Пип-шоу

Глава 9

Бебе

Сцинтиллировать (гл.) — вспыхивать на короткое время под действием ионизирующих частиц и излучений.

Повозившись с камерой, после нескольких секунд поисков нашла кнопку включения.

— Ты уверен, что хочешь меня видеть? — спросила я его, чувствуя себя неловко. — Я не накрашена.

— Мне насрать, — прорычал Майлз. — Я видел тебя без макияжа множество раз.

Мое сердце наполнилось радостью. Я всегда старалась надеть что-нибудь красивое для Майлза, накраситься и надеть красивую одежду. Это означало, что он смотрел на меня, когда не была готова к нему. Я должна была догадаться, правда.

— Преследуешь меня, Майлз? — игриво спросила я, и он зарычал в трубку, от чего по моему позвоночнику пробежали мурашки.

— Тебе бы этого хотелось, — сказал Майлз. — Ты бы хотела, чтобы я подошел к тебе сзади и затащил тебя в пустой гребаный переулок. Вы*бал тебе там мозги и отбросил в сторону, как будто ты ничего не значишь.

Мне было больно слышать, как он так говорит, но мне было все равно, потому что от этого я была невероятно, невыносимо мокрой.

— Ты хочешь использовать меня? — спросила я, мой голос дрожал.

— Разве ты не хочешь? — Его голос был нежным и сладким, успокаивающим.

Это был резкий контраст со словами, слетающими с его губ, и все же я находила это чертовски неотразимым. Вся его манера поведения: то, как он был снисходителен, и в то же время доминирующий, заботливый, но жестокий. Это был восхитительный коктейль, и мне нужен был еще один глоток.

Но все это время в моей голове звучал ноющий голос, который шептал мне гадости на ухо и заставлял думать, что я недостаточно хороша.

Я действительно была недостаточно хороша. Была несчастной маленькой богатой девочкой, от которой отказалось большинство друзей и родных. У меня были все деньги мира, но мне, бл*дь, нечем было похвастаться. Пустая жизнь, наполненная сумочками за тысячи долларов и размазанной дизайнерской помадой, киской, вечно истекающей спермой, и губы со вкусом какого-нибудь модного напитка.

— Бебе, — прервал Майлз мои мысли. — Куда ты пропала, моя милая маленькая шлюшка?

Мои руки дрожали, когда я включила камеру и повернула ее к своему лицу. Через несколько секунд я услышала его стон, и холодный пот покрыл мою кожу — нервы взяли верх.

Не. Достаточно. Бл*дь. Хороша.

Никогда не было и никогда не будет.

— Я здесь, — прошептала я, мои глаза метались между камерой и окном. Я больше не могла видеть его, и это заставляло меня чувствовать себя одинокой. — Ты меня видишь?

— Да, — пробормотал Майлз. — Я вижу тебя.

Последовало неловкое молчание, и, наконец, он снова заговорил.

— Положи свой телефон и включи громкую связь, — сказал Майлз.

Я была так чертовски напугана, что мои ноги едва донесли меня до гостиной. Положила телефон на журнальный столик, следуя его указаниям. Его глубокий, раскатистый голос наполнил комнату.

— Хорошая девочка.

Боже, он сделал меня такой чертовски мокрой. Всего два коротких слова, произнесенных грешным голосом, и я превратилась в мастику в его руках. Мне пришлось прикусить язык, чтобы не дать ему больше. Прежде чем я, бл*дь, унизила себя и пообещала ему все, что он когда-либо хотел. Потому что я уже была чертовски готова дать ему это. Но я никогда не позволю ему узнать об этом. Никогда.

— Держи камеру так, чтобы я мог тебя видеть, — сказал Майлз, и я вытянула руки, давая ему хороший обзор.

Я навела объектив на свое тело, на маленькую шелковую ночнушку, которая была на мне, и на халат-кимоно поверх нее. Намеренно закончила кадр прямо над своими губами.

— Твое лицо, — прохрипел Майлз. — Дай мне посмотреть на твое гребаное лицо, сладкая.

— Я не хочу, — прошептала я.

— Почему? — в его голосе не было ни злости, ни разочарования, и это напугало меня еще больше.

— Я… — судорожно сглотнула, смущающая тяжесть правды тяжело повисла на кончике моего языка. — Я не готова, я… я боюсь, что не понравлюсь тебе такой.

— Какой? — хотел знать Майлз.

Майлз заставлял меня краснеть, слезы наворачивались на глаза, хотя я была слишком упряма, чтобы позволить им пролиться. Ненавидела это, и не хотела, чтобы он знал.

— То, какая я есть, — объяснила я. — То, как я выгляжу.

— Почему мне это не понравится? — в его голосе прозвучал намек на злость.

— Потому что тебе нравятся красивые девушки, — прошептала я. — Красивые, стройные, сексуальные, безупречные куклы.

Майлз замолчал на секунду, и это убило меня изнутри. Я уже была готова завершить разговор, когда он заговорил, на этот раз мягче.

— Посмотри сюда, — сказал он, и я подошла к окну, положила ладони на прохладное стекло и нашла его глазами.

На окне было нацарапано сообщение, буквы были неуклюжими и кривыми с того места, где он пытался развернуть их ко мне лицом. Слова были написаны толстым слоем розовой помады, вероятно, что девушка несколько дней назад оставила в его квартире.

ТЫ ТАК ПРЕКРАСНА, ЧТО ЭТО БОЛЬНО

Я скользнула пальцами вниз по стеклу, и смотрела на него, такого чертовски далекого, чувствуя себя ближе и в то же время дальше, чем когда-либо.

Я влюблялась в него. Медленно, медленно падала, чувствуя, как мое тело затягивает течение, погружаясь, погружаясь глубоко.

Майлз был в моей голове.

В моей киске.

От него у меня по спине бежали мурашки.

Дрожали пальцы.

Майлз был в моем теле, но никогда не был внутри меня.

«Спасибо», — пробормотала я без слов губами.

Его лицо исказилось в ухмылке, которая выглядела почти болезненной, и я позволила себе упасть, потому что знала, что это неизбежно.

Я уже принадлежала ему.

— Теперь, сладкая, — мягко сказал Майлз через динамик. — Вернись к своему маленькому заданию, не будь плохой девочкой.

Я взяла камеру и навела ее на свое лицо, глаза опущены, ресницы касались щек.

— Прекрасно… — голос Майлза в динамике звучал мягко, но твердо. — Ты такая красивая. Покажи мне больше. Я, бл*дь, хочу еще.

Я держала камеру перед собой, медленно открывая глаза, мои ресницы поднимались все выше и выше, пока он не увидел мои глаза, все еще наполненные слезами и искрящиеся эмоциями. Услышала, как он резко вдохнул, когда я посмотрела на него через объектив, и застенчиво улыбнулась в камеру.

Взглянула в объектив камеры, чувствуя, что смотрю прямо ему в глаза. Затем медленно провела камерой по своему телу. Я выгнула спину и выпятила перед ним сиськи, так отчаянно желая, чтобы он взял меня, чтобы почувствовать что-то особенное, кроме бессмысленных членов и оцепенелой пустоты, которая наполняла мои дни с тех пор, как мы потеряли Пози.

— Разденься, — приказал Майлз, и настал мой черед задыхаться. — Давай, сладкая, будь для меня хорошей девочкой и разденься. Я хочу посмотреть на тебя.

Трясущимися руками положила камеру на столик; казалось, она была как раз на той высоте, чтобы запечатлеть всю меня. Я отстранилась, улыбнулась камере и медленно сняла с себя кимоно.

Шелк был прохладным и приятным на коже, когда я снимала его, красивая ткань рассыпалась вокруг моих ног. Мне нравилось иметь над ним власть, слышать, как он задыхается через динамик моего телефона, его голос был низким, а слова требовали большего, когда я дразнила Майлза. Я не понимала, почему он просто не пришел. Я никогда не встречала парня, который был бы таким терпеливым, как Майлз.

Потому что мы оба знали, чем это закончится.

Его членом внутри меня и его руками вокруг моего горла.

Моей киской, бьющейся в конвульсиях вокруг него, а Майлз наполняет меня так, как я этого хочу.

Это будет лучший секс в моей жизни, я уже была уверена в этом.

Но меня пугало то, что я уже хотела гораздо большего.

Отбросила эту опасную мысль, как только она пришла мне в голову, вместо этого сосредоточившись на том, чтобы дразнить его, чтобы он видел каждый дюйм меня, обнаженной для него.

— Ты хочешь большего? — спросила я, мое тело раскачивалось в такт музыке, звучащей в моем сознании.

— Да, бл*дь, — прорычал Майлз. — Конечно, я хочу еще, сладкая. Разденься для меня. Сними с себя все. Я хочу видеть каждый твой великолепный дюйм.

Я почувствовала, как напряглись мои соски от его слов; почувствовала прилив тепла к своей киске, когда спустила бретельки ночной рубашки с плеч, открывая дюйм за дюймом своей загорелой кожи. Майлз зарычал при виде этого, но это только подстегнуло меня, и я спустила шелк со своих сисек, обнажив себя перед камерой.

— Я тебе нравлюсь? — спросила мягко, касаясь руками твердых сосков, и пощипывая их, превращая в твердые бутоны, отчаянно желая, чтобы Майлз обхватил их губами, прикусывая до тех пор, пока у меня на глаза не навернутся слезы. — Тебе нравится то, что ты видишь? Разве это не заставляет тебя желать меня, Майлз? Разве это не заставляет тебя желать прийти сюда… и просто… бл*дь… взять меня?

Я застонала, когда ущипнула себя за соски, и от низкого рычания, звучавшего через динамик, у меня подкосились ноги. Встала спиной к окну, не оглядываясь через плечо, прислонилась спиной к прохладному стеклу, прижалась задницей к нему, чтобы он мог видеть меня со всех сторон — спереди с камерой, а сзади с видом через окно.

— Не искушай меня, бл*дь, — сказал Майлз, когда я взялась за подол ночнушки, медленно поднимая ее, обнажая загорелые бедра.

— Или что? — спросила я и сняла ее до конца.

Я стояла перед ним в одних кружевных черных стрингах и чувствовала напряжение, исходящее от него. Он хотел меня так же сильно, как и я его, но по какой-то причине парень держался от меня подальше. И маленькая злая часть меня хотела, чтобы он сломался, хотела, чтобы он сказал «да пошло оно все» и просто пришел и долбил меня в рот своим членом, пока я не захлебнусь его горячей спермой.

Но он не сломался. Майлз стонал, рычал, ругался, но не ломался, и от этого я чувствовала себя такой чертовски бесполезной, что мне пришлось смахнуть слезы.

— Пожалуйста, — произнесла своим самым мягким голосом.

Он не услышал. Не мог, я была слишком далеко от своего телефона. Но потом он заговорил снова, и снова услышав его голос, все стало хорошо.

— Бебе… сладкая, — сказал Майлз, его голос сорвался. — Я хочу тебя. Хочу тебя слишком сильно.

— Я знаю, — прошептала, запустив большие пальцы под стринги, играя с ними. — Я знаю, Майлз, я тоже хочу тебя…

— Ты не понимаешь, — сказал он, его голос напрягся. — Я, бл*дь, хочу тебя.

Я спустила стринги с бедер, позволяя им упасть на пол. Я сделала эпиляцию всего день назад, и он застонал при виде моей голой киски, когда мои пальцы скользнули по ней, открывая ее для него, предлагая ему заглянуть внутрь меня.

— Скажи мне, что делать, — прохрипела я. — Скажи мне, что ты хочешь, чтобы я сделала с твоей киской, Майлз.

— Подвинь камеру ближе, — сказал он. — Я хочу видеть все вблизи.

Я сделала, как мне было сказано, передвинула камеру на низкий журнальный столик, а затем села на диван перед ним, раздвинув ему ноги.

— Вот так? — спросила я его.

— Идеально, — сказал Майлз. — А теперь откройся для меня, — прорычал он. — Открой мне свою прелестную п*зду, сладкая, я хочу видеть тебя.

Мои пальцы дрожали, когда я оттягивала губы своей киски, показывая ему свой клитор, дрожа от прохладного воздуха комнаты, ударяющего по нему так, что это было почти похоже на щекотку.

— Я тебе нравлюсь такой? — спросила нежно. — Тебе нравится, что я позволяю тебе делать со мной все, что угодно, Майлз?

— Да, — сказал он. — Мне это нравится. Мне чертовски нравится. То, какая ты есть. То, чего ты хочешь. Эта гребаная… потребность…

— К чему? — прошептала я, мой палец погрузился внутрь меня всего на секунду.

Майлз выругался, когда я достала его и слизнула сок с кончика.

— Потребность трахнуть тебя, — продолжил он. — Я не такой. Я не какое-то гребаное животное. Это ты, ты делаешь меня таким. Мне, еб*ть, это нужно. Мне нужно взять тебя. Мне нужно удержать тебя. Нужно забрать у тебя все это.

— Позволь мне трахнуть твою киску для тебя, — сказала я, мои мысли кружились от его слов. — Позволь мне сделать это, пожалуйста.

— Трахни ее, — приказал Майлз. — Но не смей, бл*дь, кончать. Помни, тебе всегда нужно разрешение на это.

— Д-да, — прошептала я.

— Что «да»? — резко спросил Майлз.

— Да… Спасибо, Майлз.

Последовало молчание, и я задалась вопросом, думал ли он, что я назову его именем, соответствующим его доминирующей природе. Но я не могла — не хотела. Его имя ощущалось слишком идеально на моих губах, так чертовски интимно и особенно.

— На хер, — прорычал Майлз. — Трахни. Себя. Сейчас.

Я так и сделала. Подтянула свою задницу и погрузила два пальца глубоко.

Слышала его дыхание, поверхностное и отчаянное, и могла сказать, что он сжимал свой член. Я провела пальцами по своей нуждающейся п*зде и была так близко, что думала, что потеряю сознание от ощущения, что внутри меня только мои пальцы, а потом опустилась на колени и посмотрела в камеру на журнальном столике.

— Хочешь что-нибудь посмотреть? — спросила его дрожащим голосом, и ответ последовал незамедлительно.

— Покажи мне.

— Позволь мне кончить, — умоляла я, поместив камеру между ног, чтобы у него был прекрасный вид на мою п*зду. — Пусть она кончит для тебя, Майлз. Видишь, какая я отчаянная? Видишь, какая я мокрая?

Я раздвинула свою п*зду, заставляя ее капать на деревянный пол.

— Господи, бл*дь, — сказал Майлз. — Бл*дь, кончай, Бебе. Досчитай до пяти и кончи со мной.

— Один, — прошептала я, просовывая в себя три пальца. — Два…

— Быстрее, — сказал он, его голос был более нуждающимся, чем я когда-либо слышала. — Бл*дь, быстрее, Бебе!

— Три.

Я трахала себя так сильно, что мои ноги продолжали дергаться, а киска издавала влажные хлюпающие звуки.

— Четыре, пожалуйста, Майлз, бл*дь, пожалуйста…

— Пять, — прорычал Майлз, и я кончила для него, забрызгав камеру, когда моя киска хлюпнула и мои пальцы выскочили наружу.

Я, бл*дь, завыла, а он смеялся надо мной, смеялся с отчаянием.

— Ты чертова грязная маленькая шлюха, — сказал Майлз, и я упала обратно на пол, подняв камеру над собой и облизывая объектив. — Господи, Бебе, ты — это что-то охренительно другое.

Я уставилась на него, мое дыхание замедлилось, а киска начала болеть.

— Спасибо, Майлз, — прошептала я. — Я заставила тебя кончить?

— Да, — прорычал он. — Весь мой гребаный кулак в сперме.

— Дай мне слизать, — мягко сказала я.

Майлз замолчал.

И только через минуту я поняла, что он закончил разговор.