Пилюля

Глава 15

Василий Иосифович заходил в раздевалку после матча. Всем руку пожал, как после победы. Мне сказал завтра к 11–00 быть в штабе.

Понятно. После такой игры концепция нашего договора меняется.

Изотов вручил направление в институт физкультуры на заочное отделение. Завтра съезжу. Диплом по любому нужен.

Вокруг стадиона кучки людей жарко обсуждают что-то, хотя после игры уже прошёл час. Я, надвинув фуражку, в офицерской форме (приказ Короткова) пытаюсь незамеченным выйти со стадиона. Едва я миновал милицейский пост, как стайка детей, девушек и даже солидных граждан метнулась ко мне.

Нет, ребята-демократы – только чай! Я ещё не готов к таким разговорам с визжащей толпой.

Показав впечатляющие спринтерские способности я смог оторваться от гомонящей толпы и уйти от преследования.

Встретила меня тётя Клава торжественно. Встала из-за стола, обняла и завела шарманку:

– Репортаж этого… Озерова, всем общежитием слушали. Он даже лучше заболевшего Синявского рассказывает. А уж как орёт "Г-о-о-о-л!". Прямо, как в театре. А когда празднуя микрофон уронил… Такой грохот из радио был… Я аж вздрогнула. Поначалу то всё невесело было. Как там Озеров сказал… Что защита ваша хромает не вставая с колен. После перерыва заходят Колобок с Анечкой, а из радио:

– Мы продолжаем репортаж о хоккейном матче. В воротах ВВС замена. Выходит молодой голкипер Юрий Жаров.

Комендантша хлебнула водички и продолжила:

– Тут снова вся общага сбежалась. Некоторые звонили товарищам, просили тоже слушать. Как Бекяшев гол "лопатой" забил – все прыгали думала пол проломят. А как тебе не забили этот… Как? Буллит? Твоя то села на табуретку и зарыдала. Колобок "чего мол"? А она "я же это не увидела…" А смешной комментатор в конце так и сыпал "Боброва держат за свитер, за трусы, за всё, что можно держать…"

В комнате после обнимашек с Пилюлей и друзьями стали собирать праздничный стол. Абрамян притащил чачу, Попандопуло сало с чесночком, Анечка сварила макароны, а Колобок разогрел тушёнку. Я, как Обломов, взирал на это поскрипывая кроватной сеткой. Когда перед посадкой за стол Пилюля достала из пальто мандаринку и положила на пустое блюдце, Абрамян погрозил ей пальцем и сказал:

– Убери. Мы в групповухе не участвуем…

Смеялись до слёз. Потом взялись за комментатора. Колобку запомнилось:

– "Шайба, пролетев последние препятствие между ног вратаря, влетела в ворота."

А, Пилюлька добавляет фразу Озерова:

– "Арбитр, принимая решение встаёт в красивые позы. Возможно, он раньше занимался балетом"…

За вечерним чаем Колобок по просьбе неугомонной подруги читал свои и чужие вирши.

– Я перед Новым годом на учениях под Ржевом был. Это от одной подруги из Калинина:

Поздравляю тебя, дорогой мой солдат.

Ты меня защитишь от врагов.

Будь же крепким и метким как твой автомат.

Я хочу, чтоб мы встретились вновь.

Не морозь своё сердце в снегах у Оки.

Будет трудно тебя отогреть.

В общем, Васька, спасай ты меня от тоски.

Как вернёшься вдвоём будем петь.

– Что ж ты с ней не спелся, – подкалываю, – Рожей не вышел?

– Да она при встрече спросила: "Кто такое мог написать: И, утратив скромность, одуревший в доску, как жену чужую обнимал берёзку!", а я не вспомнил тогда, что это Есенин и просто пошутил, сказав, что такую хрень мог написать только Буратино. Она обиделась и ушла. Правда мне потом сказали, что она Новый Год с одним лётчиком встречала…

– Видно не судьба, – философски заметил я.

– А, что такое судьба, по-твоему – полюбопытствовала защитница рифмоплётов.

– Представь, парень ищет девушку, которая помахала ему из трамвая. Девушка мечтает, чтобы этот парень её нашёл. Они вышли навстречу друг другу по одной улице, но не встретились.

– Почему? – вздыхает Пилюля.

– Не судьба, – отвечаю я.

16 февраля 1950 года.

На утренней пробежке не было Любочки. Амосов поведал, что её родители застукали их на месте преступления. Серёга гордо удалился, а девушке запретили любые встречи с ним.

– Любина мама узнала телефон Джеджелавы и затем позвонила в мой предыдущий клуб. Тот тренер подозревал, что я развожу шуры-муры с его дочерью. Вот и наговорил про меня… Отстаньте, ничего у меня там не было. Так… всего то пару раз в каптёрке по быстрому. Это ведь не считается?

После тренировки подходила Катя с Колобком (одна видать робела). Оба сделали жалостливые глазки как у кота из Шрэка. Васечка, крутя в воздухе руками для лучшего усвоения слов, попросил за замявшуюся подругу:

– У катиной крёстной артистки Елены Кузьминой завтра день рожденья. Катя хочет у Мстислава на магнитофон песню записать и подарить плёнку крестной. Девчачья песня нужна…

Вот же блин неугомонный импресарио.

Вспомнив песни той молодости, говорю:

– Есть одна. Только она грустная. И петь лучше на два голоса.

– Это ничего, – быстро согласилась Катя, – я Анечку попрошу. Она не откажет…

В приёмной Василия Иосифовича, кроме секретаря сидел лётчик-майор, нервно теребивший ушанку. Я по-хозяйски снял шинель и повесил на крючок. Секретарь-капитан встал и пожав мне руку сказал:

– Вчера матч с сыном-школьником слушали. Бобров – его кумир. Сын как услышал, что форварда через борт перекинули, застыл от ужаса, а как комментатор сказал, что Боброва на носилках вперёд ногами понесли – расплакался. Сидел на кухне пока Бекяшев не забил. Потом снова плакал – от радости. Сегодня пошёл в хоккейную секцию записываться. Если возьмут, придётся коньки покупать.

Майор заинтересованно посмотрел на меня, и на всякий случай раскрыл шинель, продемонстрировав Звезду Героя. Потом собрался с духом и представился:

– Лётчик-испытатель Виктор Яшин. Я на ИЛ-28…

Тут он осёкся посмотрев на капитана. Капитан поняв, кивнул:

– У него подписка о неразглашении есть. Говори. Про ИЛы с майского парада все знают…

– Списали меня из армии полгода назад. На заводе вот ИЛы и МИГи тестирую. А я в часть хочу. В боевую. Уже куча знакомцев на Дальний Восток уехала. А мне генерал-полковник Вершинин ещё летом сказал: " Иди к Василию Иосифовичу. Он ветеранов не бросает, Может и поможет чем…"

Тут дверь открывается, вскакиваем. Генерал кивнув проходит в кабинет со скользнувшими за ним секретарём и Изотовым. Секретарь вышел, захлопывая папку. Кивнул мне. Захожу.

Генерал возбуждён. Не может открыть бутылку коньяка. Наконец получается. Набулькав грамм сто выпивает и говорит:

– В военное время за такое погоны срывали… Вот сволочь! Я и топливо им выбил, и премии за допполёты, а он – не было возможности организовать дополнительную учёбу на новой технике… А меня не волнует. Когда этих желторотых американские асы жечь будут… (Изотову) Сильно я ему дал?

– Губу и нос разбили. – чеканит Коля выкатив глаза.

– Ничего, до свадьбы заживёт. Зато теперь ребят учить начнёт… (мне). А ты, что тянешься? Не боись, не трону. Разговор наш хочу пересмотреть. Отсыплю тебе всего если не уедешь. Отдельная комната в общежитии, старший лейтенант плюс премия тыщь пять. Ты как?

– Никак нет, товарищ генерал-лейтенант. Ваше слово твёрже гороха. Горький – значит Горький. Буду с осени у Маслова играть если медали возьмём.

– Твёрже гороха? – ухмыляется, – Изотов, принеси-ка нам чайку.

Начался торг. Сталин давил званием и авторитетом. Я упирался, понимая, что футбольный ВВС – это тупик. Тот же Бобров став главным тренером враз похерит футбольную команду. Тренировать хоккеистов у Боброва выйдет лучше.

Генерал возмущенно поражался моей наглости, но в конце концов мы пришли к консенсусу. В футбол я с Колобком по любому играть в следующем году буду у Маслова. В хоккей – следующий сезон за ВВС вместе с Пучковым на сменку. Причём буду в Москве только на время игр Чемпионата, а до этого съезжу в Горький – нужно будет команду собирать.

Василий Иосифович потягивая крепкий чай замечает:

– По сборным вопрос, после такого матча, решён. Но, мне в этом году возможно не до футбола будет. Ты уж, того… Не подведи. Я за тебя Джиджилаву просил. Чтобы не трогал тебя без нужды.

Поняв, что с моим нахождением в ВВС всё ясно, спрашивает:

– Что-то ещё?

Я, вспомнив лётчика в приёмной, спрашиваю:

– На войне для штаба что главное?

– Ну, ты, брат, наглец, – генерал ломает сушку и, прожевав, отвечает: – Ну, разведка.

– А у нас быстрые разведчики есть, чтобы от любого американца ушли? Нет? А вон в прихожей лётчик-истребитель, Герой Советского Союза знает новый ИЛ как свои пять пальцев. Он то уж не просрёт высадку десанта…

– Смотри, Юра. Много на себя берёшь. Как бы снова в камеру за борзость не попал. Это тебя так… пугнули слегка. А если б взаправду… Всё, свободен. Да-а… На танцы почему не ходишь? Да? Неужели? Изотов запиши про этого безпардонника: не пойдёт на танцы – никакого Горького. И это на прыжки его запиши. А то этот летчик не знает с какого бока к самолёту подходить. Генерал я или нет…

Пожелал в приёмной успехов приободрившемуся майору, получил указания от Изотова насчёт завтрашнего вечернего отъезда в Ленинград, и двинул в Центральный институт физкультуры. Из начальства на месте оказался только профессор Алексей Алексеевич Минх по книгам которого я в шестидесятые изучал спортивную медицину.

– Ну-с, молодой человек, и как Вы будете сдавать хвосты за первый курс? Вы вообще что-нибудь о моём предмете знаете? – посмотрев моё направление, спрашивает профессор.

Я, вспомнив вбитое в институте, отчеканил:

– У спортсменов различный план работы в тренировочные и соревновательные периоды года. Но, основа одна – чёткий распорядок дня, здоровое питание, уход за телом, гигиена сна, одежды, обуви. Из этих на вид мелочей и получается физически крепкий и малотравматичный спортсмен. Также важно правильное восстановление и выход на пик формы…

– Достаточно, – покачав головой, довольно протянул один из столпов советской спортивной медицины, – реферат на эту тему сможете написать? Чудесненько. Вот.(подавая мне подписанное направление). Идите в деканат заочного обучения. Там Вам скажут, что ещё требуется… А что такое на Ваш взгляд здоровое питание – это я Вас позже попытаю…

Захожу в общежитие, а тётя Клава с улыбкой:

– А к тебе гости пришли. Тот, что фильму с лошадями снимал и ещё трое…

Трое вышли из леса (пронеслось в голове).

Быстро поднимаюсь наверх и сталкиваюсь в коридоре с Колобком тащащим стул и табуретку от соседей. Улыбаясь, Васечка пропускает меня в комнату. Здороваюсь с художником Лёшей Рудяковым. Тот представляет своих друзей:

– Ежов Валентин и Соловьёв Василий. Начинающие сценаристы с "Мосфильма". Студентка ВГИКа Таня Конюхова…

Рудяков продолжает:

– Вчера собрались компанией. Обсуждали предложение товарища Довженко о новом фильме. Ленинград уже пробы по детскому спортивному фильму делает. Наш "Мосфильм" тоже разродился деньгами на спортивный фильм для молодёжи. Задание такое. Молодой фронтовик – герой войны становится спортсменом и побеждает на чемпионате мира. Мы хотели героя борцом сделать, но услышали радиорепортаж о хоккейном матче и вот мы здесь… Посоветуй, к кому обратиться за помощью для написания хоккейных эпизодов сценария. А может ты сам? У тебя здорово получается…

Мой отказ предварил стук в дверь. Заходит парень, представляется:

– Анатолий Рубинов, внештатный корреспондент газеты "Вечерняя Москва".

Ну, какой же он Анатолий? Типичный Абрам или Мойша. Такому не в газете работать, а брачные агентства открывать…

– У армейцев информацию собирает другой корреспондент. А меня к лётчикам послали. Вчерашний радиорепортаж наделал много шума. Все хотят подробностей. Товарищи Коротков и Бобров уже высказались по матчу. Теперь Ваша очередь. Вы позволите задать несколько вопросов? Извините, товарищи.

Колобок принял пальто, у доставшего блокнот журналиста, и предложил присесть.

– Расскажите про детство, где начали заниматься спортом, были ли на фронте – читателям всё интересно.

Оказавшаяся со мной за столом Пилюля хочет что-то рассказать журналюге и получить заслуженный мешок славы, но я опережаю её и скромно повествую:

– Жил и начал заниматься спортом в Риге. Четыре года играю в футбол и хоккей на Первенствах СССР. Ничего пока не выиграл.

Смотрю на заинтересованное притягивающее лицо Тани Конюховой и добавляю к чему-то:

– Чемпион Латвии по боксу.

Тут же получаю под столом по ноге от Пилюли да так, что мой тапок вылетает из-под стола и шлёпается перед сценаристами. Те, дружно фыркают. Пока под смешки поднимаю домашнюю обужу, Анечка начинает путь к славе:

– Я в госпитале дежурила когда его (кивает на меня) привезли. Промыла рану. Помогала Михаилу Петровичу зашивать. Посмотрите как хорошо получилось.

Берёт мой подбородок, и разворачивает к журналисту, гладя меня по лбу пальцем.

– Он мне сразу понравился. А как заговорил со мной… Поняла, что пропала. Он слишком скромный. Многократный чемпион Латвии по футболу и по хоккею. Играл за сборную Москвы против чехов. И в новой сборной страны будет. Мне так товарищ Изотов сказал. А ещё у него боевой орден есть. За разведку в тылу врага.(Я закатываю глаза). Чем вам не герой фильма?(спрашивает сценаристов)

– А и правда, – первым приходит в себя художник Рудяков, – так-то Юрий и есть главный герой…

– А я девушка главного героя, – скромно так заявляет Пилюлька.

– Нет, на роль девушки мы планируем Татьяну, – встревает старший из сценаристов.

– А она сможет сыграть то, как мы… как мы… как мы обогащаем друг друга, – распалившись бросает артистке моя дорогая.

– Да уж мне известно как кто кого обогащает. Неужто у вас как-то по-другому.

– А давайте чай пить, – по-пилюлькински прерывает дискуссию Колобок.

Пьём чай. Анечка немного успокоившись говорит глядя на будущую артистку:

– А у нас с Юрочкой по-другому. Он песни хорошие сочиняет. Последняя прямо про нас. Мы с Васечкой целый день репетировали. Только там на два голоса…

– А Татьяна хорошо поёт, – говорит старший сценарист, – Мы покурим на крыльце, а вы спойтесь пока…

Пилюлька меня выгнала со словами:

– Иди уговаривай, чтобы меня взяли твою девушку играть. Эта смотрит на тебя, облизывается, глазками стеляет, а даже и представить не может, что мы с тобой… Вообщем уговаривай. Аривидерчи.

Они с Колобком, как пылесосы все мои слова втягивают.

Потрыньдели про съёмки. Я посоветовал сценаристам взять фотоаппарат, кинокамеру, если есть, и ехать с нашей командой в Ленинград. Ежов, докурив, ответил, что было бы неплохо познакомиться с хоккеистами, послушать спортивные байки, набросать сюжеты эпизодов. Соловьёв пообещал у знакомого оператора взять кинокамеру 16С-1, и радостно подвёл итог:

– Если получиться, то к Довженко не с пустыми руками пойдём и можно будет в кассе смело аванс брать. По любому отчитаемся…

Заходим. Тётя Клава, привлечённая распевкой, уже поднимается по лестнице наверх и говорит нам:

– Я тоже хочу послушать.

В коридоре перед комнатой собралась вся общага. Мы заходим, рассаживаемся. Между девушками во время репетиции что-то произошло и они уже не смотрят друг на друга волчицами, а весело улыбаются. Пилюлька встаёт за маэстро Колобковым и сама себя объявляет:

– "Белым снегом"[43].

Народ хлопает. Ежов говорит, что одна песня для фильма уже есть. Садимся пить чай по второму кругу. Журналюга Толик втихарца строчит и строчит в свой блокнот. Я, смеясь, рассказываю, как убегал от толпы фанатов после матча.

– Фанатов? – переспрашивает кучерявый журналист.

– Ну… Болельщиков, – поправляюсь я, – жалко их, а свои время и нервы ещё жальче. Детвора пару минут за мной бежала пока я не оторвался…

Тут Пилюля подрывается:

– Юрочка, ты не прав. Я видела этих болельщиков непопавших на стадион, маленьких и взрослых, слышала как болеет наше общежитие… Нас не нужно жалеть. Мы через такое прошли, что заслужили хоть капельку внимания. (вытирает слёзы). Ты больше не бегай от них. Хорошо?

Проводили гостей и Анечку. Завёл будильник, чтобы не проспать, а сон не идёт. Вспоминаю слёзы подруги и слова " Нас не нужно жалеть". Она защищает простых людей переживших войну. Отцы, братья у многих из них тоже могли бы радоваться на "Динамо", а лежат по всей Европе в братских могилах. А я вот бегаю от их детей, дочерей. Их не нужно жалеть. Им нужно дарить радость от автографа, от рукопожатия. Они это заслужили…

Во сне кто-то читает под музыку про Народ-Победитель…[44]

17 февраля 1950 года.

На утренней пробежке Стёпа посетовал, что Любочки не будет на прыжках, придётся замену искать. Вспомнив вчерашнее приказание генерала, я подумал:

А чего тянуть кота за хвост? Три прыжка у меня в прошлой жизни были. Ничего сложного.

Попросил оставить место за мной. Сначала прыгну пару раз с вышки, а парашют укладывать всё равно вместе с инструктором…

– Во сколько поезд? На "Красной стреле" поедете? – спрашивает за утренним чаем любопытный Васечка.

– На "Красной". Отправление в 23:55. Так, говорят, товарищ Каганович распорядился, чтобы у командировочных были суточные за лишний день. – делюсь я с соседом АиФовским послезнанием.

– Завидую я тебе, – говорит Колобок, – Прыгнешь три раза – значок на груди. Все девки твои будут. А тут опять снег месить…

– Васёк, на хрена мне значок – у меня орден есть, – говорю я дожёвывая бутерброд, – И, вообще, меня и без ордена девахи любят…

Под навевающую приятные воспоминания "Рио-Риту" вышел из общежития вместе с тёплым воздухом, превратившимся в белый исчезающий под зимним солнцем вихрастый пар.

Перед тренировкой подошёл к Короткову и нарисовал всплывшую из воспоминаний об институтской хоккейной команде схему атаки.

– Не. Бобров, так не будет делать. Он на ворота заточен. – выдаёт свой вердикт тренер, – а вот для вторых и третьих звеньев самое то.

Началась отработка входа в зону защиты нашего нападающего по борту с оттягом на него чужих защитников, освобождающих другой фланг и центр. Нападающий после входа в зону делает резкое торможение для паса по линии. Поддерживающие атаку игроки должны рывком оторваться от опекунов и получить шайбу у синей линии для броска или выхода один на один.

– На вокзале всем быть к 23–00. Спиртное не брать, кого поймаю, назад отправлю, – заканчивает тренер помахав кулаком улыбающемуся Виноградову.

– Не волнуйтесь, Павел Михайлович, – протянул капитан, знавший, что тренер едет в СВ, – Всё будет чики-пуки…

Вместе с Мстиславом и Катей пришли к парашютной вышке. Усатый инструктор по прыжкам был очень доволен полному составу прыгающих:

– В прошлом месяце одного не хватало. А премию дают если всегда полный комплект прыгунов. Ну, так мы Стёпу с парашютом в строй поставили, чтобы издали дюжину было видно. Проверяющий из диспетчерской редко спускался. Всегда прокатывало, а в тот раз замполит Стёпу из-за роста заметил и пришёл пересчитывать. Шуму было. Премии лишили…

Получили мы всей дюжиной потёртые комбинезоны и шлемы. Прыгнули пару раз с вышки. Сложили парашюты под контролем инструктора, и гуськом потрусили к "кукурузнику". Там поручкался со Стёпой. Он, пилот новенького воздушного аппарата, хвалится пока мы рядышком ожидаем команду на посадку:

– СХА в октябре получили. Три штуки из Киева пришло. Сказка, а не самолёт. С трехсотметровки взлетает, садится на любой огород. По сравнению с моей прошлой "Щукой Ще-2" этот шустрый как дельфин.

Катя, слушавшая с открытым ртом, спрашивает знатного пилота:

– А Вы и дельфинов видели?

– А как же. Афалины прямо к берегу подходят. Когда мой корешь с тонущей шаланды к берегу за помощью плыл, дельфины от него катрана отгоняли…

– Людей то с шаланды спасли? – спрашивает, поправляя шлем, Мстислав.

– А как же. Погранцы на катере… – тут рация в кабине зашипела и Попандопуло скукожевшись полез в самолёт.

Инструктор, расставив всех по весу, погнал вперёд Катю, как самую лёгкую. Я шел следом и подсадил в самолёт девушку, приподняв её в дверь за упругую попочку.

Уже в самолёте Катя просит инструктора поменяться со мной местами:

– Не хочу прыгать последней.

– Ладно, только не последней, а крайней, – говорит усатый дядька, и мы меняемся местами.

Самолёт, запрыгав, побежал по полю, развернулся и поддав газку рванул в небо… Взлетели, сидим спиной к кабине, лицом к двери, нервно лыбимся. Выпускающий ещё раз проверил что нужно перед выходом. Команда "встать". Над дверью загорается лампочка. Попандопуло орёт:

– Команде покинуть корабль…

Усатый открывает дверь. "Первый пошёл"…

Прыгает Катя. Самолёт ощутимо дёргается… Что-то пошло не так…

Выпускающий, выглянув в дверь, кричит: "Зацеп". И ещё раз орёт в сторону кабины…Обороты падают, переходим в планирование. Усатый берёт строповый канат, обмотав вокруг меня, завязывает несколькими узлами, вкладывает мне в руку стропорез. Выполняю дальше его команды:

– Продень руку в петлю, чтобы нож не улетел. Я буду травить канат до хвоста. Перережешь стропы, что зацепились. Скажешь ей, что если не раскроется основной, пусть выбрасывает запасной как учили. Секунд пятнадцать у неё будет. Сам обрежешь канат и дернешь кольцо. С ножом поосторожнее. Всё ясно? Не подведи, паря.

Как в замедленной съёмке кручусь в воздушной струе. Кричу, Кате, что ей нужно сделать, Слышу, что-то пропищала в ответ. Режу стропы, последняя лопается о первого прикосновения. Режу канат. Болтает как на водяной горке. Не порезаться бы. Оторвался. Лечу. Двести один, двести два, двести три… Кольцо. Купол хлопнув, раскрывается. Вижу как внизу приземляется Катя на запасном. И тут меня обжигает мысль:

А если Короткову доложат?… А если Генералу?

Внизу аэродромное начальство, отчехвостив на всякий случай пилота и выпускающего, убеждается, что всё кончилось хорошо, идёт докладывать наверх о случившимся. Сидим всей кучей в курилке. Мне и Кате набулькали водки. Выпил, как воду. Степа с инструктором не пьют – им ещё на доклад к начальству идти.

– У меня похожий случай был, – говорит Усатый и заряжает минут на десять…[45]

Провожать в общагу прибежала Пилюлька. Как оказалось, они с Колобком, купили мне шариковую ручку. Большая редкость по тем временам. Я брать не хотел пока Васечка не прошипел:

– Ты, чё?… Она как про Катю узнала, так за подарком и побежала. Говорит "ничего нельзя откладывать".

Перед выходом зашёл к Стёпе. Он показал какой Кате подарок приготовил. В небольшом стеклённом ящике-витрине лежал шлем в котором Катя прыгала. Стёпа же набрался не по-детски и на дорожку мне спел "Ніч яка місячна"[46].

Стою вот теперь перед депутатской комнатой вокзала. Подписываю нескончаемой группе болельщиков предусмотрительно купленные мной почтовые карточки. Оказывается среди прибывающих и убывающих полно поклонников хоккея. Девушки суют мне в руку бумажки с телефоном и адресом. Я стойко всё переношу, вспоминая английский фильм про королевскую семейку, где в похожей ситуации королева шипела домочадцам: "Улыбаемся и машем!". Одноклубники поначалу посмеялись над моим показным благодушием, а потом выходили по одному и парами – тоже подписывали. Вот паренёк, получив открытку с подписями Боброва, Виноградова и Жарова, подлетел к женщине сторожащей вещи, обнял её и с жаром прокричал:

– Мамочка, спасибо, что разрешила. Друзья завтра лопнут от зависти. Мамочка, я тебя люблю!

Виноградов перед вагоном распределяет игроков по купе. Мне ехать с Бобровым, Шуваловым и Виноградовым.

А кто бы сомневался.

– Всё, я больше не пью. – говорю я, откусывая пирожок с капустой.

– Это ты мне говоришь? – доставая новую бутылку спрашивает Виноградов.

– Всё прекрасно, но уже пора спать, – произношу, пытаясь забраться на верхнее место.

Товарищи усаживают меня назад на место и Шувалов говорит, держа тару за ручку подстаканника:

– Ты, что? Думал мы не узнаем как ты стропы резал? Давай по глоточку! За Юрку десантника!

18 февраля 1950 года.

Дальнейшее помню фрагментарно. Бобров спорил с Шуваловым кто больше Ленинграду забьёт… Я включил в спор и голевые пасы. Шувалов хлопал меня по спине и повторял: " Теперь я точно выиграю". Помню, как встали обнявшись в кружок посреди купе, и я им тихонечко пел "Под крылом самолёта…"

Башка разламывается. Виноградов бодрый как огурчик, вешает полотенце и говорит мне:

– Бери зубной порошок и умываться. Быстро! Через час прибываем…

Пока привёл себя в порядок, попил чай с друзьями вылавливающими новые подробности ночных безобразий – поезд вполз под дебаркадер Московского вокзала.

Ну, здравствуй, родной город!

Грузимся в автобус. Едем по Невскому. Я вспоминаю как объяснял иногородним чем отличаются ленинградцы – " Наш алкоголик может выиграть чемпионат мира по вежливости, если ему добавят на бутылку", "Наш интеллигент не скажет прямо – "Ты – дерьмо". Он произнесёт: "Непотопляемый Вы человечище"".

Невский проспект в эпоху моей молодости назывался Бродом или Бродвеем. Помню заходили в кондитерскую "Север" попить кофейку или в кафе-мороженное "Лягушатник",прозванное в шестидесятые так из-за больших зелёных диванов, и имевшее богатую историю. Здесь в старые времена бывали Чехов и Достоевский. Чемпион мира Алёхин в молодости играл здесь в шахматы на деньги. А ещё "Лягушатник" звали "бабьим баром" из-за того, что здесь подавали шампанское.

Помню, как ходили с ребятами в храм Спас-на-Крови читать на потрескавшемся фасаде надписи и просьбы типа "Господи, помоги мне сдать зачёт по научному коммунизму". На Петроградской стороне стоит Петропавловская крепость, но стрелять из пушки в полдень начнут позднее.

Подъезжаем. Гостиница "Англетер" которую многие советские люди помнят как место смерти Сергея Есенина сейчас называется "Ленинградская". Здесь нам предстоит прожить сутки. Коротков объявляет, что через час собираемся на обед в "Астории", потом отдых. Завтра утром прокатимся на стадион, покатаемся часок и назад в гостиницу до матча.

У меня на этот день большие планы: университет – изобретение томографа, игрок сборной СССР и будущий капитан "Зенита" левый крайний Саша Иванов, клад в Гостинном дворе.

Ха, почти как у барона Мюнхгаузена…

Забросив вещи в четырёхместный номер, быстренько добрался до Гостинного двора. В 1965 году тут нашли клад из золотых слитков. Мой одноклассник работавший прорабом в ГлавЛенинградСтрое водил меня на экскурсию в помещение бывшего Ювелирного Дома Морозова. Больше ста килограмм червонного золота было замуровано под полом. Найдя помещение, ещё раз уточнил у сотрудника здесь ли был Ювелирный Дом. Получив положительный ответ, заспешил на обед в "Асторию". Начальство злить не надо.

Повернув на улицу Гоголя, заметил, как элегантная дама выходя на тротуар поскользнулась, и упала бы не подхвати я её за талию. Когда испуг прошёл, красивая женщина попросила меня представиться и протянула две контрамарки на балет "Раймонда".

Меня и в Москве приглашали на "Раймонду сходить – у Ромма билеты пропадали. Там известная танцовщица выступала, что станет иконой советского балета. А после развала Союза скажет, что фашизм для неё лучше коммунизма. Многие из нашей интеллигенции охотно бы в сорок первом согласились бы поменять "Московское" пиво на "Баварское". В той моей России двухтысячных часть молодёжи тоже готова служить кому угодно лишь бы доллары-рейхсмарки платили…

– Там про любовь. Вам понравится. – сказала она, и добавила, – Наталья Михайловна Дудинская, балерина. А Вы здесь по делам службы? Что? Хоккей? Завтра? Что ж попрошу мужа достать билеты. Никогда не была на хоккее. Всего доброго, Юрий.

Контрамарки оказались на завтрашний вечер, когда нам улетать. Придётся отдать кому-то… Захожу в ресторан "Астории". Высокий потолок, колонны, мозаичный пол – весьма впечатляет. Сажусь за столик нашей четвёрки. У Боброва здесь, как и в других городах, есть подруга. Виноградов шутит:

– По маршруту всех хоккейных и футбольных матчей нас сопровождает " Голубая дивизия"… Так называют девушек мечтающих провести вечер со спортсменами. Ты как, Юрок? А может двух потянешь?

Ржут. Хорошо быть молодым. Отоспался, прогулялся и никакого тебе похмелья. Снова готов весь вечер куролесить.

– Нет, – говорю, – У меня другие планы.

– Ну, смотри, – вещает капитан проглотив ложку солянки, – завтра после игры пара часов будет для отдыха. Только свисни…

Прохожу мимо величественного Исаакиевского собора. Мне нужно через Дворцовый мост доехать до Стрелки Васильевского острова. Слева проплывают в морозном окне Александровский сад и Адмиралтейство, справа – Эрмитаж. Захожу в университет.

Иду по коридору и вижу знакомое лицо. Виктор Залгаллер вёл у нас во Дворце Пионеров математический кружок. Здороваюсь, спрашиваю:

– Извините, товарищ. Где можно найти физика Александра Михайловича Прохорова?

– Он на кафедре электрофизики что-то с товарищем Лебедевым обсуждает.

За столом в окружении учебных стендов и приборов сидели два светила науки. Прохоров дал мне пять минут для изложения вопроса. Посмотрел бумаги. Подключил Лебедева к обсуждению вопроса. Через час, обменявшись координатами и дальнейшими планами по проекту, мы разошлись весьма довольные друг другом.

Теперь Иванов. Я был пару раз дома у своего капитана. Вот и сейчас вспомнив дом, пытаюсь найти квартиру. Первая попытка – неудачная. Но, мне тут же подсказали где найти Сашку-футболиста. Звоню в дверь.

Здороваемся. Разговариваем потягивая чаёк на кухне. Он не горит желанием уезжать из Ленинграда. Его зовут в "Зенит", но договора пока нет. Я рассказываю про Маслова, про новую команду, про новые идеи. Постепенно Саша проникается:

– А у нас и сборная СССР будет?

– Будет. Маслов такую команду соберёт, что на следующий год за медали в классе "А" будем бороться. А в "Зените" у тебя ещё неизвестно как пойдёт.

Ха. Неизвестно. Да бомбардиром станет. Штук пятнадцать наколотит.

Дожал таки молодого парня. Поедет с нами на просмотр в Горький. О чём и звоню Маслову с телефонной станции. Бреду к гостинице. Смотрю на тёмные улицы, на мелькающих прохожих и думаю:

Какая же это хорошая штука – Жизнь.

Передо мной из переулка выехала ручная телега. Исполнявший роль коня татарин в тюбетейке тянул скрипучий приёмный пункт. На старых вещах сидела девочка и что-то пела. Увидев, что я наблюдаю за ней, стала петь громче и двигать руками приподнимая плечи.

Вот ведь артистка.

Наш квартет собрался после ужина в номере. Бобров и Шувалов с секасом почему то пролетели. Саня договорился на завтра. Они взяли на каждого по паре бутылок пива. Сидим за столом потягиваем. Тут Виноградов говорит:

– Ты, Юрка, расскажи что-нибудь эдакое. Ты же мастак по этим… фантазиям.

– Ну, слушайте, – отвечаю тоном знатного рассказчика, – Жил был в норе под землёй хоббит…

Все заснули. Обнимаю подушку, вспоминая запах мандарина. Улыбаюсь и засыпаю.

19 февраля 1950 года.

Виноградов перед тренировкой пошутил:

– Юрок, может мне тебе по шлему щёлкнуть, чтобы лучше ловилось?

Все посмеялись над шуткой.

Ну и шутник, блин.

Коротков погонял команду тренируя контрдействия против тактики "бей-беги". Отработали обводку, проходы по борту и зацепы за линию для избежания положения "вне игры". Все три пятёрки готовы к игре.

В полдень начинается матч. Трибуны полны – воскресенье. Первая пятёрка на льду. Я в воротах. Свисток судьи. Рёв болельщиков.

Ну, поехали.

Поначалу шла равная борьба и мы с соперниками обменялись шайбами. Пропустил рикошетом от своего. Такое порой случается. Затем Бабич подхватив шайбу прошёл по правому борту почти до "усов". Зайти в опасную зону у точки вбрасывания ему помешал защитник оттеснив к борту. Бобров напротив ворот боролся с защитником стуча клюшкой и оря традиционное "А-А-А!". Бабич, крутясь, увидел катящего к дальней штанге Шувалова и исхитрился из под защитника запустить шайбу парашютом над севшим на колено и полирующим лёд клюшкой вторым игроком ленинградцев. Виктор, не отрывая взгляда от кувыркающейся в воздухе шайбы, размахнулся и точнёхонько направил диск в ворота. 2:1. И понеслось. Бекяшев в борьбе с защитником, висевшем у него на левой руке, смог вытянутой правой дотянуться до шайбы и распластавшись над льдом подцепить её, направив точно над плечом вратаря. 3:1. Трибуны по началу слабо реагировавшие на голы в свои ворота, взорвались гулом и аплодисментами. Если первая наша пятёрка брала мастерством, то вторая и третья поймав кураж задавили скоростью и количеством бросков. К концу первого периода ведём 8:1.

Во втором периоде маленький шедевр совершил Сёва. Бобров, получив шайбу на синей линии, сделал обманное движение и на скорости ушёл от защитника по левому борту. Стал объезжать садящегося вратаря по дуге, оставив шайбу на крюке клюшки сзади. Вратарь поехал за форвардом в другой угол, а Сёва дождавшись этого просто завёл вытянутой рукой шайбу в ворота. 9:1. Наш защитник Тихонов подхватил шайбу у своих ворот и набрал скорость. Вошёл в чужую зону защиты. Все наши закрыты, а его встречает соперник. Виктор по-бобровски обманул того ложным движением, пробросил себе шайбу на ход коньком и точно бросил в ближний угол в притирку со штангой. 10:1.

Потом и мне забили. Ленинградцы в большинстве обстучали мои ворота и попав в шлем рикошетом забили гол. 10:2. Затем Бобров после паса Шувалова рвался к воротам в борьбе с двумя соперниками. Те, толкали его, стучали по клюшке не давая обработать шайбу. Сева тоже толкался и вёл шайбу по-футбольному ногами. Перед воротами Бобров толкаясь с защитником изогнулся как гонщик формулы-1 на повороте, просунул за спину клюшку и подцепил шайбу попав в верхний угол. 11:2.

До последней нашей атаки мы забили ещё семь безответных шайб. А точку в матче поставил Шувалов. Он упал перед воротами в борьбе с защитником и стоя на коленях спиной к воротам увидев отскочившую от вратаря шайбу бросил с неудобной руки назад. И попал. 19:2.

В споре Боброва с Шуваловым получилась ничья. У Боброва – четыре шайбы и один пас. У Шувалова – три шайбы и два паса. Ещё три шайбы забросил Бекяшев.

Послематчевое построение. Под ставшими всесоюзными "Мо-лод-цы!" покатили круг почёта перемешавшись с игроками хозяев. У прохода в раздевалку заметил вчерашнюю балерину. Та представила мужа и возбуждённо произнесла:

– Такое нужно непременно показать на сцене. Какой порыв, какая экспрессия…

Не, ребята, у балерунов такие хоккейные разбойники как Бобров и Шувалов вряд ли получатся.

Захожу в ресторан. На обеде в "Астории" не было Боброва и Виноградова. Шувалов пояснил:

– Сёва к мадаме какой-то намылился, а Саня вчерашней девушке про хоккей рассказывает. Ещё пол-часа номер будет занят. Пойдём прогуляемся после обеда.

Подходим к Исаакиевскому собору. Две девушки, задрав головы, смотрят на купол. Не местные, наверное. Витёк при знакомствах особо не церемонился. Сняв модную кепочку, представился. Я следом.

– Лена, – отвечает одна, стрельнув в Виктора глазной очередью.

– Рэмо, – без улыбки, не поднимая глаз, отвечает вторая.

Хорошо, что не Рэмбо.

– Как, как? – переспрашивает развеселившийся Виктор.

Рэмо что-то решает задумавшись. Ещё раз смотрит на меня, и вытерев под носом несуществующую соплю, с нажимом выдаёт:

– Революция, Электричество, Мировой Октябрь. Отец верит в торжество коммунизма. Верит, что слова материализуются и революционное имя приблизит нашу победу. Что Вы по этому поводу думаете? Что будет если сменить имя?

Шувалов машет рукой на меня и что-то шепчет Лене на ушко. Та улыбаясь, тоже шепчет под шуваловскую кепку. Поняв, что мне одному отдуваться, решаю постебаться над девушкой аифовским послезнанием:

– Имя – ключ к судьбе человека. Поменяйте имя – поменяете судьбу. Вы на кого учитесь? На историка? С таким именем Вы напишите диссертацию на тему: " Классовая борьба в Золотой Орде". И будет Вам счастье. А то, что там, в этой Орде было, особо никого не волнует. Что в учебниках напишут – это и будут считать правдивой историей…

Рэмо, заинтересованная речью необычного ухажёра, заявляет:

– Я, вообще-то, имя хочу сменить. Меня в детстве мама Риммочкой называла. Буду Римма Казакова. Римлянка…

Тут Виктор бесцеремонно её прерывает:

– Мы извиняемся. Нам пора. Хочу Лене "Англетер" показать. Номер Есенина и всё такое…

А сам на часы смотрит.

Цигиль-цигиль ай лю-лю. Виноградов уже сделал дело?

Парочка уходит. Смотрю на юную девушку. Вроде бы нужно попрощаться и идти к ребятам в карты играть или пить крепкое "Ленинградское". Но, я почему то говорю:

– Римма, а давайте по Невскому пройдёмся. Я Вам про него расскажу, если интересно…

Девушка серьёзно посмотрела на меня, и молча двинулась в сторону проспекта.

По старой привычке – есть зимой мороженное, купил два эскимо в только что выгруженном ящике на колёсиках. Первый Ленинградский хладокомбинат – это всё равно, что знак качества. За мороженным сразу же выстроилась очередь. "Не больше двух штук в одни руки" – надрывалась в конце очереди нервная женщина.

До Невского дошли молча, получая наслаждение от эскимо и разглядывая друг друга. Я первым спросил:

– Римма, а ты чем кроме учёбы занимаешься?

– Мы что, уже на ты перешли? – пытается меня смутить девушка.

Я стучу указательным пальцем по эскимо. Она, соглашаясь, кивает:

– Ну ладно. Я стихи пишу. Говорят у меня талант.

Вот, блин, ещё один пиит до кучи с Васечкой…

Она видя, что я не верю, начинает:

– Любовная лирика хорошо даётся, хотя опыта у меня пока нет, – смущённо произносит Римма.

– А почему у тебя лак на ногтях чёрный? Ты, что – ведьма?

– Каждая женщина – немного ведьма, – парирует она, – А чёрный цвет – это смесь всех цветов. Так художники говорят. А ещё у нас с Леной только такой лак остался. Остальные цвета подруги на свадьбу забрали…

– Ну, что? Готова к экскурсии по Невскому? (кивает) Впереди Народный мост, который когда-то звали Зелёным. Почему? Правильно. Из-за цвета краски…

Мы шли рассматривая причудливые украшения старинных домов. Шутили, смеялись. Поскользнувшись, она вцепилась мне в руку, и потом как бы так и надо шла держась под ручку. Вскоре она попросила:

– А теперь ты расскажи стих. Ни за что не поверю, что ты не пишешь стихов. – И для пущей доходчивости потрясла мой локоть.

Что ей рассказать? Из прошлого или из будущего? Что вообще было интересно девушкам в моей молодости?

- Слушай, – говорю, вспомнив асадовскую нетленку:

Она дослушивала открыв рот от изумления. Я тут же открестился, мол слышал в Москве на капустнике в доме-актёра.

– Так ты и артистов знаешь?

Маленько рисуясь признался, что знаком с кинорежиссёром Роммом, артистками Кузьминой и Орловой. Вспомнил про контрамарки от балерины.

– Вот. С Леной на "Раймонду" вечером сходишь.

– Спасибо, – говорит Римма, хлопая восхищёнными глазами.

Посмотрели на Казанский собор, но внутрь в Музей религии и атеизма не пошли. У следующего моста она взялась отгадать название, что было весьма несложно. Красный мост. Так по набережной дошли до следующего моста. И снова отгадала название. Синий мост. Я уже выдвинул версию, что она ясновидящая типа Ванги. Чуть не прокололся. Сказал, что это персонаж из зарубежной книги. Рассказывал ей про свою спортивную жизнь – переходы из хоккея в футбол, потом в другую команду, перегрузки на тренировках что встать не можешь, мотания по общагам, гостиницам. Чтобы был свой дом нужно пройти долгий путь. Всё вывалил этой незнакомой внимательно слушающей меня девушке…

В сквере у Исаакиевского собора Римма коварно заманила меня под ветки дерева и как звонарь на колокольне стала стрясать на меня снег. За что была искупана в сугробе. Отряхнувши с моей помощью своё новенькое чёрное пальто, она виновато улыбнувшись, попросила:

– А я не целовалась ни разу. Ты можешь…

И застыла как вкопанная. Я подошёл, взял ладонями её лицо поразившись невероятной красоте девушки.

– Конечно, могу, ненаглядная моя…

Сначала робко, но потом все ярче она начала отвечать на мой поцелуй. Когда мы оторвались друг от друга, она одуревшим взглядом посмотрела на меня, на снег вокруг, зажмурилась, потрясла головой тихонько шепча… Достала блокнот с карандашом и быстро что-то записала.

– Придумала? – спрашиваю (кивает), – Прочитаешь?

Открывает блокнот:

– Постарею, побелею, как земля зимой, я тобой переболею… (останавливается выдыхая)

– Ненаглядный мой, – заканчиваю я строку и с удивлением понимаю, что это та самая Римма Казакова.

– Так не бывает, – садясь на снежную лавку говорит девушка, – Я же только что придумала…

– Юрка, на посадку, – орёт Шувалов и вместе с Леной машет нам от автобуса.

– Мне пора, Римма. У тебя всё будет хорошо. Ты и правда – талант. Вспоминай меня без грусти. У меня подруга в Москве. Прости… Прощай.

Она сидела безмолвно как статуя. Согревала дыханием заледеневшие от моих слов пальцы.

Опять, блин. Ну, чего ж я такая сволочь?

Захожу. Сажусь с Шуваловым. Смотрю как и все в автобусе как Римма обхватив лицо руками начинает рыдать. Мы поехали и вставший с переднего сидения Коротков зло спросил:

– Ты чего это Жаров с девахой сделал? Убивается как на фронт провожает…

– Да мы с ней пару часов назад познакомились. Погуляли по Невскому…, - отвечаю притихшим всем.

– Херасе, ты гуляешь, – подводит итог разговору прямолинейный Виктор.

В самолёте отключился заснув после взлёта. Слушаю песню на стихи Риммы…[47]