Глава 62

Непонятно, но факт -- очухался я довольно быстро. Как только Домна на меня кипятком плеснула. Горячая вода в усадьбе в одном месте -- у Домны на поварне. Вот она всех и послала. Далеко. А меня - подмышку и пошла топить. Как кутёнка. Все мои команды и распоряжения -- тому же кутёнку... Туда где взрослые коты вылизываться любят. Сухан -- за мной, голядина -- за Суханом. А что, есть варианты, когда на поводке тянут?

Домна с меня тряпки сдёрнула да в корыто сунула. Тут палец костяной из-за пазухи на пол вывалился. Она кипяточку в ковшик набрала и на кость чуть не наступила. Сухан, даром что зомби, а орёт... как корабельная сирена. Ну, Домна с испугу кипяточком по спине. По моей. Я сразу прочухался. Оценил юмор ситуации: меня сам Велес угробить не смог. Со всеми своими посвящёнными и приближенными. В собственном своём святилище. С собственным своим воплощением. А тут просто баба просто на кухне... Смерть в корыте где грязные овощи моют... Смешно.

Что хорошо: когда Домна говорит "Пшел вон" - "пшелуют" все. Хоть ты кто. Так ведь и нет никого. Аким Янович лежит-с. Остальные в "Паучьей веси". Это я от Любавы узнал. Её "пшелкнуть" - себе дороже.

Вот она меня и ввела в курс дела. Правда, сперва пришлось дать ей по мордасам. Не сильно -- так, пощёчину. А то она на мою шкурку, в болоте попорченную, смотрит и воет. Детей бить плохо. Женщин -- тем более. Стыдно. Но сил нет. Чтоб стыдиться. Или там, - уговаривать, успокаивать. И времени нет -- в святилище полсотни голядин осталось. Если они оттуда вылезут... Да усадьбу запалят... А эта сопливица отрабатывает ритуал "вой бабы жалостливой при вносе мужика битого". Мне сейчас эти ритуалы... Инфу давай. Ритуалы, эмоции, чувства... Пусть даже - от всей души. Со "светлой детской или горючей женской"... Слезы -- потом. В свободное от основной работы время. "Я хозяин -- ты раба. Говори". А она хлюпает и глаза по кулаку. "Молчать. Сопли -- прибрать". И - наотмашь. Как-то быстро тебе, Ванька, костюмчик рабовладельца... Как влитой.

По рапорту Любавы обстановка выглядела так. Когда утром мои в "Паучьей" веси проснулись и меня не нашли, то случался скандал. Потом пришёл Яков, разобрался, нашёл лаз, углядел следы отхода голядей. Выразился... однословно. В смысле: "не укараулили господина своего". После озвученного выражения на него сразу и Чарджи, и Ивашка с саблями кинулись. Что именно этот "лаоканист" изволил изречь - Любава дословно не воспроизвела, но, судя по хмыканью Домны -- народ в курсе и будет цитировать.

Яков присовокупил еще троих "пауков" и пошли они меня искать. Доискались. К тому времени, когда они к надолбам голядским подошли, или что у них там, там уже куча народа собралось -- беженцы голядские "от медведя". Хрыся, которого Яков в поход организовал, серьёзно ранили. Потаня, сынок, кинулся батяню вытаскивать -- ему тоже попало. Один Чарджи довольный -- "кум королю, брат министру" - ухитрился завалить стрелой волхва.

Вернулись в весь, а там Макуха уже второю серию своего сериала крутит -- княжий суд, поиск соучастников. С мордобоем на грани членовредительства. Яков и ему сказал. Тоже... однословно. Мордобой кончился, дело к настоящему бою пошло. Все за сабли взялись. У кого сабли были. Остальные -- за мечи. "Пауки" уже колья и топоры хватать начали -- специфическая форма выражения собственного выбора на Руси так и называется: "против всех".

Это-то как-то утишили, но вирник людей - в лес идти -- дать отказался, да и "пауков" не пустил - "сыск идет".

Пока Любава, держась за битую щёчку, работала РИА-Новостями, Домна меня, как дитё малое, помыла, прополоскала и дёгтем смазала. Я же говорил: на Святой Руси берёзовый дёготь -- главное дезинфицирующее. Круче -- только калёное железо. Полотна чистого не пожалела -- завернула ублюдка хозяйского недобитого. И собралась за Сухана взяться. Тут я как-то пропустил. Уловил уже только стук-грюк. Корыто перевёрнуто, полная комнаты воды, Домна -- на заднице сидит и ей же отползает. А в Сухана пальцем тычет. Первый раз увидел её испуганной. В совершенном ужасе. Когда эта... помесь торжествующего хакасца и сводного гренадерского -- в луже сидит и скулит... несколько настораживает.

-- Домна, ты чего?

-- Ме... ме...

-- Ты овца или где? Не мекай. Говори внятно.

-- Он... ме... мертвец восставший! Свят-свят!

Тут она уже и креститься начала, и ползком-ползком вывалилась за порог. А Любава ойкнула и ко мне под плечо. Приехали.

Так, "борьба с суевериями -- дело рук самих суеверующих". "Когда господь раздавал дисциплину, то авиация улетела, а стройбат зарылся в землю". Уже не народная, а просто российская, но -- мудрость. Мне пока ни авиация, ни стройбат здесь не надобны. Некому ни летать, ни зарываться. Раздаём команды прочим - всем присутствующим.

Любава упорно не хотела выбираться из-за плеча. Ужас в глазах. Вытащил за волосы, снова по щекам. Голова мотается -- толку ноль. Только когда я начал команды Сухану подавать, а он из исполнять -- хоть какая-то реакция стала проявляться. Боятся здесь восставших покойников. А кто их не боится? Человек, вылезший из ямы, - псих голодный. Неадекватный и жаждущий. А еще -- часто обиженный.

Про летаргический сон слышали? А как Эдгар По себе склеп заранее оборудовал? С колокольным звоном? А Гоголь, Цветаева, Нобель? Альфред Нобель изобрёл динамит и учредил Нобелевскую премию. А вот папа его -- Эммануил Нобель изобрёл один из первых "безопасных гробов". Вы себе это представляете? Гробик аккуратненький, ценник запредельный и наклейка: "сертифицирован по первому классу безопасности. Оснащён запасным выходом и механизмом катапультирования".

Была такая отрасль гробовщицкого дела. И товар пользовался спросом. Вполне обоснованно. Великий Петрарка, к примеру, был признан мёртвым и пролежал в таком "признании" 20 часов. При тогдашнем нормативе в 24. Ещё чуть-чуть - и закопали бы. И была бы в "Формуле любви" не Лаура, а какая-нибудь Давальдина.

Были целые семьи с этим несчастьем. Англия, конец восемнадцатого века. Сплошной лямур, гламур и куртуазность. Но некоторые -- помирают. Похоронили лорда, потом братец его, наследник приходит в склеп. Ну там, подмести, венки осыпавшиеся выкинуть. А в склепе -- гроб открыт, покойничек в положении индейца Джо у запертых дверей валяется. Подглядывая мёртвыми глазами в дверную щёлку. Ах-ах. Какое несчастье, какой ужас. "Там мы ж его живьём...А он, бедненький...". У наследничка инфаркт. Соответственно, новый гроб в этом же склепе. Соответственно, уже новый, очередной наследник приходит с венками разбираться. А тут снова, уже его предшественник в той же "индейской" позе. В дверную щёлку подглядывает. Наследственная предрасположенность к летаргии. Ну и как после этого спать ложиться?

А древние римляне? Они дефлорированных весталок в землю живьём закапывали. С особой жестокостью, в извращённой форме. Положат не-девушку в могилку и запас прикладывают. Запас воды и еды на сутки. Это при том, что смерть от удушья наступает через пару часов. Лежит себе бедняжка, задыхается. А вокруг столько всего не выпитого -- не съеденного. Одно слово -- извращенцы.

Европейцы свои "безопасные гробики" не только запасом воды и еды оборудовали. Там и средства освещения были, и системы акустической сигнализации. Запирающие механизмы с возможностью открытия изнутри. Даже пиропатроны ставили. Для отстрела крышки. Как на истребителях фонарь отстреливается перед катапультированием. И было чего ради.

Вскрытие могил второй половины девятнадцатого века и в Европе, и в Северной Америке дало чудовищную статистику -- несколько скелетов на каждую сотню обнаружены в положении, отличном от положения при положения. Как-то я витиевато выразился. Но смысл понятен? А теперь прикиньте реакцию того, кто все-таки выбрался. На родственников, например. Вариант когда на кладбище свежий покойник подымается из гроба и спрашивает: "А мне почему не налили?" - это хорошо. Это еще "оптимистический сценарий".

Сухан корыто на место поставил, я Любаву погнал чтоб еще воды принесли. Она бочком-бочком... И тут голядина шевелиться начал. Ухватил Любаву за ногу. Ух как она заорала... И в дверь броском. А дверь ей навстречу. В лоб. Со всего маху. Нараспашку. За дверью стоит Ольбег и тоже орёт. То ли от страха, то ли для смелости. Хорошо что здесь дверь внутрь открывается. Потому что у него в руках моя шашка. Остриём вперёд выставлена. Любава чудом живой осталась -- так бы выскочила и на клинок наделась.

Все желающие озвучиться -- озвучились. Надоело мне это все. И жар у меня. Покусали меня заразы болотные. И заразу занесли. Жарко, плохо, ломит все.

Одного ребёнка -- Любаву -- унесли. Сотрясение мозга, без сознания. Как всегда: "малым и сирым -- первый кнут". Просто - по их малости и сирости. Второго -- Ольбега -- я сам прогнал. Пусть Акиму доложит, пусть тот человека в весь гонит -- мне мои здесь нужны. Срочно. И шашку забрал -- незачем ребёнку железяка точёная. А вот мне в самый раз. Пока бред горячечный еще не начался.

Домна... Хоть говори ей, хоть кнутом бей. Насчёт кнута -- литературный образ. Нет у меня сил не только ударить -- просто поднять. Воды принесли, но к Сухану она притронутся не может. Заклинило. Табу. Ужас. Велел мужика какого-нибудь позвать. О, старый знакомец, Хотен нарисовался. Информатор вражеский использованный. Его после выявления из пастухов убрали -- в кухонные мужики перевели. Для мужчины -- позор. А для него -- "как с гуся вода". Хотен в своём стиле -- молотит и молотит без остановки. Ни смысла, ни знаков препинания. Сплошное ля-ля. Аж подташнивать начало. И вдруг затих.

Пришлось глаза открывать. Мда... Зрелище выразительное. Восстание плоти. У зомби. Очень интересно. Как-то эта сторона существования... данных сущностей... в сущности -- не рассмотрена. Никогда не слышал о совокупляющихся "живых мертвецах". По легендам... Что-то есть. Типа: юная невеста после обряда бракосочетания обнаруживает в постели супруга со странными желаниями - "а покусать". Каковое желание новоявленный муж и пытается реализовать безо всяких возвратно-поступательных прелюдий. Но это больше о вампирах. Явная глупость. Вампир должен приступать к "понадкусыванию" не "до", а сразу "после". Сначала довести даму до экстаза. Тогда у неё в крови уровень эндорфинов подскочит раз в пять. "Коктейль счастья". А уж потом... хорошо приготовленную, не давая остыть...

Видимо поэтому и имеет место этот рефрен: молодая невеста вампира. Он её успешно доводит, поскольку - в его собственных интересах. Она своё удовольствие получает, он своё. И счастливый брак "на долгие года". При нормальной регулярности разовую дозу можно свести к очень небольшим объёмам. Безвредному и даже полезному донорству. А муж лениться или там эгоистировать не будет: не ублажил -- получи обед холодный. По легендам же... Хоть в фольклорном варианте, хоть в голливудском... Врут они все, сказки сказывают.

Но Сухан явно не вампир. Он -- зомби. А вот акт любви в исполнении зомби... Неизвестный ранее факт объективной реальности, данной нам в ощущениях. В ощущениях от вида и звука снова падающей в обморок Домны.

Факт интересный, позже надо будет провести ряд натурных экспериментов. А пока проверим управляемость голосовыми командами. Управляется. "Достоинство" упало и съёжилось. Но оставлять его нельзя ни на минутку. Не "достоинство" - самого мужика. Хоть с достоинством, хоть без.

Что хорошо -- Хотен заткнулся. Так что голядину связанную он намыливал уже в тишине. Конечно, и "скалозуба" помыли. Я же гуманист. В рамках закона. Гаагская конвенция. Я не "хер", не "рувим", но чту. "Держава, взявшая военнопленных, обязана заботиться об их содержании". Не Гаагская, а Женевская, не держава, не военнопленный. Но помыть надо. С обожжённой мордой на встряхнутой голове -- долго не протянет. Так хоть чистым напоследок.

Удивительно, Домна от Сухана в обморок падает, а обожжённого, битого, комарами покусанного "скалозуба" беззубого - как родного. Обнимает, головёнку его подпалённую к груди прижимает, воркочет ему что-то успокаивающее. Весь дёготь на него перевела.

Тут, наконец-то, Аким появился. Владетель и блюститель, господин и батюшка, мой родненький. Или мне кажется, или у него в самом деле борода дрожать начала, когда он меня увидел? От смеха, наверное. И глаза так подозрительно блестят. Выпил он, что ли?

-- Живой? Целый? Кормили?

-- Да, да, нет.

-- Домна, дура, давай на стол.

Узнаю брата Федю. В смысле -- строевой офицер среднего звена. "Бойца накормить, потом -- шкуру спустить".

Хорошо, что у Домны какая-то похлёбка горячая была. С твёрдого бы мы точно окочурились. Хорошо, что я Сухана из поля зрения ни на минуту не выпускаю -- Ольбег сунулся помочь, мешок поднести. Опоздал бы я с командой -- и этого бы с сотрясением унесли. И опять же, зомби как собака -- без команды не ест. И, так же как собака, не имеет ограничений по количеству съеденного. Будет лопать, пока не треснет. Так вот почему "мечта сержанта" в армии не реализуема -- никаких стратегических запасов "керзухи" не хватит.

Аким проморгался, перестал трясти бородой, начал выспрашивать. Ну, я ему сжатым пакетом: "схемы ловушек и постов не имею, внешних оборонительных не наблюдал". Тут, наконец, ворвалась вся "отстойная команда". Которая в "Паучьей" веси отстаивалась. Все. И мои, и "верные", и вирниковы. Все лезут, обнимаются, по плечам по спине молотят.

" - Как ты выжил? Как ты спасся?

Каждый лез и приставал.

Но мальчонка только трясся.

И негромко посылал"

Наконец, впёрся Макуха и стал всех строить.

-- Что в мешке?

-- Серебро голядское. Дорогой взяли.

-- Покажь.

Хорошо, Николай и остальные здесь -- я бы не углядел. Вирниковы кое-чего попытались попятить. Опять, видать, нашли что плохо лежит. А у меня лежит хорошо. И встать -- не заржавеет. И не то что между, а то что слева. Я как шашку свою перед собой на столе торчмя вскинул, так у моих все из ножен и выскочило. Мятельник кое-что попробовал к себе под мантию... Дескать, "фигурируют в разных делах". Я те по-фигурирую! Макуха аж несколько растерялся:

-- Ты... эта... ты чего?

-- Ничего. Провожу проверку боеготовности бойцов при подаче визуальной команды "делай как я"

-- Паря... Ты... эта... не в себе?

-- Я -- в себе. Но могу быть в тебе. Вот этой железкой. Ложь в зад. Что из мешка взяли.

Тошнота и головная боль прошли как поел. А вот жар остался. И шашка точёная у меня в руке -- тоже осталась. Но вирниковы напирают. Много их, несогласны они. Глазки у всех загорелись. Ещё бы -- здесь сотни под две кунских гривен. Это если прибрать... "в закрома родины"...

Яков стоит у дверей, пояс уже сдвинул, чтобы рукоять меча удобнее хватать. Что это я такое ему говорил интересное? А он мне тем же и ответил. Что-то такое... лаконичное. Вспомнил. "Думай". Думай, Ванька. Иначе эти придурки друг друга поубивают. Из-за этой кучи цветного металла. Чей бы верх не был -- Рябиновке конец. И тебе опять - "беги быстрей, а то поймаю".

-- Господин вирник, дозволь спросить.

-- Чего тебе?

-- Вот Хохряково семейство ты взял. В покрытие виры. В холопы продашь. В Елно. А могу я тут их у тебя купить? Сам видишь -- серебро у меня есть.

Макуха загрузился. Так не делается -- взятых на разбое стараются подальше от родных мест продать. Лучше всего -- за море. Чтоб не вернулись, не отомстили, снова в родных местах озоровать не начали. А тут ублюдок рябиновский, сопля малолетняя, гонору-то... а простых вещей не разумеет. Ну, ему же и хуже. Втюхиваем.

Притащили всех семерых "пауков" из поруба. Сразу пошёл лай. Они между собой лаются, а мне дышать нечем -- полная трапезная народу, у меня жар все круче. А шашка в руке. Какая морда туземная сунется -- покрошу. Хорошо бы - самого Макуху. Напоследок перед смертью. Для чувства глубокого удовлетворения. Домна, умница, воды холодной принесла -- чуть полегчало, Макуха живой остался.

-- Макуха! Этих четверых -- отпустить. На них нет ничего.

-- Ты мне указывать будешь?!

-- Нет так нет. Николай, мешок собрать, серебро забрать. Торга не будет.

-- Стой. Лады. Этих - вышибить. Хохряка с сынами покупать будешь?

-- Буду. Твоя цена?

Смотрит, гадина, ухмыляется.

-- Да дёшево отдам. За сотню. Каждого.

Тихо сразу стало. Народ ошалел. Он что, сдурел?! Таких цен не бывает! Да за такие деньги я его самого и зарезать могу, и виру заплатить, и еще останется. На поминках сплясать. Три раза вприсядку.

-- Что, малой, кусается цена? Так ведь ты ж с веси не один ушёл -- со старшим Хохряковичем. Которого ты из-под моей пытки увёл. Я его попугал, ты его пожалел. Каждый свою работу сделал. Теперь делится надо. Он-то тебе, поди, скотницу батюшки своего показал, выкупить упросил. Ты, поди, обещался. Ну, выкупай.

Кто сказал, что предки -- дураки? Они такие шарады разгадывают... Про себя. А вот про меня... Макуха сидит, скалится. Узнал -- с кем я уходил. Сообразил -- за чем. Прикинул причины. Предположил результат. Уверовался. Теперь - "дай". Уел дитятку. Злорадствует. Доказал-таки, кто здесь главный. Чья тут власть. Кто тут всем владеет, а остальным так... пользоваться дозволяет. И люди его ухмыляются. Взули рябиновских. Не, ребята, "функционально полный попаданец" - это такая сволочь... Я еще не "полный", но - учусь. И буду.

Как же там у Герберта в "Дюне"? "Сущностью владеет тот, кто в состоянии её уничтожить".

Здесь у нас не экскременты чудовищных песчаных червей на захудалой планетке, а русские мужики на Святой Руси. Но принцип -- тот же.

Я выбрался из-за стола. Как-то нехорошо мне. И спину скрючило. Шашка в руке висит. Сухану велел кончить жрать, голядине -- наоборот, по сторонам не раззявиваться - больше не дам. Подошёл к Хохряку, посмотрел на его битую, мрачную физиономию. Кремень мужик. Сделал еще шаг, чуть споткнулся. И всадил шашку в среднего Хохряковича. Хороший укол получился. Снизу вверх, прямо в сердце. Парень ахнул и назад завалился, а я к Макухе развернулся. Клинок ему в лицо направил. Пол-клинка в крови. Свежая, капает. Смотри внимательно, гадина обкафтаненная, властью облечённая. Смотри-смотри. Чья здесь власть. Кто здесь может уничтожать сущности.

-- Сидеть! Николай! Отдай вирнику пять гривен. Как за убитого холопа положено. По "Правде".

Макуха дёрнулся. Макуха вставать начал, за меч хвататься, воздуха в грудь набрал. Да так и замер. Полу-вставши. И тишина. Как там на поляне было, когда мишка главному волхву голову оторвал. Только стук костяной -- у самого младшего из Хохряковичей зубы стучат. Правильно стучат. От страха. Скоро у всех стучать будут.

Так и дошёл до своего места за столом, Ивашке шашку сунул: "вытри". И стал рассказывать:

-- Правду ты сказал, Макуха. Был у нас со старшим Хохряковичем разговор. Обещал он отцову захоронку показать. Но не успел -- взяли нас голяди. Потом у них там медведь убивать волхвов начал. Все разбежались. Я Хохряковича старшего мёртвым видел -- медведь заломал. Так что "пауковой" захоронки у меня нет, где она -- не знаю. И долга на мне нет -- Хохряковичу я ничего не должен. А серебро у меня -- голядское. Что волхвы припрятали. Думаю, у них и еще захоронки есть. Где -- не знаю. Теперь - думай. Хохряка с сыном куплю по пяти гривен. Они мне для другого дела надобны. Остальных из семейства -- по две ногаты за голову. Майно их... тоже куплю. Николай вон -- он цену скажет.

-- Какое такое "другое дело"?! У них там в захоронке пять пудов серебра должно быть! Себе взять хочешь?! А вира княжеская?!

Во. И про князя вспомнил. И захоронку взвесил. Уже до пяти пудов дошли. Хохрякович говорил -- два-три. Да и то, думаю, приврал. Глаза велики не только у страха. У жабы -- тоже.

-- Княжеская вира -- твоя забота. Хохряк -- перед тобой. Можешь из него серебро князю вынуть -- делай. Не можешь -- продай. А то как собака на сене -- и сам не гам, и другому не дам.

-- Я собака?!! Да я...!!! Взять их!!! В кузню! Прижгу -- все скажут.

-- Стойте! (Опа! Так это ж Хохряк рот открыл). Не надо железом прижигать. Я все сам покажу.

-- Во-от! (А это Макуха челюсть подобрал. Отпала, когда Хохряк заговорил) Давно бы так.

-- Не. Не мог я при сынах слабость свою показать. Я их твёрдости учил. За всякую слабину спрашивал сурово. А теперь сам... Стыдно мне. А раз два старших уже... Только уговор -- и младшего. Пока он живой -- не могу. Соромно.

-- И скотницу свою покажешь? Тогда так: Хохряковича меньшого взять, там на задах колода есть, голову отрубить и сюда принести.

У меня несколько плыло в глазах. Вот оно моё счастье: у всех нормальных попаданцев горячка от чего-нибудь героического. От ранений в сражении, меняющих ход истории, от какого-нибудь героического подвига. Да хоть от яда, подсыпанного извечным врагом прогресса и государственности... Хоть чьей-нибудь. А у меня тут уже градусов сорок. Просто от прогулки по болоту. "Он помер, покусанный мухами и комарами". Эпитафия, факеншит.

"Сойдясь у гробового входа,

-- О, Смерть, - воскликнула Природа.

-- Когда ж удастся мне опять

-- Такого олуха создать"

Таких олухов как я - не создают. Их мечут. Как икру. Что-то эти стихи мне напомнили. Что-то очень... неуместное, не гармонирующее. Но, почему-то, актуальное. Звуки то приближались, то совсем пропадали. Зрение вдруг сфокусировалось и стали чётко видны огромные глаза младшего Хохряковича. Кажется, он что-то кричал: "батя, батяня". Батяня его смотрел с каменным лицом. Сдать заначку -- стыдно. А сына на плаху -- нет. Дикость какая-то. Предки... уелбантуренные. Двое здоровенных вирниковых стражника опрокинули парнишку на спину и волокли к выходу. Он упирался в пол ногами и от этого вся троица двигалась все быстрее. Что-то такое...

-- Стоять!

Яков у входа сделал шаг и загородил дверной проем. Чарджи, подпиравший стенку и лениво наблюдавший за процессом питания "скалозуба", чуть сдвинулся -- сабля при вытаскивании за стенку не заденет. Ноготок вздохнул и переложил свою секиру со стола на колени. Николай, сидевший на корточках возле мешка, крутанул головой по сторонам, ссыпал серебро в мешок и стал завязывать горловину. Наконец, и Ивашка, отложив в сторону мой клинок, сдвинул пояс так, чтобы рукоять сабли удобнее легла под правую руку.

-- Сынок, ты что? Ты чего? Это ж княжьи. (Это Аким встревожился и озвучился. А Макуха молчит. Тянет железку свою из ножен. Дождался. Сейчас можно будет всех... всю эту... усадьбу. За все обиды... А главное -- будет чёткое обоснование: "За сопротивление при исполнении").

-- Вспомнил я. Слушайте:

"Сильный шотландский воин

Мальчика крепко связал

И бросил в открытое море

С прибрежных отвесных скал.

Волны над ним сомкнулись,

Замер последний крик.

И эхом ему ответил

С обрыва отец-старик:

- Правду сказал я, шотландцы,

От сына я ждал беды,

Не верю я в стойкость юных,

Не бреющих бороды.

А мне и костёр не страшен,

Пусть же со мною умрёт

Моя святая тайна,

Мой вересковый мед."

Тишина.

-- Ваня, ты живой? Ты как? (Это Аким беспокоится)

-- Ты, бля, ты нам тут молитвы бесовские Велесовы читать вздумал?! По-набрался колдовства у волхвов богомерзких! Так я тебя быстро к епископу на двор... (Это Макуха начинает заводится)

-- Ой, мамочки, так он же белый весь. Счас свалится (Это кто-то из баб)

Ах! - Это Макуха. Вжик. Это -- Хохряк. Шаг в сторону и его связанные спереди руки выхватывают меч вирника из ножен. Вирник только что убрал ладонь, и сразу Хохряк выдернул меч. Макуха отшатывается от вылетающего снизу, от его пояса, стального полотна клинка, прогибается и, потеряв равновесие, валится за лавку. Но Хохряку вирник не нужен. И Аким, что сидит рядом и остановившимся взглядом смотрит на взлетающий к потолку клинок -- не нужен. Хохряк делает мах мечом над головой по кругу и два широких шага ко мне. Меч рушится из-под потолка. Рушится на меня, на мою голову. Хохряк -- смерд, рубит мечом как топором. Дрова. Двумя руками, наклоняя туловище, расставив ноги и чуть приседая в коленках. Сейчас железяка просечёт мне кожу, потом косточки. Потом полетят мои мозги. По стенкам в разбрызг.

Меч опускается. И отдёргивается, не дотягивается. Рукоятка рывком прижимается к животу. Острие еще немного опускается и дрожит перед моим лицом. Потом опускается ниже. Нацеливается в грудь, потом в живот. Хохряк смотрит прямо мне в лицо. Согнувшись. Прижав кисти рук с рукоятью к животу, локти -- к бокам. Его глаза меняют выражение. Теряют... смысл, целеустремлённость. Взгляд размазывается. Хохряк начинает падать, заваливается на бок. Сворачивается в позу эмбриона. "Мама, роди меня обратно". С торчащим вперёд, от пупка, мечом. Кто-то рядом громко выдыхает. Я поворачиваюсь и вижу ошалелое Ивашкино лицо. И гурду у него в руке. Рукоять на уровне пояса, клинок вытянут горизонтально. Весь в крови. Клинок. Ивашко растерянно лепечет:

-- Так я ж... так он ж... А я только махнул...

"Вот сабля просвистела

И - ага.

Вот сабля просвистела

И вражина мой упал".

А я -- нет. Не упал. Пока. Но - свистнуло близко. Ага. Так вот как выглядит кавалерийский удар: "горизонтально на уровне пояса". Не шашкой, а саблей, не на коне верхом, а на лавке сидючи. Не... ну и ладно. Зато - живой.

-- Спасибо. (Как-то горло прихватило. Пришлось сглотнуть.) Говорил я тебе: бери гурду, береги её. Мне - для пользы, тебе - для славы. Вот и первая слава твоя -- господина от верной смерти спас. А уж мне какая польза...

Все начинают шуметь, кто-то ругается, кто-то вытаскивает вирника из-за лавки. А мне дурно. Мне надо лечь и поспать. Но сначала -- на горшок. Нормальный ГГ может, в случае крайней нужды, хоть большой, хоть малой - упасть в обморок. И обделаться так героически, что никто не заметит даже запаха. А я не Г, и совсем не Г. Поэтому -- не могу. У меня такая нужда, что мне сначала в нужник. Можете смеяться, но -- нужно. Можете смеяться еще раз, но мне нужно отвести в нужник Сухана. Потому что зомби... эта такая сволочь... которая не только без команды не пьёт и не ест, но и наоборот не делает. Я вот сейчас вырублюсь, и ему никто ни слова сказать не сможет. Он же только на мои команды реагирует.

Знаете, как человек умирает от разрыва мочевого пузыря? Плохо человек умирает. У Наполеона был министр, который докладывал этому корсиканцу 16 часов подряд. Корсиканец выдержал, подписал, пописал и пошёл строить свою империю дальше. А министр -- дуба дал. У Наполеона была целая Франция, можно было министрами разбрасываться. А у меня всего один зомби. Надо беречь.

Нудный я очень. Подыхать буду и то - по инструкции. Хотя до нужника мы не дошли. Дошли до кустиков. Ну и ладно. Мне не стыдно. Как говаривали во времена моей юности: "пусть лучше лопнет мой стыд, чем мочевой пузырь". Тем более, Хохряк мне такой вариант стыдливости показал... С посылкой последнего сына на плаху. Или предпоследнего? В веси, вроде, еще один сыночек остался. Малолетка с великовозрастной и вполне беременной женой. Это им не стыдно.

Стыд -- категория социальная. Всегда - "здесь и сейчас". В Финляндии, к примеру, публичное исполнение естественной нужды -- штрафом не наказывается. В отличии от Германии. Что немцу -- стыдно, то финну - нет. Финну, например, очень стыдно не платить налоги. А греку -- нормально. Интересно, союз один, Европейский. А стыд у всех разный. Может ли существовать союз, если стыд -- разный? По опыту Советского -- нет. Как только русское народное: "стыдно лгать и воровать" перестало быть стыдным в... в определённых кругах, так сразу - "бздынь". И с Северо-Американским... Который Юнайтед Стэйтс... Нормы стыда, которые есть у белого мужчины протестанта -- они у него и остались. Но уже не являются абсолютно доминирующими. И распространение демократии... Либерализм -- это бесстыдство. Все что не запрещено -- разрешено. А что запрещено -- разрешим. И пошла волна однополых браков. "А что? Нам не стыдно. А запретить - не позволим. Тебе прямого и явного ущерба нет? - Тогда можешь просто выражать своё мнение". И не стыдно сжечь Коран. "А чего? Куча не нужной мне бумаги. Тебе нужно? Напечатай себе еще. А они почему-то возражают. Дикари-с однако. Вбомбить в каменный век". А что, они от этого в своём "каменном веке" перестанут быть дикарями?

При демократии стыдно нарушить закон и попасться. А просто нарушить... Я -- народ. Я источник закона. Сам дал -- сам взял.

Надо бы исследование провести: "дифференциал общественной стыдливости как индикатор близости всеобщего бздынь". И взять производную от этого градиента по времени. "Величина градиента бесстыдства войдёт в "красную зону" через три года. С последующим неизбежным факеншитом по всему полю социальный отношений".

Все-таки, бред, навеянный болотными мухами, меня догнал. Кажется, последнее что я скомандовал, когда в меня уже на моей постели Домна чего-то вливала, чтобы Любаву неделю из постели не выпускали -- при сотрясении мозгов нужен покой. Если есть чему сотрясаться.

Загрузка...