сменил «медлительного» Малеева, который возил еще бывших первых секретарей ЦК КПБ Пономаренко и Мазурова. В командировки он ездил только с Зайцевым. После каждой поездки в «Чайке» текли манжеты, выходили из строя сальники — машина не выдерживала высокой скорости. У водителя были «золотые» руки, он увлекался резьбой по дереву, выполнял столярные работы. Свои изделия преподносил и первому секретарю. В конце 1979 года ему исполнилось 60 лет. И перед выходом на пенсию «первый» пообещал ему «сделать» персональную пенсию республиканского значения, «пробить» на несколько месяцев поездку в Америку — поработать водителем при ООН. Он часто делал ему подарки; однажды подарил ружье. Работники КГБ из охраны первого секретаря выезжали с ним на охоту, в другие увеселительные поездки. К этим «мероприятиям» они готовились заранее, уже в четверг. «Засекреченные» для народа люди жили на широкую ногу, злоупотребляя доверием Машерова.

Приятельские отношения с «первым человеком» республики испортили Зайцева. Он так высоко себя вознес, что мог позволить любые поступки, не укладывающиеся порой в сознание рядового водителя. Зачастую по его указанию принимали случайных водителей на работу, снимали неугодных с должности. К «властному» Зайцеву навязывались в друзья многие авантюристы, подхалимы.

Михаил Шимко на должность начальника отдела эксплуатации пришел молодым парнем. Проработав около трех лет, еще не успел «познать» «придворные» интриги, что глубоко укоренились в автобазе. Однажды «правду-матку» по своей наивности высказал Зайцеву: «Пришло время вам покинуть руль. Отдыхайте на пенсии». Сказал в день, когда они вместе проходили медкомиссию и врач-окулист не «пропустил» Зайцева. Последнему пришлось идти на медкомиссию повторно, после «влиятельного» звонка в поликлинику. И ему выдали справку для предоставления в Госавтоинспекцию.

Врач-окулист установил остроту зрения: правого глаза — 0,8, а левого — 0,9. Поэтому при вождении он обязательно должен был носить очки. При осмотре разбитой «Чайки» в ее салоне нашли расколотые очки, принадлежавшие водителю.

На здоровье он не жаловался, разве что давал знать о себе радикулит. Специально для этого сшил утепленную одежду. При осмотре его трупа вокруг тела у поясничной области обнаружили шерстяной шарф, поверх него — пояс из хлопчатобумажной ткани…

Многие считают, что первый секретарь держал возле себя Зайцева и не отправлял на пенсию только потому, что вместе «партизанили». Это не совсем так. Евгений Федорович родился на год позже Машерова, в Курской области, в крестьянской семье. В начале Второй мировой войны его призвали в Советскую Армию. После войны работал водителем в Минском таксомоторном парке, затем — в автобазе Управления делами ЦК КПБ, возил Машерова. За успехи в работе поощрялся десятки раз, его наградили знаком «За безаварийную работу» 1-й степени, присвоили звание «Заслуженный работник транспорта». Награжден медалями - «За оборону Москвы», «За боевые заслуги», «За победу над Германией», «За трудовую доблесть».

После возвращения из США Зайцев пошел в отпуск, ему уже подготовили замену - Валентина Калмыкова, молодого водителя. Однажды на Партизанском проспекте в Минске он попал в экстремальную ситуацию. Пьяный человек бросился под легковой ЗИЛ-114. Калмыков мгновенно среагировал, резко вывернул руль влево и «поставил» автомобиль поперек дороги. Нарушитель проскользнул по правым дверцам и легко упал на асфальт, избежав удара. Произошло это за два месяца до трагедии.

В секретариате ЦК просили Машерова заменить водителя, - но тот не согласился: «Так что - я в 62 года могу управлять республикой, а он машиной не может?! Покуда я буду работать, будет работать и он».

В день открытия Олимпиады Машеров прилетел на самолете из Крыма. Несмотря на то что вечером должен был присутствовать на стадионе «Динамо», он решил посетить ряд районов. Шла напряженная работа на полях. Чтобы посмотреть, как идут дела у сельчан, выбрал Слуцкий район. Это был обычный выезд. Правда, смущал неожиданно разразившийся сильный ливень: любой водитель знает, какую опасность представляет мокрый асфальт. О том, что экстренный выезд будет напряженным, водитель машины сопровождения Олег Слесаренко почувствовал, как только выехали за город.

Перед Валерьянами на пути их следования вдруг резко занесло встречный «Запорожец». Все произошло так неожиданно, что он успел лишь заметить: «Запорожец», как спичечная коробка, слетел с дороги и очутился в болоте. Это водитель первой машины сопровождения Иван Александрович не растерялся и принял на свой борт «Запорожец», освободив путь «Чайке». Машеров вышел из машины, спросил, нет ли пострадавших. Убедившись, что люди живы и невредимы, продолжил путь.

К счастью, благополучно завершилось это происшествие. Но оно нарушило график поездки, поэтому на обратном пути водителю машеровской «Чайки» пришлось увеличить скорость. На стадион они уже не въезжали, а влетали.

…Не «догуляв» отпуска, - может, кто-то повоздействовал на Зайцева или по другой причине, - в очередной выезд он пришел раньше в автобазу и, подойдя к «Чайке», забрал из рук молодого водителя путевой лист и потребовал покинуть машину: «Я поеду за Петром Мироновичем».

Он уговорил первого секретаря разрешить поработать вместе до празднования 60-летия КПБ и республики.

Когда Шимко узнал о том, что Зайцев опять за рулем, зашел к заведующему автобазой П. Детскину. Это был беспринципный человек, вырос в должности по протекции из рядовых водителей. Он никогда не брал на себя никакой ответственности, все делал тайно. Случалось, даже на подчиненных писал анонимки. Шимко высказал ему свои сомнения, предложил отстранить Зайцева, мол, может случиться беда из-за снижения у него остроты зрения. На стол заведующего автобазой положил и служебную записку (при расследовании причин аварии бумагу не нашли, а заведующему автобазой «посоветовали срочно» отдохнуть в отпуске).

«Встречи» руководителя с влиятельным подчиненным в боксе для спецавтомашины проходили часто, случалось, за чаркой.

Утром 4 октября, он пришел на работу после «хорошего» вечернего застолья. (После трагедии управляющий делами ЦК Виктор Ливенцев еще долго упрекал водителей за пристрастие к спиртным напиткам.) Зайдя в буфет, сел на шляпу дворника. «Женя, ты что — с ума сошел?!» — упрекнул его мужчина. К обеду Зайцев «отошел». Вскоре поступил сигнал на выезд. К «Чайке» подошел Шимко.

Загрузка...