Петруша и комар

КВАРТИРА 37

Толик валяется в кровати на не стираной уже месяц простыне. На потолке ни одного светлого пятна — все отключены.

Наконец он заставляет себя встать. Достает яйцо из печки. Уныло ковыряет ложкой месячной давности йогурт. Включается алерт, радостным голосом напоминая ему, что Толик ест слишком много сладкого, от дальнейшего приема сахаросодержащих стоит воздержаться. Толик бесцветно матерится. Больше всего ему хочется завалиться обратно в сбившуюся постель.

Все же он заставляет себя подойти к столику. Он крошит хлебную труху в ванночку.

Помочившись в углу и включив очиститель, Толик берет валяющийся на столе пульт мексиканских цицеро. Нажимает кнопку Луис. Из угла комнаты еле слышно звучит «Ах, мой милый Августин». Толик не понимает, откуда звук, увеличивает громкость кола. Ага, Луис забился под кресло, где свалены обложки фильмов. Вытаскивает обложки, и мелодия звучит сильней, но вытащить Луиса все же не удается: щель за стеллажиком слишком узкая. Тяжело вздохнув, Толик возвращается в комнату, ищет в складках простыни пульт, находит и, в полном вооружении, продолжает поиски. Августин звучит из той же щелки. Толик включает подсос, и магнитик вытягивает Луиса на поверхность. Он осторожно берет его за лапки и несет к ванночке с крошками. Посадив в середину, включает замедлитель и звук. Луис вскидывает крылья и приветствует по-испански:

— Хола, амиго!

— Здорово, коли не шутишь.

— Последний анекдот: приходит…

— Не надо анекдот. Тошнит уже от вашего веселья.

— O-о, амиго перепробовал виски…

— Дурак. Помолчи немного.

Луис замолкает. Не спеша он продвигается к краю ванночки. Толик щелчком возвращает его на место. Таракан вскидывает крылья, однако молчит.

— Что замолк?

— Хола, амиго!

— Хола-хола. Прекрасная сегодня погода, не правда ли?

— Сегодня ожидается потепление…

— Заткнись.

Луис обиженно замолкает, молча подбираясь к краю ванночки.

Щелчок, Луис вскидывает крылья, падая на середину.

— Ты нам нужен, Луис. Мы любим и ценим тебя.

— Спасибо, Толик, ты очень хороший.

— Щас прослежусь.

— Не понял?

— Прослезюсь.

— Не понял?

— Еще б ты понял, куриные мозги.

— Куриные мозги? Ты очень остроумный, Толик.

Под шумок Луис подползает к краю ванночки и, перевалившись через край, со стуком, усиленным микродинамиком, падает на стол спиной вниз. Отчаянно суча лапками, вращается на спинке.

— Что, тяжко, брателла? А никто не говорил, что будет легко.

— Жизнь пройти не поле перейти.

Луис переворачивается на живот и направляется не спеша к краю стола.

— Ща ебнешься и последние мозги сломаешь.

— Луис очень неглуп. Не правда ли?

— Неправда. Сломаешь мозги, пеняй на себя.

— Куриные мозги. У меня очень остроумный амиго.

Падает на грязный пол.

— Все-таки навернулся, космонавт херов. Ну, что?

— Хола, амиго — приветствует Луис с полу.

— Смотри-ка, не растерял мозги. Везука.

— Не понял?

— Еще бы ты понял. Словарь пидарасы составляли, нет там ни хуя.

— Не надо ругаться, амиго. Тебе не идет.

— Во, это есть, смотри-ка. Откуда ты знаешь, что мне идет, а что не идет, гандон?

— Не понял?

— Тупой ты, как кнехт, понял?

— Боюсь, не совсем, амиго. Попробуй еще раз?

— Надоел ты мне, и знаешь, какие это будет иметь для тебя последствия?

— Луис наскучил Толику? Невероятно! У Луиса много замечательных настроек, нажми кнопку Помощь на пульте.

— Много вас тут помощников. Во где вы уже у меня.

— Боюсь, амиго, я не совсем понял твою глубокую мысль.

— Мысль очень простая: пиздец тебе пришел, и всей твоей пиздобратии. И очень скоро. Теперь понял? Куда под стол-то полез, мудлон?

— Не надо ругаться, амиго. Тебе не идет.

— Переползешь эту линию, и тебе хана, амиго.

— Боюсь, я не совсем понял твою глубокую мысль, амиго. Ты уверен, что хотел сказать именно Ханна?

— Да уверен. Переползешь эту линию, я тебя убью. Понял?

— Не делай этого, амиго. Тебе будет не хватать Луиса. Мои братья и сестры погибли. Луис остался один.

— Ха-ха. Ишь ты, какой маркетинг задвинул. Врешь, брателла, Кончита еще есть в коробке.

— Кончита умерла. Но жизнь продолжается, амиго.

— Только не твоя.

Толик берет тапок и хлопает об пол. К каблуку прилипает ошметок в хитиновой кожурке. Красный светодиод на пульте начинает мигать. Толик нажимает зеленую кнопку, и светодиод, пискнув, гаснет. Поле Луис теперь обведено пунктирной рамочкой. Толик всовывает ногу в тапок, растирает пятно и включает очиститель. Из ящика письменного стола он достает прозрачную коробочку с цицеро. Упитанная тушка мексиканского таракана начинает метаться в коробке. Толик нажимает кнопку Кончита, дверцы распахиваются. Кончита выскакивает наружу, спотыкается и замирает — включается замедлитель.

— Хола, Кончита.

Молчание. Толик прибавляет громкость. Только какой-то комариный звон, и все. Толик сумрачно матерится, вертит пульт, другой рукой берет за надкрылья Кончиту, направляет микрокамеру на брюшко, на дисплее шершавые щиточки хитина, похожие на растрескавшуюся черепицу, чип и разводка вроде на месте. Перегружает Кончиту и слышит все тот же комариный звон микродинамиков. Швыряет Кончиту на пол, а сам ложится на кровать.

Потолок: ни одного светлого пятна. Он никому не нужен, не интересен.

По обоям бегут полосы новостей. Толик смотрит не видя.

Толстая стрелка циферблата на оконном стекле крадется к пяти. Это время сумерек там, наружи.

Если до девяти никто не позвонит, загадывает Толик, то…

Никто не звонит. Потолок: ни одного светлого пятна, все отключены.

На табуретке у письменного стола брошены плоскогубцы. Они остались еще с прошлого раза.

Толстая стрелка на оконном стекле грустно смотрит вниз. Теперь стекло черное, и яркость подсветки падает, подстраиваясь под освещенность. Блик падает на распахнутую дверку. Толик встает и, придвинув табуретку, лезет, вооруженный плоскогубцами, на антресоли. Распахнув дверку, вытряхнув какой-то картонный хлам на пол, он добирается на этот раз до источника питания алертов, выдирает его из трухлявой стены. Спрыгнув на пол, он растаптывает его в труху.

Найдя припрятанную капсулу с ядом, он ложится на кровать и включает снег. Прости меня, господи, шепчет Толик и раскусывает капсулу. Голова начинает кружиться, сознание уходит, под закрытыми веками загораются сполохи, потом растворяются в невнятное марево.

И тут врубается алерт: — Дорогой наш Анатоль, пожалуйста, ничего не предпринимай до прихода службы помощи, которая уже спешит к тебе. Ты нам нужен! Мы любим и ценим тебя!

Толик поднимает тяжелые веки. На потолке вспыхивают один за другим Ната, Чен, Мамми, Руслик, смутные через медленный вихрь снежинок. Комната наполняется голосами. — Толик, ты слышишь меня? — Какой яд ты принял? Руслик, ты не знаешь, что он принял? — Голоса то сливаются в гул, то вновь становятся отчетливыми. — Непонятно пока, сейчас приедут, разберутся. Что-то фторосодержащее, кажется. Ничего страшного. Я уже в пути, Чен. — Дорогой наш Анатоль, пожалуйста, ничего не предпринимай до прихода службы помощи, которая уже спешит к тебе. Ты нам нужен! Мы любим и ценим тебя!

— Толик, сынулечка, скажи хоть что-нибудь своей мамми. Почему так плохо видно?

— Снег. Вы-то не паникуйте, этого только еще не хватало, нажмите на Спокойно, в первый раз, что ли, ей-богу? Нажали?

— …помощи, которая уже спешит к тебе. Ты нам нужен! Мы любим и ценим тебя! Дорогой наш Анатоль…

— Где ж этот ебаный автономный источник? — вяло удивляется Толик теряя сознание.