Письма Амины

41

Я сажусь на поезд до пригорода, где предположительно живет Амина. Полчаса от Копенгагена. Я не был здесь раньше, только мимо проезжал. Помню высокие дома и бетон. Я не ошибся. На станции перед магазинчиком спрашиваю дорогу у пожилой женщины. Она говорит, что найти просто, но отсюда далековато. Иду по широкой четырехполосной дороге. Я не вижу ни алкоголиков на лавочке, ни молодых темноволосых парней, тусующихся перед гриль-баром. Я ничего не вижу. Просто иду, читаю названия улиц. Иду как можно быстрее.

Махмуд еще не должен был проснуться. Перед уходом я впихнул в него несколько таблеток. Он не хотел их глотать, выплевывал, тогда я их растолок и растворил в коле, приставил бутылку к его рту и зажал нос, и пришлось ему все-таки их проглотить. Потом я покормил котят и ушел. Таблетки ломовые, он проснется поздно вечером, а может, вообще только завтра.

Я дохожу до нужной улицы: большие жилые корпуса с грязными фасадами. Прохожу мимо женщины в платке, несущей полный пакет из супермаркета, мимо детей, тычущих палкой в мертвую птицу, нахожу нужный мне номер дома. Еду на лифте: граффити и прожженные сигаретами отметины. Звоню в дверь, с той стороны доносится металлический звук. Руки трясутся, ноги дрожат, я потею, но улыбаюсь, улыбаюсь изо всех сил, широкой застывшей улыбкой, чтобы не напугать ее, когда она откроет дверь. Снова звоню, потные пальцы соскальзывают с кнопки. Дверь открывается.

Она стала старше, усталые глаза, волосы жирные, до плеч. Но это Амина, она по-прежнему красива. Я не могу произнести ни слова. Она испуганно на меня смотрит, не узнает. Точно, лицо у меня разбито, только сейчас я замечаю, что щека пульсирует, не думал об этом последние два дня. Надеюсь, она узнает меня за всем этим красным и голубым. Она шарит в поисках дверной ручки, хочет закрыть дверь, но тут узнает меня. Называет по имени, сначала осторожно, потом уверенно, как бы констатируя. Делает встречное движение, словно бы собираясь обнять меня, но останавливается, отступает назад. Говорит тихим, удивленным голосом:

— Что с тобой?

— Ничего, ничего страшного, просто не повезло.

Ее взгляд меняется, становится холодным. Руки хватаются за дверной косяк, суставы белеют.

— Что ты хочешь?

— Амина… Амина, я просто хотел поговорить с тобой, спросить, почему…

— Янус, мы не сможем поговорить.

— Я только хотел бы… я искал тебя.

Она опускает глаза, думает. Ее голос немного теплеет, становится уставшим, безнадежным.

— Лучше нам не разговаривать, Янус, нам не о чем говорить.

— Это из-за твоего мужа?

— Это не имеет отношения к моему мужу…

— Он не хочет, чтобы ты со мной разговаривала, и поэтому ты мне не пишешь.

— Это не муж.

Не поднимая глаз, она говорит так тихо, что я едва ее слышу:

— В торговом центре есть кафе. Встретимся там через час. — И закрывает за собой дверь.

Я помешиваю давно остывший кофе. Я не смог проглотить ни капли. Это, наверное, самый длинный час в моей жизни. Небольшой торговый центр находится рядом со станцией: в одном конце «Билка» и еще торговая линия с магазином игрушек, ювелирным магазином и прочим, что там еще должно быть в торговом центре. Грязные, голубые и белые плитки с большими пятнами от сотен жвачек. Я сижу за столиком у окна Мозг выносит, я пытаюсь успокоиться. Она может спать на кровати, я могу протереть диван мокрой тряпкой и лечь там. Ей надо только попросить меня об этом, я не позволю ему ее остановить.

Я вижу, как она идет по торговой линии, и все вокруг становится дешевым и жалким. На ней темные очки, волосы собраны, короткая курточка поверх летнего платья, туфли на каблуках. Она открывает стеклянную дверь и уверенными шагами подходит к моему столику.

— Может, сядем чуть подальше? — показывает она в сторону кабинок у противоположной стены.

Я оставляю кофе, мы садимся под репродукцией, на которой изображена ваза с цветами. Амина снимает очки и кладет их на стол. Она с толком использовала прошедший час: отличный макияж, она больше не выглядит ни уставшей, ни напуганной. Наклонив голову, Амина слегка мне улыбается:

— Как ты меня нашел? Меня нет в телефонном справочнике.

— Это было не так уж трудно… Я просто спрашивал… там-сям.

— Ты просто спрашивал?..

Она смеется, и все обретает смысл. Затем смотрит на меня серьезнее:

— Мне жаль, Янус, правда. Я хотела написать. Объяснить, как обстоят дела.

— С твоим мужем.

— Да, с Эрканом. Со всем. Теперь все по-другому… Я рада, что мы познакомились, и мне было очень приятно с тобой переписываться.

— Ты из-за него не можешь писать?

— Эркан к этому не имеет отношения. Я хочу быть с мужем, делить с ним жизнь. То, что у нас было… было так давно. Янус, мне нравилось с тобой переписываться… Но когда-то это должно было закончиться.

— Но там, в квартире… Ты выглядела напуганной, я подумал…

Продолжая улыбаться, она смотрит на меня. Голос у нее спокойный, снисходительный. Как будто ей нужно втолковать что-то ребенку.

— В подъезде полно турок, Янус. Ты же их знаешь. Нельзя мне болтать с незнакомым мужчиной.

Я думаю, что ей сказать, я столького не понимаю, столько всего хочу знать.

— Янус, ты жутко симпатичный, но наши миры слишком разные. Мы подумываем о детях, у нас своя квартира. Все изменилось.

— Но твоя сестра сказала… я говорил с Гюльден, она сказала, что ты…

— Моя сестра немного растеряна. Они с Эрканом не очень ладят, и я решила, что нам лучше какое-то время не видеться, пока все не уладится. Она просто не может этого понять…

— Но как же письма? Ты не будешь…

— Нет, Янус… Я сожалею, что не написала тебе последнее письмо и все не объяснила. Я правда сожалею, но мне слишком о многом надо было подумать. Я была практически уверена, что ты все забудешь.

И я смотрю на нее, жду, что она еще что-нибудь скажет. Но она закончила.

Я встаю. Иду к выходу из кафе. Слышу ее голос позади, очень далеко:

— Прощай, Янус.

Все белое. Я иду по торговой линии, мимо людей, которые тащат детей и пакеты. Но это не я иду.