Петруша и комар

МЕСТЬ МАКРЕЛИ

На кухне трое: сестра Людмилы Ивановны — Лиза, сын Лизы — студент Денис и Гриша, сослуживец Александра Федоровича. Лиза моет посуду, мужчины сидят за столиком допивают водку, закусывая недоеденными салатами. В квартире еще и Людмила Ивановна, вдова, но ее напоили валокордином и транквилизаторами, она уснула в маленькой спальне в разгар поминок. Остальные разошлись по домам.

— Дядь-Гриш, а ты сам-то много поймал?

— Какой там. Только мы выплыли на открытую воду, меня морская болезнь и одолела. Швед этот, Пер, по палубе ходит весь зеленый. Капитан на палубу пустое ведро выставил, вот мы вокруг ведра всю поездку и провели.

— А дядя Саша ничего?

— Ничего.

— Дядь-Саш крут был по жизни. А что за банкиры были?

— Да какие-то такие… Из Казани, что ли. Или из Ростова. С животищами, не то что наши московские.

— Тоже блевали всю рыбалку?

— Кто как. Они накатили сразу в каюте. Мне тоже предлагали, от морской болезни, говорят, а я отказался, думаю, и так тошнит, а тут еще водку. А на обратном пути попробовал, и впрямь помогает.

— Учи, учи парня.

— Да ладно, Лиз, чо ты. Он сам кого хошь научит, здоровый кобел.

— Это точно. Бери лучше полотенце, вытирай. Григорий Семенович без тебя справится.

На кухонном столике уже выстроились в несколько рядов вымытые рюмки и фужеры, в раковине, укрытые пеной, плещутся тарелки и приборы. Денис со вздохом встает, берет полотенце. Гриша подливает себе еще на два пальца.

— А чо, там прямо везде так клюет, что ли?

— Ха. Это целая наука. Ты б видел, у капитана в рубке, как в кабине истребителя: дисплеи, дисплеи. На электронной карте все места помечены, он сразу на автопилот поставил и книжечку себе читает, только иногда на джипиэс поглядывает, следит, куда точечка переместилась, наш катер в смысле. А как подплыли, он тихий ход поставил и эхолот еще включил. А там прям видно: косяк идет по мелководью. Тут он книжечку свою отложил, пошел на нос, якорь кинул и кивает: пора. Ну, мы и пошли, те, кто передвигаться был в состоянии. Разобрали спиннинги и давай закидывать за борт да эти рулетки крутить. Е-мое, я рыбак никакой, но я такого даже представить не мог: первый же вытаскивает, а макрель эта прям гирляндой висит на леске, на каждой блесне по рыбине!

— И каждая во-о-от такая!

— Не, правда. Я ж не рыбак, чо мне врать. Привезли целое ведро…

— То самое?

— Тьфу ты. Нет, не то самое. Шведу все и отдали, Перу, который за культурную программу отвечал. Мол, бери, жена уху сварит. А селедок капитан велел выпустить, говорит, лицензии нет. Снял с крючка и в воду так и швырнул.

— Круто. А я думал, как у Вспышкина: раз пошел я на рыбалку щучек потягать, раз тягаю, два тягаю, щучек не видать.

— Вышкин?

— Да нет, эмси Вспышкин и Никифоровна, очень модный диск, ща, у меня есть с собой. — Денис положил полотенце на спинку стула.

— Может, тебе напомнить, по какому поводу мы здесь?!

— Да, прости мам. — Взял полотенце.

— А дядя Саша так и… ну прямо на катере?

— Кто тебе сказал такую чушь? Он умер в больнице, в Стокгольме. Сердце, точней все вместе. Эта болтанка, переутомление, ну и выпили они там. Но поплохело ему еще на катере, это правда. Помню, он как вытянул эту гирлянду макрелевую, крикнул: «ух ты», тут и схватился за сердце, побледнел. Его еще спросили: «вам плохо?» «да нет, ничего, пройдет», постоял на палубе, потом спустился в каюту. А в гостинице Саше стало совсем плохо, вызвали врача.

Повисла пауза. Слышно стало, как поскрипывает полотенце о стекло рюмки. Гриша налил еще, однако, поколебавшись, пить не стал. Вместо этого он начал сгружать содержимое салатниц в одну большую кастрюлю.

— Почему макрель? — вдруг спросила Лиза.

— В смысле?

— Макрель — это скумбрия. Почему не называть ее скумбрией?

— Ну да, скумбрия.

— А по-моему, «макрель» красивей, правда, дядь-Гриш? Дядь-Гриш, а правду говорят, что дядь-Саш сидел?

Мать и Григорий повернулись к Денису.

— Нет.

Григорий посмотрел на сестру покойного.

— Нет, — сказал он, — Саша не сидел. Но он около года лечился в психиатрической больнице.

Григорию Семеновичу шел всего пятый десяток начинал он с Александром Федоровичем еще в советское время, аспирантом. Но тот был уже тогда главным инженером тульского объединения «Точная механика». Таковым фактически он и оставался до последнего момента, только называлось это теперь «вице-президент по технологиям корпорации «Механика». В этом году в «Механике» задумались об инсталляции серьезной корпоративной информационной системы, этого требовали аудиторы и зарубежные партнеры. В то время самым активным в этой нише на российском рынке было представительство SAP, однако предприятию, и так едва сводящему концы с концами, хотелось чего-нибудь более приемлемого по цене. Взор Александра Федоровича пал на шведскую систему, название не помню, какая-то не запоминающаяся аббревиатура из трех букв, вроде SFC. Шведы не преминули пригласить Александра Федоровича вместе с дюжиной других потенциальных клиентов из СНГ в Гетеборг, в офис компании. Развлекательной составляющей этого турне и была ловля макрели в Северном море.

Сейчас, двадцать лет спустя, можно рассказать (об этом даже снят телевизионный сюжет) о том, чем занималось предприятие, некогда сверхсекретное. А занималось оно корабельной авиацией. Хотя головными по темам оставались авиационные фирмы, «Механика» работала над узким местом: системами торможения и посадки. Дело в том, что истребители и штурмовики относительно быстро «научились» взлетать с палубы, а вот садиться оказалось намного сложней, и это сдерживало развитие авианосного флота. Самолеты базировались на палубе, взлетали, а садились на сухопутные аэродромы. Придумали машины вертикального взлета, которые могли зависать над палубой, как вертолеты, но они потребляли слишком много топлива, да и полет их был неустойчив. Лаборатория Мыщенко работала над бионическими системами торможения — тогда бионика была в моде.

В основе проекта «Маша» (тогда «темам» нередко давали, на радость генералам, весьма фривольные названия), который вела Лаборатория бионических систем, лежала остроумная идея.

Упрощая, можно ее описать приблизительно так: самолет приземлялся не на шасси, а на как бы подушку из материалов, аналогичных слизистым тканям женщины. В полете подушка убиралась внутрь фюзеляжа, а перед посадкой в ткани поступала жидкость, от которой ткань набухала, створки раскрывались и маша, влажная, упругая и вязкая одновременно, обеспечивала и мягкую посадку, и малый тормозной путь, впрочем, существенно больший, чем длина полосы авианосного крейсера. Лаборатория Мыщенко и здесь не пошла по проторенному пути вроде использования тормозных парашютов или даже резиновых лент: в палубе монтировались устройства, подобные большим рыболовным крючкам, они впивались в машу и, используя эластичность протянутых под полосой канатов, останавливали машину.

Система работала, завлаб уже прикидывал, на что потратит госпремию, но не тут-то было. Разумеется, после каждой такой посадки машу выкидывали, в отсек на ее место просто вставляли новую. Маши изготавливались и разрабатывались в «ящике» НИИ бытовой химии, на каждую уходило по полгода работы многотысячного коллектива. В главке решили, что в массовое производство (им, видимо, уже мерещились армады советских авианосцев) посадочные устройства данного типа не запустить. Александр Федорович держался за свои бионические идеи, за что его за глаза звали «бараном». В результате родилась тема со скучным названием «Блесна», которая, по сути, была паллиативом: ситуация как бы перевернулась, и не крючья впивались в машу, а самолет выбрасывал жгут с крючьями, которые впивались в мягкие (из дешевых полимеров) щиты по бокам полосы. Маши все равно стирались, теряли эластичные свойства и требовали замены, но все же не каждый раз, а после десяти-двадцати полетов.

Испытывали системы, разумеется, не в морских условиях, а на обычных военных аэродромах, бетонки которых были расчерчены в соответствии с геометрией виртуальных авианосцев. Катастрофы следовали одна за другой, но руководство смотрело на это сквозь пальцы, пока трагедия в Жуковском не похоронила трех ребят и весь проект заодно.

Дело в том, что на охраняемые аэродромы просачивались дети поглазеть на самолеты. Во время одного из испытаний группа подростков из поселка летчиков укрылась за тормозными щитами. Истребитель, заходящий на посадку, уже расправил машу и выбросил блесну, но из-за сбоя в системе выброса крючья блесны миновали щит и трое из ребят были задеты и подхвачены. Среди покалеченных оказался и сынишка начальника главка.

Александр Федорович не «косил» срок. У него действительно были нарушения психики, которые и позже, после выхода из больницы, выражались во внезапных спазмах и криках по ночам. Вскрикивал он тихо, тоненьким голоском, так что люди посторонние, например попутчики по купе в поезде, думали, что пожилой дядя валяет дурака.

Григорий позже пожалел о своем неуместном красноречии, спровоцированном алкоголем и расслаблением после похорон и поминок. Уже к сорока дням первый вариант «Мести макрели» был написан. Место генералов заняли коррумпированные дельцы от Морфлота, «оборотни в погонах», запаривающие направо и налево российские технологии, таких гибель ребенка, пусть и собственного, остановить не может, зато возмездие таки настигает их в облике конкурентов: взрывают их в сауне вместе с проститутками — звездами отечественного шоу-бизнеса по совместительству. Что касается героя рассказа, то он умирает как бы в эпилоге: в ознаменование победы над очередными «оборотнями» Инженер отправляется в дарованный ему круиз. Увидав гирлянду макрели, выдернутую им из пучины океана, Инженер вскрикивает и падает замертво. Вдалеке мы видим (парень уже и сценарий набросал) всплывающий из тумана Барьерный риф. А под поверхностью вод стремительно продвигается «Рыба-меч» — видимо, тема следующей части сериала.