Пламя в джунглях

ДЬЯВОЛЫ НОЧИ

В долине было неуютно. И не столько потому, что она кишела врагами. Сиеми — горцы, им привычно в родных горах. Они спустились вниз, чтобы показать долинным племенам, что японцев можно бить везде. Пусть каратели ищут их там, в горах, гаронды ударят по врагу здесь, в долине. Нага должны почувствовать: они хозяева джунглей, не японцы.

На первой стоянке дозорные увидели двух неизвестных. Окликнули их, но те затаились. Потом один появился из кустов и подал голос: «Кто вы?»

Алекс ответил. Через некоторое время неизвестные вышли из укрытия, подняв руки вверх. Исхудалые и оборванные, на исцарапанных обросших щетиной лицах лихорадочно светились запавшие глаза.

Это были американские парашютисты. Они плутали в джунглях больше недели, чтобы войти в контакт с племенами нага. И как им чертовски повезло!

Один из них, Даниэль Рибон походил на боксера: перебитый нос, вспухшие губы, бычья шея, темные решительные глаза. Другой — Рэджи Гринвуд, красивый стройный парень с непропорционально маленькой продолговатой головкой, посаженной на широкие плечи, глаза серые, цепкие.

Американцы набросились на еду. Горстями запихивали в рот горячий белый рис, жадно рвали зубами полусырое недожаренное мясо. Жир тонкими струйками стекал по подбородку и капал на грудь. Алекс забеспокоился:

— Довольно, ребята! У вас же заворот кишок случится.

— О’кей, босс! У меня желудок медный, а кишки стальные. Мне и быка мало, — захохотал довольный Даниэль. — Наголодались!

— Дан и фунт гвоздей переварит. Дай ему только пинту рома для смазки, — усмехнулся Рэджи.

— Эх, Рэджи, ром — мечта. Хотя бы закурить!

— Друзья, — обратился Алекс к воинам, — дайте им табачку, своего, что до печенок достает!

Отряд вышел на большую дорогу. Командиры залегли у обочины. Мимо с небольшими интервалами проносились тяжелые грузовики и легковые автомобили, броневики и мотоциклы, проходили танки и артиллерия. Слышался лязг гусениц, бренчание плохо пригнанного снаряжения, приглушенный говор и смех солдат, тарахтение моторов. На машинах горели лишь подфарники.

— Эх, жаль взрывчатки нет. Устроили бы им бал-маскарад! — шумно вздохнул Билл.

— Сменил бы ты свое оперение. Сверкаешь, как поп на обедне, — отозвался Алекс.

Билл рассеяно оглядел себя. Ему не хотелось расставаться с роскошным шелковым халатом, добытым в трофеях. Два золотых дракона, вшитых по синему полю во всю грудь и спину, светились даже в этой кромешной тьме. Улыбка раздвинула его тонкие губы:

— Проклятые джапы так мелки, что ни одна рубашонка не подходит. А эта поповская риза пришлась впору. Испачкаю ее сейчас в земле и будет о’кей.

Отползли в кусты. Тесно сгрудились, притираясь плечами друг к другу. Жарко дышали на Алекса.

Он медлил. Операция сложная. Сейчас он отдаст последние приказания, и механизм заработает, возврата не будет. Сработают ли все его части, как задумано?

— Пора, братья! По местам! Гаро уже у цели, — тихо скомандовал Алекс. Ощупью нашел Маунг Джи, привлек к себе. — Тебе предстоит самая трудная задача, мой дорогой. Не зарывайся! Как направишь первую машину, так бегом к Гаро. Не медли! И не рискуй напрасно. Ну, желаю успеха!

— Спасибо, мой командир! Сделаю, как нужно.

— Все будет о’кей, кинг! Мы присмотрим за мальчиком, — весело крикнул Рэджи. — Бай, бай!

Стояла глухая тропическая ночь. Черное небо опоясала серебряная лента млечного пути. Над головой мерцали бесчисленные звезды, а здесь, на земле, словно разлита густая гоми, в которой чины красят свои холсты. Мост через глубокий овраг угадывался по тусклым разноцветным огонькам: его обозначали два зеленых фонаря, висевших на перилах; по обеим сторонам маячили два красных, запрещающих проезд, — там был обрыв.

Эти огни светофора и подсказали Алексу идею диверсии. Разместив бойцов из своей группы в кустарнике вдоль дороги, он устроился на земле так, чтобы хорошо видеть мост.

На фоне звездного неба четко вырисовывался темный силуэт регулировщика. Ручным фонариком он помогал ориентироваться водителям машин. Прошла батарея артиллерийских орудий, и наступила томительная тишина. Человек постоял, затем медленно двинулся по мосту к домику караульных. Тут снова заурчали моторы, и он вернулся на свой пост. Зеленый луч описал дугу, машины прогрохотали по мосту. Все стихло.

Регулировщик застыл. Чиркнула зажигалка. Там выросла еще одна тень. Сдавленный стон повис в душной ночи. Алекс облегченно вздохнул: первая часть плана прошла гладко…

Маунг Джи стоял спиной к мосту, крепко сжимая в руке фонарик регулировщика, хранивший еще его тепло. Он чутко вслушивался в ночь. Маунг Джи знал, что кругом друзья, и все-таки он чувствовал себя очень одиноким. Со всех сторон обхватила его темнота, тягучая от густых испарений, плотная от непроницаемого мрака, тревожная-тревожная.

Плеснул и замер тоскливый крик птицы ваулу — крик потерянной души. Маунг Джи насторожился. Крик повторился еще раз, уже ближе. Юноша понял: это подают сигнал свои — идут машины с пехотой. Но от самого сигнала веяло такой безысходной тоской и отчаянием, что у него защемило сердце.

Маунг Джи оглянулся. Темные легкие фигуры скользили по мосту, меняя местами фонари, укладывая топорщащиеся ветви. Они исчезли быстро и бесшумно.

— Вот сюда, где теперь зеленые фонари, я должен направлять машины, именно сюда, — твердил себе Маунг Джи.

Гул нарастал. Он ширился, грохотал, сотрясая воздух и землю. Вот он грозно взревел моторами и появился из-за горы. Одна, вторая, третья пара огненных глаз неотвратимо надвигаются на юношу. Многоголовое чудовище несется на него неудержимо, стремительно.

Ну разве справиться ему с драконом — этим порождением зла и мрака? И единственное оружие — крохотный фонарик. Да тут нужны сотни пушек и тысяча таких богатырей, как Гаро.

Бежать! Спрятаться от этого чудовища, чтобы не видеть его кровавых глаз, не слышать тяжелого дыхания и натужного рева. Маунг Джи качнулся. Крепко сжал зубы и вдруг рванулся навстречу дракону. Закричал ему прямо в огнедышащую морду:

— Сволочи! Крысы! Проклятые, вонючие крысы! Как я ненавижу вас! Будьте вы прокляты!

Ему показалось, что крик его сотрясает весь ночной мир, объятый тревогой и страхом. Кого он испугался? Да и вообще, стоит ли кого-нибудь бояться? И он запел песенку из голодного детства. Ее распевали они, мальчишки-носильщики, сидя на вокзале в ожидании поезда с пассажирами из Рангуна или Мандалая. Он запел, стараясь перекрыть нараставший рев моторов:

Пусть рушится небо на голову, он еще крепко стоит на земле! Он им еще покажет!

Первая машина была уже совсем близко, когда Маунг Джи опомнился. Отступил к мосту, грудью загораживая проезд туда. Зеленым лучом фонарика описал полукруг, показывая в сторону зеленого света. Сидевший в кабине офицер высунулся, смеясь, что-то прокричал ему и тотчас же его крик перешел в душераздирающий многоголосый вопль, проваливаясь вниз. За первой машиной последовала вторая и третья.

Из-под моста неслись такие вопли и стоны, что Маунг Джи показалось, будто стоит он на шевелящейся груде убиваемых им людей. И юноша содрогнулся.

«Ведь это я своими руками обрек на мучительную смерть столько людей. Ведь у них есть отцы и матери, жены и дети, братья и сестры. Что же я наделал? Простится ли мне этот страшный грех?» — металось в его голове.

В глаза ударил ослепительный свет. Это водитель четвертой автомашины, почувствовав неладное, затормозил и включил фары.

— Ложись, дурной! — заорал Рэджи, выскакивая из темноты и швыряя гранату. Полыхнул взрыв, и день снова обернулся ночью. — Бежим, друг! Молодчина, о’кей!

Маунг Джи бежал, ничего не видя. За спиной громыхали взрывы гранат, трещали винтовки. Навстречу торопились черные тени. Пахло пролитым бензином.

— Манжи, жив, здоров! Ты герой, настоящий мужчина! — Маунг Джи упал в крепкие объятия Гаро.

Он ткнулся носом в грудь гиганта и ему вдруг стало легко-легко. Слезы невольно хлынули из глаз.

— Ну что ты, братишка! Успокойся! Ты же у своих, — похлопывал его по спине Гаро, уводя в будочку. — Посиди здесь, отдохни! А мне нужно докончить еще одно дело.

Снаружи грохотало. Будочка мелко дрожала. А Маунг Джи все еще казалось, что это земля под ним сотрясается от многих трепещущих жизней, сброшенных им в огромную могилу…

Мальчишкой бегал Маунг Джи встречать поезда, но не из прихоти или любопытства. В шумной ватаге своих сверстников носился он вдоль вагонов, звонко выкрикивая: «Кофе, ориндж, кари!». Заработанные гроши отдавал отцу, вечно занятому одной заботой: как бы прокормить семью. Мать умерла рано. Две младшие сестренки Чи-Чи и Ма вели их нехитрое хозяйство.

Чем старше становился он, тем дольше пропадал на вокзале. Жаркое тропическое солнце прокалило его насквозь, а физический труд сделал мышцы эластичными и тугими, как джутовый канат. Худощавый и крепкий, как молодое тиковое деревце, он пользовался уважением среди товарищей. У них сила и ловкость ценились превыше всего. Юноши создали корпорацию носильщиков, и право на работу пришлось отвоевывать у взрослых с боем. Это были крепкие, отчаянные ребята. Жили дружно, и все им удавалось.

Беду принесли на крыльях три самолета. Прилетели днем, покружили над городом, обстоятельно примериваясь. Ребятишки восторженными криками приветствовали огромных невиданных птиц. Но от птиц отделились черные капли и понеслись вниз, увеличиваясь на глазах. Мощные взрывы потрясли воздух. Огонь захлестнул город. Клубы дыма затянули безоблачное небо.

Горели священные города: Рангун, Пегу, Сагаинг, пылал Мандалай — мировая святыня буддистов. Улицы были завалены трупами, — их не успевали убирать. Гордый Альбион, столетие державший Бирму в цепких лапах, без оглядки улепетывал от тщеславного самурая. Командиры бросали своих солдат. Каждый думал только о себе, об остальных заботились шакалы и воронье.

Завертело, закружило ребятишек в бешеном водовороте событий. Отец погиб в первую бомбежку. А их поток беженцев принес в Мониву, переправил через Чиндвин и выплеснул на правый берег. Там в импровизированном лагере в лесу собрались десятки тысяч людей всех возрастов и сословий. Группами отправлялись они пешком в спасительную Индию. Путь их лежал по диким джунглям. Это был страшный путь, «черная тропа».

Сезон дождей застал их в самом начале похода. И это означало смерть для многих беженцев, хотя они еще и не догадывались об этом. С первыми ливнями появились полчища москитов и с ними — малярия. Малярия валила людей с ног. Некоторые умирали за несколько часов. Другие долго валялись в мокрых джунглях, дрожа от сырости и лихорадки, беспомощные, жалкие. И голодали, страшно голодали. Оставшиеся в живых продолжали идти.

Они шли мимо лагерей, которые походили на затопленные водой кладбища с непохороненными мертвецами. Хижины, попадавшиеся на дороге, были забиты больными оспой, холерой, дизентерией, малярией. Особенно плохо было на окраинах деревень, где одичавшие свиньи пожирали ослабевших.

Это была процессия живых скелетов. Беженцы превратились в стадо животных.

Самыми выносливыми оказались женщины. Бирманки, хрупкие и маленькие, неутомимо шагали вперед и находили даже силы помогать другим… Маунг Джи сколотил группу молодежи, которая оказывала посильную помощь беженцам: добывала съедобные корни и травы, приносила и кипятила воду, ухаживала за больными. Все чаще задавали они себе мучительный вопрос: Кто виноват? Кто бросил их на «черную тропу»?

Через месяц кошмарного похода за рекой Нам Юнг, когда до спасительной Индии было рукой подать, они впервые встретили японцев. На вид японцы не казались такими грозными, как о них говорили. Низкорослые, кривоногие, с большими ранцами за плечами, делавшими их горбатыми, они были бы совсем безобидными, если бы не их ружья с холодно поблескивающими штыками.

Джапы отобрали из толпы беженцев десятка три наиболее крепких, в число которых попал Маунг Джи. Оставшихся сбили в кучу и штыками погнали к обрыву. Пронзительные вопли сбрасываемых в пропасть людей могли свести человека с ума. Но и тогда он выдержал. Он верил, что придет час возмездия. И вот сейчас пришел этот час.

Маунг Джи встрепенулся. Нет, он не может сидеть в этих хлипких стенах! Юноша выскочил наружу. Ночь светилась огромными кострами. Горел мост, облитый бензином. Пылали грузовики на дороге. Кроваво-красные языки жадно лизали небо.

Алекс дал сигнал отхода. Партизан не преследовали — японцы не решались углубляться в ночной лес. Они лишь провожали их пальбой.

Перед рассветом группа Алекса соединилась с ротами Жакунды и Билла. С группой Гаро, действовавшей по ту сторону оврага, встреча была назначена в горах.

— Ну дали мы им жару, — жестикулируя рассказывал американец. — Как они забегали, заметались! И не поймешь: где головы, где ноги, где доски, а где колеса. Нефтецистерну разнесло вдребезги. Плеснуло на грузовик, вспыхнул факелом. Джапы завизжали, будто попали к черту на сковородку. А мы им еще огонька для веселья! Взбесились джапы и кинулись к нам в кусты. Но встретили их не объятия гейш, а ножи и руки, эти вот, — и Билл с хохотом вытянул рыжеволосые ручищи. — Да-а, бал-маскарад что надо! Будут меня помнить, год дамн!

Алекс отвернулся. Он понимал: для того, чтобы победить врага, нужно ненавидеть его. Но ненависть не должна перерастать в следую безудержную злобу. И это особенно важно здесь, среди нага, где еще живучи ужасные обычаи охотников за головами. Нельзя, чтобы полузабытые кровавые традиции возродились и с новой силой разгулялись в Нагаленде.

— Он сошел с ума, этот Билл! — уверял Алекса Жакунда. — Он рычал. Руками душил джапони и бросал на дорогу, в огонь. Здоровенный, дьявол!

— Послушай, кинг, — как-то сразу сник Билл. — Ребята устали, болеют. Мартин и Гленн доходят, их несет одной водой. Пата-акулу треплет лихорадка. Я сам… Да что там болтать! У меня всего их дюжина, и мы едва держимся на ногах. Нужен хороший отдых, иначе сгнием в этих гнусных джунглях.

— Я понимаю, Билл, — посочувствовал Алекс: — Потерпите немного! Встретимся с Гаро и повернем на базу, на отдых. Договорились?

— Ну я же всегда говорил, что ты свой парень, — Билл хлопнул Алекса по плечу. — Пойду обрадую ребятишек!

Лес постепенно редел, начался подъем в горы. Вышли на бурый каменистый склон, покрытый пучками пожухлой травы, Алекс остановился, пропуская воинов мимо себя. Тяжело протопал Билл, чертыхнулся. За ним тащились Питерс, Нэд, Тони, австралийцы, новозеландцы, бирманцы, индонезийцы, индийцы, малайцы. Одни кивали приветливо, другие злобно поблескивали глазами. Воины нага выглядели гораздо лучше, двигались легко. И лишь глаза выдавали: не было в них живого блеска.

«Да, отдых нужен всем и не меньше недели», — думал Алекс. По себе чувствовал, как изнурительны бессонные ночи, длительные марши и даже простое пребывание в джунглях. Он понимал, что уставшие солдаты начинают бояться, а тогда они уже наполовину побеждены еще до начала боя.

Алекс посмотрел назад. Там, над лесом, откуда они уходили, колебались на ветру два черных столба дыма. Подбежал возбужденный Жакунда.

— Кадонги, беда! Это сигнал бедствия. Там деревня земи. Я бывал у них.

— Что могло случиться? Уж не джапы ли мстят им за то, что сделали мы?

— Может быть и так.

— Придется помочь.

— Правда твоя, кадонги. Никто не должен страдать из-за нас. Разрешите мне вести воинов. Ты устал. Прости, если я не так сказал…

— Ты хорошо сказал, Жакунда. Но я солдат и пойду с воинами. Останови отряд!

В боевую группу отобрали самых крепких и здоровых, приблизительно пол-отряда. Остальные продолжали свой путь.

Боевая группа шла звериными тропами. Набрела на логово тигров, и потревоженные хищники с фырканьем отскочили в сторону, провожая людей злыми глазами… Высоко подняв оружие, по грудь в гнилой воде пересекли затхлое болото. На ходу соскабливали с себя присосавшихся черных пиявок.

Особенно досаждали москиты. Чем дальше забирались в дебри, тем больше их становилось. Лицо и шея распухали от бесчисленных укусов. Едкий пот, душный, как вата, воздух, колючие заросли без конца.

На коротком привале Алекс уединился, чтобы расслабиться на несколько минут, скрыть от воинов смертельную усталость. Ведь предстоял ночной бросок через джунгли. Жакунда принес ему сочный ломоть кабанятины и котелок зеленого чая. Ах, как это кстати! Возвращались силы, стало веселее.

У костра уже шутили. Никто не боялся этой ночи, может быть, самой трудной из всех прожитых ночей.

Алекс постепенно приучал своих партизан к ночным действиям. Можно привыкнуть к темноте и ориентироваться в ней, как при свете. Нужна лишь соответствующая тренировка, чтобы приучить глазные нервы.

Почти всю ночь гаронды продирались по непролазной, мрачной, как подземелье, чаще, цеплялись друг за друга, опасаясь потеряться в чернильной тьме. Не сразу поверили, когда по цепочке передалась радостная весть: они у цели.

Алекс, присев на узловатое корневище, послал за Жакундой. Бойцы опустились на корточки, нахохлились, кутаясь в свои одеяла. Издали они походили на термитники. Серый туман стлался меж деревьев, клочьями висел на кустах.

— Кадонги, исчез Мбанго, — угрюмо доложил Жакунда, вырастая из грязно-серых сумерек.

— Когда? Куда?

— Никто не знает.

— Неужели предатель?

— Не знаю. Мы не верили ему. Джапони даром не отпускают живым никого.

— Но он еще слишком молод, чтобы стать подлецом! По-моему, Мбанго честный парень.

— Надо доказать это.

— Поднимай людей, Жакунда! Если он решил нас предать, мы должны опередить его.

— Есть, кадонги!

Алекс не на шутку встревожен. До сих пор ему не приходило в голову, что в отряде может оказаться предатель. Хотя этого следует ожидать. Борьба обострялась, и враг шел на все, чтобы сломить их.

Дальше двигались быстро, но осторожно, готовые в любой момент вступить в бой. Лес кончился. Они вошли в широкую полосу жесткой в рост человека слоновьей травы. В конце ее косматилась высокая изгородь. Это деревня. Ворота гостеприимно открыты. В воротах встречает Жакунда, как хозяин, и ликующе говорит:

— Мбанго нашелся! Он захватил ворота и не хочет уходить, пока не увидит тебя, кадонги.

— Где он? Что с ним?

— Он ранен. Убил двух часовых, храбрец.

— Видишь, я не ошибся в нем. Одно плохо: чуть не сорвал нам всю операцию. Какое отчаянное легкомыслие! Но не говори ему об этом. Пусть будет между нами.

У бокового столба, на циновке, где, очевидно, располагались японские часовые, теперь лежал Мбанго, самый молодой воин гарондов. К груди он крепко прижимал небольшой сверток. Увидев Алекса, он расплылся в улыбке. Его тускнеющие глаза оживились.

— Мой кадонги, теперь ты поверишь мне, и ты, Жакунда, и Гаро, и воины, — слова давались ему с большим трудом. Трясущимися руками он развернул узелок, и с груди его покатилась голова японца. Жакунда поднял ее.

— Мбанго — настоящий мужчина и храбрый воин. Поздравляю тебя, Мбанго, с первой головой врага! — торжественно произнес Жакунда.

— Ты молодец, Мбанго! — сказал Алекс одобряюще, а сам отвернулся, чтобы не видеть отрубленную голову. — Поправляйся быстрее.

— Спаси меня, мой кадонги, — страстно зашептал юноша синеющими губами. — Я хочу жить. Не дай мне умереть. Ты все можешь… Джапони сохранили мне жизнь и послали шпионить за вами. Я согласился. Я хотел жить. Но я не хотел быть предателем. Я не предавал вас и постарался доказать это… Спаси меня, мой кадонги! Я… Я хочу быть с вами…

Юноша дернулся, застонал. Подскочил отрядный лекарь Гонда. Дернул окровавленную рубашку на груди Мбанго. Обнажил рваную рану, пониже правого соска, заткнутую пучком травы. Гонда разложил свои инструменты и снадобья.

— Будет жить? — спросил Алекс.

— Должен. Он же молодой и крепкий.

— Сделай все, что можешь! Жаль такого парня потерять. — Алекс постоял еще, потом обратился к Жакунде. — Ну, брат, теперь не мешкать! Ночь кончается. Вперед!

Бой длился недолго. Японцев застигли врасплох, во время сна. Гаронды, бесшумно проникнув в морунг, вырезали весь карательный отряд. Освободили из-под ареста старосту и десять заложников. Последних японцы грозили повесить утром в отместку за совершенную на дороге диверсию и за «укрывательство диверсантов». В доме старосты взяли в плен генерала и двух офицеров.

Занималась заря. Все шире разливался свет, становясь с каждой минутой все ярче. Пропел петух в дальнем конце деревни. Ему откликнулся другой, третий. И пошла перекатами петушиная перекличка, задорная, горластая. «Как у нас в деревне», — вспомнилось Алексу, и сердце защемило тоской. Жители деревни, потревоженные ночным боем, сходились на площадь. Алекс отпустил воинов отдыхать, остался лишь с Жакундой и телохранителями. Они наотрез отказались оставить его одного, своего кадонги.

— Жакунда, проследи, чтобы воины не брали голов джапони. Нам ни к чему подобное зверство, — сказал Алекс.

— Этот обычай почти умер, кадонги, — Жакунда торопливо начал застегивать на пуговицы распахнутый ворот гимнастерки. — Мы берем только пряди волос с голов убитых врагов. Ты видел это на одежде наших мужчин. А Мбанго отрубил голову джапони, чтобы доказать свою верность нам.

— Я боюсь, чтобы не возродился ваш древний кровавый обычай «охотников за головами». А что ты прячешь, брат?

— Да так, разные дурачества, — смутился вконец Жакунда. Он расстегнул свой ворот гимнастерки, и там, на бронзово-коричневой мощной груди командира, Алекс увидел две вытатуированных синим цветом фигурки человечков.

Громов улыбнулся.

— Кадонги, — заговорил виновато Жакунда, — я убил уже двух джапони. Для счета нацарапал, чтобы не забыть, А еще это гордость воина. Но если тебе не нравится, я сдеру эти знаки вместе с кожей.

— Ну зачем же! В таких рисунках ничего плохого нет. Некоторые ведут счет убитым врагам зарубками на прикладе винтовки. Вы, нага — подобными рисунками. Сомневаюсь в одном: хватит ли у тебя груди на всех джапов, которых надо уничтожить, — добавил лукаво Алекс.

На площади состоялся импровизированный митинг. Селяне сидели и стояли. Многие были с детьми. Из первых рядов поднялся высокий старик.

— Вот эти храбрецы, — указал он сухой рукой на Алекса и Жакунду, стоящих рядом со старостой, — пришли к нам, побили японцев и уйдут. А мы останемся с ножами против пушек. Так и получается: бросишь глинкой, в тебя кинут свинцом. Я уже отжил свой век. Но куда податься им? — и старик показал на копошащихся перед собой детей. — Куда спрятаться от мстительных японцев? Разве тростник остановит пулю? И разве тростник не мог нагнуться, чтобы пуля не срезала его? Мы бы могли мирно договориться с японцами. Теперь поздно.

— Мы видели дым бедствия и поспешили на помощь, — возразил, волнуясь, Жакунда.

— Их зажег какой-нибудь трусливый юнец. Совет старейшин не давал согласия на это, — вмешался другой старик, жрец земи, продолжая сидеть на обрубке дерева, покрытом звериной шкурой. По бокам его стояли два молодых воина. — Ну и пусть повесили бы десять заложников. Поделом нам — не бери чужое! Это были бы жертвы богам, которых мы прогневили. Теперь жизнь наша повисла на кончике ногтя. Пролитую воду трудно собрать. Нас, как глупых щенят, толкнули на тропу войны. И это сделали они, — жилистый палец жреца ткнулся в Алекса и Жакунду. Палец дрожал, тряслась и белая окладистая борода главного жреца.

Тягостное молчание повисло над площадью. Оно не предвещало ничего хорошего. Земи переглядывались, тяжело вздыхали. И тут раздался дикий крик:

— Мы погибли! Проклятие убийцам! Хватайте их!

Толпа зашевелилась, заворчала, качнулась вперед. Телохранители подтянулись к своим командирам, встали рядом маленькой плотной кучкой.

В этот критический момент из середины толпы протолкнулся пожилой приземистый мужчина с вытатуированными фигурками человечков на широкой груди. Это был Миротеунг — прославленный воин, знаменитый в прошлом охотник за головами. Он глухо заговорил и все замолчали.

— Низкие трусы! Я уважаю старейшин и жреца. Их дело давать нам разумные советы. Но речь не о них, а о вас, жители Чмеозанга. Вы позорите земи — самое могучее племя нага. Даже если пчелу раздразнишь, она ужалит. А вы? Хотите, чтоб вас убивали, как жалких цыплят? Отбирали нашу добычу, наш рис, наши дома? Насиловали наших жен и дочерей? Сиеми не стерпели такого позора. Они защищаются, а теперь защищают и нас. Их воины кладут свои тела щитом между нами и японцами. И каждый уважающий себя мужчина благодарен им за это. Спасибо, братья! — Миротеунг с достоинством поклонился Алексу и Жакунде, потом решительно закончил. — Если нужно воевать, будем воевать. Разве перевелись у нас храбрые воины? Прямое дерево не боится умереть стоя.

Эти гневные слова, словно огненные стрелы, впивались в притихших людей, и земи склоняли головы, прятали глаза. Вперед выбрался мужчина с ребенком на руках. Он растерянно огляделся, потом затарахтел:

— Моя жена не вернулась из леса. Говорят, солдаты убили ее. А у меня трое детей, я не могу без жены. Что мне делать? Мстить солдатам? Тогда они убьют всех нас. Правильно говорят старики: не ныряй в землю — разобьешь лицо. Джапони не сосчитать. Они, как муравьи в лесу, и везде нас найдут. А как мы покинем наши поля и дома? Ведь такой хороший урожай!

В толпе раздались беспорядочные крики:

— Мы умрем в джунглях, останемся здесь!

— Уйдем в джунгли, здесь нас всех перебьют!

— Найдите Тагу жену, он же пропадет без женщины!

— Нельзя воевать с джапони!

— Смерть джапони!

Все кричали, не слушая друг друга. Кричали громко, беспорядочно.

Наконец, вперед выступил староста. Обвел хмурым взглядом возбужденную толпу. Поднял руку, люди замерли.

— Они явились по зову сердца, узнав о нашем несчастье, — сказал он гневно. — Правильно ли они сделали? Да, правильно. Нага — братья и должны помогать друг другу в беде. А вы забыли главный закон племени: один за всех, все за одного. — Голос старосты окреп. — Для глухого нет грома, для слепого нет молний. Вглядитесь, прислушайтесь! Эти чужеземцы из тех, кто в рот сует бананы, а в зад — колючки. Хуже! Джапони — это леопард, у которого тысячи когтистых лап. Эти жадные лапы тянутся к нашему добру, которого нам не хватает и для себя. Дай ему палец, он отхватит руку. Дай руку, он сожрет тебя целиком. Они кричали о том, что нас угнетали англэ, а сами в это время лезли в наш карман, в нашу душу. Они ничем не лучше англэ, хотя говорят, что похожи на нас. Вчера они убили одного, сегодня хотели убить уже десять. А завтра могут уничтожить все племя. Разве нужно ждать, пока японский удав не заглотит нас целиком? Упадешь, и козлы затопчут.

Староста сделал паузу, оглядывая толпу горящим взглядом.

— Так, что ли, Телве?

— Ты прав, староста.

— А что ты скажешь, Нгаинг?

— Нет, ждать нельзя, — ответил рослый мужчина с правильными чертами лица. — Но одним нам не одолеть джапони.

— Мы не одни. Восстали сиеми, поднимутся и другие. Нельзя больше ждать. Мы вооружимся японским оружием и, если нужно, уйдем в джунгли. Джапони забыли: не вороши гнездо шершней — налетят тучей, зажалят до смерти.

— Мы можем предоставить вам убежище в наших горах, — сказал громко Алекс. — Только нужно держаться вместе, братья. Мы хозяева джунглей, не японцы. И вместе нам никакие враги не страшны. Смелее, братья! Беритесь за оружие! Гоните захватчиков с родной земли!

Люди возбужденно зашумели. Одобрительными возгласами приветствовали они речь старосты и слова Алекса. А когда появились воины земи с карабинами в руках, опоясанные патронташами и увешанные гранатами, когда перед старостой поставили два ручных пулемета, в толпе раздались смех, шутки. Куда только девался страх перед японцами!

Староста не собирался сейчас же поднимать деревню и отправлять в горы. Решил немного выждать, договориться с другими селениями. Условились поддерживать тесную связь между собой, для чего два воина земи остались в отряде сиеми.

Когда Алекс вошел в комнату, где находились пленные генерал и офицеры, японцы не пошевелились.

— Встать перед Великим Предводителем! — приказал Жакунда.

Японцы продолжали сидеть, зло поблескивая глазами.

— Приказываю вам встать, — заговорил жестко Алекс по-японски. — Собирайтесь, пойдете с нами.

— Никуда мы отсюда не двинемся, — зло зашипел генерал, однако встал. За ним вскочили офицеры. — Дайте нам наши мечи, чтобы мы могли умереть так, как подобает истинным самураям.

— Мы не собираемся вас убивать. Вы будете нашими заложниками. Если вам суждено будет умереть, то в этом вините своих самураев.

— Грязные сволочи! — вскипел генерал. — Грязные сволочи, мы плюем на вас. Тьфу! Мы не боимся смерти. Только не хотим умирать от ваших нечистых рук. Ты, паршивая собака, без роду и племени! Ты — белый, они — азиаты. Чего тебе здесь надо? Что ты настраиваешь этих дикарей? Императорская армия непобедима. Она сотрет всех в порошок, если ей будут мешать!

— Вы сами порождаете ненависть к себе, — медленно, едва сдерживаясь, заговорил Алекс, в упор глядя на спесивого генерала. — Чем вы лучше англичан, грабивших и угнетавших этот народ? Земля Нагаленда стонет под вашими солдатскими сапогами. Вы посеяли ветер, теперь ждите тайфуна.

— Мы несем освобождение, — закричал генерал. — А кто не помогает нам, того мы уничтожаем. Уничтожим и вас!

— Народ победить нельзя. Мы ветер в поле, шелест листвы в джунглях, эхо в горах. Попробуйте поймать нас. Мы везде и всюду.

— Вы ни то, ни другое и ни третье. Вы — порождение тьмы. Вы — дьяволы ночи. Будьте вы прокляты!

— «Дьяволы ночи»? Ну что ж, в устах врага это звучит похвалой, — жестко усмехнулся Алекс.