Пип-шоу

Глава 34

майлз

Тоска (сущ.) — любовь, которая остается после ухода человека.

Минуты тянулись мучительно медленно, и я был поглощен чувством вины за то, что заставил Бебе пройти через это дерьмо вместе со мной.

Обида после того, как Бебе нашла меня с собранным чемоданом, все еще была там, причиняя боль всякий раз, когда я думал об этом, постоянно присутствуя в глубине моего сознания. Я жалел, что потянулся за этим чемоданом. Жалел, что даже допустил мысль оставить ее, когда она была тем, в чем я нуждался больше всего на свете. Даже если это было эгоистичное решение, я не собирался так просто отпускать ее.

Было уже пять утра, когда у меня возникло желание принять ванну.

Но Бебе не знала моего постыдного секрета. Она не знала об антисептике, который я заливал в ванну, о грязных сигаретах, которые я тайком курил, пока был в ванной, и даже о случайных сигарах, и я до ужаса боялся, что она узнает, насколько на самом деле испорчен.

Я продолжал смотреть на нее. Она приготовила бесчисленное количество чашек чая, переоделась в мою рубашку, которая едва прикрывала ее зад в самых маленьких стрингах. Она была чертовски аппетитной, и я не мог дождаться, когда смогу вонзить в нее свои зубы.

Мы оба не спали, никак не могли уснуть после прошедшего дня. Но Бебе, похоже, хотела остаться, хотя я несколько раз говорил ей, что сам прекрасно справлюсь.

Бебе подошла с еще одной дымящейся чашкой, на этот раз кофе. Я с благодарностью принял ее и застенчиво улыбнулся. Мне было стыдно показывать ей эту сторону себя. За то, что она увидела, насколько я чертовски уязвим. Хотел, чтобы Бебе знала, что я могу быть сильным и для нее. Хотел, чтобы она поняла, что я всегда прикрою ее… Но сейчас она видела меня в самом худшем свете, и стыд грозил сожрать меня заживо.

— Я хочу принять ванну, — сказал я ей легко, как будто это была самая простая вещь на свете. — Ты не будешь возражать, если я приму ее?

— Вовсе нет, — ответила Бебе с улыбкой, но потом я увидел, как в ее глазах мелькнуло воспоминание.

Она, без сомнения, помнила слова доктора Хелен, помнила предупреждение доктора о том, что не нужно пускать меня в ванную. Казалось, Бебе колебалась, но я уже встал.

— Я оставлю дверь приоткрытой, — пообещал я ей. — Мне сейчас намного лучше, сладкая, и я чертовски благодарен.

Бебе слегка улыбнулась и кивнула, и я отошел от нее. Но вместо того, чтобы почувствовать облегчение, мне показалось, что все тяготы мира легли прямо на мои плечи. Я нервничал, переживал и боялся того, что это означало для наших отношений. Я не мог смириться с мыслью, что она бросит меня — ни сейчас, ни когда-либо.

Вошел в ванную комнату и набрал ванну, вода была настолько обжигающе горячей, что от нее исходил пар во всей комнате. Как и обещал, я оставил дверь приоткрытой и услышал, как Бебе включила музыку, пока я избавлялся от одежды.

Я был в гребаном беспорядке, весь вечер разбил меня на куски. Но в основном мне было чертовски стыдно, что Бебе застала меня в таком состоянии духа, что увидела меня в самом уязвимом месте. Я бы сделал все, чтобы скрыть от нее эту сторону себя, но если быть честным с самим собой, это так или иначе должно было вылезти наружу, и рано или поздно она узнает обо всех моих маленьких грязных секретах.

Однако Бебе все еще не знала всей истории. Я не был уверен, когда буду готов поделиться этим.

Я смотрел на свое отражение в зеркале. За последнее время немного похудел, мои мысли были заняты всем, что связано с Бебе. Но я все еще выглядел хорошо, мои мышцы подрагивали, а краска туго натягивалась на них.

Я убедился, что Бебе все еще в гостиной, а затем стал рыться в шкафу, пока не нашел безымянную белую пластиковую бутылку. Перевернул ее над ванной, вылил все содержимое и наполнил ванную вонью антисептика.

Затем я забрался внутрь.

От антисептика я громко шипел, но принимал его, как и всегда, бл*дь. Иногда проходили недели, когда я не принимал ни одной. А порой были сразу три за день. В любом случае, долгие годы это было единственное настоящее чувство, которое я испытывал, еще до того, как встретил Бебе. Сейчас жжение все еще было там, как и боль, но почему-то моей ванне не хватало того, чего я так сильно хотел от нее.

Чувствовать себя живым.

— Что ты делаешь?

Я резко обернулся и увидел Бебе, стоящую в дверях с милой улыбкой на лице. Но она исчезла, когда она понюхала воздух, скорчив рожицу от вони антисептика.

— Здесь воняет, — сказала она, сморщив нос. — Хочешь, я открою окно?

Бебе прошла внутрь, прежде чем я успел остановить ее, попыталась дотянуться до окна, но споткнулась о белую пластиковую бутылку. Мое сердце остановилось, и я смотрел, как Бебе наклоняется и поднимает ее, словно в замедленной съемке.

— Что это? — тихо спросила она, поднося бутылку к носу и гримасничая, когда почувствовала запах остатков. — Это чертовски воняет.

— Бебе, — сказал я, погружаясь глубже в ванну, мое сердце в панике гоняло кровь по телу. — Пожалуйста, просто уходи.

— Я не уйду, — сказала Бебе, в ее голосе прозвучал намек на удивление, которое вскоре перешло в гнев. — Почему ты снова пытаешься избавиться от меня, Майлз? Я ни за что, черт возьми, не уйду.

— Уходи, — умолял я ее, мой голос срывался. — Пожалуйста, Бебе. Я не хочу, чтобы ты смотрела…

— Что там? — наконец спросила она. — Бутылка, Майлз. Она в ванне?

Прежде чем я успел возразить, она подошла ко мне, села на край ванны и понюхала воду.

— Это… — прошептала Бебе, ее глаза нашли мои. — Это антисептик?

Я ничего не ответил, просто закрыл глаза так плотно, как только мог, и пожелал, чтобы этот момент прошел.

Но в следующее мгновение я понял, что она скользит в ванну вместе со мной.

— Нет, — прорычал я, схватив ее за руки, когда Бебе ахнула. Жар и антисептик были для нее слишком сильными. Я ненавидел себя за то, что заставил ее сделать это, за то, что заставил ее пройти через все это гребаное постыдное дерьмо.

— Бебе, — умолял я ее, пытаясь вырваться. — Я остановлюсь, клянусь, просто выйди… Я не хочу, чтобы тебе было больно, сладкая, пожалуйста…

— Слишком поздно, — прорычала она в ответ. — Теперь, каждый раз, когда ты это делаешь, я присоединяюсь к тебе. И ты будешь винить только себя, если мне будет больно.

Я застонал от боли, но она забралась на меня сверху, моя белая рубашка прилипла к ее коже, когда она погрузила свое тело в ванну. Бебе извивалась на моих коленях, шипя от жжения антисептика, ее ноги обвились вокруг моей талии, эти крошечные гребаные стринги были единственным, что отделяло ее от моего налившегося члена.

— Бебе, нет, — умолял я ее. — Пожалуйста, убирайся на хрен.

— Нет, — сказала она. — Поцелуй меня, гребаный дурак.

Я поцеловал ее. Поцеловал ее с таким отчаянием, что это потрясло меня, и почувствовал, как она ахнула у моих губ, позволяя антисептику разъедать ее кожу. Я никогда не ненавидел себя так сильно, но страсть, которую испытывал к ней в тот момент, превзошла все остальные чувства. Я рванулся к ней, мои пальцы запутались в ее волосах, отчаянно пытаясь потянуть, притянуть ее, черт возьми, ближе.

— Майлз, — отчаянно вздохнула она. — Майлз, пожалуйста…

— Убирайся, — грубо сказал я. — Последнее гребаное предупреждение, Бебе. Тебе нужно убираться отсюда нахрен.

— НЕТ! — закричала она, и я закрыл ее жалобу поцелуем, отчаянно требуя ее рот.

А потом жжение от ванны прошло. Жар тоже исчез, моя горящая кожа теперь пылала по другим причинам, нежели ужасная вода, в которой мы находились. Бебе воспламеняла меня. Она была гребаной искрой, она зажигала меня.

Я поцеловал ее с абсолютным отчаянием, не пытаясь больше ничего скрывать. Бебе ответила на поцелуй с такой же страстью, впившись зубами в мою нижнюю губу с такой яростью, что выступила кровь. Она ахнула, когда почувствовала это между нами, но я не позволил ей отодвинуться. Продолжал целовать ее, захватывая ее прелестный ротик, пока она не взмолилась о большем.

— Впусти меня, — сердито сказала Бебе. — Впусти меня в свою гребаную голову, Майлз.

Мне было страшно. Кто знал, как она отреагирует, когда увидит все то ужасное, что было у меня в голове? Она никогда больше не посмотрит на меня так же, это уж точно.

Но сейчас, бл*дь, я не мог сопротивляться. У меня была великолепная женщина, трущаяся о мой член, и я отчаянно хотел обладать ею, требовать ее, учить ее гребаным манерам.

— Моя, — прорычал я ей в горло, мои пальцы нашли ее киску и сорвали стринги под водой. Она вздохнула, когда я сделал это, моя мокрая рубашка прилипла к ее коже и обнажила ее красивые, упругие соски под мокрым хлопком. — Я не отпущу тебя, Бебе. Я никогда. Бл*дь. Не отпущу.

Она подражала моим отчаянным движениям, вставая, а затем полностью опускалась на мой член, насаживаясь на его толщину, пока я не зашипел от соприкосновения ее киски с моим членом.

— Объезди меня, — прорычал я на нее, и она запрыгала вверх и вниз, разбрызгивая воду повсюду. — *бись на мне, сладкая, не смей останавливаться. Я, бл*дь, слишком отчаянно нуждаюсь в тебе.

Бебе поднималась и опускалась, доводя мой член до оргазма, который заставлял ее киску дергаться и спазмировать. Я мог сказать, как сильно она нуждалась в этом, как чертовски отчаянно она хотела моей спермы. Она стонала и задыхалась, когда я наполнил ее, наша кожа горела вместе от антисептика.

Я притянул Бебе ближе, ее тело горячо и плотно прижалось к моему, держась за жизнь, пока мы разливали воду по полу ванной. Она схватила меня за волосы, ее пальцы впивались в мою кожу головы, когда она, задыхаясь, трахала себя моим членом. Это был акт отчаяния, попытка приблизиться ко мне как можно ближе. Хотела ли она оказаться в моей голове? Тогда я позволил бы ей увидеть все это, если бы это означало, что она будет в моих объятиях столько, сколько я, бл*дь, захочу.

— О, Бебе, — прохрипел я. — *би меня. Оседлай меня, бл*дь, я хочу чувствовать тебя.

Она это сделала. Бебе скакала на мне, как будто это было все, что имело значение в мире, ее шипение переходило в отчаянные крики и мычание, пока она не рухнула на меня, ее оргазм застал ее врасплох так же, как и меня. Она собиралась остановиться, но я не мог позволить ей сделать это, не здесь и не тогда.

— Продолжай, мать твою, — прорычал я на нее. — Продолжай. Бл*дь.

Бебе издала отчаянный тихий стон, и я решил взять дело в свои руки. Я схватил ее за бедра и жестоко трахал ее пылающую п*зду, вкладывая в это все оставшиеся в моем теле эмоции.

Злость.

Боль.

Любовь, которую я испытывал к невинной женщине в моих объятиях.

Я показал ей все, как только взял ее, и я, бл*дь, не отпускал. Я трахал ее безжалостно, и с этого момента мы оба знали, что она полностью принадлежит мне. Она была моей.

— Не отпускай меня, — шипела Бебе, как и в первый раз, когда мы занимались любовью. — Пожалуйста, Майлз, просто не отпускай меня.

Я посмотрел прямо ей в глаза и вонзил в нее свой член, и она замяукала, закусив губу. Мы оба были в гребаном беспорядке, и я никогда никого не хотел так сильно, как ее. Я был помешан, одержим и поглощен ее красотой, грацией и чертовски зажигательной личностью, которая заставляла ее сиять.

— Ты останешься? — спросил я ее, балансируя на грани оргазма, так чертовски близко к тому, чтобы наполнить ее. — Ты останешься со мной, Бебе? Будешь ли ты трахать меня так, как мне нужно, детка?

— Да, — ответила она, задыхаясь, и мир на секунду замер. — Да, я буду твоей. Только твоей. Вся твоя. Навсегда, Майлз, навсегда…

Мой оргазм был чертовски жестоким, он пробивал стены ванной комнаты своей интенсивностью, наши стоны и крики эхом разносились по комнате и заставляли меня быть благодарным за то, что я владею всем этим гребаным этажом.

— Моя девочка, — прохрипел я, вгоняя себя в нее в последний раз. — Моя. Бл*дь. Девочка!